Константин Калбазов
Несгибаемый. Враг почти не виден
Глава 1
«Кресты»
Ростоцкий Антон Иванович. Георгиевский кавалер. Ветеран. Отправился на фронт вольноопределяющимся после первого курса университета и окончил войну в чине поручика. Участник парада победы в поверженном Берлине. Четыре года позиционных боев. Участие в ряде важнейших операций на Юго-Западном фронте. Чуть ли не сотня штыковых.
После победы поступил в университет на механический факультет. Считался одним из талантливейших студентов. Имел несколько рацпредложений и два запатентованных изобретения, пусть пока и не нашедших себе применение. И это несмотря на перерыв в обучении сроком четыре года и отупляющую войну. Кстати, отсюда и его великовозрастность в студенчестве.
В ресторане компания молодых людей оказалась по случаю удачной сдачи зимних репетиций. Ростоцкий собирался готовиться к защите диплома. Его подруга, второкурсница, решила устроить по этому поводу небольшой банкет. Именно она уговорила остальных пойти в ресторан «Астории». Трудно сказать, чего она хотела. Произвести впечатление на молодого и перспективного выпускника или просто приятно провести время с друзьями.
Возможно, первое. То, как девушка вела себя на суде, говорило само за себя. Так переживают и жаждут мщения только в случае потери дорогого человека. Странно. А Петр ничего такого не заметил. Хотя… А что он вообще в тот момент замечал? Ему выдвигают серьезное обвинение, а он, как мальчишка, радуется тому, что узнал имя девушки. Игнатьева Александра Витальевна. Александра, Саша, Сашенька. Это имя подходит ей, словно платье, пришедшееся впору.
Н-да. Похоже, диагноз. А ведь думал, убьет ее, если она посмеет на него взглянуть с презрением, разорвет в клочья и еще бог весть что. Но, к счастью, рассудок не потерял. Сумел трезво подойти к разрешению ситуации. Правда, помогло это мало. Ну да хотя бы досталось не ей, и то радует. А ведь могло прилететь. Очень даже могло.
Дверь открылась с характерным тюремным скрежетом. Это Петр для себя сделал такое наблюдение. Нигде ничего подобного слышать ему не приходилось. Даже в его развеселом детстве. Кто же в здравом уме станет сажать в камеру малолетку? Плевать, что детдомовский. Очень даже может выйти себе дороже. Причем в прямом смысле этого слова. И хорошо как премии или тринадцатой лишат, а то ведь могут и без штанов оставить.
Этот мир не был для него родным. Хотя тут та же Россия. Те же исторические личности. Вернее, практически те же. Потому как характеры у них все же отличаются от известных Петру, как и поступки. Так, например, Колчак, вместо того чтобы поддержать заговорщиков в феврале 1917-го, остался верен присяге. Опираясь на свой безусловный авторитет в войсках, усмирил взбунтовавшиеся запасные батальоны. Затем жестко пресек все беспорядки в столице.
Как результат Февральский переворот так и не был осуществлен. Россия оказалась в стане победителей и еще сумела отстоять интересы поверженной Германской империи. Кстати, она устояла, в отличие от Австро-Венгерской. Эта развалилась на множество независимых государств.
Что за ералаш? Ну это как сказать. Это ведь не тот мир, в котором родился Петр, а очень даже параллельный. И сейчас на дворе начало марта 1923 года. А оказался он здесь полтора года назад. Прибыв из века двадцать первого.
В то лето он приехал в город Красноярск к своему другу по детскому дому. Тот был ученым, трудился в Красноярском университете и горел идеей создания пространственного пробоя. Вот только вместо этого создал машину, с помощью которой можно было путешествовать в параллельных мирах. Вот в такой мир их и засосало после первого же испытания. Васютин погиб сразу же, а Петр остался без надежды на возвращение.
В остальном же он вполне неплохо вписался в этот мир. Хотя его приводили в недоумение буденовки с двуглавыми орлами вместо больших звезд и полное отсутствие двигателей внутреннего сгорания. Вот так вот. Здесь балом правит пар. Бегают паровые автомобили, причем резво так, просто загляденье, самолеты, дирижабли – все на пару. И при этом никакого стимпанка, просто так все сложилось.
