Константин Пастух
Птица с двумя клювами
Я услышал в сенях шаги, дверь приоткрылась, и я увидел мамино лицо. Она улыбнулась мне и сказала: «Костик, ну-ка, поднимайся! Быстренько, быстренько выходи во двор! Там такая красивая птица прилетела и сидит на груше у бабы Галенки!» Я мигом выбегаю во двор, мама меня обнимает и разворачивает лицом в сторону груши наших соседей.
– Вон же, вон, смотри, какая красивая птица, – мама рукой показывала мне, куда надо смотреть. И я её увидел – эту птицу! Она сидела высоко на дереве. Она и в самом деле красивая: яркая, праздничная, но самое главное – у неё на голове была нарядная корона!
– Это удод, так называется эта птица, – сказала мне мама. И удод на груше, будто в подтверждение маминых слов, запел свою нехитрую песенку.
– У-гу-гу! У-гу-гу! У-гу-гу!
На картинке определителя была точно такая же птица, какую я видел на груше: той же расцветки, с ярким хохолком-короной на голове. Но ведь у птицы, которую я встретил в районе Кумейки, никакого хохолка, никакой короны на голове не было. Надо было как-то с этим разбираться. Я опять погрузился в книги.
И нашёл ответ на вопрос о «птице с двумя клювами». Мне попалась на глаза информация о том, что удод имеет обыкновение складывать свою корону веером. Там же я увидел и картинку, где птица была изображена без хохолка на голове, вернее, со сложенным хохолком, который и торчал на затылке острым выступом, напоминающим клюв. Вот и всё. Я разрешил загадку, которая не давала мне покоя. Можно было и успокоиться. Что я и сделал.
Но надо сказать, что история с удодом на этом не закончилась. Она имела продолжение. Я много лет держал охотничьих собак, лаек. Охотился. Надо сказать, что моё увлечение, моя привязанность к тайге сыграли большую роль в 90-х, когда бюджетникам, к которым принадлежали и мы с женой, в Братске перестали платить зарплату. Приходилось выживать с помощью тайги. Было и такое. Выгуливал я своих собак в ближайшем пригородном лесу. И вот в этом-то лесочке гнездилось множество разнообразных птиц. Но поскольку к дичи они не относились, то особого внимания я на них не обращал. Так было раньше. Теперь же, после истории с удодом, всё изменилось. Я стал замечать за собой, что мне хочется узнать: а как зовут эту птичку? Как она поёт? Где гнездится? И, отправляясь в лес на прогулки с собачками, я стал брать с собой бинокль. И ещё я приобрёл книжку – «Определитель птиц».
И теперь во время прогулок в лесном массиве я внимательно рассматривал в бинокль каждую незнакомую мне пичужку, а дома по определителю узнавал её название, читал всё, что про неё было написано в книге. Это оказалось очень интересно. Я даже предположить не мог, что рядом с городом, совсем недалеко от моего дома (я жил на бульваре Победы) живёт соловей. В Сибири, на Севере – соловей! Соловей-красношейка. И варакушка, и горихвостка, и зяблик, и чечевица – и множество других птах, которые гнездились, распевали свои песни, выводили потомство в окрестностях города Братска.
Жители ближайших улиц: Энгельса, Советской, бульвара Победы – нередко гуляли по дорожкам лесного массива с детьми. И случалось, при встрече меня спрашивали: «А вы не знаете, как называется эта птичка?» Видимо, любознательные дети донимали их вопросами. «Знаю, – отвечал я, – это скворец». «Как, неужели у нас здесь есть скворцы?» – удивлялась мама ребёнка. «Есть, – отвечаю, – и много других есть, которые у нас на слуху, о которых мы немало слышали, но, встречаясь с ними, мы их не узнаём». И я рассказывал о птицах, живущих в нашем лесу. Я видел неподдельное удивление от услышанного. «Надо же, а мы и не знали…»
Я открыл для себя удивительный мир пернатых. Мир светлый и радостный. И мне хотелось приоткрыть этот мир для людей. А всё благодаря птице с «двумя клювами!»
Желна
Наша Улюшка. По этой дорожке мы ходим к морю.
Жил я на бульваре Победы, гулял с собаками то в овраге, который у нас рядом с домом, то в лесочке, который начинается сразу за улицей Энгельса и тянется к морю. И, конечно, во время этих прогулок частенько попадались мне на глаза всякие лесные пичуги, которые водились в нашем лесочке. И, надо сказать, они своей суетой, своим звонким гомоном очень оживляли лесной массив, и смотреть на них всегда было приятно. Но какого-то особого интереса пернатые обитатели пригородного леса у меня не вызывали.
Однако после случая, описанного мной в рассказе «Птица с двумя клювами», заинтересовался я этими пичугами всерьёз. Стал рассматривать их в бинокль, слушать голоса, находить места гнездований. А в какой-то момент я даже начал записывать в тетрадку то, что привлекало моё внимание во время прогулок и наблюдений. Недавно рылся в своих бумагах, и попалась мне на глаза эта самая подзабытая зелёная тетрадка. Я стал разбирать в ней свои старые записи – что-то показалось интересным… Решил поделиться некоторыми из них – может, кому-то тоже будет любопытно.
