Константин Миг
Ход Вивисектора
6 глава – Скиталец
Итак, юноша отдалялся от сородичей, при этом не понимая, куда и зачем он идёт. Он шёл почти автоматически, не обращая внимания на путь, на окружающий мир, в целом доверяясь проведению. В правой руке он держал посох, сделанный из толстой сосновой ветви, в левой – сумку со всем необходимым, то есть когтями, пищей и прочим. Сегодняшнее утро было первым утром русоволосого юноши, когда он оказался один. Раньше его, так или иначе, окружали другие разумные существа, сейчас же чем дальше он шёл, тем незначительнее становились его надежды на встречу с себе подобными.
Несложно догадаться, что Дион был ошеломлен столь резким изменением своего положения. Ещё недавно он считал, что нужен кому-то, сейчас же в полном одиночестве, среди полевых трав, деревьев и камней, выпирающих из земли, он отчётливо понял, что отныне нужен лишь сам себе. Эта мысль укрепила душу юноши, однако вместе с тем ожесточила её. Дион этого не почувствовал (первое время он не мог до конца оценить всё произошедшее), но теперь мысли о несправедливости начали посещать парня всё настойчивее.
Он не оглядывался и не останавливался ни на минуту, продолжая упрямо идти вперёд. Сейчас его внутренний мир, словно облитый цементом, начинал затвердевать и покрываться защитной коркой. Это делало недавно причинённую боль не столь ощутимой, но любое чувство, связанное со вчерашним судом или любым счастливым моментом прошлого могло оставить в этой корке трещину и растравить свежие раны. Потому Дион и хотел скорее сбежать, уйти как можно дальше, построить жилище и забыть второй день жизни на земле, чтобы после него в памяти не осталось и малейшего следа.
День был в самом разгаре. Полевые травы, пожелтевшие на солнце, обступали путника со всех сторон. Среди них можно было увидеть и цветы, которые мелькали перед юношей жёлтыми, фиолетовыми и голубыми огоньками. Если бы он мог видеть всё великолепие, окружающее его, если бы он мог чувствовать умиротворение от взгляда на совершенство природы, то наверняка ему бы пришлось остановиться. Пройти мимо естественности мира, мимо его редких лучей спокойствия и гармонии, мог лишь человек, чья душа закрылась от всего на свете – человек (фаратри) слабый, больной, морально умирающий.
Над ним серым жужжащим облаком носились мухи, мошкара, комары и прочие твари, призванные по капле осушать чужие тела. Дион не обращал на них внимания, не отмахивался, и, казалось, не замечал их. Что теперь для него значила боль от комариных укусов? Ничего. За страданиями гораздо больших масштабов, местом действия которых стала душа, физическая боль, к тому же выраженная слабыми укусами насекомых, была незаметна.
Юноша двигался вперёд, не имея особых целей, потеряв всяческую поддержку и лишившись надежды. Его разум спал, тело бодрствовало, взгляд с самого утра оставался туманным, и где-то на задворках сознания сверкала тупая боль в спине. В таком состоянии он шёл целый день, весь вечер и остановился лишь тогда, когда, из-за сгустившегося мрака нельзя было разобрать дорогу.
Только когда из виду скрылись травы, деревья, и весь окружающий мир наполнился мраком, Дион понял, что допустил ошибку. Теперь ему предстояло спать в темноте, без крыши над головой, в соседстве с мухами и земляными жуками. Оглядевшись, юноша вздохнул, попытался различить в темноте хоть что-то и, поняв всю бессмысленность этого, без сил рухнул на траву. Сон пришёл почти сразу.
Следующим утром Дион очнулся разбитым, замёрзшим и ещё более больным. Встав и быстро позавтракав оставшимся мясом, он снова пустился в путь. И как вчера, его не заботила ни дорога, ни цель, совершенно ничего. Единственное, что он чувствовал весьма явно, груз печального прошлого, лежащий на нём, словно камень.
