Константин Калбазов
Пилигрим. Реформатор
Грекову еще никогда не доводилось слышать таких истошных воплей. Это было настолько жутко и завораживающе, что он невольно передернул плечами от пробежавшей неприятной волны озноба. Человек, сгорающий заживо, – это поистине впечатляющее зрелище.
Пока огнеметчики возвращались за стену воинов, а вышедшие из строя занимали свои места, из задних рядов ударили арбалеты десятка поддержки. Короткие росчерки болтов скрылись в стене огня и черного едкого дыма.
Некоторые кочевники с ошалелым видом перепрыгивали через эту стену огня. Но только для того, чтобы тут же пасть от копий своих врагов. Кому-то удавалось отбивать первые выпады пограничников перед ними, но атаковать уже не получалось. Так как они неизменно падали под ударами справа.
Разумеется, не обошлось без обстрела со стороны половцев. Но пехота пережила его без труда и потерь: прилетающие из белесой дымки и черного дыма стрелы с тупым стуком втыкались в большие прямоугольные щиты или тихим шорохом входили в прибрежный песок.
Кочевники попытались ударить во фланг, чтобы опрокинуть продолжающую стоять на берегу пехоту. Но и тут потерпели неудачу, так как, помимо всего, прочего еще и подставились под картечь. В конце концов они, похоже, сообразили, что их сила не в пешем бою, а в конном, и отхлынули обратно за все еще непроглядную завесу.
Наконец огонь практически прогорел, а пригревающее солнце сделало свое дело. Под его лучами дымка тумана начала расползаться, улучшая обзор. Пушкари внесли поправки в прицелы и теперь били по скапливающимся всадникам, готовящимся ударить по внезапно появившемуся врагу.
Раздался сигнал боевой трубы полковника Арсения. Вторя ей, пропели трубы сотников. Зазвучали команды полусотников. И строй пехоты монолитной стеной двинулся вперед, наваливаясь на стойбище неумолимым катком.
Проходя мимо все еще корчащегося обожженного воина, Андрей коротко ткнул его копьем, избавляя от мучений. Подобно ему действовали и другие. Милосердие? Ну, может, можно это назвать и так. Только пришли они сюда вовсе не с добром, а совсем даже наоборот.
– Разбиться на десятки! Арбалетчики, зачистка! Вперед не вырываться! Пошли!
Зазвучали команды полусотников. Вторя им, начали отдавать команды десятники. Пехота рассыпалась на группы и, держась довольно плотно, двинулась между юрт и кибиток. Внутрь не заглядывали, лишь неизменно добивали каждого оказавшегося на их пути, не делая никаких исключений.
Жилищами занимались арбалетчики. И нередко оттуда звучали умоляющие женские и даже детские крики. Уничтожался каждый способный держать в руках оружие, дабы никто не ударил в спину. Жестокая арифметика войны. Радовало только одно, – случалось это все же не так часто. Основная часть жителей ушла за пределы стойбища, спасаясь от массированного обстрела.
– Чего замер! – одернул десятник одного из ополченцев, остановившегося над убитым ребенком.
– Варежку закрой! – одергивает другой такого же слабонервного.
– Вперед! – понукает третий.
– Обходи кибитки, они не твоя забота! – командует четвертый…
Знал ли Михаил о том, что творится в стойбище? Да, знал. И ему было тошно от этого осознания. Но половцы так же брали на меч поселения, и там так же гибли мирные люди. Как аукнется, так и откликнется. Вот и весь сказ.
Он наблюдал за происходящим со стороны, вооружившись подзорной трубой и стараясь держаться отстраненно. Так, словно наблюдает все это в кино.
Артиллеристы продолжали собирать обильный кровавый урожай, засыпая мало-мальское скопление противника, били как дивизионом, так и побатарейно. И пока половцы не отдалились от стойбища, спасения от их обстрела не было. Наконец кочевники перегруппировались и пошли в атаку.
Арсений вовремя сориентировался и подал сигнал. Полк тут же начал сбивать плотный строй посредине стойбища. Ополченцы выстраивались в каре, ощетинившись копьями и готовясь драться в полном окружении.
