Константин Калбазов
Росич. И пришел с грозой военной…
– Что будем делать дальше? – Несмотря на взвинченное состояние Звонарева, Панин оставался совершенно спокойным. Да, у него были сомнения насчет начавшейся войны, но на его выдержке это никак не сказалось.
– Андрей Андреевич, думаю, нам не следует сейчас приближаться к порту, да и в Дальнем нам делать нечего: если это война, а это, скорее всего, именно так, то там наверняка появятся японские корабли. Давайте отойдем к юго-востоку.
Из головы Звонарева все же не шел транспорт «Маньчжурия»: очень уж хотелось, чтобы те запасы, что были на его борту, добрались по назначению. Как ни крути, а это и продовольствие, и боеприпасы, и опять же парк аэростатов – все это не помешало бы при обороне крепости, а как видно, осады не избежать. Ведь даже Макаров, несмотря на его способности, а может и благодаря им, не исключал возможности осады и уже с прибытием стал заострять внимание на устройстве линии обороны на Цзиньчжоуском перешейке.
«Ноль-третий», выписывая зигзаги поиска, то ложился в дрейф, ощупывая гидрофоном толщу воды, то вновь приходил в движение, менял позицию – и все повторялось вновь. Если в Охотском море, довольно редко посещаемом судами, Песчанин в основном занимался боевой подготовкой, то здесь, в Желтом, основной упор делался на совершенствование навыков пользования именно гидрофонами – отрабатывались и систематизировались приемы поиска судов и кораблей, благо и тех и других в этой акватории хватало. Все это тщательно фиксировалось и сводилось в наставления по использованию. Одним словом, изделие планомерно готовили к широкому применению, поэтому здесь и находился один из создателей аппарата – второй, от греха, оставили во Владивостоке: не дело складывать все яйца в одну корзину.
– Есть контакт. Пеленг пятьдесят три. Множественные шумы винтов, предполагаю гражданские суда. Большая дальность, – проследовал доклад акустика, когда на востоке уж появилась начавшая сереть полоса. Множественные шумы – это дело такое: может, два, а может, и больше. Несовершенство оборудования и только нарабатываемый опыт не позволяли пока шагнуть вперед. Шаг будет сделан, но только позже – с появлением этого самого опыта, за который, возможно, придется заплатить дорогую цену, и кровью в том числе.
– Пеленг пятьдесят три, групповая цель, предположительно гражданские суда, большая дальность. Принял. – Панин положил трубку – и тут же звонок сигнальщику: – Пеленг пятьдесят три.
И через несколько секунд:
– Принял. Сергей Владимирович, обнаружены два парохода, по контурам похожи на гражданские суда.
– Курс на сближение. Если наши, нужно предупредить.
– Есть.
Как и надеялся Звонарев, одним из пароходов оказался военный транспорт «Маньчжурия». Долго размышлять над тем, что предпринять, он не стал. В конце концов, он во многом именно по этой причине оказался здесь. «Ноль-третий» сблизился с пароходом и пошел с ним параллельным курсом, почти вплотную, так что можно было говорить при помощи мегафона. Конечно, медная труба все одно заставляла напрягать голосовые связки – все же до изделий даже середины двадцатого века ему было далеко.
– Что вам угодно? – прозвучало с высокого борта парохода.
– С кем говорю? – прокричал в ответ Звонарев.
– Капитан парохода «Маньчжурия» Миронов!
– Срочно отворачивайте к западу и подходите к Артуру по большому кругу! Сегодня ночью японские миноносцы атаковали нашу эскадру на внешнем рейде и удалились куда-то в этом направлении, возможно, возвращались к главным силам! Если продолжите двигаться прежним курсом, то велика вероятность того, что повстречаетесь с японцами!
– Неплохо бы для начала представиться!
– Владелец этого судна, Звонарев Сергей Владимирович!
На лице Панина появилось кислое выражение. Оно конечно, вооружение отсутствует, но какое же это судно. Да что с них возьмешь – делец он и есть делец, никакого пиетета к военному кораблю.