В таком виде, с такими мыслями, изредка охотясь, чтобы прокормить себя, и делая редкие привалы, чтобы отдохнуть, Дион скитался шесть дней. Его лицо посерело и осунулось, глаза так и не избавились от тумана, душа продолжала болеть, а тело ослабевать. С каждым днём своих бессмысленных странствий, юноша незаметно для себя, обновлялся, переходил в следующую итерацию своей личности, но становился ли его дух гармоничней, а разум светлее? Едва ли.
Но каким он был прежде? Чего лишили его суд и изгнание?
Пожалуй, в то время, когда мы увидели его впервые, он и сам не смог бы сказать, каким человеком он является.
Неоднозначность была главным качеством русоволосого юноши, хотя сам себе в этом отчёта он не отдавал. Кто-то может сказать, что это абсолютно нормально, так живут все, кто-то – что это признак подлости. Что-ж, по этому поводу можно сказать следующее: многими любимая монолитность характера, внутреннего мира тоже бывает сопряжена с подлостью, разница лишь в том, что человек с таким устройством действует более очевидно, прямолинейно.
Да, характер Диона был многогранен. Его натура сочетала в себе покорность, бунтарство, любовь к людям и скрытую ненависть к сородичам. Последняя черта весьма удивила бы его, если бы ему о ней сказали, так как явно она не выражалась, а дремала где-то в глубине. Бунтарство тоже не было превалирующим свойством. Скорее, оно проявлялось по мере необходимости, и было далеко от подросткового бунта, в котором главную роль играет жажда внимания. В Дионе дух бунтарства был результатом размышлений, продуманного анализа и некоторых выводов, к которым юноша пришёл, полагаясь не на эмоции, а на ум. В основном он проявлялся, когда дело касалось пресловутого людского вопроса, в других же случаях исчезал.
Наравне со всем вышесказанным, Дион, несмотря на довольно критичное мировоззрение, мог быть и покорным или, лучше сказать, удобным, но к покорности прибегал лишь в тех случаях, когда хотел избавить собеседника от чрезмерного напряжения.
Итак, теперь от нулевой точки, под действием внешнего импульса, душа юноши начала стремиться к новым далям. Скиталось не только тело, но и внутренний мир. Во время этого абстрактного пути, он, словно насекомое, избавлялся от артефактов прежней жизни и приобретал новые, по мере своего продвижения присоединяя их к себе. Стоит ли говорить, что модернизация эта нашла выход в дальнейшей жизни Диона? Нет. Это очевидно.
7 глава – Ребёнок и гроб
Путь Диона замедлился, когда в полдень перед ним вместо привычных зелёных крон деревьев и веток кустарников предстала окраина человеческого поселения. Взглянув на серые полусгнившие заборы, огороды, засаженные картофелем и земляные дороги, по краям которых расположились неказистые домики, Дион вздохнул и неторопливо пошёл вперёд, к цивилизации. Путеводной нитью ему служила небольшая тропа, которая и вывела парня из леса. Чем ближе к деревне подходил Дион, тем шире эта тропа становилась и, в конце концов, превратилась в дорогу, утрамбованную землёй и песком.
Оглядевшись, парень заметил у первого перекрёстка синюю табличку, попытался рассмотреть её, но краска на ней давно выцвела, и надпись стёрлась, превратившись в непонятное белое пятно. Раньше оно было номером поселения и представляло число «55». Людей на улицах было немного. В основном там, поднимая в воздух клубы пыли, резвились дети. Их родители в жаркий день предпочитали наблюдать за играми своих чад, находясь в прохладе домов. Солнце не позволяло им неотлучно находиться на воздухе.
Стараясь идти как можно медленнее и не привлекать внимания, Дион прижал крылья к спине, сгорбился и потупил взгляд. В таком виде он дошёл до начала первой улочки, но вскоре детвора обступила его со всех сторон. От пытливого детского ума нельзя скрыть такую деталь как крылья. При всём желании молодой фаратри не смог остаться незамеченным.
Тотчас маленькие пальчики начали указывать на незнакомца, раздался смех, весёлые голоса, и вскоре к детскому празднику были вынуждены присоединиться взрослые.
