Константин Крюгер
Жизнь как фотоплёнка. Рассказки
Дизайнер обложки Влада Раскольникова
Редактор Юлия Бирюкова
Фотограф Борис Плинер
Фотограф Александр Смирнов
Фотограф Garry Price
Фотограф Владимир Хохлов
© Константин Крюгер, 2022
© Влада Раскольникова, дизайн обложки, 2022
© Борис Плинер, фотографии, 2022
© Александр Смирнов, фотографии, 2022
© Garry Price, фотографии, 2022
© Владимир Хохлов, фотографии, 2022
ISBN 978-5-4483-8689-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Этот сборник, как и все предыдущие, посвящается светлой памяти друзей и близких, безвременно покинувших этот мир: младшему брату Борьке, Борису «Ра» Раскольникову, Косте «Малышу», Мишке «Нильсону», Эдуардику «Родственнику», Валерию Василевскому, Игорю «Бамбине», Александру «Полковнику», Николаю «Куке», Шуре «Помидору», Вовке «Осташке», Косте «Моське» и, к сожалению, многим другим, здесь не упомянутым…
Хочу выразить искреннюю признательность и пожелать долгих и плодотворных лет жизни своему любимому редактору, а также критикам и рецензентам Андрею, Александру и Евгению «Джеффу» и, конечно, мэтру Ильичу.
Большая часть Рассказок обязана появлением друзьям юности, молодости и всей жизни – Андрюшке «Крексу», Колюньке «Ленинскому Стипендиату», Мишке «Рыбе», Шурке «Портосу», Григорию Ивановичу, Сергуне Робертовичу, Елене Лунёвой, Мишке «Хиппи», Михаилу Алфимову, Игорю Солдащенскому и, конечно, близким родственникам – «Братцу» Мише и Матери Марии. Все они и сейчас продолжают вдохновлять меня на новые творения.
Персональный ассистент Анастасия с присущей ей внимательностью, исполнительностью и творческой жилкой очень сильно способствовала изданию очередного, третьего сборника моих опусов, за что ей большое СПАСИБО!
Сердечная благодарность всем, предоставившим фотографии «давно прошедших лет», в особенности, вдовам ушедших друзей, одна из которых – Влада Раскольникова – автор замечательной обложки этой книги!
Предисловие к «Жизнь как фотоплёнка»
Чем старше становишься, тем ярче и отчётливей проявляются в памяти события давно минувших дней, словно из сумрака той, прошлой, советской жизни, на тебя вдруг смотрят весёлые и счастливые глаза друзей и любимых. И ты становишься свидетелем внезапно наступившего момента истины, когда предельно чётко отражаются кадры-негативы запечатлённой жизни.
В этой книге большая часть Рассказок посвящена друзьям совсем далёкой юности и чуть более близкой молодости. Горячо любимому Гурзуфу уделено совсем немного внимания, и впервые отображены весёлые эпизоды из «опасных 90-х» и почти вчерашней современности.
К моему глубочайшему сожалению неумолимое время всё чаще наносит очередной удар, уводя в «царство теней» ещё одного из друзей и близких. И моя цель – своими Рассказками – воспоминаниями поставить им «памятник нерукотворный», становится всё более объёмной и труднодостижимой.
Предисловие к первому изданию
Желал я душу освежить
Бывалой жизнию пожить
В забвенье сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
А.С.Пушкин
Описать некоторые, а скорее определённые, куски жизни я хотел всегда – не хватало времени, и стыковки необходимости и усидчивости. Все время бежал, хотел «объять необъятное». Но в последнее время воспоминания всё чаще стали рваться наружу, и я понял – пора.
Большинство друзей признает, что с памятью у меня все отлично – я помню даже то, что и не очень должен, учитывая регулярное и не всегда умеренное употребление алкоголя. Это не бравада, а горькое сожаление! Перенося содержимое памяти на «жесткие носители», я надеюсь сохранить дорогие мне воспоминания и одновременно почистить «винчестер» в голове.