– Насколько достоверна эта информация?
– Мы сами наблюдали бой на внешнем рейде, но приближаться не стали!
– Может, вам показалось?!
– Разумеется, показалось, и мы наблюдали салют в честь дня Марии! Вы можете меня послушать, а можете наплевать на мои слова, но только имейте в виду: если пароход попадет в руки японцев, я молчать не буду и сообщу, что предупреждал вас! А теперь решение за вами!
Кто бы сомневался в решении капитана «Маньчжурии», к тому же, кроме незначительного перерасхода угля и потери пары часов в пути, ему это ничем не грозило. Второе судно, от греха подальше, проследовало за ним. Звонарев ощутил небывалый душевный подъем. Вот он каков: всего лишь один выход в море – и столь драгоценный для крепости груз спасен. Понятно, это не может являться определяющим, но уж и не так маловажно.
Однако долго радоваться ему не пришлось. Кто бы сомневался, что старуха не захочет вилять задом. Вот положено «Маньчжурии» оказаться призом японцев – и не замай. Уже давно рассвело, когда на горизонте появился дым. Ничего особенного, просто одинокий дым, который становился все отчетливее. Вскоре уже было понятно, что это одинокое судно, но еще чуть погодя благостное настроение словно ветром сдуло. Когда корабль принял хоть какие-то очертания, стало понятно, что это миноносец. Он слегка рыскал по курсу, имел ход не более десяти узлов, но это был военный корабль, и если поврежденный миноносец движется не к Артуру, а от него, то это могло означать только одно: флаг на нем развевался далеко не Андреевский. Мелькнула было надежда, что побитый японец не сможет преследовать транспорты, развившие полный ход, но надежда мелькнула и тут же погасла. Как ни избит оказался корабль, но развить достаточный ход, чтобы нагнать беглецов, он сумел. С японца просемафорили застопорить ход, по курсу ударил снаряд, подняв небольшой водяной столб, демонстрируя тем самым серьезность намерений. Ну что ты поделаешь! Что такое «не везет» и как с ним бороться. Корабли поспешили разделиться, не снижая хода, японец увязался за «Маньчжурией» – и Миронову пришлось-таки застопорить ход.
Все это время «ноль-третий» двигался, прикрывшись бортом «Маньчжурии», и о происходящем Звонарева информировал с его борта помощник капитана. Застопорил ход транспорт – застопорил и «ноль-третий», все еще не высовываясь из-за массивного корпуса. Объяснить, почему он действовал именно так, Сергей не мог и на все недоумевающие взгляды отвечал набычившись, словно обиженный ребенок. Вот только что все было в полном порядке, все шло как по нотам. Дивизион крейсеров Дэвы остался с носом – конечно, они и не знали, что должны были заполучить богатый приз, но он-то знал. Откуда взялся этот миноносец? Его не должно было быть здесь. Ведь после атаки оба дивизиона должны были уйти в Чемульпо, а русские были уже гораздо западнее их предполагаемого маршрута. Да, атака вышла разрозненной, да, последние два миноносца проводили свою атаку уже в одиночестве, отстав от своего отряда, но маршрут отхода им был прекрасно известен. Да и времени уже прошло преизрядно, даже поврежденный «Оборо» должен был уже проковылять мимо этого места, и значительно восточнее. Так какого черта!
Нужно было уходить. Прикрывшись корпусом парохода, они вполне могли уйти за пределы огня японцев. Ну не вступать же в самом-то деле в единоборство с противником, имея на борту из вооружения только два пулемета и два маузера, которые были у Фролова и Васюкова: эти с оружием не расставались, разве только когда выходили в город, да и то под пиджаками неизменно носили по нагану. Что поделать, после восстания «боксеров» у них появилась какая-то фобия. Для чего он взял их с собой в этот раз, Сергей даже и не знал. Узнали о выходе в море, попросились, а что отказывать – парням и так скучно, хоть развеются.
