Константин Батюшков
Стихотворения

Полная версия

«Ты знаешь, что изрек…»

 
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез?
 

1821(?)

Мелкие сатирические и шуточные стихотворения

Перевод Лафонтеновой эпитафии

 
Иван и умер, как родился, —
Ни с чем; он в жизни веселился
И время вот как разделял:
Во весь день – пил, а ночью – спал.
 

1804 или 1805

«Безрифмина совет…»

 
Безрифмина совет:
Без жалости всё сжечь мое стихотворенье!
Быть так! Его ж, друзья, невинное творенье
Своею смертию умрет!
 

«Ужели слышать всё докучный барабан?..»

 
Ужели слышать всё докучный барабан?
Пусть дружество еще, проникнув тихим гласом,
Хотя на час один соединит с Парнасом
Того, кто невзначай Ареев вздел кафтан
И с клячей величавой
Пустился кое-как за славой.
 

2 марта 1807

«Как трудно Бибрису со славою ужиться…»

 
Как трудно Бибрису со славою ужиться!
Он пьет, чтобы писать, и пишет, чтоб напиться!
 

Июль или август 1809

Мадригал новой Сафе

 
Ты – Сафо, я – Фаон, – об этом и не спорю,
Но, к моему ты горю,
Пути не знаешь к морю.
 

Июль или август 1809

Книги и журналист

 
Крот мыши раз шепнул: «Подруга! ну, зачем
На пыльном чердаке своем
Царапаешь, грызешь и книги раздираешь:
Ты крошки в них ума и пользы не сбираешь?»
– «Не об уме и хлопочу,
Я есть хочу».
Не знаю, впрок ли то, но эта мышь уликой
Тебе, обрызганный чернилами Арист.
Зубами ты живешь, голодный журналист.
Да нужды жить тебе не видим мы великой.
 

Июль или август 1809

Эпиграмма на перевод Вергилия

 
Вдали от храма муз и рощей Геликона
Феб мстительной рукой Сатира задавил;^[34]
Воскрес урод и отомстил:
Друзья, он душит Аполлона!
 

Июль или август 1809

Мадригал Мелине, которая называла себя нимфою

 
Ты нимфа Ио, – нет сомненья!
Но только… после превращенья!
 

Июль или август 1809

Эпитафия

 
Не нужны надписи для камня моего,
Пишите просто здесь: он был и нет его!
 

Конец ноября 1809

«Известный откупщик Фадей…»

 
Известный откупщик Фадей
Построил Богу храм… и совесть успокоил.
И впрямь! На всё цены удвоил:
Дал Богу медный грош, а сотни взял рублей
С людей.
 

«Теперь, сего же дня…»

 
«Теперь, сего же дня,
Прощай, мой экипаж и рыжих четверня!
Лизета! ужины!.. Я с вами распрощался
Навек для мудрости святой!»
– «Что сделалось с тобой?»
– «Безделка!.. Проигрался!»
 

Истинный патриот

 
«О хлеб-соль русская! о прадед Филарет!
О милые останки,
Упрямство дедушки и ферези прабабки!
Без вас спасенья нет!
А вы, а вы забыты нами!» —
Вчера горланил Фирс с гостями
И, сидя у меня за лакомым столом,
В восторге пламенном, как истый витязь русский,
Съел соус, съел другой, а там сальмис французский,
А там шампанского хлебнул с бутылку он,
А там… подвинул стул и сел играть в бостон.
 

Сравнение

 
«Какое сходство Клит с Суворовым имел?»
– «Нималого!» – «Большое».
– «Помилуй! Клит был трус, от выстрела робел
И пекся об одном желудке и покое;
Великий вождь вставал с зарей для ратных дел,
А Клит спал часто по недели».
– «Всё так! да умер он, как вождь сей… на постеле».
 

Из антологии

 
Сот меда с молоком —
И Маин сын тебе навеки благосклонен!
Алкид не так-то скромен:
Дай две ему овцы, дай козу и с козлом;
Тогда он на овец прольет благословенье
И в снедь не даст волкам.
Храню к богам почтенье,
А стада не отдам
На жертвоприношенье.
По совести! Одна мне честь, —
Что волк его сожрал, что бог изволил съесть.
 

К Маше

 
О, радуйся, мой друг, прелестная Мария!
Ты прелестней полна, любови и ума,
С тобою грации, ты грация сама.
Пусть парки век прядут тебе часы златые!
Амур тебя благословил,
А я – как ангел говорил.
 

На перевод «Генриады», или Превращение Вольтера

 
«Что это! – говорил Плутон, —
Остановился Флегетон,
Мегера, фурии и Цербер онемели,
Внимая пенью твоему,
Певец бессмертный Габриели?
Умолкни!.. Но сему
Безбожнику в награду
Поищем страшных мук, ужасных даже аду,
Соделаем его
Гнуснее самого
Сизифа злова!»
Сказал и превратил – о ужас! – в Ослякова.
 

Начало 1810

«Льстец моей ленивой музы!..»

 
Льстец моей ленивой музы!
Ах, какие снова узы
На меня ты наложил?
Ты мою сонливу «Лету»
В Иордан преобратил
И, смеяся, мне, поэту,
Так кадилом накадил,
Что я в сладком упоеньи,
Позабыв стихотвореньи,
Задремал и видел сон:
Будто светлый Аполлон
И меня, шалун мой милый,
На берег реки унылой
Со стихами потащил
И в забвеньи потопил!
 

Конец декабря 1809 или начало 1810

Совет эпическому стихотворцу

 
Какое хочешь имя дай
Твоей поэме полудикой:
Петр длинный, Петр большой, но только Петр Великий —
Ее не называй.
 

1810(?)