Первой показалась женщина средних лет, с осунувшимся морщинистым лицом, худыми руками и тревожным взглядом. Выйдя из серых деревянных ворот, она внимательно посмотрела на фаратри, закусила губу и после минутного раздумья решилась к нему приблизиться. На ней было серое платье, фартук из грубого коричневого сукна и косынка, повязанная на узкие плечи.
Подойдя к Диону вплотную, она ещё раз посмотрела на него, как бы изучая, жестом отогнала детей и отвела удивлённого незнакомца в сторону. Вскоре на улицу вышли другие люди. Среди них были мужчины. Заметив фаратри, двое из них твёрдым шагом направились к худощавой женщине. Та, увидев их, хмыкнула и теперь смотрела на них, не отрывая взгляда, почти презрительно. Было заметно, что по поводу крылатых существ эти люди придерживаются разных мнений.
– Что нужно? – оказавшись совсем близко, спросил первый мужчина – приземистый и чернолицый человек сорока лет. Его спутник был выше и шире в плечах, однако грозный его вид компенсировался совершенной молчаливостью. На голову его была надета панама, из под полы которой сверкали чёрные глаза – буравчики.
– Немного отдохнуть, только и всего, – решив, что приветствие с его стороны будет неуместным, ответил Дион.
Первый замотал головой.
– Здесь тебе не рады. Убирайся вон! Если увижу здесь ещё раз, крылья с корнем вырву!
– Молчи, идиот! – вдруг вскрикнула женщина. – Это гость, а гостей надлежит принимать как следует!
Мужчина, казалось, был застигнут врасплох таким отпором. Он недовольно посмотрел на женщину, на Диона и через пару секунд сказал:
«Дождёшься ты бед, с такими гостями. Раньше бы с вилами в руках его прогнала, а теперь…»
Вскоре он и его спутник ушли. Зато вместо них к Диону, словно к чуду, начали подтягиваться другие люди. Каждый хотел прикоснуться к крыльям, задать вопрос или просто поглядеть на фаратри. Шум в мгновение ока стал нестерпим. Женщина, которая самая первая оказалась рядом с фаратри, некоторое время терпеливо смотрела на всё это, но потом вскричала:
«Галдеть вы можете рядом со своими домами. У моей усадьбы – не сметь!»
В тот же миг она взяла Диона под руку и торжественно, под взглядами окружающих, ввела его в свой двор. Юноша покорился и послушно пошёл. Теперь гул стал ещё громче, но когда массивные деревянные ворота захлопнулись, скрыв от зевак предмет их любопытства, он начал постепенно ослабевать.
Переступив деревянный порожек, установленный, чтобы закрывать щель между воротами и землёй, Дион оказался на широком дворе. Слева от него возвышалась стена усадьбы, в центре которой было вырезано средних размеров окно. На белой завалинке от жары спасался чёрно-белый кот, в скворечнике, висящем рядом, на липе, пищали воробьи, за плетёной оградкой кудахтали куры, в загонах для скота изредка раздавался протяжный коровий рёв.
Хозяйка двора проследовала вглубь своих владений, огляделась и повернулась к Диону.
– Я надеюсь, вы не против, что я так просто вас привела? Вам нужен отдых и дом? Хорошо, вы можете переночевать здесь, – вдруг сказала она и, не дожидаясь ответа, указала на высокое крыльцо. За тремя ступенями находились сени с кроватью и двумя металлическими флягами, далее – кухня, а потом две жилые комнаты. В одну из них женщина и хотела поселить Диона; вскоре она ввела его в дом.
– Вы очень добры, спасибо, – промолвил юноша, через минуту остановившись у порога своей комнаты, однако женщина, казалось, не заметила любезности.
Очутившись в отведённом помещении, парень внимательно всё оглядел, положил сумку на стул, выглянул в окно и остался доволен. В комнате стояли кровать, низкий деревянный столик, два стула, на стене висел ковёр, на полу – разноцветные половики, а напротив постели возвышался широкий дубовый шкаф.