Подали сигнал артиллеристам, и те внесли необходимые поправки в прицел. После чего встретили лаву на подходе. Причем получилось удачно. Всадники шли достаточно плотно, а пушкари успели наработать хорошие навыки обращения со своими грохочущими игрушками. Так что, успев дать два залпа, они ссадили несколько десятков воинов. Под кем-то просто убило лошадь, кого-то ранило, а кому-то не повезло основательно.
– Ну что, Гаврила, пора, – сложив подзорную трубу, решительно произнес Михаил.
– Пожалуй, воевода.
Пехота билась посреди лагеря, прикрываясь щитами, огрызаясь арбалетными болтами и поливая особо ретивых всадников жидким огнем. Кавалерия Михаила, обойдя холм, вышла прямо к скопившимся семьям сражающихся кочевников. Кто-то попытался оказать им сопротивление. Но это было настолько несерьезно и разрозненно, что не стоило брать в расчет. Несколько минут – и люди оказались сбиты в кучу и окружены вражеской кавалерией.
Вскоре весть о случившемся достигла сражающихся. Так и не управившиеся с пехотой половцы бросились к своим семьям. Правда, от атаки все же воздержались. Русичи уже показали, насколько они могут быть безжалостными. И проверять, поднимется ли у них рука на беззащитных, желания не было категорически.
– Воины, если хотите, чтобы ваши семьи остались невредимыми, сложите оружие и слезайте с коней! Боняккан, выйди и встань передо мной! – выехав вперед и вооружившись рупором, распорядился Михаил.
На какое-то время среди кочевников воцарилась нерешительность. Но тут вперед выехал невысокий крепыш в полном воинском облачении. Ламеллярный доспех выделки пограничных мастеров, между прочим. Приблизившись к Михаилу, он ожег его ненавидящим взглядом, глянул за его спину. Кому-то там кивнул и спешился, бросив свое оружие в траву.
Сначала один, потом другой, по двое, по трое и целыми десятками воины спешивались и роняли оружие. После чего, подчиняясь приказам приблизившихся к ним воинов особой сотни, отходили в сторону. Где их брали под охрану. Сражение проиграно. И им остается лишь смиренно ожидать своей участи.
– Чего ты хочешь, русич? – дерзко спросил Боняк.
Понимает, что жизнь его висит на истончившемся волоске. Но ни во взгляде, ни в голосе нет и толики страха. Единственно, что чувствуется, это тревога за близких, которые вместе с остальными сейчас являются заложниками.
– Под копытами ваших лошадей обширная и богатая тучными пастбищами степь! Живите мирно, растите детей, выращивайте скот и дайте жить другим! Не ходите на Русь! Там живет половецкая смерть! – громко прокричал Михаил, обращаясь к пленникам.
Повесил рупор на луку седла. Рука легла на гнутую рукоять изогнутого меча. Короткий шорох покидающего ножны клинка с утолщенной третью к острию. Сталь описала сверкнувшую в утреннем солнце дугу и обрушилась на голову хана, разваливая ее надвое вместе со шлемом. Все это заняло мгновение. Боняккан даже не успел понять, что, собственно, произошло. А над степью пронесся многотысячный тяжкий горестный вздох.
– Это черт знает что такое! Почему не согласовали со мной?! Что творит этот ваш пилигрим!? Тоже мне, нашелся вершитель судеб. Убил Мелик-шаха. Едва не лишил жизни Алексея Комнина. Собирался убить Олега Святославича. А Тугоркан! Если вы не в курсе, то былинный персонаж Тугарин Змей и есть половецкий хан. Один из видных политических и военных деятелей того времени. Я требую! Слышите, требую, чтобы вы немедленно вернули вашего посланца. Мы проработаем программу, проконсультируем его и забросим вновь. Только на этот раз наблюдение и сбор информации. Никакого вмешательства в исторические процессы. Вы слышите меня? И еще. Было бы неплохо, если бы он побольше проводил времени в окружении князей. Словом, мы проинструктируем его, и тогда все будет по-другому.