Надпись к портрету Н. Н.

 
И телом и душой ты на Амура схожа:
Коварна и умна и столько же пригожа.
 

«Гремит повсюду страшный гром…»

 
Гремит повсюду страшный гром,
Горами к небу вздуто море,
Стихии яростные в споре,
И тухнет дальний солнцев дом,
И звезды падают рядами.
Они покойны за столами,
Они покойны. Есть перо,
Бумага есть и – всё добро!
Не видят и не слышут
И всё пером гусиным пишут!
 

9 августа 1812

«Всегдашний гость, мучитель мой…»

 
Всегдашний гость, мучитель мой,
О Балдус! долго ль мне зевать, дремать с тобой?
Будь крошечку умней или – дай жить в покое!
Когда жестокий рок сведет тебя со мной —
Я не один и нас не двое.
 

Между 1809 и 1812 (?)

На поэмы Петру Великому

 
Не странен ли судеб устав!
Певцы Петра – несчастья жертвы:
Наш Пиндар кончил жизнь, поэмы не скончав,
Другие живы все, но их поэмы мертвы!
 

1812(?)

«Ему ли помнить нас…»

 
Ему ли помнить нас
На шумной сцене света?
Он помнит лишь обеда час
И час великий комитета!
 

25 апреля 1814

Новый род смерти

 
За чашей пуншевой в политику с друзьями
Пустился Бавий наш, присяжный стихотвор.
Одомаратели все сделались судьями,
И каждый прокричал свой умный приговор,
Как ныне водится, Наполеону:
«Сорвем с него корону!»
– «Повесим!» – «Нет, сожжем!»
– «Нет, это жестоко… в Каэну отвезем
И медленным отравим ядом».
– «Очнется!» – «Как же быть?» – «Пускай истает гладом!»
– «От жажды!..» – «Нет! – вскричал насмешливый Филон. —
Нет! с большей лютостью дни изверга скончайте!
На Эльбе виршами до смерти зачитайте,
Ручаюсь: с двух стихов у вас зачахнет он!»
 

Между маем и октябрем 1814

«Памфил забавен за столом…»

 
Памфил забавен за столом,
Хоть часто и назло рассудку;
Веселостью обязан он желудку,
А памяти – умом.
 

«От стужи весь дрожу…»

 
От стужи весь дрожу,
Хоть у камина я сижу.
Под шубою лежу
И на огонь гляжу,
Но всё как лист дрожу,
Подобен весь ежу,
Теплом я дорожу,
А в холоде брожу
И чуть стихами ржу.
 

Декабрь 1816 или январь 1817

На книгу под названием «Смесь»

 
По чести, это смесь:
Тут проза и стихи, и авторская спесь.
 

Запрос Арзамасу

 
Три Пушкина в Москве, И все они – поэты.
Я полагаю, все одни имеют леты.
Талантом, может быть, они и не равны,
Один живет с женой, другой и без жены,
А третий об жене и весточки не слышит
(Последний – промеж нас я молвлю – страшный плут,
И прямо в ад ему дорога!), —
Но дело не о том: скажите, ради Бога,
Которого из них Бобрищевым зовут?
 

4 марта 1817

«Кто это, так насупя брови…»

 
Кто это, так насупя брови,
Сидит растрепанный и мрачный, как Федул?
О чудо! Это он!.. Но кто же? Наш Катулл,
Наш Вяземский, певец веселья и любови!
 

9 марта 1817

«Меня преследует судьба…»

 
Меня преследует судьба,
Как будто я талант имею!
Она, известно вам, слепа;
Но я в глаза ей молвить смею:
«Оставь меня, я не поэт,
Я не ученый, не профессор;
Меня в календаре в числе счастливцев нет,
Я… отставной асессор!»
 

Первая половина марта 1817

«На свет и на стихи…»

 
На свет и на стихи
Он злобой адской дышит;
Но в свете копит он грехи
И вечно рифмы пишет…
 

Первая половина марта 1817

«Числа, по совести, не знаю…»

 
Числа, по совести, не знаю,
Здесь время сковано стоит,
И скука только говорит:
«Пора напиться чаю,
Пора вам кушать, спать пора,
Пора в санях кататься…»
«Пора вам с рифмами расстаться!» —
Рассудок мне твердит сегодня и вчера.
 

Первая половина марта 1817

Послание
^{от практического мудреца мудрецу Астафьическому с мудрецом Пушкиническим}

 
Счастлив, кто в сердце носит рай,
Не изменяемый страстями!
Тому всегда блистает май
И не скудеет жизнь цветами!
Ты помнишь, как в плаще издранном Эпиктет
Не знал, что барометр пророчит непогоду,
Что изменяется кругом моральный свет
И Рим готов пожрать вселенныя свободу.
От зноя не потел, на дождике был сух!
Я буду твердостью превыше Эпиктета.
В шинель терпенья облекусь
И к вам нечаянно явлюсь
С лучами первыми рассвета.
Да! Да! Увидишь ты меня перед крыльцом
С стоическим лицом.
Не станет дело за умом!
Я ум возьму в Сенеке,
Дар красноречия мне ссудит Соковнин,
Любезность светскую Ильин,
А философию я заказал… в аптеке!
 

Начало июля 1817

«Я вижу тень Боброва…»

 
Я вижу тень Боброва:
Она передо мной,
Нагая, без покрова,
С заразой и с чумой;
Сугубым вздором дышит
И на скрижалях пишет
Бессмертные стихи,
Которые в мехи
Бог ветров собирает
И в воздух выпускает
На гибель для певцов;
Им дышит граф Хвостов,
Шихматов оным дышит,
И друг твой, если пишет
Без мыслей кучи слов.
 

1817(?)