Единственным недостатком, который заметил Дион, являлась странная молчаливость хозяйки дома. Первое время она без умолку тараторила, показывая дом, но теперь затихла и уже как пять минут безмолвно стояла подле Диона, наблюдая за тем, как он осваивается. Казалось, она хотела о чём-то спросить, но не смела по какой-то причине.
– Что-нибудь ещё? – вдруг промолвила она, как бы отмерев.
– Нет, – ответил юноша. – Мне всего хватает. Комната хорошая… На самом деле, это лучшее место для сна за последние несколько дней.
– А пища? Я сейчас же приготовлю!
Юноша кивнул.
– Да, пожалуйста.
– Я могу заняться вашими когтями… Ведь вы все их носите, верно? – не унималась хозяйка, не желая уходить просто так.
– Нет, не все. Но у меня есть…
– Отлично! – воскликнула она, будто узнав о богатом наследстве. – Я могу начистить их и наточить, если вы не против.
– Пожалуй, можно, – неуверенно протянул Дион, но его собеседница уже копошилась в сумке. Юноша улыбнулся и не стал сопротивляться. Взглянув на хозяйку, он неожиданно ощутил чувство жалости, будто увидел больного или умирающего человека. Это заставило Диона на мгновение задуматься. В чьём доме он оказался? Безопасно ли это? Ведь он видит эту женщину впервые. Отчего-то юноше показалось, что она точно должна что-то скрывать.
– Делайте, что вам угодно, – сказал он. – Я хочу отдохнуть. В последнее время мне пришлось много ходить.
– Да, конечно. Я могу закрыть ставни, если вам мешает солнце, – предложила его собеседница (своего имени она не называла, и Дион не решался спросить).
– Спасибо большое, не стоит. Мне очень жаль, что я доставляю вам неудобства, но поверьте, это ненадолго, – ответил юноша, после чего сел на кровати. Наконец, выудив когти, женщина осмотрела их, кивнула и направилась к выходу.
– Не волнуйтесь, неудобств и без вас хватает: на мне держится немалое хозяйство, к тому же… Если что, я буду на кухне, – женщина вдруг осеклась и мигом скрылась в соседней комнате. Юноша остался один. Некоторое время он размышлял над её словами, над собственным положением, но вскоре понял, что мысли его начинают мешаться. Тотчас он лёг в постель, накрылся с головой одеялом и заснул.
Ото сна он очнулся через полчаса – больше не спалось. Встав и выйдя на кухню, парень застал хозяйку, занимающуюся приготовлением еды. Увидев Диона, женщина улыбнулась.
– Скоро будет готово. Подождите немного.
Фаратри кивнул.
– Я буду на улице.
– Идите, – одобрила хозяйка. – Свежий воздух, в тени прохлада, воробьи – прелесть!
Юноша скрылся на веранде. Секундой позже очутившись на крыльце, он сделал глубокий вздох, впервые за неделю улыбнулся и по ступеням спустился к земле. Сначала, он прохаживался по двору, наблюдая за кошкой, которая вскоре убежала, за воробьями, юрко влетающими и вылетающими из скворечника, за курами, клювы и шеи которых часто мелькали за плетёным загоном. Потом, утомившись, он сел на завалинку, закрыл глаза и, ощущая дуновения ветра, углубился в свои мысли. Ему было хорошо физически, ничего не причиняло неудобств – ни уже затянувшаяся рана на спине, ни жара, компенсируемая ветром, ни надоедливые мухи, которые исчезали здесь так же быстро, как и появлялись. Усталость тоже отступила.
«Вот он первый остров умиротворённости, на моём пути. Чудесно! Я не удивлён, что нашёл его среди людей, ведь как и раньше, верю, что это прекрасные создания. Пусть и здесь есть сорняки вражды, но с ними, по крайней мере, пытаются бороться. В Дэме всё иначе», – вдруг пронеслось в сознании Диона. Юноша поморщился, огляделся, будто боясь, что его мысли могут быть кем-то подслушаны, и снова погрузился в размышления.