Вот же зараза. Ну нет, старая, не все так просто. Накося, выкуси. Да, Звонарев хотел отсидеться в стороне, но вот что-то свербело внутри. Песчанин бился за своих погибших в прежней истории родных и за всех тех, кого погубит буря под названием Великая Октябрьская социалистическая революция. Гаврилов – за то, что из великой державы господа демократы превратили Россию в… В не пойми что и сбоку бантик. А ему-то за что биться? А за Родину. И пусть сейчас она неправа, пусть война эта с ее стороны несправедливая и захватническая – от этого она не перестает быть его Родиной, а ее, как известно, не выбирают – ее либо любят, либо предают, и третьего не дано.
– Фролов! – окликнул он мужчину, стоящего на палубе и тихо разговаривающего с Васюковым.
– Я, Сергей Владимирович.
– Поднимись-ка на мостик.
– Вы что-то задумали, Сергей Владимирович?
– Ничего особенного, Андрей Андреевич. Ничего особенного.
Все было неправильно. С самого начала все пошло наперекосяк. Сначала крейсер налетел на эсминец «Акебоно», который выбыл из строя и был взят на буксир. А уж с того момента, как в ночи появились огни маяка на Лаотяшане, точно все пошло как угодно, только не согласно разработанному плану. Два дивизиона эсминцев шли к Порт-Артуру двумя кильватерными колоннами. В это время вдали в небо взметнулся луч прожектора. Что это, гадать не приходилось: просто так в абсолютной черноте моря свет прожектора не появится. Наверняка русские миноносцы, идущие без ходовых огней: ни к чему они им при несении охранной службы. Японские моряки отреагировали на это мгновенно, погасив кормовые огни и отвернув в сторону, – вот тут-то это и произошло. Его корабль налетел на идущий впереди флагманский «Икадзучи» – проклятый сигнальщик с его «кошачьим зрением»! Флагман их дивизиона не пострадал, а вот у «Оборо» был поврежден форштевень. Ход упал до восьми узлов – больше давать было просто нельзя: вода захлестывала в пробоину.
Лейтенант Такемуро слышал, как его товарищи навалились на русских, он слышал взрывы торпед, выстрелы русской артиллерии, по внешнему рейду заметались огни прожекторов. Наконец канонада начала затихать – и тут вспыхнула с новой силой: еще один отряд достиг цели и начал свою атаку. Такемуро услышал еще один взрыв мины: проклятье, опять кому-то повезло. Нет, не проклятье, «БАНЗАЙ!!!». Вот только мало было этих взрывов – он насчитал только три. Плохо. Он мог отвернуть и уйти, никто его не обвинил бы в неисполнении долга: как атаковать противника, если лишился основного своего преимущества – скорости? Но командир «Оборо» и не думал отворачивать. Атака будет завершена, даже если ему суждено погибнуть. Разве не в этом долг моряка, офицера и, самое главное, самурая? Этот дух в нем не умрет до самого последнего вздоха. Вперед!
Затихшая было канонада разгорелась с новой силой. Вероятно, кто-то из его товарищей отстал и самостоятельно атаковал русских. Молодец, истинный самурай никогда не отступает. Он, Такемуро, ничем не уступит этому храбрецу.
«Оборо» наконец достиг внешнего рейда Артура и атаковал русский крейсер «Баян». Не повезло: мина прошла мимо. Но видит богиня Аматерасу, он сделал все, что мог. Теперь оставалось только уходить в Чемульпо, а по пути хоть как-то отремонтироваться. Уже на отходе в миноносец попал русский снаряд, ранив самого Такемуро и матроса-рулевого. Но это ничего. Раны – они приличествуют настоящему воину и самураю, а вот то, что разбило компас, – это уже хуже. При столкновении один из компасов уже был поврежден, и вот новая напасть. Можно бы остаться в виду берега, а потом как-нибудь сориентироваться, но нельзя: война уже началась, а остаться в русских водах – обречь эсминец и экипаж на гибель. Остается только выйти в открытое море и днем, сориентировавшись по дымам, либо выйти на свою эскадру, либо пристроиться к какому-нибудь судну.