Мой любимый музыкант Ян Андерсон – бессменный лидер группы «Jethro Tull» – однажды в интервью сказал: «Услышав игру Эрика Клептона, я понял, что на гитаре даже в одну лигу с ним не попадаю, и выбрал другой инструмент, на котором преуспел!».
Воспитанный на Паустовском, и позднее, потрясенный рассказами Бунина, я понимал, что до их прозы – «дистанции огромного размера», а другим инструментом я не владею. Но творил ещё замечательный бытописатель Гиляровский, позже появились книги рассказчиков Довлатова и Веллера. Их и следует считать «крёстными отцами» этого опуса.
Литературное творчество Довлатова и Веллера связано с городом на Неве, а любимый мною Гиляровский писал о Москве конца 19 – начала 20 века. Мой дневник охватывает период на столетие позже. Он про москвичей бывших и нынешних, и для них же.
Я не великомосковский шовинист – «Понаехали тут!» – и надеюсь, что все упоминания Москвы и большинства моих героев, коренных жителей столицы, не отторгнут иногородних читателей и «новых» москвичей.
«Никто пути пройденного у нас не отберет!»
Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а персонажи – друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка «Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» – не про эти опусы. Правда, в некоторых из них автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей.
Любимый с детства К. Паустовский сформулировал отношение к сочинительству следующими словами:
«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал».
В своих виршах я стараюсь в точности отражать факты быстропротекающей жизни, а не следовать мечтательному желанию глубокоуважаемого мэтра, хотя иногда очень хочется и, как следствие, изредка случается!
Большая часть героев Рассказок, к глубокому сожалению, уже нас покинула. Каждый год всё больше времени я провожу на Московских кладбищах, упокоивших родных и друзей.
«Кто не помнит прошлого – у того нет будущего!», – эти слова Ключевского, услышанные от отца в раннем детстве, я сразу воспринял как руководство к действию.
Дневник – дань памяти людям, очень значимым для меня. И это не плач по ушедшей «империи, которую мы потеряли», скорее весёлые воспоминания обо всем хорошем, что было в той жизни, ныне называемой «Совком».
Получившиеся Рассказки удалось объединить в определенные циклы: Друзья, Родня, Однокашники, Наш Гурзуф, Странствия, Служба, события и персонажи в которых тесно переплетаются.
Дневник предполагает некоторую историческую последовательность, Рассказки же «пляшутся» от героя, поэтому время и место в них – факторы переменные.
У читателя моих опусов может сложиться впечатление, что я и мои друзья никогда нигде не работали и не учились, так сказать, не созидали, а только выпивали, веселились и «занимались любовью».
Это совершенно не соответствует истине!
Все мы упорно и серьёзно учились, позднее честно и напряжённо работали «на благо построения…» в соответствующей времени обстановке, со всеми определёнными тем временем условностями.
В предисловии я особо подчеркнул, что в дневниковых Рассказках описываю только то хорошее, весёлое и смешное, что сохранила память из уже далёкого периода «развитого социализма».
Даже в «эпоху застоя», и как теперь пишут в эру «полного отсутствия свобод», «заколюченные» от всего мира, мы хотели и умели радоваться жизни.
В Рассказках я «бытописую» жизнь моих друзей, знакомых и родственников в период с 70-х до 90-х годов прошлого века. Все забавные случаи происходили в реалиях Советской власти в Великой Стране, называвшейся Советским Союзом.
В отличие от Сергея Довлатова, на творчество которого я ориентируюсь, у меня в друзьях не состояли Иосиф Бродский и другие, не менее известные личности того периода.
Мне не довелось опохмелять великого Саврасова, сиживать в кабаках и трактирах со знаменитыми российскими актёрами и издателями или «ручкаться» с «сильными мира сего» своего времени, как это удалось величайшему знатоку московского быта «Дяде Гиляю», ещё одной путеводной звезде моего творчества.