«Фаратри уже не одно десятилетие находятся под властью тщеславия, хотя сами себе в этом признаться не могут. Они считают себя достойными жить в роскоши, в то время как люди на земле едва выживают. Но в чём причина? Лишь в том, что фаратри сильнее. Если бы большей физической силой на заре образования наших цивилизаций обладали люди, то именно они стали бы нашими хозяевами, а не иначе. Не знаю, были бы они справедливее, чем мы, но в это хочется верить. О, если бы сейчас эта мысль пришла в голову каждому из моих родичей, это было бы великолепно. Людской вопрос враз был бы решён!» – последняя мысль показалась юноше особенно приятной. Улыбнувшись, он вздохнул, поднял голову, будто желая разглядеть горизонт, скрытый забором и ветвями липы, и снова закрыл глаза. В таком состоянии он просидел около минуты, после чего его лик снова омрачился.
– Но за чем же дело встало? – вдруг прошептал юнош. – Ведь можно было додуматься до этого раньше? Ведь можно…
Дион встал с завалинки, повернулся, и его глаза вспыхнули лихорадочной мыслью. Казалось, ещё немного и Дион разрешит все мировые проблемы, лишь дай ему дополнительный импульс. Но его не последовало. Вдруг побледнев, парень потерял воодушевление и снова сел.
– Нет. Нельзя, – сказал он. – На любое моё слово у них найдётся тысяча отговорок – политика, экономика и уйма причин, концепций и умозаключений. Нет, действовать можно лишь с позиции силы, жаль, что теперь я её лишён. Нокт и Асити наверняка всё доложат Фреому, и я потеряю возможность что-то изменить. Чтож, значит, так тому и быть.
Юноша снова попытался расслабиться, но нить рассуждений, перекинутая от людского вопроса к его собственному положению, заставила Диона вернуться к раздумьям.
«Значит, трона мне не видать? Чтож, потеря не смертельная. Важно другое… Я лишился корней. Теперь у меня нет ни брата, ни дяди, ни друзей, ни знакомых. Я изгой, преданный позору и порицанию. Так обо мне вскоре будут думать все, если, конечно, у Нокта не проснётся совесть. Асити оболгала меня, а Нокт, хотя и не знал всей правды, решил не возражать», – теперь вместо воодушевления Дион почувствовал ненависть. Страшная злоба заскреблась в его душе, так что парень едва сдержался, чтобы не вскочить и закричать. Сжав кулаки и стиснув челюсти, он осторожно встал, будто боясь на кого-то наступить, и прошёл к крыльцу. Сев на вторую ступень, юноша взялся за голову и только сейчас ощутил пульсирующую боль в виске.
– Счастливы лишь жестокосердные… Раз так, то…
Юноша не успел договорить: ворота со скрипом отворились. Во двор вошла маленькая девочка лет десяти с чёрными косичками. Одета малышка была в жёлтое платьице с белыми полосами на рукавах и юбке. На шее её была повязана голубая ленточка.
– Здравствуйте, – тихо сказала она, заметив незнакомца. Юноша встал с крыльца.
– Здравствуй, – ответил он.
– Вы небесный дух? – девочка улыбнулась, будто узнала фаратри. Дион смутился.
– Нет, ты ошиблась, – протянул Авис.
– Мама говорила, что у звёздных духов есть крылья. Правда, они должны быть белыми, но вы ведь тоже небесное создание, хоть и с серыми, – продолжая улыбаться, заметила малышка с такой лёгкостью, будто всю жизнь знала Диона.
– Ты здесь живёшь? – догадался парень. Его собеседница кивнула.
– Да, вместе с мамой.
– Я ваш гость… Завтра я уйду, – отчего-то решив, что его присутствие может помешать девочке, промолвил Дион. Его собеседница радостно округлила глаза и прошептала:
«Значит, вы заберёте меня? Заберёте? Правда?»