Будучи в своем мире автослесарем, и весьма хорошим, Петр отлично разбирался в двигателях. И конечно же первое, о чем он стал мечтать, – это создать двигатель внутреннего сгорания. А что? Чем не цель в жизни? Опять же, можно будет вписать свое имя в анналы истории этого мира.
Двигаясь в этом направлении, ему пришлось преодолеть множество испытаний. Не раз и не два рисковать собой. Но с другой стороны, несмотря на все трудности, ему, словно в награду за стойкость, постоянно везло. Уже через два года Пастухов стал купцом-золотопромышленником, зарегистрировав права на золотоносный участок. И все-то складывалось у него хорошо, но… И черт его дернул поехать в столицу!..
В допросную комнату вошел мужчина среднего роста, с солидным брюшком, подкрученными усами и бородкой клинышком а-ля «император самодержец». При этом мужчина отирал носовым платком свою раскрасневшуюся шею и пыхтел, как паровоз перегретым паром. Вроде и не скажешь, что особо толстый, чтобы так-то страдать. Но Петр знал: это вызвано тем, что адвокат только с мороза, вот и бросает его в жар.
Что бы там ни говорили о царских тюрьмах, но натоплено тут изрядно, впору в исподнем ходить. Впрочем, в камере Петра, где заключенных около десятка, считай, так и ходят. А то и вовсе с голым торсом. Разве что в штанах. Отсвечивать в кальсонах все же моветон.
– Здравствуйте, Аркадий Петрович, – поздоровался Пастухов с адвокатом.
– Здравствуйте, Петр Викторович, – ответил тот, устало опускаясь на стул.
– Чем порадуете?
– А разве я вас уже не порадовал?
– Меня приговорили к четырем годам ссыльных поселений. По-вашему, это «порадовали»? – откидываясь на спинку стула и вперив недовольный взгляд в адвоката, возмущенно возразил Петр.
– В вашей ситуации добиться лучшего результата было невозможно.
– Что значит невозможно? Я его не убивал, – упершись руками в столешницу и нависнув над адвокатом, возмущенно выкрикнул Петр.
Тут же скрипнула дверь, и в комнату заглянул надзиратель, обряженный в черную форму. Аркадий Петрович поспешил выставить руку в успокаивающем жесте:
– Все в порядке. Это нормальная реакция. Клиент полностью себя контролирует.
– Может, все же присмотреть? – остановившись в дверях, поинтересовался надзиратель.
При этом он так зыркнул, что, казалось, был готов прибить Петра на месте. Об этом буквально кричал весь его облик. Дай ему только законный повод, и, никаких сомнений, размажет тонким блином. И Петр прекрасно осознавал, что этот детина скорее всего ему не по зубам. Правда, в жизни всегда есть место случаю. Вот только он не стал бы делать на него ставку.
– Нет необходимости. Если что, я нажму на кнопку вызова, – заверил надзирателя адвокат. – Петр Викторович, присядьте. Присядьте, иначе он не уйдет.
Петр в очередной раз окинул надзирателя взглядом и опустился на стул. Какой-то театр абсурда. В своем мире едва не оказался на скамье подсудимых по надуманному обвинению. Здесь успел спровадить на тот свет целую прорву народу. И едва уверился в некоей справедливости этого мира, как тут же вляпался по самое не балуй. И что самое обидное, он опять был невиновен.
– Аркадий Петрович, я повторяю вам. Да, он нашел меня в зимнем саду. Да, попытался банально набить мне морду и получил по морде сам. Но когда он лежал там, на полу, то был жив. Уж поверьте, с некоторых пор я научился отличать живых от мертвых.
– Да верю я вам, Петр Викторович. Верю. Но факты – упрямая вещь. Вас нашли рядом с трупом. Незадолго до этого при большом стечении народа между вами произошла ссора. Причем весьма и весьма серьезная.