Но для меня и моих сверстников, надеюсь также, что и для представителей других поколений, герои моих опусов и события, происходившие с ними, не менее интересны. Тем более, что большинство из них являлись неординарными личностями с интеллектом существенно выше среднего и обладали сильно-развитым чувством юмора, что особенно ценно во все времена и эпохи!
Из цикла: Друзья
Индпошив. Джинсовые воспоминания
«Приходи ко мне на хаус в джинсах фирмы Леви Страус!
Ты зашла ко мне под кайфом в модных джинсах Super Rifle!
Ты пришла, и мы легли, снявши джинсы фирмы Lee!»
Частушки из 70-х
Все события и персонажи, описанные в этом эссе, имели место в «молодёжный» период жизни продолжительностью ровно четверть века с 1971 по 1995 годы. Поскольку память уже начала сбоить – точную историческую хронологию выдержать не удалось. Но основные вехи «оджинсовизации» страны и моего с друзьями скромного участия в этом процессе указаны вполне последовательно.
К восьмому классу я заболел джинсами окончательно. В нашей школе пятеро старшеклассников носили настоящие джинсы; в параллельном классе двое (один, правда, болгарскую «Рилу»), и даже какой-то семиклассник щеголял в японской подделке под «Levi’s». Я знал назубок названия всех виденных, случайно встреченных и даже от кого-то услышанных марок: Super Rifle, Lee, Wrangler, Roy Roger’s, Lee Cooper, Maverick и т. д. и т. п. и, конечно же, Levi’s – предел юношеских мечтаний.
Сосед по двору, старше на два года, Володя, заработал перитонит в погоне за джинсами. В течение трёх дней он бился в очереди за индийскими «чухасами», невзирая на боль в боку. Зато, выйдя через неделю из больницы, сосед гордо выхаживал по Автозаводской в вожделенной обновке. Периодически в магазинах «выбрасывали» изделия текстильной промышленности этой дружеской страны – «Milton’s» и «Vaquero», сшитые из тонкой, не держащей формы и «непилящейся» ткани невнятного синего цвета, даже не тяготеющего к настоящему индиго.
Из турпоездок и командировок в братские соцстраны родня везла друзьям местные неказистые джинсы: из Болгарии – «Рила», из Польши – «Одра», из Венгрии —«Trapper», а уж из ГДР и Югославии – вполне приличные и даже «слегка трущиеся» «Boxer» и прочие. Мой дядя прикупил в Каире замечательные «обжимсы» «Five Stars» из египетского хлопка – они стояли «колом», но не «пилились».
Джинсы, как форма одежды, в советской действительности стояли наособицу. Не знаю, как к этой экипировке ковбоя Дикого Запада, идеологически чуждой советскому человеку, относились на просторах нашей необъятной Родины, но в Москве обладание джинсами придавало владельцу определённый статус. В одном из номеров любимого журнала «Юность» в повести «Растиньяк-78», герой – на тот момент явно отрицательный – давая приметы «справного» мужика, джинсы ставит в один ряд с импортными японскими часами и кожаным пиджаком. Но если о двух последних атрибутах я стал задумываться только после двадцати лет от роду, то носить джинсы отчаянно хотел уже в четырнадцать.
После восьмого класса меня, как активиста районного КИДа (Клуба Интернациональной Дружбы), отправили по обмену в Польшу с группой таких же пионеров-комсомольцев. Нам поменяли по 33 рубля на месяц, что в польской валюте выглядело совершенно «бешеными деньгами» – целых 500 (Пятьсот) Злотых. Поездку описывать не буду, но кроме мелких презентов маме, папе и брату я привёз главный и самый дорогостоящий подарок себе – джинсовый костюм «Одра». Родные не обиделись. Костюмчик почти в точности копировал марку «LEE», хотя цвет материи тяготел к фиолету, и прочность рогожки никакой критики не выдерживала. Но «На безрыбье и …..», да и суррогат, пока новый, выглядел отлично.