Вот уже десять часов, как Кудрявцев с двумя своими помощниками изучает имеющиеся уникальные материалы. Нет. Не так. Они только просматривают выборку, составленную специально разработанной для этого программой. Но даже это приходится просматривать на перемотке. Слишком большой объем информации.
Для ученого историка это был по-настоящему кладезь информации. Уже имеющегося материала хватит на годы работы для целой бригады специалистов в этой области. Беда только в том, что многое было подано как-то разрозненно и бессистемно. А потому не отличалось полнотой данных.
И самое главное. Вместо изучения исторических процессов этот посланец принимал в них самое активное участие, походя меняя их. Конечно, сомнительно, чтобы ему удалось добиться глобальных изменений, старушка история не любит вмешательства. Так что сумеет нивелировать изменения и выйти на круги своя. В этом Анатолий Петрович был уверен. Но к чему гадить, когда можно действовать аккуратно.
– Успокойтесь, Анатолий Петрович. К чему так нервничать, – вздернув от удивления брови, произнес Щербаков.
– Я требую, чтобы вы немедленно вернули вашего посланца, – опершись кулаками о рабочий стол Макара Ефимовича, припечатал профессор истории.
– Боюсь, это невозможно. Мы не можем вернуть посланца. У нас только его телесная оболочка. Чтобы вернуться сюда, он должен погибнуть там.
– Хорошо. В таком случае я настаиваю на том, чтобы вы скоординировали с ним его дальнейшие действия. Уже через час перед вами будет предварительный план, который мы доработаем уже к завтрашнему утру.
– И это невозможно, – прилагая усилия, чтобы сохранить самообладание, возразил руководитель проекта. – Связь односторонняя. Чтобы вы понимали: здесь он в коме только четвертые сутки, там уже прожил десять лет. Поэтому синхронизация невозможна в принципе. То есть пока мы с вами тут говорим, там уже прошло более трех суток, – разведя руками, произнес Щербаков.
– Что за ерунда. Он же здесь, в этом здании, в искусственной коме. Я требую…
– Вы не можете требовать невозможного. Вы вообще понимаете, что означает десинхронизация в девять веков? Боюсь, что нет.
– И что, совсем ничего нельзя сделать? – поинтересовался Кудрявцев.
– Совершенно. Просто принять сложившееся положение дел. И потом, пусть он повлияет на какие-то исторические процессы, ему не изменить быт, культуру и обычаи Руси. Сосредоточьтесь на этом. И вообще это не наше прошлое, а их настоящее. Михаил ничего не меняет. Он всего лишь пишет историю того мира вместе с его обитателями. Кто знает, быть может, и наш мир знал своих посланцев. Тот же Наполеон привнес столько нового, что остается только диву даваться. Но я обещаю. При следующем забросе мы постараемся учесть ваши пожелания.
– Анатолий Петрович, этот сумасброд казнил хана Боняка! – без стука влетел в кабинет один из помощников историка.
– Да что ты будешь делать! Уймите вы уже этого мясника! – вновь обернулся Кудрявцев к Щербакову.
Тот, в свою очередь, только развел руками. Мол, и рад бы, но не могу.
– Но можно же вывести его из комы, – нашелся Анатолий Петрович.
– И думать об этом не смейте! – всполошился Макар Ефимович. – Тогда мы здесь получим простой овощ. Что будет там, никому не известно. Может, сознание окончательно срастется с реципиентом. А может, тот попросту погибнет. Сознание же Романова всего лишь пополнит собой банк данных единого информационного поля Земли.
– Это черт знает что, – недовольно буркнул историк.
Толкнул дверь, едва не зашибив майора Кравцова, и, не поздоровавшись с ним, вышел из кабинета, сопровождаемый помощником, разделяющим его негодование. Фээсбэшнику оставалось лишь посторониться и проводить их ироничным взглядом. Впрочем, не будь он уверен, что останется незамеченным, то не позволил бы себе подобного.
– Здесь пронеслась буря? – входя в кабинет, поинтересовался майор.
