bannerbannerbanner
Будем как солнце! (сборник)

Константин Бальмонт
Будем как солнце! (сборник)

Полная версия

Солнечный луч

 
Свой мозг пронзил я солнечным лучом.
Гляжу на Мир. Не помню ни о чем.
Я вижу свет и цветовой туман.
Мой дух влюблен. Он упоен. Он пьян.
 
 
Как луч горит на пальцах у меня!
Как сладко мне присутствие огня!
Смешалось все. Людское я забыл.
Я в мировом. Я в центре вечных сил.
 
 
Как радостно быть жарким и сверкать!
Как весело мгновения сжигать!
Со светлыми я светом говорю.
Я царствую. Блаженствую. Горю.
 

Что мне нравится

 
Что мне больше нравится в безднах мировых
И кого отметил я между всех живых?
 
 
Альбатроса, коршуна, тигра и коня,
Жаворонка, бабочку и цветы огня.
 
 
Альбатрос мне нравится тем, что он крылат,
Тем, что он врезается в грозовой раскат.
 
 
В коршуне мне нравится то, что он могуч
И как камень падает из высоких туч.
 
 
В тигре – то, что с яростью мягкость сочетал,
И не знал раскаянья, Бога не видал.
 
 
И в других желанно мне то, что – их вполне:
Нравятся отдельностью все созданья мне.
 
 
Жаворонок – пением, быстротою – конь,
Бабочка – воздушностью, красотой – огонь.
 
 
Да, огонь красивее всех иных живых,
В искрах – ликование духов мировых.
 
 
И крылат и властен он, в быстроте могуч,
И поет дождями он из громовых туч.
 
 
По земле он ластится, жаждет высоты,
В красные слагается страстные цветы.
 
 
Да, огонь красивее между всех живых,
В искрах – ликование духов мировых.
 
 
В пламени ликующем – самый яркий цвет.
В жизни – смерть, и в смерти – жизнь.
Всем живым – привет!
 

Жар-птица

 
То, что люди называли по наивности любовью,
То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,
Эту чудную Жар-птицу я в руках своих держу,
Как поймать ее – я знаю, но другим не расскажу.
 
 
Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,
Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.
То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,
Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.
 
 
День мой ярче дня земного, ночь моя – не ночь людская,
Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.
И меня поймут лишь души, что похожи на меня, –
Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!
 

Ранним утром

 
Ранним утром я видал,
Как белеют маргаритки.
Я видал меж тяжких скал
    Золотые слитки.
 
 
В раннем детстве я любил
Тихий зал и шум на воле,
Полночь в безднах из светил
    И росинки в поле.
 
 
В раннем детстве я проник
В тишь планет и в здешний ропот.
Я люблю – безумный крик
    И нежнейший шепот.
 

Я не знаю мудрости

 
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
 
 
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей… Вас я не зову!
 
‹1902›

Ворожба

 
В час полночный, в чаще леса, под ущербною луной,
Там, где лапчатые ели перемешаны с сосной,
Я задумал, что случится в близком будущем со мной.
 
 
Это было после жарких, после полных страсти дней,
Счастье сжег я, но не знал я, не зажгу ль еще сильней,
Это было – это было в Ночь Ивановых Огней.
 
 
Я нашел в лесу поляну, где скликалось много сов,
Там для смелых были слышны звуки странных голосов,
Точно стоны убиенных, точно пленных к вольным зов.
 
 
Очертив кругом заветный охранительный узор,
Я развел на той поляне дымно-блещущий костер,
И взирал я, обращал я на огни упорный взор.
 
 
Красным ветром, желтым вихрем предо мной возник огонь.
Чу! В лесу невнятный шепот, дальний топот, – мчится конь.
Ведьма пламени, являйся, но меня в кругу не тронь!
 
 
Кто ж там скачет? Кто там плачет? Гулкий шум в лесу сильней.
Кто там стонет? Кто хоронит память бывших мертвых дней?
Ведьма пламени, явись мне в Ночь Ивановых Огней!
 