В девятом классе, зная о моём джинсовом томлении, мама на день рождения подарила настоящий «Original Super Rifle», купленный в валютном магазине «Берёзка». Радости не было границ. Омрачало праздник души неправильная посадка изделия. Настоящие джинсы должны сидеть, как на барабане, готовые лопнуть. Но отдавать «родные», американские джинсы в советское ателье казалось чудовищным. Изуродуют, как пить дать! Отец, глядя на мои мучения, предложил ушить джинсы до нужного состояния самостоятельно.
Как и в большинстве семей, у нас в стенном шкафу пылился ручной «Зингер», доставшийся по наследству уже неизвестно от кого. Тяготея к технике, я ещё в детские годы любил повертеть ручку машинки, наблюдая, как крутится колесо, и заглянуть внутрь, на диковинные сочленения занимательного механизма.
Снова достав старинный агрегат, я попытался разобраться в процессе его работы, но с наскока ничего не получилось. Отец, к любому делу относившийся очень обстоятельно, и нас с младшим братом приучивший к тому же, достал техническое описание отечественной швейной машины «Подольск», производимой в одноименном городе на бывшем заводе компании «Зингер». Советское устройство практически до мелочей повторяло дореволюционный раритет. Второй заслугой отца явилось подаренное им, специально к случаю купленное, пособие для специализированных учебных заведений «Конструирование верхней одежды на фигуры с отклонениями», служившее настольной книгой ещё много лет.
Покумекав с техническим описанием над «Зингером» и проштудировав пособие, я влёт, с первого раза ушил джинсы до искомого состояния. Теперь я натягивал «Райфл» только лёжа, втянув всё, что можно, но чувствовал себя при этом замечательно и «равных не видел»! Так необходимая любому юноше в период «мужского созревания» самооценка резко скакнула вверх, придав уверенности во всех областях, в том числе и в общении с девушками.
К окончанию школы я полностью освоил швейный агрегат и практиковался, перешивая на себя брюки от старых отцовских костюмов и вставляя клинья в штанины серой школьной формы. На тот же период пришлось первое знакомство с химчистками, куда приходилось отдавать в покраску в «радикально чёрный цвет» школьные брюки, после того, как они становились клешами: оттенок клиньев почему-то всегда резко диссонировал с цветом брючин.
Самый близкий друг Костя «Малыш», проживающий в соседнем подъезде, после восьмого класса пошёл учиться в швейный техникум, и сразу появился коллега и единомышленник. Поступив после школы в МАИ, пошив я не забросил. А с того момента, как понял, что могу скопировать любую «фирму́» один в один, одевался только в одежку собственного производства.
В начале 70-х в Союзе не приходило в голову даже мечтать о покупке настоящей джинсовой ткани, и естественным эрзацем выступал брезент, ознаменовав начало эры своего имени. Наступило время брезента. Во-первых, тот же хлопок, во-вторых, стоит колом, что и требуется и, главное, дёшевый. Единственным недостатком являлся цвет хаки, но эта проблема решалась с помощью ателье «Службы Быта». Химчистки красили ткань «без гарантии» в три цвета: чёрный, коричневый и бордо. Только однажды после повторной окраски мне выдали отрез ткани потрясающего тёмно-синего цвета, из которого получились исключительные «джинсы» – последний писк моды с накладными карманами, клёшем 42 сантиметра и гульфиком на шнуровке.
