Константин Иванович Кизявка
Кладовщик

8. Кладовщик

– Вверяю Алексея Ивановича в ваши руки, – улыбнулась Галина кладовщику. – Первый день. Смотрите, не отбейте охоту работать в нашем коллективе.

– Я шо, враг себе? – Николай внимательно посмотрел на меня. – Ежли я отобью ему печен… охоту, стало быть, то я ж буду горбатиться на вас ещё полгода, пока вы нового кладовщика, того, найдёте. Оно мне надо? Увольте, покорно прошу. Это я не в смысле увольте, а увольте, значитца, охоту отбивать. Кладовой кладовому охоту не отобьёт, как говорится спокон веку!

– Ну, вы тут учитесь, – отмахнулась Галина, – а я побежала на ресепшен.

Мы с Николаем смотрели на шторку, за которой скрылась Галина, пока ткань не перестала колыхаться. После этого кладовщик вздохнул, крякнул и заявил:

– Видишь, коробка?

Я видел картонную коробку размером с ящик под овощи, только в три раза выше, и кивнул.

– Вон на столе бумажка лежит, надо собрать отправку на Краснодар. Дай бумажку сюды.

Я стоял у стола, заваленного документами, тарелками, ножами, сковородками и прочей утварью, и схватил листок, лежавший выше остального. По раздавшейся улыбке Николая понял, что угадал.

– Вот, – показал Николай, отобрав у меня список, – чайные пары «Снегурочка». Двадцать штук, стал быть. Пошли покажу, где эта хренотень, значитца, хранится. Только ты того, сбегай на вход, там видел тележки, на колёсиках такие?

– Ага.

– Деребань одну сюда, я тя подожду.

В торговом зале возле шатров, раскинутых над наборами обеденных столов и стульев, стояли и о чём-то трепались две девушки-продавщицы. Они заметили меня, замолчали и внимательно наблюдали, как я подошел к куче тележек, вытащил одну и покатил в сторону склада. Краем глаза, уже миновав их, я отметил, что интересный разговор продолжился.

– Тебя тока за смертью посылать! – заявил Коля, ожидавший меня у штор. – Тут тебе не техникум, тут суетиться надо, ядрён батон. Ладно, чево я жужжу, ты ж первый раз, пойдём, я те покажу, как, что и почему, кто виноват и что, значитца, делать.

Толкая тележку, я проследовал за наставником к полкам с чашками, тарелками и салатницами. Тут трудилась худая рыжеволосая девушка лет тридцати.

– Новенький? – спросила она у Коли, внимательно изучая меня насмешливыми карими глазами.

– Ага, – сказал он, – объясняю, шо как. Где тут у тебя эта, как её, снежная королева?

– Набор?

– Чайные пары.

– Да вот, смотрите, на полке. Белые такие, ребристые. Выше, ещё выше. Да. Они.

– Выставляй на тележку, – скомандовал Николай.

Я отсчитал двадцать чашек и двадцать блюдец.

– Смотри, запомнил, – удивился кладовщик, – а я ведь тебе тока раз цифру сказал. Молодца, толк будет. Ну, кати на склад, будем, значитца, упаковывать.

На складе Николай открыл мне две тайны.

Первая: упаковочная бумага, оставшаяся от керамической посуды из Владимира, хранится ПОД столом.

Вторая: пупырка от казанских сковородок спрятана ЗА столом. Николай доверил мне эту информацию, явно преодолевая сомнения в моей благонадёжности и достойности быть сопричастным столь интимным элементам кладовской жизни.

– Пупырка, она, стал быть, серьёзнее. Бумага, она для тарелок хороша, ну когда их дуром и все надо слоями переложить, тут пупырка того, слишком много места занимает и никаких коробок не хватит. А вот, значитца, для чайных пар пупырка эт самое, то самое, прям как доктор прописал. Вот так обворачиваешь, ага, так, и того, аккуратно кладёшь, ну ложишь, стал быть, на дно коробки. Ага. Хорош.

Когда «Снегурочка» упаковалась в пупырку, Николай ловко выхватил скотч, закрыл картонные створки и со скрежетом соединил прозрачной широкой лентой.