Но, как видно, Аматерасу решила вознаградить его за крепкий самурайский дух, благодаря которому, несмотря на потерянный ход и повреждения, он все же провел атаку русских кораблей. Мина не достигла цели – и вот, вознаграждая его, она посылает сразу два русских парохода. Приказ остановиться, выстрел по курсу.
Они пытаются уйти, разделившись и выжимая все, на что способны их машины. За двумя зайцами не угнаться – нужно выбирать. Понятное дело, что он выбрал больший из транспортов, а про то, что это военные транспорты, он уже знает, едва ему удается разобрать название и свериться со справочником. Пробоину худо-бедно с рассветом заделали, так что, хотя это и опасно, но «Оборо» увеличивает ход – и капитан транспорта, поняв, что ему не уйти, стопорит ход. Давно бы так. Жаль, что второй транспорт уходит, но, как говорится, нельзя получить все и сразу. «Оборо» приблизился практически вплотную к транспорту и лег в дрейф.
– Лег в дрейф, дистанция около четверти кабельтова, встал параллельно нам, орудия изготовлены к бою и наведены на нас. Спускают ял.
– Благодарю. Помните, Петр Федорович: как только мы обогнем ваш форштевень – сразу даете полный ход, о нас не думайте. С Богом. – Сергей убрал рупор: больше он ему не понадобится, а Миронов мужик вроде с понятием, не подведет. Самим бы не опростоволоситься. – Фролов, Васюков?
– Готовы, Сергей Владимирович. – Оба бойца, а кто же еще-то, замерли у пулеметов, установленных на турелях, сосредоточенные, но ни страха, ни волнения: боевой опыт – это дело такое… Вон и голос Николая звучит ровно, словно на учениях.
– Роман Викторович?
– Не волнуйтесь, мы не подведем.
Зимов замер у лееров правого борта вместе с шестью матросами. Четверо по двое удерживают сюрреалистическую конструкцию – эдакий самодельный огнемет. Напор разогретого мазута и воздуха должен быть изрядным, поэтому каждый шланг должны удерживать по два человека в рукавицах. Сам огнемет – вообще песня. Багор, к которому наскоро прикрутили концы шлангов подачи мазута и воздуха, на конце приспособление для продувки форсунок – вот, собственно, и все. Поджечь струю должны будут еще два матроса – по одному на каждый огнемет, – у них в руках «машки», эдакие морские швабры, изготовленные из распущенных пеньковых канатов, они сейчас смочены топливом от катерного двигателя и вполне себе весело полыхают, ожидая момента, когда их используют. Все с бледными лицами, но вид решительный. Как говорится, на войне как на войне.
– Андрей Андреевич?
– Чего уж там. – Панин нервным движением погасил папиросу. – Поехали. – И в телефонную трубку: – Машина, самый полный. Пошли, славяне! – Это уже в полный голос, и не поймешь, кого подбадривает – себя или команду.
Вода за кормой вспенилась, словно в кипящем котле. «Ноль-третий» дернулся, а затем начал плавно набирать ход. Проклятье, корпус «Маньчжурии» не такой уж и большой, особо не разогнаться, ну да за неимением гербовой… Звонарев бросает взгляд на трубы. Дым есть – жидкий, но есть, с другой стороны, на фоне транспорта с его черными клубами – так себе дымок, не разглядят его японцы, мачта завалена, так что об их существовании они даже не догадываются. Боже, неужели это делает он?! Звонарев вцепился правой рукой в ребристую рукоять маузера, позаимствованного у Васюкова. Бой предстоит накоротке, так что лишним всяко-разно не будет. Кобура уже пристегнута: из этой дуры просто так и не стрельнешь, так сподручнее. Второй маузер на всякий случай свисает с плеча Панина. Случись что, им предстоит помогать пулеметчикам отсюда, с ходового мостика.