Тотальный дефицит на импортные комплектующие и расходные материалы легко преодолевался при помощи друзей и, творчески осмысленной поговоркой «Голь на выдумки хитра». Мама приятеля и соседа по микрорайону Игорька Молчанова, ударника хард-роковых групп «Ария» и «Мастер», работала в ателье Генштаба на Пятницкой: бобины качественных армированных ниток (существенно прочнее позже появившихся импортных) сохранились у меня до сих пор, правда, к сожалению, только трёх армейских цветов – хаки, чёрного и тёмно-синего. Вплотную к платформе подмосковной станции Малаховка располагался ларёк «Металлоремонт», в котором всегда наличествовал широкий ассортимент самодельных металлических пуговиц и заклёпок для джинсов наиболее ходовых брендов. Конечно, «самопал» сильно отличался от оригинала, но для не слишком искушённых потребителей смотрелся вполне «родным». Японские металлические молнии «YKK» покупались в ремонте обуви, а «лейблы» выпарывались из любых импортных товаров, невзирая на их направленность.
В результате, большинство наших с «Малышом» многочисленных друзей и знакомых щеголяло в брезентовых «джинсах» трёх вышеупомянутых цветов с полным набором обязательных атрибутов: заклёпками, металлической пуговицей, зиппером и, конечно, «лейблами».
Владение инструментом очень помогало материально и придавало уверенность: я твёрдо знал, что в любой момент смогу заработать собственными руками. Список клиентов рос и ширился в геометрической прогрессии, я уже не успевал удовлетворять растущие потребности знакомых, а за ними и незнакомых в почти настоящих джинсах. Получать высшее образование это не мешало: с опытом резко повысилась производительность. Совместно с почти профессионалом Костей «Малышом» и при помощи всё того же подаренного отцом пособия мы разработали и отладили на практике набор универсальных выкроек.
Первый задаваемый клиенту вопрос «Как шить? Нормально или как на барабан?» являлся определяющим. В зависимости от ответа подбиралась соответствующая выкройка, и после тщательного исполнения «стежок к стежку» изделие принимало завершённый фирменный вид.
Критический момент наступал при сдаче готовых штанов. Далеко не каждый осчастливленный обладатель «бренд нью джинс» осознавал, что отныне уже не будет той свободы движений, что в вольготно висящих «трениках». При озвучивании жалоб «давит здесь и жмёт вот тут», заказчику объяснялось, что сшито «по фирменной выкройке» строго исходя из его мерок, и мы «не исправляем дефекты фигуры». В потенциально проблемных случаях шитьё осуществлялось с одной, а то и с двумя примерками.
Особенно это практиковалось при изготовлении женских джинсов. Во-первых, девушки, как правило, оказывались более выкобенистыми, а во-вторых, некоторые недвусмысленно давали понять, что кроме портновских услуг их интересуют и прочие.
Как следствие, на короткий период появился комплекс «дамского портного» – казалось, что поголовно всех девушек и дам интересуют не мужские достоинства, а то, что я могу клиенток «модно прикинуть». К счастью, заблуждение продлилось недолго: искренние и незаинтересованные в портновском таланте подруги доходчиво на практике доказали обратное.
Шитьё существенно расширило круг знакомых прекрасного пола. После завершения делового общения – приёмки готовых изделий, некоторые клиентки весьма активно настаивали на развитии и углублении знакомства. Каких только весёлых, и не очень, эпизодов связано с продолжением контакта.
Бывшая одноклассница Мишки «Нильсона», а тогда студентка Второго Меда, относив неделю «итальянские» джинсы моего производства, слёзно упросила дать пару уроков «кройки и шитья». «Фирменное» изделие произвело настолько неописуемое впечатление в её «элитной» учебной группе, что она, немного подшивая сама, решила резко повысить класс путём консультаций у «знатного» специалиста. Обучение решили проводить днём у меня в пустующей квартире, чтобы ничто не отвлекало. На первый же урок Людмила принесла в качестве гонорара никогда не виданную бутылку голландской фирмы «Bols» с питьевым спиртом. Нет ничего удивительного, что, когда днём абсолютно неожиданно с работы объявилась мама, она застала педагога с ученицей в «чём мать родила» на полу на расстеленной выкройке в самой нескромной позе и сильно нетрезвыми. «Занятия» пришлось прервать и перенести на другой день.