– Ника! – вдруг из окна раздался голос хозяйки. – Немедленно домой! Сказано тебе было, чтоб долго не пропадала, а уже как два часа нет. Немедленно иди сюда! Поганка, совести у тебя нет!
Девочка рассмеялась и, прошмыгнув мимо парня в сени, скрылась в дверном проёме. Юноше ничего не оставалось, как вновь сесть на среднюю ступень. Мысли не отпускали его, хотя появление девочки слегка рассеяло Диона.
«Что всё это значит? – спросил он у себя. – С чего девочка решила, что я должен её забрать? Она приняла меня за кого-то другого… Небесное создание…»
Юноша несколько раз про себя повторил это словосочетание, будто пробуя на вкус. В нём явно было что-то лестное для молодого фаратри, но вместе с тем за невинным домыслом скрывалось нечто страшное. Решив спросить об этом у хозяйки вечером, молодой человек откинул неприятные мысли и, вдруг вспомнив недавние рассуждения, попытался связать их с новейшим впечатлением.
«Это даже смешно, – решил он. – Смешно и чудесно. Маленький ребёнок с полувзгляда верит в мою чистоту, пусть и с серыми крыльями, а высшие существа не могут разглядеть ложь у своего носа. Конечно, девочка пока неразумна, но именно в этом её сила. Будь мой брат хоть немного похож на эту эссенцию невинности, пожалуй, сейчас меня бы здесь не было»
Юноша сидел, глядя куда-то вдаль, и ничего не видел. Перед ним на ветру раскачивались липовые ветви, курицы продолжали кудахтать, солнце то появлялось, то исчезало, скрываясь за облаками. Подняв голову, Дион оглядел небо. «Скорее всего, к ночи начнётся дождь», – подумал он.
Теперь ничто не нарушало духа умиротворенности, снизошедшего на фаратри: ни коровий рёв, ни голоса, раздававшиеся в доме, ни плачевное положение, в котором парень оказался.
Однако, вскоре это прошло – на улице послышался приглушённый плач. Юноша прислушался. Ему показалось, что плач принадлежит не одному человеку, а сразу нескольким. Стенания, которые становились всё громче, явно принадлежали группе людей. Вскоре до Диона донеслись и их шаги.
Осторожно встав и выглянув за ворота, парень заметил процессию мужчин и женщин в чёрных одеждах, несущих вытянутый деревянный ящик.
«Похороны», – понял юноша и тотчас закрыл ворота. Он знал, что люди на улице убиты горем, он же своим появлением мог не только это горе усугубить, но и вызвать гнев. Кроме того, Дион по неизвестной причине испытывал благоговение перед ритуалами людей, которые ему довелось видеть во время бегства пару лет назад.
– Идите в дом, – вдруг через открытое окно позвала хозяйка усадьбы. – Ужин почти готов. Сейчас перекусим, поговорим, а там и день пройдёт!
Юноша натянуто улыбнулся.
– Так скоро? Ну, хорошо, я действительно проголодался.
Вскоре он оказался в доме. Расположившись за кухонным столом, юноша наблюдал за тем, как в кастрюле, поставленной на печи, начинает закипать суп.
– Вы готовите пищу на огне, – вдруг промолвил он без удивления или какой бы то ни было эмоции, словно констатируя факт.
– Здесь нет электричества, – вдруг раздражённо отозвалась женщина.
– Не обижайтесь, я говорю это без претензии. Наоборот, я поражаюсь естественности вашего образа жизни. Он не лишён прелести, но и ему требуется модернизация…
– Справедливость нужна! – отмахнулась женщина. – Жить мы можем так же, как и сейчас, но нужна справедливость. Если вы на небе купаетесь в роскоши, то и нам половину отдайте! Она нам, может, и не нужна, но с нами нужно считаться!
– Я об этом и говорил, – согласно кивнул Дион. – Жаль, что не всё так легко.
– Что же тут сложного? Вашему правителю нужно посмотреть на нас и принять решение! – воскликнула женщина. – Рассуждать можно долго, но нет ничего проще, чем действовать.
Вдруг в соседней комнате раздалась возня и сопение.