Апрель, 12.
Сегодня в обед ходили гулять с Вилюйкой. Вчера ему исполнилось пять месяцев. Вчера же во время прогулки вроде бы встретили скворца. Обычно в это время они и прилетают в наши северные края. Рассмотреть нормально не удалось. Был без бинокля. Может, и не скворец. Он был один. Разведчик. Сегодня я бинокль взял, но, как водится, скворец в этот раз на глаза не попался. И вообще лес пустой. Даже сороки и вороны попрятались. Температура днём плюсовая. Снег тает. По улицам и тротуарам бегут ручьи. Снег вдоль дорог грязный, ноздреватый.
В лесу тихо, безветренно, только изредка прокаркает ворона да затрещит сорока. Как-то вяло, словно нехотя, попискивают синички. Во всём ощущается весенняя влага – и в сыром, застывшем воздухе, и в отмякшем, липком снеге, и в серых, медленно плывущих облаках. Лёд на море потерял привычную белизну. Теперь он серый, местами голубой. На льду тёмными точками маячат два рыбака. Один неподвижно застыл у своей лунки, другой же всё снуёт от лунки к лунке. А затем и вообще ушёл куда-то вдаль, в сторону Тёщиного языка – едва виден. Наверное, очень хочется ему поймать.
Возвращались домой. Я решил, что зря взял бинокль. Но оказалось, не зря. Уже на выходе из леса, возле старого, почерневшего пня, прямо на снегу сидел и что-то клевал чёрный дятел желна.
Когда я стал приближаться, дятел взлетел и прилепился к стволу берёзы – достаточно низко над землёй. Я достал бинокль. Дятел зацепился лапками за кору берёзы прямо на уровне своей груди, а снизу основательно упёрся в ствол хвостом. Чего-то немного поклевал тут же, на месте, и стал прихорашиваться. Поправил клювом пёрышки на груди, затем – под крыльями, а потом и сами крылья стал приводить в порядок, для чего приподнимал и оттопыривал их – то одно, то другое. Иногда он не только клювом работал, но и лапкой чесал себя в разных местах. В это время держался он за ствол одной лапкой, правда, при этом помогал себе хвостом.
Это было удивительно. Я пожалел, что у меня нет с собой видеокамеры, можно было отлично снять. Дятел будто нарочно показывал мне цирковые номера. Можно было подумать, что он за зиму соскучился по людскому племени и теперь с удовольствием передо мной позирует. Бинокль оказался очень кстати. Видно было каждое пёрышко. Его белые круглые глаза с чёрной точкой посередине, светлый, почти белый с боков клюв с тёмно-коричневым наконечником, продолговатую красную шапочку на голове.
Причипурившись, дятел опять опустился на снег – а дальше стало происходить что-то непонятное. Он начал окапываться. Как пехотинец на позиции. Дятел клювом, словно лопатой, стал отбрасывать снег – сначала в одну сторону, потом в другую. Снег бросал так, что просто невозможно было поверить, что делает это собственным клювом, а не какой-то специальной лопаткой. Вскоре на поверхности осталась одна голова в красной шапочке. А затем и та пропала, и только комья снега летели откуда-то из глубины на поверхность. А через какое-то время вместе со снегом стали летать и щепки. Что там происходит – не понять. А уж очень хотелось.
Я прошёл вперёд по тропе, но ничего нового не увидел. Всё так же летели откуда-то снизу щепки со снегом. Рыл он свой окоп немного в стороне от тропы. Я побрёл по всё ещё глубокому снегу в направлении трудившегося не покладая «рук» дятла. Но он, услышав моё приближение, тут же взлетел и завис на стволе берёзы – уже другой, стоявшей неподалёку. Я же принялся исследовать место его усердных трудов.
Оказалось, что дятел вырыл в снегу воронку, чтобы добраться до трухлявого бревна. Притом рыл он яму не над самой деревиной, а рядышком, чуть сбоку. Видимо, потому что само бревно было покрыто не только снегом, но и мёрзлой землёй, и копать в этом месте было сложно. Вот он и пристроился чуть сбоку, где лежал чистый снег. Здесь он вырыл свою воронку и, добравшись до деревины, стал её долбить. Вернее, даже не долбить, а щипать. Потому что долбить её нужды не было. Когда я попробовал бревно рукой, оно оказалось очень рыхлым, податливым, и я легко отхватил порядочную щепоть мягкой трухи. Каким-то образом дятел сообразил, как можно добраться до трухлявого бревна и чем-то там поживиться.
Тем временем Вилюйке надоело мышковать, тем более что у него это не очень получалось, и он занырнул в снежную массу и, можно сказать, вплавь добрался до меня. Я взял его на поводок, и мы стали выбираться на тропу. Как только мы немного отошли, дятел вернулся в свой окоп и наверх полетели щепки с комками снега.