– Но ведь это же бред. Во всех материалах дела указано, что я был обнаружен рядом с бездыханным телом, будучи сам без сознания. Я не какая-то там институтка, чтобы грохаться в обморок. Я уверен, что меня оглушили.
– Не институтка, это верно. Но зато имеете контузию. А контузия – это дело такое. – Адвокат поднял руку и неопределенно покрутил открытой кистью. – К тому же на вашем теле, и на голове в том числе, не обнаружено никаких следов побоев.
– Да не вопрос. Мешочек с дробью, и никаких следов, а клиент в отключке.
– У Ростоцкого не было врагов. Он остался в стороне даже от повального увлечения политикой. В средствах был стеснен, но никогда и ни у кого не одалживался, пороком игры не страдал, и вообще вел добропорядочный образ жизни. Все его устремления и интересы вертелись вокруг механики. Ну кому вздумается лишать его жизни таким мудреным способом? Кроме прочего, ваши слова проверялись, и полиция отрабатывала эту версию.
– И как я полагаю, не больно-то усердно, – хмыкнул Петр.
– За усердие не скажу. Но если судить по материалам дела, вполне добросовестно. Увы. Но все против вас.
– И для чего вы сюда пришли?
– Поверьте, никто не смог бы добиться того, что сумел сделать я. Непредумышленное убийство и минимальный срок ссылки – это максимум, что вообще было возможно выжать из сложившейся ситуации. Я имею определенный вес и репутацию в адвокатской среде, и именно поэтому пришел сейчас к вам. Я просто обязан предостеречь вас от подачи апелляции. Это приведет только к более суровому приговору.
– Заботитесь о своем добром имени, значит?
– Уже позаботился. Я вас предупредил и теперь умываю руки. Теперь никто не сможет сказать, что я бросил своего клиента на произвол судьбы и не боролся за его интересы до конца. А глупость клиента… Увы, но это только его глупость, и тут любой бессилен.
– То есть я сейчас совершаю глупость?
– Если продолжите борьбу, то да. Если последуете моему совету, то вам следует отписать в суд отказ от апелляции и как можно скорее отбыть к месту ссылки. В этом случае вы будете иметь возможность выбрать место пребывания. Не то чтобы выбор был столь уж велик, но все же.
– Я. Его. Не у-би-вал.
– И что самое поразительное, несмотря ни на что, я вам верю, – вполне серьезно ответил адвокат. – Но поделать ничего не могу. Разве что самолично передать подписанный вами отказ.
– Вы понимаете, что как только приговор вступит в законную силу, меня лишат купечества и мой договор аренды на золотоносный участок тут же утратит силу? Причем без возмещения убытков. Я не женат, у меня нет компаньонов и наследников, так что участок получается бросовым.
– Разумеется, я это понимаю, – заверил адвокат.
– Хорошо. Поступим так. Мы с вами прямо здесь и сейчас подписываем договор, согласно которому вы становитесь моим компаньоном и получаете ровно пятьдесят процентов чистой прибыли, которую приносит прииск.
– То есть вы предлагаете мне половину прибыли с прииска, если я вытащу вас отсюда без последствий?
– Именно, – решительно тряхнул головой Петр.
– Н-да. Подобные предложения поступают лишь раз в жизни. Но как бы это не выглядело для меня соблазнительно, поделать я ничего не могу. Да-с. Я сделал все возможное и смею вас заверить – большего сделать не сможет никто. Могу вам посоветовать только одно. Перепродайте право аренды на ваш участок. До вступления приговора в законную силу вы вполне можете это сделать. Ну а там уж как договоритесь. У вас есть на кого положиться?
– Ну, я бы не сказал, что так уж уверен в этом человеке.
– Тот самый купец, из-за которого все и началось?
– Вообще-то глупо в случившемся винить его. У нас, почитай, все купечество такое. Просто нашла коса на камень, вот и все. Кстати, Аркадий Петрович, а отчего бы вам не перекупить права аренды?