– Держи, – протянул он мне моток, – ща нож возьму, отрежу.

И шагнул к столу.

Я иногда очень быстро соображаю. Чтобы не ждать нож, зубами надкусил и разорвал ленту.

Видели бы вы кладовщика в тот момент. Такое ощущение, будто я на его глазах съел дохлую крысу или предал Родину.

– Ты что творишь?! – возопил он. – Скотч?! Зубами?! Ты так никогда кладовщиком не станешь. Максимум грузчиком!

Он помолчал секунду, а потом добавил:

– Значитца.

Я понял, что сделал что-то очень страшное, за что нет прощения даже на самых захудалых небесах, и мысленно поклялся себе никогда впредь скотч зубами не откусывать.

– Ладно, – успокоился Николай, наклеивая ленту теперь поперёк коробки. – Держи нож, режь.

Странно, его нож больше напоминал мне старинную бритву из фильмов о военных временах, такими красноармейцы скребли намыленные подбородки у затёртых зеркал в лучах восходящего солнца.

– Вот, – похвалил Николай, – так-то лучше.

Он подхватил со стола чёрный маркер и написал прямо на коробке: «Краснодар».

– Теперь собираем вторую коробку. В Ставрополь.

Полдня мы упаковывали и заклеивали коробки, потом наводили порядок на стеллажах. Около часа дня Николай предложил пообедать в местной столовой, как он сказал, «оттрапезничать», но я отказался – аппетита не было, возбуждение первого дня работы победило голод, и я продолжил аккуратно раскладывать подушки на верхней полке, пока кладовщик ел.

– Прижми плотнее!

Я чуть не упал с лестницы от неожиданности. Внизу стоял кладовщик и наблюдал, как я выстраиваю подушки клиньями в ряд.

– Подушка, она, зараза, лёгкая, – глубокомысленно заметил он, засовывая в рот шоколадную конфету, – дави сильнее, не боись, не укусит. Вот, правильно. Жми. Молодец. Пойдёт.

В торговом зале Николай показал мне все здешние отделы.

– Это у нас «хозка», тут Вовчик рулит. Его сёдня нету, выходной. Завтра увидишь. В очках такой, значитца, грамотный. Вон швабры, вёдра, тряпки всяческие, коврики, гладилки. Надо всё знать, где что. Но не дрейфь, что сразу не запомнишь. Тут, паря, месяца три всё запоминать будешь. Пошли дальше. Это посуда. Фарфор, керамика, стекло. Тут Вика, да вон та, рыженькая. Мы снегурку тут брали. От это французские тарелки, то турецкие, вон те чешские, наши тоже есть. Вазы всякие. Под пиво бокалы, значитца, под мартини, под коньячок.

Мы прошли мимо разноцветной, хотя в основном, конечно, белой посуды и оказались у шатров в центре зала, где и теперь стояла одна из двух утренних девушек.

– Ксюха, это Лёха, – представил меня Николай, – Леха, это Ксюха.

– Очень приятно, – на всякий случай заметил я, девушка была для меня слишком молода, хотя и симпатичная, компактная такая, маленького росточка, с улыбчивыми карими глазами.

– И мне приятно, – сказала Ксюха.

– Тут всякие столы, стулья, беседки, – продолжал кладовщик. – А вон в углу, там, стал быть, металлическая посуда. Сковородки, кастрюли, скороварки всякие, бритвы. Там Катя рулит, вон, видишь?

Я видел шуструю женщину, возраста примерно Ксюхи, лихо взбирающуюся по лестнице к верхней полке с веером тяжёлых сковородок.

– Может, ей помочь надо? – спросил я.

– Ещё чего! – не согласился Николай. – Это ж Катя, она сама любит всё делать. Бойкая девчонка. Ладно, двигай дальше. Вот тут у нас вилки, ложки, ножики, тёрки, термосы. Тут сёдня Ксюха присматривает, а вообще, стал быть, Антон хозяин. Он тоже выходной. И вот туда иди, самый, значитца, последний отдел – постелька.

Кладовщик подвёл меня к витринам, набитым подушками, одеялами, пледами и прочим текстилем.