 
И в костре возникла ведьма, в ней и страх и красота,
Длинны волосы седые, но огнем горят уста,
Хоть седая – молодая, красной тканью обвита.
 
 
Странно мне знаком злорадный, жадный блеск зеленых глаз.
Ты не в первый раз со мною, хоть и в первый – так зажглась,
Хоть впервые так тебя я вижу в этот мертвый час.
 
 
Не с тобой ли я подумал, что любовь – бессмертный рай?
Не тебе ли повторял я: «О, гори и не сгорай»?
Не с тобой ли сжег я утро, сжег свой полдень, сжег свой май?
 
 
Не с тобою ли узнал я, как сознанье пьют уста,
Как душа в любви седеет, холодеет красота,
Как душа, что так любила, та же всё – и вот не та?
 
 
О, знаком мне твой влюбленный блеск зеленых жадных глаз,
Жизнь любовью и враждою навсегда сковала нас.
Но скажи мне, что со мною будет в самый близкий час?
 
 
Ведьма пламени качнулась – и сильней блеснул костер,
Тени дружно заплясали, от костра идя в простор,
И змеиной красотою заиграл отливный взор.
 
 
И на пламя показала ведьма огненная мне;
Вдруг увидел я так ясно, – как бывает в вещем сне,
Что возникли чьи-то лики в каждой красной головне.
 
 
Каждый лик – мечта былая, – то, что знал я, то, чем был,
Каждый лик – сестра, с которой в брак святой – душой – вступил,
Перед тем как я с проклятой обниматься полюбил.
 
 
Кровью каждая горела предо мною головня,
Догорела и истлела, почернела для меня,
Как безжизненное тело в пасти дымного огня.
 
 
Ведьма ярче разгорелась, та же всё – и вот не та,
Что-то вместе мы убили, как рубин – ее уста,
Как расплавленным рубином, красной тканью обвита.
 
 
Красным ветром, алым вихрем закрутилась над путем,
Искры с свистом уронила ослепительным дождем,
Обожгла, и опьянила, и исчезла… Что ж потом?
 
 
На глухой лесной поляне я один среди стволов,
Слышу вздохи, слышу ропот, звуки дальних голосов,
Точно шепот убиенных, точно пленных тихий зов.
 
 
Вот что было, что узнал я, что случилося со мной –
Там, где лапы темных елей перемешаны с сосной,
В час полночный, в час зловещий, под ущербною луной.
 
‹15 июля 1903›

Печаль Луны

3
 
Ты мне была сестрой, то нежною, то страстной,
И я тебя любил, и я тебя люблю.
Ты призрак дорогой… бледнеющий… неясный…
О, в этот лунный час я о тебе скорблю!
 
 
Мне хочется, чтоб Ночь, раскинувшая крылья,
Воздушной тишиной соединила нас.
Мне хочется, чтоб я, исполненный бессилья,
В твои глаза струил огонь влюбленных глаз.
 
 
Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,
Под лаской замерла, и целовал бы я
Твое лицо, глаза, и маленькие руки.
И ты шепнула б мне: «Смотри, я вся – твоя!»
 
 
Я знаю, все цветы для нас могли возникнуть,
Во мне дрожит любовь, как лунный луч в волне.
И я хочу стонать, безумствовать, воскликнуть:
«Ты будешь навсегда любовной пыткой мне!»
 

«Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?..»

 
Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?
    Я совсем остываю к мечте.
Дни мои равномерны, жизнь моя однозвучна,
    Я застыл на последней черте.
 
 
Только шаг остается, только миг быстрокрылый,
    И уйду я от бледных людей.
Для чего же я медлю пред раскрытой могилой?
    Не спешу в неизвестность скорей?
 
 
Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,
    Я не гений певучей мечты.
Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,
    Я стою у последней черты.
 
 
Только миг быстрокрылый, и душа, альбатросом,
    Унесется к неведомой мгле.
Я устал приближаться от вопросов к вопросам,
    Я жалею, что жил на земле.
 