Как и предполагали, набрать большой скорости не удалось, но тем не менее, когда огибали высокий нос парохода, все же они на его фоне как-то не смотрелись – эдакие Штепсель и Тарапунька, если не сказать больше. Получился изрядный крен на правый борт, и Звонарев даже бросил обеспокоенный взгляд на Зимова: все же Роман Викторович не моряк, – но ничего, вцепился в леера так, что костяшки побелели, но за борт вываливаться даже не думает. Взгляд на пулеметчиков – тоже люди сугубо сухопутные. Туристы, блин. Лиц не видно, но по позам видно, что если и бурлит в них адреналин, то дрожи ни в ногах, ни в руках. Ну да кто бы сомневался.
Японцы заметили катер. В первые мгновения опешили. Но пришли в себя весьма быстро. Носовое орудие пришло в движение, матросы спешно его перенацеливают, безошибочно определив опасность, исходящую от невесть откуда взявшегося кораблика. А не хрен лениться! Надо было сделать кружок вокруг приза – тогда и в штаны делать не пришлось бы, – а теперь поздно пить «боржоми», коли почки отказали.
– Не так быстро, уклунки! Филя, бей по ходовому мостику, потом от кормы к середине. Наше вам с кисточкой!
Пулемет Фролова выпустил длинную, злую очередь. Расстояние так себе, не больше полутора сотен шагов, так что свинцовый рой злобных ос влетает точно в группу у носового орудия, отдаваясь дробным звуком при попадании в щит. Прислуга не успела его довернуть, как была буквально скошена, наводчик и заряжающий попытались укрыться за щитом и всадить-таки снаряд в неизвестно откуда появившегося противника, но только расстояние так себе, а потому пули прошивают легкий щит и достают укрывшихся за ним. Хороший все же пулемет разработал Горский. Разобравшись с орудийным расчетом, Фролов переносит огонь на группу, суетящуюся у яла. От деревянного суденышка полетели щепки, люди падают на палубу, двое свалились за борт. Кто убит или ранен, а кто попадал от страха, не разберешь, но Николай ведет огонь уверенно, не суетясь, так что, возможно, тех, кого он не задел, не так чтобы и много.
Пулемет Васюкова столь же уверенно и остервенело сечет пулями ходовой мостик, тут же обезлюдевший. Даже с такого расстояния, несмотря на дробный перестук пулеметов, слышно, как пули зло, с глухим звоном бьют о металл. Вот частично появляется правый борт миноносца, видна прислуга, суетящаяся у орудий: быстро сориентировались, еще немного – и орудия заговорят. Калибр так себе, но им и этого за глаза: с такого расстояния не промажут. Не судьба. Васюков переносит огонь на них – и моряки пачками валятся на палубу и вываливаются прямо в море.
Обстрел в упор из двух пулеметов буквально не дает японцам поднять голов. На палубе никого, да и кто бы шевелился – тех раненых, кто подавал признаки жизни, пулеметчики без капли сомнений или сожалений попросту добили. Никогда не оставляй за спиной недобитого противника – эту науку они запомнили раз и навсегда.
«Ноль-третий» встал борт о борт с японцем, расстояние – несколько метров. Молодец все же Панин: настоящий наездник для их скакунов. Иероглифов Сергей не знает, но, судя по повреждениям форштевня и тому, что ему известно из прошлой истории, это «Оборо». Насколько он знал из рассказов Антона, этот эсминец в числе погибших не числился. Что же, возможно, и уйдет, но не так просто. Его необходимо вывести из строя на как можно более долгий срок – иначе «Маньчжурии» не уйти, да и им, грешным, может достаться. Пока, слава богу, в них не произвели ни одного выстрела – не то что из орудия, но и из пистолета.
– Роман Викторович, начали!!!