– Вон, – показал он на слегка полноватую женщину постарше, беседующую с двумя пожилыми покупателями, – Татьяна. Она у нас спец по постельке. Ну и на входе там Наталия дежурит, администратор, а на кассе Катерина, стал быть, и другая Наталья. Да, охранник Серёга. Военный бывший, артиллерист. Вот. Всё показал. Ну, директора ты знаешь, Галя, значитца. Лады, идём на склад.

В шесть вечера Николай сказал собираться домой.

– Мы с тобой кладовые, у нас день не такой, как у всех. До шести и хорош. Это они работают до девяти два – два, а мы – пять по восемь и выходные.

– Уже домой? – улыбнулась подоспевшая Галина. – И как первый день?

– Голова всё не вмещает, – признался я, – столько товара…

– Не переживайте, сразу никто ничего не запоминает. Через месяц станет попроще. Коля не объяснял, как работать с накладными на компьютере?

– Шоб он сразу с ума сошёл? – усмехнулся мой наставник. – Пусть хотя бы скотч клеить научится для начала.

– Да я не тороплю. Просто завтра поставка, пусть попробует попринимать.

– Это можно, – снизошёл Николай. – Завтра будем с тобой, паря, разгружать и сканировать. Готовься, сильно не пей.

– Да я сильно и не пью.

– А это вот зря. Пить, знаешь ли, иногда прям надо. Ну, без фанатизмов, конечно. Ладно, пошли переодеваться, а то до закрытия не уйдём отсюдова.

– До свидания! – улыбнулась Галина. – Завтра без пятнадцати девять подходите, планёрка.

– Хорошо, – кивнул я.

9. Про рохлю

На следующий день я пришел без двадцати девять. Все уже были на месте. Ко вчерашним девочкам добавился среднего роста худощавый мужчина лет тридцати-сорока, сразу напомнивший мне слегка постаревшего Шурика из «Кавказской пленницы».

– Вова! – протянул он руку, сияя весёлыми чертиками глаз за коричневой роговой оправой очков.

– Алексей, – ответил я рукопожатием. – Лёша.

– Кладовщиком? Вместо Коли?

– Ага, двухнедельный тренинг. Вникаю в суть.

– Эт правильно. Как обстановка, нравится?

– Пока отлично.

Галины не было. На середину площадки у входа между ресепшеном и кассами вышла администратор Наталья и сказала:

– Начинаем планёрку. Все на месте?

– Все! – сказал охранник Сергей в синей форменной рубашке и чёрных брюках. – Можно начинать!

Я осмотрелся. Возле касс стояли знакомые мне Ксюша, Катя, Татьяна, кассир – кажется, Наташа, – охранник Сергей, Володя. Шесть. Я седьмой, ну и замечтавшийся рядом Николай восьмой. Наталья, проводящая планёрку, девятая. Такая вот смена. Девять человек. Рыжей Вики не было. Наверное, отдыхает.

– Все помним, что сегодня у нас вторник? – Наталья поправила очки и придвинулась к бойкой Кате. – Катя Заяц будет у нас продавцом. Ксюша покупателем. Пойдёмте в кухонную посуду. Допустим, Катя пришла за разделочной доской.

Николай первым двинул в сторону полок с деревянными и пластиковыми досками. За ним потянулись остальные. Все остановились чуть в стороне, уступая место у досок назначенным актёрам.

– Чем могу помочь? – отчеканила Катя.

– Понимаете, тут такое дело, – начала Ксюша, – мне нужна доска. Не та, что в школе, на уроках по физике, а для разделки овощей всяких, мяса.

– У нас очень большой выбор разделочных досок. Вам нужна деревянная или пластиковая? Если из дерева, то цельная из дорогих пород или подойдёт что-то демократичное по цене?

– Хочу пластиковую. У меня страсть к твёрдому пластику, это от папы, он работал на заводе, где делали детские ведёрки и совочки.

– Понимаю. Вот, обратите внимание, прекрасная разделочная доска из твёрдого пластика от турецкого производителя.

Я посмотрел на слушателей, похоже, одному мне резануло «пластиковая доска». Будь здесь девчонки из редакции «Вечёрки», мы бы повеселились.