Симпатичная молодая мама-одиночка ещё во время примерки попросила привезти готовое изделие к ней домой, потому что не с кем оставить ребёнка. Приехав на «край географии» в Тёплый Стан и с трудом найдя нужную новостройку, ребёнка я в квартире не обнаружил, зато застал хозяйку уже в неглиже, сразу пригласившую к богато накрытому «дастархану». В застольной беседе выяснилось, что дама собирается замуж за выездного внешторговца, и обновкой желает сразить друзей будущего супруга на завтрашней вечеринке. Я ей очень напомнил первую несчастную любовь, и пока она ещё не вступила в законные отношения – имеет право себя побаловать. Оторопев от такой откровенности, я в смущении выпил лишнего и утратил чувство времени. Поэтому, когда в дверь позвонил потенциальный супруг, мы ещё валялись в постели. Как честный благородный человек и джентльмен, я, не желая подставить барышню, мигом оделся и десантировался из окна. Мнение, что Б-г благоволит к нетрезвым, полностью соответствует истине. Вертикально войдя «солдатиком» в глубокий сугроб из виса на карнизе четвертого этажа, я только слегка ушиб пятки, которые ныли ещё месяца два. До сих пор, попадая в район Тёплого Стана, ищу взглядом тот дом, в котором так «удачно» выступил «парашютистом».
Востребованность «джинсов» росла, а с ней и круг интересных и перспективных знакомств. К перспективным относились все персонажи, имеющие хоть какое-то отношение к «джинсовой» теме: тканям, аксессуарам, фурнитуре и оборудованию.
На меня вышла целая команда замечательных клиентов, научных сотрудников НИИ ХБ на улице Орджоникидзе, которые, во-первых, рассчитывались отрезами настоящей импортной джинсовой ткани, привозимой для исследования, а во-вторых, поведали много интересного из своей области. Я узнал, что советская наука никак не может добиться необходимой плотности переплетения нитей, поэтому наша «джинсуха» такая вялая и «не стоит», как заграничная. А секрет набивки импортной ткани Советскому Союзу категорически не продают ввиду эмбарго на технологии двойного назначения. Специалисты, наконец, разъяснили загадочную надпись на бумажных этикетках «Denim 11 ¾ oz.», долгое время ставившую в тупик: цифры как раз и определяли плотность ткани в унциях, а «денимом» оказалась «грубая, жесткая, плотная ткань саржевого переплетения, у которого в индиго окрашена только нить основы, но не уто́к». То, что мы называли «джинсуха» в рубчик, как у «Levi’s» и «Lee», оказалось саржевым переплетением.
Самой же красивой и потому дефицитной являлась ткань в ёлочку, из которой шился «Wrangler» и его брат-близнец «Maverick». Выяснилось, что «деним» может быть не только хлопковым. Позже свояк отдал на выкройку привезённые из Вьетнама неубиваемые джинсы, сшитые из джутовой ткани, которые относил свыше десяти лет, а они только слегка потеряли цвет.
Представители «рабочей аристократии» с расположенного по соседству оборонного ящика оказались самыми что ни на есть перспективными знакомцами. Они самостоятельно наладили изготовление кожаных тиснёных лейблов любого рисунка и типоразмера из подручных материалов и активно осуществляли «бартер» на спиртные напитки. Причём цена кожаной этикетки внутри охраняемой территории в разы отличалась от стоимости за заводской проходной.
Мой дом от заколюченной поверху капитальной ограды предприятия отделяла разросшаяся рощица яблони – китайки, много лет назад высаженная дворовой активисткой-пенсионеркой. В старших классах школы мы уже вовсю уединялись там с девочками для романтических бесед и первых робких объятий и поцелуев. И естественно, я прекрасно знал о неприметном лазе в заборе, через который работяги с особо засекреченного производства шастали за водкой. Поэтому нам с «Малышом» большой «родной» кожаный лейбл «Levi’s» с двумя лошадьми, разрывающими джинсы, доставался почти даром.