Зимов кивает, быстро отирает выступивший на лице пот и подает команду матросам:
– Николай!!! – Это уже Фролову – говорить, что именно требуется, нет необходимости. И так понятно: чтобы никто из команды японца и носа не высунул. Но Сергею так спокойнее.
– Порядок, командир! – О как! Когда это он успел для них стать командиром? До сего момента такого обращения заслуживал только Гризли – даже Песчанина именовали не иначе как Антоном Сергеевичем. Растем, однако.
Вентили открыты, и из огнемета вырывается подогретый паром мазут, смешанный с воздухом, толкаемая насосом и компрессором распыленная смесь орошает надстройки, ходовой мостик, палубу, заливая все маслянистой пленкой, протекая вовнутрь через открытые люки и двери, обильно орошая тела и еще живых людей, прячущихся за надстройками по левому борту. Но это продолжается недолго, так как поднесенные к импровизированным соплам огнеметов факелы поджигают горячий мазут, – и вот на японцев льется уже не мазут, а две огненные струи. Подожженный и распыленный мазут не успевает сгорать до конца, падает на палубу и продолжает полыхать там, заодно поджигая и тот, что был пролит раньше. На миноносце слышатся вопли ужаса, те, кто нашел прикрытие от пуль за надстройками, не могут спастись от попадающего практически повсюду горящего мазута.
По палубе мечутся горящие моряки, вот поднялось два живых факела на мостике и, источая ужасающий крик, прыгают за борт, остальные, стараясь спастись или просто бездумно мечась, следуют их примеру, двое ослепленных нестерпимой болью мечутся по палубе, уже не отдавая себе отчета. Две злые и короткие пулеметные очереди прекращают их мучения. Матросы «ноль-третьего» едва не дают слабины от представшей страшной картины. Но злой окрик Звонарева все же останавливает их. Сам Звонарев держится на одной только злости – на самого себя. Это он виновник произошедшего, это его приказ сейчас выполняют моряки, но отступать он не намерен. Потом он напьется вусмерть, но это потом, а сейчас он просто не имеет права остановиться.
Сколько удалось вылить мазута на «Оборо», Сергей сказать затруднялся, но, наверное, никак не меньше тонны. Миноносец уже весь объят пламенем, в небо поднимается огромный черный столб дыма. Все, хватит. Такой пожар можно потушить, только полностью окунув корабль в море.
– Роман Викторович, достаточно!
Панин уже у штурвала – бледный как полотно, но держится молодцом. Кивок рулевому, на время отстраненному и сейчас держащему в руках телефонную трубку. Бледные губы нехотя размыкаются – и хриплый голос выдает едва ли не на истерической ноте:
– Машина, самый полный!
Опять закипает вода за кормой – и «ноль-третий» начинает движение. Сначала движется параллельно обреченному кораблю, потом, понемногу набирая ход, начинает отворачивать в сторону.
Они успели отойти от противника на расстояние чуть больше кабельтова, когда в носовой части «Оборо» выметнулся огонь и обломки корпуса. Не иначе раздосадованная старуха поспособствовала, чтобы огонь добрался до складированных в носовой части боевых частей торпед. А может, это рванули трехдюймовые снаряды. А чего вы от нее хотели? Она сбила его с курса, вывела точно на транспорт и практически безоружный русский сторожевик, чтобы даже в такой малости история не претерпела изменений, а его команда не смогла придумать ничего лучше, как не просто дать вырваться транспорту, но еще и позволить покуражиться над собой. Стоит ли удивляться, что старуха осерчала?
«Оборо» все еще был объят пламенем, когда его корма задралась вверх, обнажая винты, и миноносец словно нырнул в бездну. Только значительно позже стало известно, что никто из экипажа эсминца так и не был обнаружен. Ну да не они начали первыми, а в том, что отдачей зашибло, ни Звонарев, ни его спутники не виноваты. Только вот отпоить бы сейчас команду: на людей страшно смотреть.