– Турецкая? – переспросила Ксюша. – А чего-то отечественного не будет? Я покупаю только отечественное.

– Я сразу поняла, по запаху. Что это у вас такое невыносимо прекрасное? Дайте, дайте вдохнуть. О, точно, духи «Красная Москва»! Боже мой!

– Ты чо, коза! – засмеялась Ксюша. – Попуталась?

– Девочки! – вмешалась Наталья. – Посерьёзнее.

– Вот, – показала Катя на синюю доску. – То, что вам нужно. Сделано в Урюпинске.

– Заверните три! – согласилась Ксюша и посмотрела на Наталью. – Мы всё.

– Ну девочки, – накуксилась администратор, – а дополнительные продажи, а прощание с покупателем?

– Точно! – вспомнила Катя. – Вам для такой доски нож нужен хороший. Вот видите, какой у нас ассортимент. И тёрочку удобную для морковки. Да, не забудьте, что за таким прекрасным пластиком нужен уход. Вон в том отделе есть прекрасные средства для мытья и отличные тряпочки из нежной микрофибры. Кстати, вам стол не нужен, на хорошем столе разделочная доска особенно хороша! Нет? Ну тогда до свидания, приходите к нам ещё, ждём с нетерпением.

– Ну, в принципе, если отбросить кривляние, неплохо, – согласилась Наталья. – Серёжа, открой двери, там, кажется, уборщица пришла. Хорошего всем дня, за работу!

– Куришь? – спросил у меня Николай, когда мы уединились на складе.

– А надо?

– Не. Сёдня не надо. Через полчаса машина. Хто курит, тот по-своему ждёт. Не куришь – молодец. Помрёшь с чистыми лёгкими, значитца.

Он сел за стол, придвинул тетрадку и начал в ней что-то писать. Потом глянул на меня:

– Слышь, Лёха, ты того, к Наталье сходи, уточни там, во скока точно товар приедет. Шоб мы того, были готовы. Ферштейн? Понял, значитца, по-немецки?

– Ферштейн, – с готовностью отозвался я и не спеша двинул через немаленький торговый зал к ресепшену.

Под брезентовым навесом беседовали Ксюха и Катерина, заметили меня, на секунду замолчали, потом продолжили разговор.

Наталья что-то печатала на ноутбуке с той стороны ресепшена.

– Наташа, – сказал я, – там Николай, не помню его отчества, интересуется точным временем прибытия груза.

– Коля? – переспросила Наташа. – Передайте ему, что груз уже отбыл из пункта «А».

– Хорошо, передам.

– Как вам у нас работается, Алексей Иванович?

Я растерялся. В вопросе был интерес, такое не подделаешь, такое я за время работы в техникуме уже забывать начал.

– Нормально. Мне нравится. Понятно всё, вот что главное. Нет, знаете, этих всяких подводных камней, денежных течений всяких секретных.

– Понимаю. А можно мне вас на ты называть, так удобнее было бы?

– И мне, – согласился я. – Намного удобнее на ты.

– Вот хорошо. У меня к вам, ой, к тебе завтра просьба будет. Нет, ничего страшного или сложного. Ну это завтра.

– Хорошо. Я как пионер. Всегда готов.

Николая за столом уже не было. Куда-то вышел. Я посмотрел на тетрадку. Обычная, школьная, девяностошестилистовая. Рядом показавшийся мне вчера подозрительным нож, точнее, скальпель. Я заметил на нём тёмную надпись, подошёл поближе. Wiberg. Надпись была и на шариковой ручке. Я наклонился. На белом ободке возле пишущего кончика чернело: PARKER. А кладовщик, оказывается, у нас любитель иностранного. Не зря всё время что-то по-немецки задвигает.

Я на всякий случай шагнул от стола. Ещё подумает, что я суюсь куда не надо. Интересно, он сам понимает, что набор инструментов, мягко говоря, если отбросить приставку «ино», странный. И паркер – это же не самая дешёвая ручка? Понятно, что у тех же «Бруно Висконти» есть ручки подороже, но такой паркер стоит… Интересно, сколько стоит такой паркер?

– Об чём задумался?

Я вздрогнул. Когда он ко мне подкрался? Наверное, в туалете был, я эту линию как раз не просматривал.