– Мне? – искренне удивился адвокат. – Кхм. Видите ли, Петр Викторович, я тщеславен, что есть, то есть, но не алчен. Отправляться за золотом, сменив удобства столицы на таежную дикость? Брр. Чур меня. Хотя конечно же свой интерес за посредничество в этом деле и за оформление соответствующих бумаг я не забуду.
– Л-ладно. Все одно я ничего не теряю. Дайте бумагу и карандаш, напишу его координаты.
В то, что адвокат и впрямь сделал все возможное, Петр поверил безоговорочно. Теперь оставалось постараться выйти из сложившейся ситуации с минимумом потерь. Уверен ли он в Завьялове? Игнат Пантелеевич – он, конечно, своей выгоды не упустит, но компаньоном будет вполне надежным.
Согласится ли он на условия Петра? Разумеется. У него попросту не будет иного выхода. Понятно, что Петра лишат купеческого звания. Вот только красноярские чиновники узнают об этом по прошествии какого-то времени. Да еще кто-то должен подать весточку о том, что местечко опустело.
Словом, для того чтобы оказаться первым у кормушки, связей Завьялова скорее всего будет недостаточно. В Красноярске одних только купцов первой гильдии порядка четырех десятков, причем все они золотопромышленники, и немалая их часть – не в первом поколении. Завьялов им точно не конкурент.
А вот в случае, если Петр оформит с ним сделку, дело приобретает совершенно иной оборот. Тут уж никто и ничего не сможет поделать. Как это было в случае с Петром. Разве только подвинуть. Но сомнительно, что кто-то захочет связываться с шурином Кравцова.
Деньги – они, разумеется, решают многие проблемы, но не в том случае, когда замешаны родственные узы. Кравцов не позволит съесть Завьялова, коль скоро тот станет законным арендатором. С Петром же связываться не захотели. Хотя он и не родственник. Так. Всего лишь пару раз спас жизнь господину надворному советнику.
Едва Петр закончил записывать координаты Завьялова, как адвокат поспешил покинуть допросную. Все верно. А что ему тут еще делать-то. Пастухов даже заподозрил, что Аркадий Петрович приходил сюда специально для того, чтобы оформить сделку по прииску. Нет, в то, что он как-то смоделировал ситуацию, Петр не поверил бы. А вот в том, что не преминул воспользоваться обстоятельствами, не сомневался ни мгновения.
Едва дверь за адвокатом закрылась, как на пороге возник надзиратель. Вот интересно, он всех так ненавидит или именно к Петру испытывает такую неприязнь, что кушать не может?
– Встать. На выход.
Нет, однозначно, при одной только мысли о Пастухове у него начинаются проблемы с аппетитом.
Впрочем, мысли об этом ничуть не мешали Петру выполнять распоряжения надзирателя. Законный повод для внепланового пересчета костей своего скелета давать не хотелось категорически.
– К стене.
Едва выйдя из допросной, Петр тут же встал к стене, справа от входной двери. И стоял так, пока надсмотрщик гремел ключами, запирая дверь. Вспомнился чей-то рассказ о том, что, мол, подобное обращение с заключенными в тюрьмах было взращено НКВД. Угу. Чушь собачья. Советские тюрьмы использовали опыт старых тюрем.
– Прямо.
Петр отлип от стены и пошел по коридору. У решетки, перегораживающей коридор примерно через десяток метров, картина повторилась. Учитывая же то, что идти ему в противоположное крыло тюрьмы, процесс этот будет повторяться еще не один раз.
Впрочем, все эти команды Петр выполнял уже вполне привычно, не отвлекаясь от своих мыслей. А подумать ему было над чем.
Итак, его осудили за преступление, которого он не совершал. Обидно. И это еще мягко сказано. Знать бы, кто так ловко его подставил. Ведь ясно же, что студент кому-то мешал, и его убрали, воспользовавшись их ссорой. Но кто? Возможно, стоит понять, за что, и тогда заинтересованное лицо само прорисуется.