– А вы откуда знаете, Сережа?
– Я знаю Анатолия Петровича. Человек сам себе на уме, живет в своем собственном мире.
– А нельзя было обойтись без этого индивида? – горестно вздохнул Щербаков.
– Тесть моего непосредственного начальника, – пожав плечами, произнес Кравцов.
– А он что, помешан на истории?
– Не то чтобы помешан. Но увлекается. И убежден, что зацикливаться только на одном едином информационном поле Земли – большая ошибка.
– А вернее, любит тестя и готов ему потрафить. Или находится под каблучком у своей дражайшей супруги.
– Наше финансирование по большей части его заслуга. Ладно, не обращайте внимания. Просто пропускайте все мимо ушей и не обостряйте. Лучше скажите, как наши дела с ЕИПЗ.
– Серьезно? Это еще кого-то интересует? – всплеснул руками профессор.
– Представляете, – нарочито произнес майор.
– Я…
– Макар Ефимович, может, позвать Анатолия Петровича? – оборвал его Кравцов.
– Зачем? – удивился Щербаков.
– Посмотрите на себя со стороны и поймете, как же с вами порой бывает тяжко.
– Кхм. Уели, Сережа. Дела идут много лучше ожидаемого. Я это могу сказать даже на основе трех суток наблюдения. Расчет на большую разницу во времени себя полностью оправдывает. При подобном подходе ЕИПЗ раскрывается куда в более полной мере.
– А может, все дело в посланце?
– Возможно, и так. Одно скажу: огромный массив информации получает далеко не только тесть вашего начальника. Наши вычислительные мощности уже едва справляются.
– Обоснования для выделения новых фондов имеются?
– Завтра к утру я их представлю.
– Тогда не буду вам мешать.
Глава 3
Союзники
– Деда!
– Деда приехал!
– Дедуля!
Двое сыновей и старшая дочка с радостными криками выбежали встречать гостя, по обыкновению, раскрывшему им навстречу объятия и сграбастав всех разом.
– Хорошие мои, соскучились. А уж я-то как по вам скучаю.
Пока они обнимались, в зал вышла младшенькая Ефросинья, которой было неполных три года. Степенно прошествовав к стоящему на коленях дорогому гостю, она вперила в него строгий взгляд:
– Дляствуй, дедуска.
– Здравствуй, радость моя, – потянулся Тераккан к внучке.
– А иде бабуска? Поцему ты ее ни пивез? – отстранившись, строгим тоном поинтересовалась девчушка.
– Она не смогла приехать. Дома слишком много дел.
– У сех есть дедуски и бабуски, а у нас нету. Плохо, – со вздохом произнесла Ефросинья.
– Обещаю, что в следующий раз обязательно приеду вместе с ней. Ну же, обними дедушку.
Девчушка вздохнула, словно хотела сказать, куда же тебя девать-то, подошла и обняла его, поцеловав в заросшую редкой бороденкой щеку. После чего деловито поинтересовалась, что им привез дед. Процесс раздачи подарков не затянулся надолго. Каждый из детей схватил свой, и, похваляясь им друг перед другом, они убежали в другую комнату.
– Здравствуй, отец, – наконец поздоровалась с ним Елена.
Как бы Тераккан ни любил дочь, внуки всегда и во все времена находятся на особом месте. Если детей родители воспитывают, чувствуя свою ответственность за их будущее, то внуков они просто любят. И те, осознавая это, отвечают искренней взаимностью. Ну и кого он должен был обнять в первую очередь?
– Здравствуй, дочка. Спасибо тебе за внуков. За то, что в них не угасает любовь к твоим родителям.
– Ты говори, да не заговаривайся, – хмыкнул Михаил, протягивая руку в приветствии. – У нас вся родня только со стороны Алии.
Поминая жену половецким именем, Романов вовсе не желал потрафить ее отцу. Ему нравилось это имя, которое очень шло его обладательнице. Отец Нестор поначалу пытался было возмущаться по этому поводу и указывать на подобное непотребство. Но Михаил только отмахивался, мол, супругу буду звать так, как моему сердцу хочется. А что до христианских ценностей, вон на всей Руси прозываются языческими именами, не поминая крестильных, а у него в Пограничном все иначе. Все зовутся только по-православному. Вот пусть он это себе в заслугу и ставит.