– Об жизни, – сказал я ему в резонанс, – стою вот, думаю о человечестве, о том, что, быть может, прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно.

– Как говорится, такие дела, – согласился кладовщик.

Он сказал это с неестественным нажимом на слово «дела», как будто интонационно подмигнул мне, ожидая какого-то определённого ответа и не переставая дурацки улыбаться.

Я подумал, что пытаюсь найти смысл там, где его нет. Виновата ручка. Часто так по жизни. Обращаешь внимание на какую-то деталь, словцо какое-то и выстраиваешь из нахлынувших аллюзий-иллюзий солидную такую пирамиду. А потом кирзовый сапог реальности всю эту конструкцию из дешёвого песка – вхлам. Трудно человекам книг, невыносимо начитанным человекам! Всякий литератор разумеет вредность драматических деталей, вынимающих читателя из сюжета. Любое «шелохнулась ветка», если это, конечно, не притаившийся злодей, – дурная потеря саспенса, мгновенное угасание жажды «что дальше?». Не всякий вернётся к книге после прогулки в пламенеющие эмпиреи абстрактных умозаключений. И вот мы, перечитавшие человеки, уже твёрдо знаем, что нас балуют только правильными плюшками, и в каждом скрежете, каждом непонятном взгляде прохожего, в каждой оговорке автора видим намёк на нечто грандиозное. Хуже всего, когда это срабатывает в жизни. Ну, паркер. И что? А может, это вообще не его ручка или стырил из контейнера, когда писать нечем было.

– Ты про машину того, спросил?

– Угу.

– Чо говорит?

– Выехала. Из пункта «А».

– А когда будет?

– Не сказала.

– Ясно. Тоды лады. Открывай ворота.

– Как?

– Вон, сбоку, видишь, цепочка.

– Ага.

– Тяни одну, ворота и откроются.

Я потянул цепь, ворота дернулись, но остались на месте.

–Ты ж стопор сыми, вон, внизу защёлка такая. Ага. Да. Теперь давай!

Железная гармошка стала складываться и подниматься вверх. Я остановился, когда проход высотой в два моих роста обнажился полностью.

Мы вышли на улицу. Солнце уже поднялось над двухэтажками и начинало припекать.

– Хорошо, что ты не куришь, – сказал Николай, у него явный пункт по поводу курения. – Можно просто вот так вот эта, постоять, на траву посмотреть.

– Смотреть, как растёт трава, – процитировал я БГ.

Он прищурился, хмыкнул и кивнул.

– Ага. В точечку.

Минут через пять созерцания батайской природы с шоссе к нам зарулила грузовая машина.

– Дима приехал! – сказал кладовщик.

Из машины вышел молодой светловолосый парень и добродушно пожал нам руки.

– Галя тут? – спросил он.

– Наталья сегодня, – ответил я.

– Пойду поздороваюсь, – он распахнул нам задние створки дверей кузова и направился в торговый зал.

Машина была плотно забита замотанными в стретч палетами.

– Вот смотри, – Николай подвёл меня к мощной оранжевой рохле и повернул ключ.

Загорелась зелёная лампочка.

– Это электрическая рохля, стал быть. Двигаешь вручную, а подымать-опускать тут рычаг. Видишь.

– Вижу.

Первую палету он снял сам, опустил посреди склада, поддел обычной рохлей и довез до упора по коридору между стеллажами.

– Запомнил?

Я пожал плечами.

– Попробуй.

Я даже заволновался, со стороны все эти манипуляции выглядели непросто. Если у кладовщика рохля двигалась чётко, у меня сразу не заладилось. Раз пять я пытался подкатить рохлю к борту машины, но каждый раз отъезжал назад. Поставить «лыжи» перпендикулярно палете, да ещё и попасть ими между ножек оказалось невероятно сложно.

– Ты нацелься сразу на поддон, прям лыжами туда, куда надо, – предложил кладовщик.

– Не получится, – не согласился я, – тут же нужен большой радиус, рохля же большая.

– Это же не «жигуль» тебе, тут задние колёса тебе любой радиус выпишут. Ты, паря, попробуй, значитца, мозг-то отключи.