Красавица Александра. Что там о ней говорил адвокат? Единственная наследница крупного русского промышленника. Одного из виднейших толстосумов империи и лидера в автомобилестроении. Причем его продукция разлетается, как горячие пирожки, не только в Российской империи, но и за границей. За такой завидной партией однозначно ведется охота. Этот же Ростоцкий крутился вокруг нее, как репей. Да. Скорее всего причина – именно Игнатьева. Ничего другого на ум как-то не шло.
К чему это Петру? Ну как сказать. Вообще-то кого-либо прощать в его планы не входит. А вот спросить… Спросить по всей строгости. Это да. От этого желания его буквально распирало. Конечно, законными путями доказать ничего не получится, ну да где наша не пропадала. Ему главное знать, а там спросит. Пусть и по прошествии нескольких лет. Так месть станет даже слаще. Когда эта сволочь успокоится и не будет ждать беды.
А ссылка… По правде говоря, то, что Пастухов узнал, говорит о том, что здешняя ссылка – это даже не определение на вольное поселение в его России. Можно спокойно работать, можно просто жить за счет своих средств. Владеть оружием, ходить на охоту и вообще жить в свое удовольствие. Только и того, что являться вовремя на отметки к надзирателю. Курорт, йолки.
И насчет выбора места ссылки адвокат не наврал. Если отказаться от апелляции до вступления приговора в законную силу, судья и впрямь может предоставить выбор среди имеющихся вариантов. А нет – тогда ткнет наугад из списка или же выберет что-нибудь особенно неприятное. Оно ведь как. Одно дело, если это будет какое-нибудь сибирское поселение. А то ведь может оказаться и какое-нибудь чукотское стойбище у самого Ледовитого океана. Разница, однако.
Времени у Петра вполне достаточно. По такому горячему делу Завьялов будет лететь со всей поспешностью. Максимум в четыре дня управится. Это даже если он помчится на поезде. Ну, в крайнем случае в пять. Нет. Это вряд ли. Телеграмму купец получит уже часа через три. Как раз ночным и двинется.
Тот, правда, идет на Москву, но это не критично. В Екатеринбурге можно оседлать самолет и долететь за один световой день. И то, что купец не переносит полетов, вряд ли его остановит. Эдак он даже быстрее управится. У Петра же до вступления приговора в законную силу в запасе десять дней. Впрочем, уже девять.
– К стене.
Продолжая пребывать в раздумьях, Петр привычно встал лицом к стене у входа в камеру. Хм. Что-то не так. Несмотря на размышления, он все же видел, что привели его в тот самый коридор, но… Точно. Это не его камера. Соседняя. Растяпа. Похоже, помимо потери аппетита, у надзирателя еще и с головой непорядок.
– Заходи.
– Господин надзиратель, это не моя камера, – попытался было исправить ошибку Петр.
– Твое тут только то, что на параше. П-пшел, урка.
Петр едва не влетел в камеру от сильного толчка. Впрочем, и влетел бы, будь он чуть худосочнее. А так… Ну, пару шажков просеменил, а там и остановился. Впрочем, надзирателю и этого было более чем достаточно, чтобы захлопнуть за Петром глухо бухнувшую дверь.
– О. Новенького подкинули.
Четверо. Двое сложения крепкого, если не сказать больше. Двое – так. Ничего серьезного. Один сухонький, уже в годах, седой, с широкими и густыми шевченковскими усами. Второй – просто шнырь. Шестерка, однозначно. Но именно он и подал голос первым.
– Ну, не такого уж и новенького, – возразил Петр, силясь понять происходящее.
– А ты назовись, добрый человек, – попросил сухонький усач.
Все россказни о том, что в камеру нужно входить как-то по-особому, через какой-то там ритуал, россказни и есть. Главное и непреложное условие – это вежливость, только и всего. От человека, незнакомого с местными реалиями, ничего иного не требуется. Новый сиделец постепенно входит в местные порядки и правила. И только по прошествии некоторого времени с него начинается спрос по иной шкале.