– Это хорошо, что ты родню не забываешь, – смерив зятя недовольным взглядом, все же пожал руку Тераккан.
– Чувствую, меня сейчас будут ругать, – расплылся в улыбке воевода.
– Нет, ну ты погляди на него. Он еще и веселится. Ты что творишь, Михаил? Ты хотя бы понимаешь, что разворошил осиное гнездо? Обе орды, которые возглавлял Боняккан, жаждут отправиться в поход на тебя. И я не смогу тебе помочь.
– И что, уже договорились, кто возглавит общее войско?
– Ирмаккан.
– И воины орды покойного Боняккана с этим согласны? Они готовы рискнуть сотней детей своих сородичей?
– Пока не договорились.
– Вот видишь.
– Но Ирмаккан может решить, что ему достанет и своих воинов. Выдвинется в поход, а там и некоторые куренные из орды Боняккана присоединятся. А если они вернутся с богатой добычей…
– Если, Тераккан. Если вернутся, – перебил его Михаил.
– Больше десяти тысяч воинов, – покачал головой тесть.
– И ты приехал, чтобы забрать дочь и внуков, пока здесь все не разрешится, – не спрашивая, а утверждая, произнес Михаил.
– Если ты не будешь этому противиться, – не стал отнекиваться тот.
– И не подумаю. Алия сама решит, как ей быть.
– К чему эти разговоры, Миша. Хороша же я буду жена воеводы, если стану всякий раз бросать мужа и его людей, чтобы спрятаться под крылом отца, – возмутилась молодая женщина.
В ответ на это Романов лишь развел руками, мол, говорить больше не о чем. Тераккан внимательно посмотрел на свою дочь и тяжко вздохнул, принимая ее решение. Времена, когда она была подвластна его воле, миновали. Теперь она ушла в род своего мужа и принадлежит только ему. И пусть тот круглый сирота, это ни о чем не говорит.
– Ты приехал, только чтобы сообщить мне о том, что мне следует ожидать незваных гостей? – поинтересовался Романов.
– Не только. Я привел караван с шерстью.
Михаил наладил в Пограничном ткацкое дело. Но не стал связываться с растительной пряжей, сосредоточившись на шерсти. На его взгляд, первое и наиболее важное в добрососедских отношениях это взаимная выгода. Поэтому они покупали у орды Тераккана овечью и верблюжью шерсть и шкуры. Как результат – ткачество, валяние войлока и выделка кож вышли в ряд важных отраслей.
Кожевенные мастерские устроили за пределами города, занимавшего теперь весь остров. Уж больно вонючее производство. Металлургический комплекс и тот оставался в пределах стен. Там всего-то копоть и грохот железа. Да и то проблема решалась благодаря высоким забору и дымовым трубам. С миазмами такой номер не прошел бы.
Шерсть кочевники поставляли уже очищенную и подготовленную к переработке в пряжу. Признаться, сырья получалось слишком много. Романов оказался не так уж грамотен в механике, чтобы создать прядильную машину. Три года назад пригласил из Царьграда одного специалиста.
Обозначил задачу, помог, чем смог. И тот в течение полугода выдал готовый образец механической прялки. Оно, конечно, самая обычная, бытовая, каковые Романов видел в музеях да фильмах. Но даже она повысила производительность в разы. Правда, все одно недостаточно. Аппетит-то, он приходит во время еды. Опять же поставки сырья год от года растут. Вот и продолжает грек мудрить над прядильной машиной.
Зато с ткацким станком никаких проблем. Здесь у них получилось все очень быстро. Даже придумали механизм, позволяющий с легкостью перебрасывать шпульку. Да еще и ширина полотна хоть в несколько метров, что очень полезно при изготовлении той же парусины. Производительность получилась такая, что из-за недостачи пряжи из трех этажей фабрики сейчас используется только один.