К категории интересных относились, в основном, музыканты московских рок-групп, всегда находившиеся на переднем крае джинсовой моды.
Первым ко мне обратился Юра Иванов, басист одного из первых составов группы «Скоморохи». Тогда я в первый раз увидел джинсовый комбинезон – это было за гранью реальности.
Юрка желал превратить стандартный прямой силуэт в клёш от бедра. При этом размах его дизайнерской мысли потряс – клинья следовало вставлять не в швы, а разрезав штанины по линии гипотетических стрелок. Смотрелся переделанный комбез просто улётно, другого слова я не находил. Каждый раз, посещая сейшена «Скоморохов», я с гордостью наблюдал за Юркой в своём творении.
Музыкальный коллектив «Ребята с Арбата», позднее уехавшего в США Вадима Мулермана, привёл шиться практически в полном составе гитарист Андрюша, приятельствовавший с моим другом «Кукой» Карсаулидзе, ударником «Арсенала».
У каждой московской рок-группы присутствовал знакомый портняжка, помогавший держаться на гребне модной волны. Моего шапочного приятеля молодости Женьку Маргулиса, басиста «Машины времени», обшивал его брат Марк, предпочитавший в брезентовых «джинсах» чёрный цвет.
Ансамбль «Апрель», где в 70-х барабанщиком подвизался «Кука», «обилечивал» Шура К-ан, «храбрый портняжка» из Пищевого, дерзавший работать с любой тканью, даже супермодным в тот период «Кримпленом». Он «сконстролил» из синтетической «Тревиры» потрясающие ярко-полосатые клеша́ от бедра, в которых «рассекала» половина музыкантов к восторгу окружающих фанаток.
Одного из общих друзей «по блату» устроили на центральный склад инвалютных магазинов «Берёзка», что окончательно решало проблему заклёпывающихся пуговиц. Предусмотрительный западный изготовитель прикладывал к каждой паре джинсов запасную пуговицу, которая изымалась на складе и потом продавалась по рублю за штуку в оптовых количествах.
Исключительными импортными нитками правильного «лукового» цвета мы разживались на международных выставках, где почему-то только итальянские компании на своих стендах регулярно представляли автоматизированные линии по пошиву джинсовых изделий. При правильном подходе к «макаронникам» можно было выцыганить даже вполне приличный кусок джинсовой ткани, но уж на пару больших бобин «джинсовых» ниток можно было рассчитывать всегда.
Существенным подспорьем, естественно, являлась добыча «утюгов»1, живущих фарцовкой и промышляющих в центре Москвы в районе Красной Площади и у валютных гостиниц. Все непродающиеся из-за необъятных размеров джинсы, куртки и другие импортные изделия они отдавали за полцены, а то и вовсе, за бесценок. «Заутюженные» Борькой «Ра» джинсы «Three Tears» 44» -го размера я перешил на свой 30» -й в более модную модель с «хулиганскими» карманами и клёшем 32 сантиметра, заметно улучшив качество. У «Малыша» из принесённого Виталиком Яневым классического «Levi’s» 42» -го размера получились уникальные дизайнерские джинсы того же названия, не указанные ни в одном фирменном каталоге бренда. Чем «слоновее» был размер исходного изделия, тем больше простора для творчества.
Самыми проблемными «клиентами» всегда являлись друзья и хорошие знакомые.
Наш приятель с Варшавки «Никки Фингерс», он же Коля «Эмерсон», всегда настаивал, чтобы очередные брезентовые «джинсы» содержали все «последние навороты»: и пояс «ласточкин хвост», и «плетёнку» в задних карманах, и четыре шва на каждой штанине. Объяснить ему, что ни одна фирма так не шьёт, не представлялось возможным.