Есть те, кто утверждает, что первые выстрелы в русско-японской войне были произведены канонерской лодкой «Кореец» на рейде Чемульпо, который двадцать шестого января пытался покинуть порт, но дорогу ему заступили. Японцы утверждают, что в ответ на их действия, направленные на то, чтобы принудить русский корабль вернуться в порт, он ответил двумя орудийными выстрелами из тридцатисемимиллиметровой револьверной пушки, повредив при этом машину «Тсубаме». Правда, при этом они напрочь забывают упомянуть о трех торпедах, выпущенных перед этим в «Корейца», которые просто прошли мимо.
Другие говорят о том, что первые выстрелы были произведены на внешнем рейде Порт-Артура, по атакующим японским миноносцам. Правда, тут уж не стесняются отдать пальму первенства все же японцам, указывая на то, что русские ответили на выпущенные в них торпеды, причем уже после того, как две из них повредили «Ретвизиана» и «Цесаревича».
Ни с одним из этих утверждений Гаврилов спорить не собирался. Он просто знал. Знал, что пальма первенства, уж во всяком случае в этой, он смел надеяться, теперь уже новой, истории принадлежала не кому-то там, а ему и его ребятам. Как бы там Антон ни планировал их вступление в войну, но отказаться от возможности уменьшить военный потенциал Японии на парочку броненосных крейсеров новой постройки он не мог. Вот и был направлен в долгосрочную командировку Гаврилов.
Яхта «Светлана» провела в южных широтах полгода. Нашли тихий, уединенный и необитаемый островок – золотая, можно сказать, мечта безоблачного детства. Остров подошел во всех отношениях: здесь была и лагуна с ровным песчаным дном, лишенным какой-либо растительности, а стало быть, и ориентиров, что очень способствовало выработке навыков ориентирования под водой. И скалистый берег с неизменным прибоем – конечно, ему было далеко до тех волн, накатывающих на берег и столь любимых серфингистами, впрочем, эти пока еще не появились: идея оседлать волну вроде как имеется у каких-то туземных племен, но на этом пока и все. Но этот прибой вкупе со скалами как нельзя лучше подошел для тренировок и оттачивания навыков.
За это время парни из отряда пловцов успели наработать не один и не два десятка часов подводного плавания. Причем если в самом начале Семен практиковал дневные погружения, отрабатывая погружение, передвижение под водой, правила обращения с оборудованием, ориентирование и тому подобное, то месяца через три упорных тренировок они приступили к отработке диверсионных действий.
В первую очередь учились обнаруживать вероятного противника, выходя на него в ночное время. В этом случае пловцам приходилось несладко, так как в качестве учебного пособия выступала сама «Светлана», которую зловредный Гаврилов всякий раз старался отвести в сторонку – ну чтобы жизнь медом не казалась. Ее стальной корпус вполне подходил для установки магнитных мин. Хорошо хоть использовали только по паре магнитов, если бы с полным комплектом, то потом устали бы отдирать учебное пособие от днища яхты.
Учения проходили с переменным успехом, но все же к назначенному времени Семен не без удовольствия пришел к выводу, что к тому максимуму, который он мог преподать на тренировках, они подошли: наработка дальнейших навыков зависела уже от боевых выходов.
Простившись с тихой лагуной тихого приветливого острова, «Светлана» вышла в открытое море или, если хотите, океан и взяла курс на Сингапур. Время неумолимо текло, и настал момент ей заявить о себе, а вернее, тем, кто, находясь на ее борту, буквально изнывал от желания применить-таки свои обретенные способности на практике. Тем вопросом, что они, по сути, идут на совершение преступления, они не задавались. Раз командир говорит, что эти улыбчивые ребята не позднее конца января покажут свой звериный оскал, значит, так оно и есть. С другой стороны, долгие месяцы тренировок кого хочешь доведут до белого каления. И что, все это зря? Ну уж нет.