– Ника, будь тише! – крикнула хозяйка, и шум тотчас стих.
– Вы извините её, она больна. Сейчас у неё буквально за пару минут открылся насморк, но, а так она… – женщина не договорила. Юноша рассеянно кивнул, переведя взгляд с женщины на окно. Похоронный гул уже стих. Процессия прошла мимо, оставив на дороге еловые ветви. Проследив за Дионом, хозяйка вдруг промолвила:
– По нашей улице всегда носят тела к кладбищу. Иногда у меня появляется чувство, что смерть преследует нас. Слишком часто я вижу её…
– Ваша дочь очень больна? Помимо насморка есть что-то ещё? – вдруг догадался Дион и сразу добавил:
– Недавно она приняла меня за какое-то высшее существо и спросила, заберу ли я её с собой.
– И что вы ответили? – вдруг побледнев, спросила женщина.
– Я промолчал. Что же мне нужно было ответить? – протянул фаратри.
– Ничего. Вы всё правильно сделали. Ей рано говорить об этом. Пока рано… – в последних словах женщины послышались слёзы, голос её дрогнул. Однако, когда она обернулась к Диону, лицо её было спокойно. Именно эта холодная стойкость, внешнее спокойствие при внутренней буре до глубины души поразили молодого фаратри.
Вскоре поздний обед был готов. Ели молча, с аппетитом. Дион, увидев еду, отказался от намерения расспросить женщину. Всё и так было сказано. Хозяйка тоже молчала, но временами пристально поглядывала на парня, будто на что-то решаясь. Тот видел это, но старался не обращать внимания. Через час они закончили.
Юноша, сытый и оттого довольный, рассматривал кухню и прислушивался к деревенским звукам. В соседней комнате снова раздалась возня. Это напомнило Диону о девочке.
– А ваша дочь, почему не вышла? – спросил он.
– Сегодня здесь ели вы, а она будет в своей комнате, – отозвалась хозяйка. Через минуту она снова заговорила, и её худые скулы, выступившие под серой кожей, неприятно поразили парня.
– В последнее время она очень плоха, – начала женщина. – У ней из носа идёт кровь, болит голова. Врач есть только в соседнем поселении, но оно далеко. Приходится ходить к местным шарлатанам, впрочем, и среди них есть те, кто взаправду умеет лечить. Я рассказываю ей сказки про звёздных духов, вечную жизнь, но сама в это не верю. А как бы мне хотелось, чтобы всё так и было…
По её щекам вдруг потекли слёзы, голос стал жалким, тонки. Муки, которые женщине причиняли эти несколько фраз, были велики, но это не останавливало её. Дион молчал. Он не знал, что сказать, не знал, как успокоить её, как подавить горе. Так в слезах с одной стороны и в молчании с другой протекло около часа. Девочка начала кашлять.
– Вот негодяйка! – в сердцах промолвила женщина. – Едва ходит, а бегает полдня на улице! И ладно бы хоть среди других детей, нрав-то у неё весёлый, но нет – ходит одна одинёшенька! В лесу да у реки…
– Я, пожалуй, пойду, – перебил юноша. – Вы с когтями моими закончили?
– Да, они лежат у вас на столе, – тихо ответила собеседница. Парень ушёл.
***
«Какая важность. Больна! Одинока! Несчастна! Я понимаю, к чему вы клоните… Небесный дух! Нужно было придумать что-нибудь остроумней!» – оказавшись один, мысленно вскричал Дион. Неизвестно отчего он так разозлился, но в недобром расположении духа он пробыл до самого вечера. Когда за окном сгустились сумерки, и луна засияла на небе, юноша лёг в постель и заснул под стрекотание сверчков. За всю ночь он не увидел ни единого сна и потому спал спокойно, лишь под утро он очнулся из-за неясного тоскливого чувства. Вспомнив о девочке, спящей в соседней комнате, он вздохнул, снова лёг и закрыл глаза.
«В этом я не повинен», – сказал он себе и более ни о чём не думал.