Друг Шуры «Помидора», обаятельный мачо Серёга Аккерман привёл шиться одну из многочисленных пассий. Готовое изделие при сдаче через две недели (очень много заказов), почему-то не сходилось в поясе, хотя было выполнено точно по размерам заказчицы, и пришлось немного расставить, благо небольшой запас имелся. Когда ещё через две недели позвонил Серёга и пожаловался на вновь возникшую проблему «узости в талии», я поинтересовался, не находится ли его подруга в «интересном» положении. Для Аккермана это прозвучало громом с ясного неба, он и не предполагал такого развития событий. Как далее складывались их взаимоотношения, я не в курсе, но больше клиентка рекламаций не выставляла.
Первой джинсовой «ласточкой» явился отрез, привезённый мне мамой из командировки в Болгарию. В магазинах Софии уже свободно продавалась настоящая «трущаяся» джинсовая ткань итальянского производства. Куска индиговой рогожки хватило на джинсы мне, жене Галке, «Малышу» и на джинсовую юбку его супруге. Мой младший брат получал школьный аттестат и праздновал выпускной в специально сшитых к этому событию дизайнерских джинсах-брюках.
«Малыш» немедленно вытребовал в своём ателье турпоездку к «бра́тушкам», где на все обмененные деньги закупился «джинсухой». В результате заезда были облагодетельствованы настоящими джинсами все близкие друзья и родственники. Из оставшихся неформатных остатков сокурсник «Малыша» сконстролил мне джинсовый полушубок. Две цигейковые подкладки мальчуковых китайских пехорок пошли на меховую основу, которую знатный дизайнер покрыл джинсовой рогожкой. Воротник оригинального изделия напоминал боярский, виданный на картинах кисти русских классиков: в поднятом положении он закрывал не только уши, но и всю голову вместе с шапкой.
Крайне редко, но случались досадные проколы. Обмеряя разгорячённое любовью девичье тело, я впопыхах иногда допускал промашку. Как следствие, изделие не садилось на клиентку, и исправить дефект не представлялось возможным. Тогда вызывался друг Миша «Леннон», обладающий потрясающими коммерческими талантами, то, что сейчас называется «продажник от бога». Миша отправлялся в самый конец Варшавки, за окружную, где размещался кемпинг «Южный» – традиционное пристанище водителей-дальнобойщиков из Юго-Западных регионов Союза. Они привозили в столицу на продажу щедрые дары Юга и ожидали попутного груза в обратный рейс. Шофёры и экспедиторы, не скупясь, сметали любой дефицит, а джинсы – в первую очередь. Отсутствие экспертов-специалистов облегчало Мишину задачу, и «самострок» шёл за милую душу, и «Леннон» снимал свой «карбач». Ещё задолго до того, как появились настоящие чёрные джинсы, кавказские джигиты, любители чёрного, перекрашивали стандартные индиго в «радикальный».
К концу 70-х в магазинах изредка стали появляться финские джинсы «James», а однажды выбросили бразильский «Levi’s», расхватанный за секунды со смертоубийством.
На Олимпиаду-80 волонтёров приодели в итальянские джинсовые костюмы «Jesus», мгновенно заполонившие чёрный рынок.
И только в начале 80-х окружающий мир ярко раскрасился цветом «индиго». Меня познакомили с замечательной молодой женщиной Верой, покойный папа которой являлся первым начальником отдела кадров «СовТрансАвто». Дома у Веры на стене висел огромный поясной портрет отца в парадном мундире с иконостасом орденов за трудовую доблесть, при виде которого сразу становилось ясно, что человек был непростой. Факт подтверждался тем, что многочисленные водители-дальнобойщики, «ходившие в загранку», везли семье давно усопшего всё, чего их душа пожелает, по вполне умеренным расценкам. Именно так у нас с «Малышом» появился регулярно подвозимый настоящий джинсовый материал, доставляемый из Центральной Европы. Наступил «аутентичный» джинсовый период.