Пак появился в Сингапуре сравнительно недавно – не далее как месяц назад. Появился не нищим, так как у него достало средств, чтобы купить небольшую джонку и какой-никакой товар. Конечно, предприятие было бы выгодным, если бы не бешеная конкуренция. Стоило в гавани появиться новому кораблю, как его тут же облепляли самые различные лоханки торговцев, которые громкими призывами старались обратить внимание именно на себя. Люди пробыли долгое время в плавании, они истосковались по свежим фруктам, опять же хотелось вкусно поесть, так как стряпня судового кока стоит уже поперек горла. Если нужно просто добраться до берега – и тут никаких проблем, разумеется, за плату, но опять-таки весьма умеренную: не то место, чтобы заламывать цены, – конкуренты тут же оттеснят в сторону, и тогда можно и ноги с голоду протянуть. Если есть желание расслабиться после продолжительного морского перехода – и тут вам помогут со всем прилежанием, предложив общество какой-нибудь прелестницы с раскосыми глазами.
Но это только со стороны кажется простым: купил лодку – и будет тебе счастье. Конкуренция среди портовых лодочников не просто жестокая, да еще и сильно развита корпоративность. Здесь лодочники, можно сказать, потомственные, передающие и лодки, и дело из поколения в поколение, влезть в их иерархию еще нужно умудриться. Не пришелся ко двору – не дадут жизни, будешь пробавляться объедками, да еще и по самым смешным ценам; попытаешься перейти дорогу – в лучшем случае просто сожгут лодку, в худшем… Лучше не высовываться и быть внизу. Пак и не высовывался. Его лодка подходила к судам и кораблям последней, у пирса стояла в самом конце, не мозоля глаза местным заправилам, – его и не трогали, но и заработки были совсем никудышные. Семьи у него не было. Куда? Тут бы самому ноги не протянуть.
Белоснежная океанская яхта появилась на рейде, словно лебедь среди черного воронья. На борту русскими буквами было выведено название: «Светлана». Такая красавица не могла предназначаться для перевозки грузов: максимум, что могла она перевозить, – это весьма обеспеченных персон. Вот только флаг над нею развевался совсем даже не русский, а американский. С чего бы это? Впрочем, поди разбери этих богачей – захотелось вот эдак, и никаких денег не жалко за исполнение своего желания. Как видно, богатый клиент забрел в мутные воды Сингапурского порта. А богатый клиент – это дело такое… Его упускать никак нельзя.
К белоснежной красавице тут же устремилась стайка лодок: куда там портовым служащим, здесь главное – оказаться первым, – если повезет, то можно подвизаться обслуживать команду на все время, пока судно в порту. У господ-то, понятно, ял имеется, а как быть простым матросам? Вахту отстоял – и свободен как птица, да кто же станет ради тебя шлюпку гонять – она всего-то два рейса сделает, утром и вечером, да еще и в строго определенное время. А если подзадержаться хочется или пораньше сойти на берег? Вот тут-то лодочники в самый раз и будут. На таких судах и матросы не прижимистые, вот и ринулись к яхте местные извозчики. Пак также направился вслед за этой стайкой. Двигался он медленно, чтобы не мозолить своей настырностью глаза другим, – а ну как выгорит?
Вблизи яхта оказалась не столь уж и белоснежной – как видно, она уже давно в плавании и успела хлебнуть лиха: и шторма пройти, и бури. То тут, то там были видны рыжие подтеки и соляные разводы, но от этого она не перестала быть красавицей, а как представишь ее с распущенными парусами… Красота.
Вот опустили трап, но лодочники и не думают к нему приближаться: галдят вокруг, выкрикивают что-то, зазывают, показывают фрукты, нахваливают товар, предлагают свои услуги – мол, только я и в любое время, да быстро как птица.
К трапу остается свободный проход, в который уверенно, по-хозяйски проскальзывает шлюпка с портовым чиновником и таможенником. Из нее с чувством собственного достоинства на трап ступают двое и не торопясь поднимаются на борт. Отсутствуют они около двадцати минут, после чего, вполне довольные собой, все столь же высоко неся головы, спускаются обратно – и портовая шлюпка отваливает в сторону берега.