Шерсть в основном хранится на складах. Ее попросту не успевают перерабатывать. И вот привезли еще. Благо помещений пока хватает. Но долго это продолжаться не может. И прекращать закупки у кочевников нельзя. Уж это-то точно не будет способствовать упрочению связей.
Кроме того, половцы взялись разводить мулов. Не сказать, что они им нравились. Тупиковая ветвь. Ни лошадь, ни осел. Но животные у них получались крепкие и сильные. Племенное поголовье закупали или захватывали в набегах. И ясное дело, не на Руси.
Не пользовались ослы у русичей любовью, что тут еще сказать. Да и мулов они не воспринимали всерьез. Пограничное в этом плане было исключением. Правда, постепенно ситуация менялась. Этот гибрид вобрал в себя лучшее от двоих своих родителей, был неприхотлив в уходе, значительно меньше восприимчив к болячкам и являлся настоящим долгожителем.
Вывести бы породу русского тяжеловоза. Их получили вроде как путем скрещивания крупных европейских тяжеловозов с потомками арабских лошадей. Исходник есть. Но имеется и проблема, – дело это не одного десятилетия. Так что с кочевниками по этому поводу не договориться. Они в принципе не загадывают на такую дальнюю перспективу. А было бы неплохо. Уж кто-кто, а они-то толк в уходе за животными знают.
– Шерсть это хорошо. Но как вы успели переработать всю весеннюю стрижку? – удивился Михаил.
При этих словах тесть отвел взгляд, словно осматривая интерьер дома. И Романов понял, что обычно несильно поспешавшие с этим делом кочевники напряглись, чтобы успеть сбыть товар до того, как потенциальный покупатель будет разбит Ирмакканом. Ну а тесть заодно хотел вывезти дочь и внуков.
– Если ты так не веришь в то, что я могу выстоять, так отчего же не поможешь? – подначил его Михаил.
– Как я могу тебе помочь? Повести своих воинов войной на свой народ? Это вы можете воевать друг с другом. У вас брат может поднять руку на брата. У нас все иначе.
– У вас тоже далеко не все гладко. Уж кому это знать, как не мне. Но сделай одолжение, Тераккан, не оскорбляй меня своим сомнением в моей разумности.
– То есть то, что случилось, ты называешь разумным? – вскинулся тесть.
– Конечно. Разве вам мало степей, которые вы отвоевали у печенегов? Ваши стада год от года все тучнее. Ваши юрты и шатры наполнены достатком и детским смехом. У вас никто не оспаривает эти земли. Но некоторые из вас отчего-то решили, что русичи должны половцам, и с каждым годом этот долг только растет. Пока Боняккан ходил в набеги на другие земли, это была не моя проблема. Но он решил ударить по порогам. А вот это уже больно и затрагивает мои интересы. Пограничное живет и развивается торговлей. И я никому не спущу посягательство на безопасность путешествия по Славутичу.
– А силенок-то хватит?
– Ты уже не в первый раз сомневаешься в моих силах. Но прежние попытки моих недругов разбились в прах. Ничего не получится и сейчас. Мало того, курени, которые отправят против меня воинов, ждет тяжелая зима. Очень тяжелая.
– Если ты выжжешь степь, то озлобишь все орды. Никто еще не забыл того, что сделали твои воины два лета назад.
– Выгорят пастбища только тех, кто решит прийти к нам с мечом. Можешь передать это любопытным. И еще скажи им, что стены города им не взять ни теплым летом, ни студеной зимой.
Вот уж во что не поверит Ирмаккан, так это в неприступность Пограничного. Сколько бы ни твердили о мощных каменных стенах, он точно знал, где его ахиллесова пята и куда бить. Ну или думал, что знает. Так. Небольшая дезинформация на случай, если не сработает план А и придется браться за вариант Б.
– А откуда ты узнаешь, кто пошлет воинов и где чьи угодья? – усомнился Тераккан.
– Границы кочевий я уже знаю. Как и предполагаемые места стойбищ. А иначе как бы я напал на стойбище Боняккана в такой короткий срок? Остается узнать, кто именно совершит глупость.
