Безлунное ночное небо над Эмесом внезапно было разбужено резкой вспышкой яркого света: одна из вечно неподвижных звезд вдруг тронулась со своего места и стала быстро расти в размерах. Казалось, будто мироздание содрогнулось.
За тысячи километров от Эмеса, в центре государства, Вечном городе, поднялась паника. Миллионный город никогда не спал ночью и уж тем более сейчас, когда небо преподносит такие явные знамения. Жрецы спорили между собой, плебеи в истерике и страхе бросались в разные стороны, знатные горожане вознесли руки к небу, в мольбах выспрашивая у богов о грядущем. Ближе к концу ночи почти все жители собрались у большого цирка, где понтифик объявил о знамениях и провозгласил девятидневные молебствия. Сенаторы поручили народу принести в жертву крупных животных и посвятить их всем богам; Юпитеру же Всеблагому и Величайшему следовало даровать только белых быков.
Граждане немного успокоились и стали расходиться, толкуя услышанные знамения кто как может. Одни говорили о скоро грядущей смерти Цезаря Августа, другие – что городу не иначе как близится конец, третьи были уверены, что знаменье не обещает ничего плохого, но только хорошее, четвертые утверждали, что грядут большие перемены и так далее, ибо мнений было почти столько же, сколько и горожан. Не успел народ разойтись по домам, как тревожившая их звезда преподнесла новый сюрприз – вновь вспыхнув, она разлетелась на сотни кусочков. Это произошло так резко, что, говорят, некоторые горожане от страху так и умерли на месте.
Звезды не стало. Видимо, она взорвалась. Зато сотни маленьких ее частиц ринулись в разные стороны, медленно исчезая из виду. Одна из них достигла земли, рухнув в самом центре акрополя Эмеса, полностью уничтожив под собой храм Артемиды. Город проснулся от сильной тряски, люди быстро вывалили на улицу и, увидев страшное зрелище, прослезились, сожалея по утраченному храму, ведь только вчера они отмечали в нем главный праздник. Знамение было однозначным – совсем не как у жителей вечного города – храмы редко разрушаются богами с такой высокой точностью.
Жрец храма случайно остался в живых лишь потому, что за миг до падения осколка вышел по нужде. Вернувшись, жрец, не найдя своего пристанища, стал в панике бегать по развалинам, взывая к небесам и изрекая пророчества. Вот уже совсем рассвело, а жрец все никак не успокаивался и продолжал метаться из стороны в сторону. Вокруг этого места собиралось все больше и больше народу, и вот уже почти все горожане могли наблюдать удивительное зрелище: в центре развалившегося храма торчал огромный камень конусообразной формы и черного цвета, вокруг же камня все продолжал бегать помешавшийся жрец в спальном одеянии из златотканого хитона и широкого пурпурного пояса. Зрелище это было отчасти комичное, однако смеяться никто и не вздумал.
Спустя несколько дней по всему государству пронеслась молва о печальном событии – скончался Цезарь Август Марк Аврелий Антонин. Не было никого из подвластных Риму людей, кто бы без слез услышал эту весть; все как бы в один голос громко называли его: одни – превосходным отцом, другие добрым государем, третьи – замечательным полководцем, иные – воздержанным и скромным властителем, и никто не ошибался.
Власть принял сын умершего Цезаря, Коммод Антонин.
…
Спустя несколько лет после своего воцарения Август Коммод лично отправился в Эмес, где посетил знаменательное место и воочию увидел огромный черный камень, падение которого предрекло смерть отца. Кто-то из сопровождавших Цезаря предложил уничтожить камень, эту идею подхватили и другие, но все же победили религиозные умонастроения, ввиду чего Коммод приказал возвести вокруг камня храм, по красоте и размерам превосходящий все доселе построенные.
Работа началась в тот же день, однако не решенным оставался один важный вопрос: кому посвятить храм? Дабы разрешить эту проблему, Цезарь собрал лучших людей Эмеса и непосредственных свидетелей памятного события с тем, чтобы вызнать все подробности произошедшего. Горожане рассказали все, начиная с того момента, как от удара камня (или "осколка солнца", как назвали его местные жители) сотряслась вся земля и заканчивая тем, что они в итоге увидели: разрушенный храм и помешавшегося жреца. Но даже такие подробности не позволили Коммоду принять решение, почему он приказал произвести гадания. Но и это не помогло: ни одно имя бога принято не было, все гадания дали отрицательный результат, ибо печень каждого животного имела недостаток.
Тогда Коммод решил отправить письмо сенату. Наказав писцу составить подробное описание, Цезарь в тот же день отправил гонцов в Рим.