Это к тому, что никто с порога не начнет тебя гнобить, если на то нет серьезной причины. Ну или тебе не повезло, и ты попал к беспредельщикам. В этом мире воровского закона как такового нет. Есть некие общие правила, которых стараются придерживаться различные группировки, дабы предотвратить беспричинную поножовщину. И во главе группировок стоят Иваны, авторитеты преступного мира, но это еще не Воры. К этому все пока только идет, но как скоро воплотится в жизнь, неизвестно. В мире Петра этому во многом способствовала Октябрьская революция, или Октябрьский переворот, это уж кому как.
Поэтому сейчас есть те, которые считают, что способны противостоять кому угодно. По сути, это и не беспредел. Просто они берут на себя ровно столько, сколько, по их мнению, могут унести.
Вообще-то странно, что надзиратель перепутал камеру. И состав сидельцев несколько настораживал. Двое быков и усач, явно душегубы. Это сразу видно по их вальяжным повадкам и взгляду. Пустому, равнодушному, проходящему сквозь тебя, будто ты пустое место и уже не существуешь. Но с другой стороны, вопрос задан достаточно вежливо.
– Петр. Из соседней камеры. Надзиратель вел с допроса, да, как видно, камеру перепутал.
– Уж не купец ли часом ты из Красноярска? – вновь поинтересовался усатый.
– И что, если так? – слегка склонил голову набок Петр.
– Здесь я спрашиваю, добрый человек, – покачал головой усач.
– Ты не следователь, чтобы мне вопросы задавать.
– Не следователь, – согласно кивнул незнакомец. – Но на вопросы мои ты ответишь. Добром иль нет, то решать тебе.
– О как.
– Да уж так.
– Ладно. Да, я из Красноярска.
– Вот видишь, как тесен мир, купец. Думал я да гадал, как бы мне с тобой повстречаться. А судьба сама нас лбами столкнула. Вижу, не понимаешь. А не ты ли год назад пострелял двух беглых каторжан? Вижу, что ты. Сундук корешем моим был. Такие дела, паря.
Вот так номер. То не везет, не везет, а то ка-ак не повезет. Не опасайся Петр выпустить уркаганов из поля зрения, то непременно сейчас затряс бы головой, куда там коню на водопое. Ну не бывает так! Либо это просто подстава, либо… А он не знал, какое еще «либо». Ну, случайную встречу с корешем покойного он еще допускал. Но откуда этому Ивану знать о Пастухове?
Впрочем, какие бы там сомнения его не одолевали, в одном он был уверен абсолютно точно. Из этой камеры ему не выйти. Невольно вновь вспомнил про загнанную в угол крысу. По губам скользнула улыбка. Она не вышла ни страшной, ни угрожающей. Скорее была ироничной. А сам Петр, как это случалось уже не раз, вдруг успокоился.
Вот так. Судьба вновь бросила кости, лишив его выбора. А раз выбора нет, то и переживать не о чем. Нужно просто драться. Выйти победителем в данной ситуации – дело мудреное. Но… Хм. Другого-то выхода все одно нет.
Усач продолжал все так же сидеть за столом. А вот его подручные уже поднялись. Камера небольшая. Всего-то метра три в длину, с проходом между двухъярусными койками шириной меньше метра и узким столом посредине. Так что от ближайшего урки Петра отделяло едва ли полтора метра.
Их подвел щуплый. Или все же плюгавый. Скорее всего он подумал, что купец принял свою судьбу и смирился с ней. А потому шестерка решил выпендриться. Он первым шагнул к приговоренному, сжимая в руке заточку. И первым же получил хук справа, отлетев, подобно мячику, на быка, находившегося слева. Петр вложился в удар качественно, всей своей массой, слегка довернув корпус влево.
Дальше события понеслись вскачь и Петром совершенно не осознавались. Попроси его кто потом воссоздать происходившее, и он не нашелся бы, что ответить. Просто в этот момент все завертелось в каком-то головокружительном вихре, и он попросту не успевал рассмотреть и оценить происходящее.
Поворот вправо, отвести предплечьем левой руки удар заточкой, направленный в печень. И с ходу удар внешним ребром ладони в гортань, с одной-единственной целью – нанести быку как можно более серьезное увечье.