– Если придут воины из орды Боняккана, ты убьешь заложников?
– Если сюда придут их родители, дядья и братья, хотя бы один из этого куреня, я их убью. Эти мои слова ты также можешь передать.
– А если их не будет среди напавших?
– Об этом я уже говорил. Мы будем растить заложников наравне с другими воспитанниками, не делая меж ними различий. Единственное, чего они будут лишены, это возможности навестить родное стойбище. Но родители смогут навещать их здесь, в Пограничном. Когда они вырастут, вернутся домой, а их место займут другие дети.
Убив хана, Михаил ограбил стойбище. Отобрал сотню мальчишек в возрасте от шести до десяти лет в качестве заложников. Получилось по одному ребенку от каждой семьи, и отправился в обратный путь. Имея такой щит, он не больно-то опасался нападения. И его расчет оказался верным.
Романов решил пересмотреть свою демографическую политику, отказавшись от ассимиляции половецких детей. Если переусердствовать, то эдак не растворишь их в себе, а сам растворишься. Но и не думал отказываться от завязывания все более глубоких отношений с половцами.
Поэтому в Пограничном и действовал весьма крупный интернат для мальчиков. Причем построен с запасом. Так, чтобы там одновременно могли проживать не менее тысячи учеников. До этого момента там обучались только дети родителей, отдавших их на учебу добровольно. Половцы, конечно, кочевники, но не дураки. Среди них хватает тех, кто знает цену наукам.
За пять лет существования интерната там впервые появились заложники. И все было за то, что это станет обычной практикой. Их быт ничем не отличался от обычных воспитанников. Им предстояло просто жить, расти, учиться и общаться со своими сверстниками из русичей. Дружить, ссориться, драться в кровь, клясться в вечной дружбе или ненависти. Все как всегда и бывает у детворы.
Народная дипломатия в действии. Ну, разве только в более упорядоченном варианте. И да, пока все лишь в самом зачаточном состоянии. Но Михаил делал на это серьезную ставку в перспективе. Руси долго еще жить по соседству с половецкой степью. И Романов надеялся, что это начало будущего добрососедского сосуществования.
Во всяком случае, ему этот путь виделся куда более продуктивным, чем ставка на голую силу и страх. Хотя и миндальничать он не собирался. На каждый выпад готов был ответить болезненным ударом. Потому и интернат строил с запасом. Так, чтобы хватило места для будущих заложников. В ближайшие пару десятков лет на спокойную жизнь он не рассчитывал.
Тераккан провел в Пограничном три дня. За это время он не раз поднимал тему о своем намерении увезти дочь и внуков. Но всякий раз натыкался на стену непонимания. В результате, закончив торговые дела и исчерпав все свое красноречие, он уехал ни с чем.
А еще три дня спустя к Пограничному подошла армия великого князя. Ну, как подошла… Михаил встретил подмогу километрах в десяти от города у языка леса, подходящего к самому берегу Славутича. Из него вытекала небольшая река, которая вполне была в состоянии принять часть флотилии. Вторую половину можно было укрыть в густых зарослях камыша.
Как и предполагал Романов, армию привел старший сын великого князя Владимир Мономах. Этот тридцатипятилетний мужчина был самым опытным военачальником современной Руси. Соперничать с ним мог лишь Олег Святославич.
Кстати, Михаил даже не подозревал, что они кумовья. Олег крестил двоих сыновей Владимира. Мало того, в молодости эти двое были закадычными друзьями, вместе постигали воинскую науку и вдвоем отправились в первый серьезный поход в помощь полякам против чехов. Но потом судьба развела их по разные стороны, сделав непримиримыми врагами.
Хм. Вообще-то насчет непримиримости все неоднозначно. Все услышанное Романовым о Мономахе было за то, что он-то как раз может и простить, и забыть, и опять пустить в сердце. Не из возможной выгоды, а по велению души.
– Опять не пускаешь войско в город? – прищурившись, поинтересовался крупный мужчина с окладистой бородой, восседающий на крепком боевом коне.