Я попробовал. И получилось. Николай помогал, доруливал, придерживал, летал в кузове с маленькой рохлей, выставляя на край новые и новые палеты. И к концу разгрузки у меня уже что-то получалось.

– Вот видишь, – сказал Коля, когда мы сгрузили последний поддон. – Мастерство растет, а ежели ещё на скрипке научишься играть!

Про скрипку я не понял, да, какая-то мысль мелькнула в моём усталом сознании, мелькнула вроде бы важная, но, как это бывает с важными мыслями, тут же пропала бесследно.

– Спасибо, Коля, – сказал я. – Научил.

– На здоровье, – хмыкнул кладовщик. – Закрывай ворота.

Обедали с Николаем и Володей. Я купил в соседнем продуктовом пакет томатного сока и булку мягкого белого хлеба. Володя принёс из дома картофельное пюре с курочкой гриль, а Николай хлебал из стеклянной банки похожий на густую оранжевую краску супец.

Оказалось, Вова десять лет отработал продавцом в спортивных супермаркетах. Коля рассказывал о себе неохотно и единственное, что удалось узнать из его оговорок, что бороду он отпустил за последний год и она ему уже порядком надоела.

– Ща, как, значитца, доедим, – заявил Коля, облизав ложку, – будем товар принимать. Но не спеши, Лёха, не спеши. Час у нас положено на отдых. Минут двадцать того-этого, ну, расслабимся, посидим.

– Понял, кого ты мне напоминаешь, – сказал я.

– Кого? – заинтересовался Коля.

– Банкэя. Был такой монах. Ты как он, всё время агитируешь расслабиться и отключить мозг.

– Не, – не согласился Николай, – где я и где банкеи. Я до денег не охочий. Не моё это, деньгами ворочать. По мне, лучше рохлей.

10. Асфальт Лао Цзы

Николай взял свой именитый скальпель и разрезал стретч на первой палете.

– А откуда такой ножик? – не выдержал я.

– О! – удивился Николай, – ты в курсах, шо это не скальпель, значитца, а дегустационный нож? Откедова информация?

Я смутился, как раз был уверен, что это скальпель или бритва, но виду не подал, просто пожал плечами:

– Догадался.

– Молодца. Вот смотри, плёнку сдираем и вот, в пакет, всё туда складуем. Потом за клеёнкой приедут, будут у нас, стал быть, покупать. Она дорогая. И картон, он подешевле, но тоже сдаём. Поэтому того, сразу складуем, значитца, чтоб не захламлять.

Он снял с верха палеты картонный коробок и ловко вскрыл его ножом. Внутри ровными рядами стояли пластиковые флаконы со средством для мытья посуды. Николай взял первый флакон, поднес сканер к штрихкоду, пикнул и поставил в корзинку на колёсиках. Глянул на экран монитора.

– Вот, видишь, появилась строчка в одинэсе, значитца, можно прям тут двадцать поставить, ну средств, стал быть, двадцать в коробке, они ж одинаковые, а можно каждый пропикать.

Он пикнул каждый, дорезал опустевшую коробку, сложил её и засунул в большую картонную упаковку. Снял и вскрыл следующую коробку. В ней лежали переложенные пупыркой сковородки. Протянул сканер мне:

– Попробуй.

В этом занятии, в отличие от водительства рохли, трудностей я не заметил. Лихо просканировал все сковородки, сразу же укладывая их в тележку.

– Ты не спеши, – притормозил меня Коля. – Вот скока сковородок ты отпикал?

Я пересчитал:

– Двенадцать.

– Так. А скока прописалось в документе?

Я глянул:

– Девять.

– Вот. Ты поглядывай на экран.

– А как так? – возмутился я. – Я же двенадцать раз пикнул.

– Компьютер, Лёха, он того, железный он, значитца, нет-нет, протормаживает. Не успевает за тобой.

Через пару часов этой вроде бы лёгкой работы, когда мы опустошили третью из девяти палет, страшно заныла спина, будто её посекли канцелярским ножиком, а потом на самое дно ран насыпали соли. Непривычные движения заставили напрячься такие мышцы, которые в обычной жизни просто кайфовали без нагрузки. Шевельнулась мысль поискать работу попроще.