И снова лицом к тому, что слева. Бык уже отбросил в сторону бесчувственное тело шныря и бросился в атаку. Петр едва успел перехватить руку с ножом и, слегка потянув ее в сторону, убрался с пути массивного тела. Оставалось только слегка придать ему ускорения, чтобы он ни в коем случае не успел остановиться. И это Петру удалось. Бык с ходу врезался лбом в железную дверь. Крепкий кулак впечатался в бритый затылок, и голова вновь ударилась о металл, издав глухой звук.
Вновь разворот, чтобы встретить последнего из урок, остававшегося на ногах, и в этот момент бок Петра взорвался острой болью. Усатый с диким криком вскочил на стол и прямо по нему бросился в решительную атаку. Петр едва успел обернуться и самую малость сместиться с линии атаки, благодаря чему и сумел избежать смертельной раны.
Резкий удар по ушам, отчего усач закричал еще громче. Только на этот раз крик был полон не ярости, а боли. Все еще не отдавая себе отчета в своих действиях, Петр от души врезал урке в челюсть, отправив его в компанию к шнырю.
Все. Противников на ногах не осталось. Трое лежали совершенно бездвижные. Четвертый, скрутившись в рогалик у ведра параши, пытался дышать с невыносимым хрипом задыхающегося человека.
Драка может длиться достаточно долго только в том случае, если противники придерживаются каких-то правил. Или если это просто выяснение отношений. Если же противники сошлись в смертельной схватке, то она, как правило, происходит стремительно. Потому что каждый удар нацелен на то, чтобы убить, и никак иначе.
Петр окинул взглядом поверженных врагов, прижимая руку к ране на боку. Потом подобрал одну из заточек и хотел было уже прирезать их всех, к нехорошей маме. Видит бог, как он их сейчас ненавидел. Они хотели лишить его жизни, и у него не было причин желать им здоровья.
Но именно в тот момент, когда Петр хотел уже приступить к воплощению своего намерения, он вдруг осознал, что ситуация серьезно изменилась. Он больше не был загнан в угол. У него появился выбор. Если он пустит в ход заточку, тогда выбора уже не останется, и его могут привлечь за убийство, после чего прямая дорога на каторгу. Ни о какой ссылке речи идти уже не будет.
Конечно, оставлять у себя за спиной тех, кто желает тебе погибели, глупо. Но с другой стороны, если Пастухов окажется в числе ссыльных, то и шансы встретиться с ними вновь слишком малы. Нет. Однозначно все говорит о том, что использовать радикальные меры нежелательно.
Сжимая заточку, Петр застучал в дверь ее деревянной рукоятью, призывая надзирателей. Потом посмотрел на оружие в своей руке и, поспешно отерев рукоять рубашкой, отбросил его в сторону. Мало ли как тут у них все поставлено. На противниках, конечно, резаных и колотых ранений нет, и все же лучше будет, если никто не сможет привязать к нему хоть какое-то оружие.
Петр с опаской посматривал на приходящих в себя уголовников. Получивший по затылку сел, привалившись к стене и обхватив голову. Недолго думая Петр снова отправил его в нокаут. Вот ведь какая крепкая башка. Остальные пребывали без изменений.
Вскоре в коридоре раздался топот сапог. Причем бежали не двое и не трое. Как видно, слетелись надзиратели из соседних галерей. Глазок на двери открылся, и из-за нее послышался требовательный голос:
– Отойти от двери. К стене, руки за голову. Стань правее, чтобы я тебя видел.
Наконец дверь отворилась, и в камеру ввалились четверо надзирателей. Петра тут же повалили на пол и заломили руки. Несколько секунд, и запястья оказались связанными концом веревки. Угу. С наручниками тут пока как-то не очень, но зато руки вязать наловчились на раз. Не миновала чаша сия и тех, кто пребывал в беспамятстве. А и правильно. Кто знает, чего от них ждать. Эвон одних заточек валяется четыре штуки. Да и свалка тут была однозначно не рядовая.