– А что твоим воинам делать в городе? Они прибыли сюда по харчевням тереться или воевать половцев? – с самым невинным видом произнес Михаил.
Это не первая их встреча с князем. За прошедшие годы им довелось пообщаться, и не раз. Романов даже ездил к нему в Чернигов. Не погостить, конечно. Кто он, чтобы его привечали гостем. Катался по делам. Помогал обустраивать печи для обжига цемента. Материал поистине революционный, на порядок сокращающий сроки строительства. Позволяющий использовать как другие материалы, так и новые технологии.
Вообще-то Михаилу не было нужды самолично кататься туда для налаживания производства. Да и после, когда обустраивали иные мастерские, его присутствие не требовалось. Ездил он туда именно из-за Мономаха. Пытался понять, что это за человек и правитель.
Кстати, князь Владимир ни разу не был белоручкой и с удовольствием постигал ремесла. Не боялся запачкать руки глиной или копотью кузнечного горна. Не стеснялся вычесывать из густой шевелюры древесную стружку. Питался без изысков, будучи простым в обхождении. Постоянно проявлял заботу о людях, хотя и обладал при этом весьма жестким характером.
Собственно, именно поэтому Михаилу и удалось наладить с ним контакт. И с каждым днем он все больше понимал, что если уж на кого и делать ставку, так только на него. Вот и старался всячески сблизиться.
Зачем ему это? Просто в какой-то момент он вдруг понял, что с каждым разом все глубже связывает себя с этим миром, воспринимая его как свой родной. И понимание того, что эта земля впоследствии будет разорена татаро-монгольским нашествием, настроение не улучшало. Ему хотелось хоть как-то повлиять на ситуацию, чтобы к моменту прихода Батыя перед ним оказались не разрозненные русские княжества, а крепкое и единое государство.
Конечно, был шанс, что у него ничего не получится. Что все его усилия уйдут как вода в песок. Присутствовали и сомнения, ибо кто он такой, чтобы творить историю. Но у него уже есть дети и будут потомки, ради счастья которых стоит попытаться что-то изменить. А еще он не боялся все испортить. Если удастся задуманное, Батый умоется. Не удастся, значит, ничего не изменится. Только и всего.
– Что-то в этот раз не видно столов и навесов. Может, объяснишь, воевода? – продолжал интересоваться Мономах.
– Половцы в дневном конном переходе от нас. Мои разведчики, понятное дело, постараются перехватить всех вражеских лазутчиков, но и кочевники ведь не пальцем деланы. А ну как узнают, что прибыла подмога.
– За Ирмакканом, стало быть, присматриваешь, – спешиваясь, поинтересовался князь.
– Глупо было бы не присматривать, – следуя его примеру, подтвердил Михаил.
Меж тем сопровождавшие Романова взяли руководство размещением прибывшего войска. Лезть к ним – только под ногами путаться. Все уже оговорено, и каждый знает, что ему надлежит делать.
К слову сказать, войско Владимир привел достаточно пестрое. Из конницы восемь сотен черниговских и киевских дружинников, пять переяславские вои Ростислава и тысяча семьсот кочевники – вассалы киевского князя, черные клобуки. Пехоты две тысячи киевлян и тысяча переяславцев. Причем у Михаила присутствовали серьезные такие сомнения относительно единоначалия.
Пока суд да дело, Романов предложил князю посидеть на берегу Славутича в тени деревьев. Удачный мысок, продуваемый ветерком. Оттого и комарья нет. Чего не сказать об основной стоянке. Но это не беда. Местные репелленты вполне действенны против кровососов.
– А к чему ты решил нас прятать от половцев? – поинтересовался князь.
– Хочу, чтобы Ирмаккан все же пришел ко мне в гости и был бит нещадно. А не отвернул свое войско и не отправился в набег на Русь. Ему ведь, по сути, без разницы, где себе славу снискать, захватив Пограничное или пограбив иные земли. Я предпочтительней, конечно. Но если узнает о подошедшей помощи, может и передумать.