На следующий день, позавтракав и торопливо собрав вещи, парень вышел из дома в сопровождении худощавой женщины. Ника осталась внутри.
– Чтож, – подойдя к воротам, промолвил Дион, – Спасибо вам за всё. Вы очень помогли мне. Благодарю.
Он собирался переступить через деревянный порожек, но женщина вдруг схватила юношу за плечо.
– Но, если вам не трудно, помогите и вы нам. В вашей помощи мы нуждаемся гораздо больше, чем вчера – вы в нашей, – прошептала она. В её словах слышалась мольба.
– Чем же? – притворившись удивлённым, спросил Дион. Его собеседница затряслась. В следующие пять минут она без умолку говорила. Фразы её были сбивчивы и малопонятны, но среди этого хаоса сверкало чувство гнева и смирение.
– Вы думаете, я приняла вас у себя просто так? Вздор! – засмеялась женщина. – Я первая оказалась с вами, как только увидела. Я поступила так под гнётом горя и страха, но раньше я подошла бы к вам лишь с единственной целью – убить! Вы знаете, как меня зовут? Конечно, нет! Если бы вы знали моё имя, вы бы не пошли ко мне в дом, а мне это было так нужно! Видите, я совершенно откровенна! Десять лет назад я поднимала восстание против вас, жестоких тварей, но сейчас я смиренно прошу помощи, потому что ребёнок это самое дорогое, что есть в моей жизни. Я не знаю, чем больна моя девочка, но умоляю: помогите, и груз вины вашего народа станет чуть легче!
– Вы думаете, я могу излечить больного ребёнка? (Это снова произошло!) Вы меня не за того приняли. Я, разумеется, признателен вам, но я не могу ничего сделать, – ощутив прилив злобы, холодно ответил парень. Неизвестный гнев, который зародился в нём ещё вчера, начал выходить наружу.
– Не лгите, всё вы можете! У нас здесь, уже как два года ходят слухи о фаратри, влюбившемся в девушку человеческого рода. Его чувства были так сильны, что он попытался спасти её ребёнка и отвёз его в небесный город! Как видите, у меня в точности то же самое. Единственное отличие это ваша нелюбовь ко мне, но это неважно. Вы, конечно же, не тот фаратри, но неужели вас не вдохновляет его пример!? – воскликнула собеседница юноши. Она во все глаза смотрела на парня, пытаясь понять, задели ли его эти слова. Но Дион оставался безучастен.
– Нет, – признался он. – Не вдохновляет. Тот фаратри был дурак, решившийся пойти против устоев своего народа. За свою глупость он уже поплатился, и повторять его судьбу я не желаю.
В голосе парня сквозила неприязнь.
– Да как вы смеете порицать того, кто… Кто выше и лучше вас! Тот фаратри был справедлив! О, если бы он был здесь! – возопила женщина.
– Но его нет, – перебил Дион. – Нет и больше не будет.
– Помогите. Я приютила вас… – на последнем дыхании взмолилась женщина и только сейчас рухнула на колени. Юноша в замешательстве смотрел на то, как она простирает к нему руки, словно обращаясь к Богу.
– Как оказалось, вы сделали это из корыстных побуждений, потому, что думали, я способен помочь вам. Но вы ошиблись. Я не могу забрать вашу дочь с собой, ведь неизвестно, смогу ли я сам вернуться в столицу. Но даже если бы мог, то не сделал этого. Игры в благородство нынче не в чести. А раз так, то нет смысла что-то менять. Прощайте… – сказав так, юноша, который недавно проклял бы себя за эти слова, повернулся и пошёл прочь. Его недавняя собеседница продолжала стоять на коленях и смотреть на удаляющийся силуэт.
– Я поступил правильно, – чувствуя ком, подкатывающий к горлу, придушенно промолвил юноша.
К обеду он снова оказался в пределах бескрайних полей с редкими каменными островами. Вновь, его путь был туманен, и будущее неопределённо. Единственное, что можно было сделать – идти, и парень шёл. Вопреки всему. Вопреки себе.