– Что тут произошло? – строго поинтересовался тот самый надзиратель, что определил Петра не в его камеру.
– А это нужно тебя спросить, – глянув ему прямо в глаза, без тени страха произнес Петр.
Вот кого-кого, а этого детинушку он бы на тот свет отправил. Никаких сомнений по поводу того, как именно Иван узнал о том, что это Петр пристрелил Сундука. А может, это все и ерунда. Просто урке нужна была причина, озвученная для кодлы. А дальше он действовал в сговоре с надзирателем. Скорее всего именно так и обстояло. Но где и когда Петр умудрился перейти дорожку этому цепному псу самодержавия? Чтоб ему пусто было.
Хм. Н-да. Нет, сейчас его кончать, пожалуй, лишнее. Хотя и не факт. Кто сказал, что надзиратель не оставит свои попытки? Он имеет желание и возможности, а потому куда опаснее, чем вся эта кодла. Так что, возможно, имеет смысл все же кончить его и получить срок на каторге, чем ждать удара в спину. Человек пока живет, надеется, в том числе и на самой вонючей и холодной лагерной шконке. А вот мертвые – они уже ни на что не надеются.
– Повторяю вопрос. Что тут произошло? – потребовал ответа надзиратель.
– Объясняю. Один шибко умный надзиратель затолкнул меня не в мою камеру, где меня отчего-то решили прирезать. Пока у них ничего не получилось. Счет в мою пользу.
– Умный, да?
– Да уж не дурак. И учти, господин надзиратель, еще раз ошибешься с камерой, уже не отмоешься. У меня слишком хороший адвокат.
Н-да. Не ошибся. На этот раз Петра уволокли в карцер. Ч-черт. Нет. Однозначно – нужно следить за своим языком. Не хватало еще получить в суд ходатайство от начальника тюрьмы относительно неуживчивого арестанта. Это точно скажется далеко не самым положительным образом на его будущем пребывании в ссылке.
Хм. А жаль все же, что при всем своем прагматизме Аркадий Петрович категорически не согласен иметь дело с взятками. Весь успех его адвокатской деятельности является результатом его профессионализма. Он выигрывает процессы, а не решает вопросы. А как было бы хорошо: сунул мзду судье – и получил желаемое. Вот только от кого ни попадя судья не возьмет.
В карцере Пастухов провел пять суток. Не сказать что условия были столь уж невыносимы, но и приятными их не назвать. У него отобрали его одежду, в которой Петр пребывал ввиду того, что приговор еще не вступил в законную силу. Потом обрядили в тюремную робу, не первой свежести и не по размеру. Ну да хотя бы в чистую. На ногах вместо сапог оказались неудобные башмаки без шнурков. Хорошо хоть размер большой.
Прогулок и свиданий Петра лишили. Это несколько напрягало, но все же было не смертельно. Куда хуже то, что кормили его лишь раз в сутки, и то выдавали только по половине буханки черного хлеба и литру воды. Что не говори, но поесть он любил, и в камере у него всегда было что-нибудь вкусненькое. Отчего бы и нет, если средств на это вполне хватало и не было запрещено тюремным режимом.
Ну и сон. Спать приходилось на голых досках, укрываясь тюремной шинелькой. И это при отсутствии отопления. Конечно, минусовой температурой в карцере и не пахло, но и комнатной ее не назвать. И как только не заболел.
Впрочем, его все одно каждый день навещал тюремный доктор. Обрабатывал рану и менял повязку. А так, в общем и целом, ничего страшного. Прилетело Петру вскользь, и рана была неопасной. По сути, царапина. Повезло, чего уж там. До него дошли слухи, что у усача удар был поставлен хорошо, и на тот свет он спровадил многих.
Из карцера его забирал другой надзиратель. Этот относился к Петру более благосклонно. Не за красивые глазки, разумеется. Но и в пределах дозволенного. Правда, он также понятия не имел, отчего его сменщик так окрысился на Пастухова. Петр уже забрасывал удочку, но безуспешно.