– Что, – заметил Николай, – спинка бо-бо?

– Ага, прям вообще.

– Это у тебя, паря, неделю будет всё болеть. Потом привыкнешь, значитца. Надо перетерпеть. Сходи, поддоны на улицу вынеси, воздухом подыши, потом продолжим.

К шести часам оставались четыре неразгруженные палеты. Они возвышались над складским пространством как минимум Казбеками и пиками Коммунизма. Лично я видел в них Эвересты.

– Доделаем завтра, – сказал Николай и эти слова прозвучали, как божественная музыка.

Я прислушался к себе. Казалось, болит всё, каждая мышца, каждая косточка. Ещё один такой день и я труп.

– А ты бодрячком! – кладовщик похлопал меня по плечу. – Выдержал, значитца, значитца можно тебе тайны поважнее доверить. Ну иди, отдыхай. Поспи сёдня хорошо. И поешь. Завтра встретимся, стал быть.

Дорога домой растрясла и расслабила. Через порог квартиры я переступил слегка ожившим, в холодильнике нашёл позавчерашний борщ, разогрел на плите. Кухню охватил капустный аромат. Налил борща в чашку, кинул сметанки, отрезал хлеба и от души поужинал, после чего свалился на диван с «Воспитанием чувств», но насладиться не успел. Звонок в дверь заставил попрощаться с Флобером и выйти в коридор.

– Привет, – сказал Артём. – Вот решил узнать, как новая работа.

Он приподнял пакет с символом «Пятёрочки».

– Тут пироженки. Чаю попьём?

Я отступил, пропуская друга в квартиру.

– Можно и чаю, в смысле, кофе.

Пока чайник закипал, сели на кухне за стол, высыпали заварные пирожные на тарелку и разговорились. Я поделился трудностями жизни простых кладовщиков.

– Вот! – победно поднял указательный палец Артём. – Я предлагал у меня поработать. Никаких палет! Развинтил системный блок, свинтил системный блок. Красота! Не слушаешь старых друзей! Тянет тебя на эксперименты, а организм – он тебе не перпетуум-мобиле, ресурс ограничен.

– Да ладно, переживу как-нибудь. Тебе какой чай?

– Зелёный.

– Понял, а я кофе.

Я наполнил чашки, и мы приступили к поглощению пирожных.

– Ну так что? – не успокаивался Артём. – Бросай своё чёрное дело и ко мне.

– Может, ты прав… Но кладовщик сказал сегодня, что откроет какие-то страшные секреты за преданность делу и хорошее поведение.

– А ты точно в магазине работаешь?

– Не уверен. У этого колхозника ручка паркер.

– У какого колхозника?

– У сэнсея моего, шифу, мэтра, наставника, мастера производственного обучения, сансанима, тичера, маэстро, профессора, доцента, криминального авторитета Коли.

– Коли?

– Коли.

– Овчарка?

– Нет, в прямом смысле Коли. Николай. Отчество никто не знает. Это вообще человек-загадка. Шокает и гэкает, как житель крайних поселений Моря Облаков, но постоянно призывает к медитации в неевропейском смысле этого слова.

– Что, прям так и говорит, всем медитировать?!

– Нет. Говорит расслабиться, значитца. Отключить мозг, стал быть. Да, обязательно «значитца» и «стал быть».

– Ой, да обычный мужик, таких знаешь, сколько вокруг? Все! Это только ты романтизируешь. Я говорил, не надо жить нарративами, не надо выстраивать виртуальные миры. Будь проще. Откройся миру. Живи в моменте.

– Ага, – усмехнулся я, – в потоке.

– А и в потоке, что тут такого?

– Ты бы, Тёма, послушай старого умного человека, этих ютуб-гуру поменьше смотрел. И с Омаром Хайямом из статусов в ВК завязывай, и с Лао Цзы тамошним тоже.

– А что? Дельный Лао Цзы. Я как раз вчера читал у него: «Никогда не бойся падать, ниже асфальта не упадёшь».

– Лао Цзы?

– Лао Цзы.

– Круто. Чаю ещё налить?

– Я уже. Может, в криббедж?

– Можно.