Ждать ответа пришлось довольно долго, поскольку большую часть времени сенат потратил не на то, чтобы принять решение, а на то, чтобы понять смысл написанного. Действительно, ситуация была очень необычная и правильно описать ее для человека непосвященного было довольно сложно. Тем не менее, сенаторы отправили ответное письмо, в котором настаивали, что Коммод правильно поступил, начав строительство храма Аполлону в Эмесе; они также хвалили Коммода за то, что тот очень изобретательно и разумно подошел к ритуальным жреческим танцам, ведь именно так, как он описал, и должен вести себя жрец храма Аполлона.
Коммод, несмотря на посетившее его разочарование посланием сенаторов, отдал распоряжения и удалился из Эмеса.
Строительство храма затянулось надолго, так как Коммод перестал интересоваться ходом его возведения. Спустя некоторое время Цезарь и вовсе забыл о храме и других государственных делах, поскольку стал заниматься тем, что, видимо, более всего его интересовало и соответствовало его рабской природе.
Несмотря на незавершенное строительство, не только местные жители, но и многие другие люди посещали храм и свято чтили достопамятное место.
Храм удалось возвести лишь при Песценнии Нигере. Этот последний, получив власть на востоке, отличался такой строгостью, что, узнав о столь длительной задержке строительства, велел отрубить головы всем правителям города и должностным лицам, ответственным за возведение храма. Он же и установил наконец культ в храме, освятил его и назначил жреца в соответствии с обрядом. Спустя несколько дней Нигер был убит солдатами Септимия Севера. Говорят, что в этот день черный камень источал слезы.
…
Золотой купол роскошного храма Аполлона в Эмесе осветили утренние лучи восходящего солнца, отчего огромное строение засияло во всей своей невиданной красе. Горожане просыпались и выглядывали в окна: ни один человек не мог остаться в стороне от этого великолепного зрелища. Тому, кто в этот ранний час оказался рядом с самим храмом, довелось наблюдать не только это, но и насладиться музыкой и священнодействиями, устраиваемыми по традиции в этот час верховным жрецом храма и его служительницами.
Так получилось, что жрец был еще совсем юным и красивейшим из всех молодых людей своего времени. Вследствие того, что в нем соединялись телесная красота, цветущий возраст, пышные одежды, можно было сравнить юношу с прекрасными изображениями самого Аполлона.
Когда юноша священнодействовал и плясал у алтарей под очаровывающие звуки флейт и свирелей и аккомпанемент разнообразных инструментов, на него более с чем обычным любопытством взирали люди. Жрец выступал, препоясав златотканые хитоны, пурпурные, с рукавами и спускавшимися до пят, покрыв обе ноги от ногтей до бедер одеждами, также разукрашенными золотом и пурпуром; голову украшал венок, расцвеченный блеском роскошных драгоценных камней. Красота храма, ослепительное одеяние жреца и служительниц, их умопомрачительные танцы в такт великолепным мелодиям, – все это заставляло любого случайного прохожего остановиться и замереть, наблюдая с открытым ртом час, два, а то и больше, это невиданное зрелище.
По соседству с городом находился громаднейший лагерь, который ограждал Финикию. Поэтому воины, часто бывая в Эмесе, заходили в храм и с удовольствием взирали за священнодействиями. Благодаря этому юный жрец получил большую власть в городе, став фактическим его правителем, поскольку на его стороне находилось все войско, стоявшее неподалеку. Более того, шел слух, распространенный, видимо, бабкой юноши – Юлией Месой, что он по рождению сын Антонина. Однако какого именно Антонина, Коммода, Каракаллы или кого еще, она не уточняла, отчего все считали, то она имеет в виду последнего (то есть Каракаллу), хотя повадками и даже внешностью внук ее больше походил на Коммода.
В общем, так или иначе, но людская молва закрепила за юным жрецом имя Бассиана, в честь его предполагаемого отца. В связи с этим красавец приобрел еще большую популярность, которая сумела распространиться теперь уже не только по всему востоку, но и дошла даже до самого вечного города. В Эмес стали приезжать ораторы и писатели, восхваляя храм и великого жреца Бассиана, называя последнего будущим правителем Рима. Так оно вскоре и случилось.
…
– Перс! Перс! Варвар! – Выкрикивая эти слова, мчалась группка людей от большого цирка к южным кварталам. В такое состояние их повергло гигантское полотно, вывешенное на площади, на котором красовался молодой улыбающийся человек в странных одеждах.
Группа, не добежав до южных кварталов, заскочила в трактир у новых терм. Эти люди были далеко не первыми, кто увидел дивный портрет, ведь его привезли еще под утро. Город погрузился в сомнения.