Благовещенье в Москве

 
Благовещенье и свет,
    Вербы забелели.
Или точно горя нет,
    Право, в самом деле?
 
 
Благовестие и смех,
    Закраснели почки.
И на улицах – у всех
    Синие цветочки.
 
 
Сколько синеньких цветков,
    Отнятых у снега.
Снова мир и свеж и нов,
    И повсюду – нега.
 
 
Вижу старую Москву
    В молодом уборе.
Я смеюсь, и я живу –
    Солнце в каждом взоре.
 
 
От старинного Кремля
    Звон плывет волною.
А во рвах живет земля
    Молодой травою.
 
 
В чуть пробившейся траве
    Сон весны и лета.
Благовещенье в Москве –
    Это праздник света!
 

К Елене

 
О Елена, Елена, Елена,
Как виденье, явись мне скорей.
Ты бледна и прекрасна, как пена
Озаренных луною морей.
 
 
Ты мечтою открыта для света,
Ты душою открыта для тьмы.
Ты навеки свободное лето,
Никогда не узнаешь зимы.
 
 
Ты для мрака открыта душою,
Но во тьме ты мерцаешь, как свет.
И, прозрев, я навеки с тобою,
Я – твой раб, я – твой брат – и поэт.
 
 
Ты сумела сказать мне без речи:
С красотою красиво живи,
Полюби эту грудь, эти плечи,
Но, любя, полюби без любви.
 
 
Ты сумела сказать мне без слова:
Я свободна, я вечно одна,
Как роптание моря ночного,
Как на небе вечернем луна.
 
 
Ты правдива, хотя ты измена,
Ты и смерть, ты и жизнь кораблей.
О Елена, Елена, Елена,
Ты красивая пена морей.
 

«Я ненавижу человечество…»

 
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Мое единое отечество –
Моя пустынная душа.
 
 
С людьми скучаю до чрезмерности,
Одно и то же вижу в них.
Желаю случая, неверности,
Влюблен в движение и в стих.
 
 
О, как люблю, люблю случайности,
Внезапно взятый поцелуй,
И весь восторг – до сладкой крайности,
И стих, в котором пенье струй.
 

Золотая рыбка

 
В замке был веселый бал,
    Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
    Легкие качели.
 
 
В замке, в сладостном бреду,
    Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
    Золотая рыбка.
 
 
И кружились под Луной,
    Точно вырезные,
Опьяненные весной,
    Бабочки ночные.
 
 
Пруд качал в себе звезду,
    Гнулись травы гибко.
И мелькала там в пруду
    Золотая рыбка.
 
 
Хоть не видели ее
    Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее,
    Музыка звучала.
 
 
Чуть настанет тишина,
    Золотая рыбка
Промелькнет, и вновь видна
    Меж гостей улыбка.
 
 
Снова скрипка зазвучит,
    Песня раздается.
И в сердцах любовь журчит,
    И весна смеется.
 
 
Взор ко взору шепчет: «Жду!»
    Так светло и зыбко.
Оттого, что там в пруду –
    Золотая рыбка.
 

Старый дом
Прерывистые строки

 
В старинном доме есть высокий зал,
Ночью в нем слышатся тихие шаги,
В полночь оживает в нем глубина зеркал –
И из них выходят друзья и враги.
 
 
Бойтесь безмолвных людей,
Бойтесь старых домов,
Страшитесь мучительной власти несказанных слов,
Живите, живите – мне страшно – живите скорей.
 
 
Кто в мертвую глубь враждебных зеркал
Когда-то бросил безответный взгляд,
Тот зеркалом скован, – и высокий зал
Населен тенями, и люстры в нем горят.
 
 
Канделябры тяжелые свет свой льют,
Безжизненно тянутся отсветы свечей,
И в зал, в этот страшный призрачный приют,
Привиденья выходят из зеркальных зыбей.
 
 
Есть что-то змеиное в движении том,
И музыкой змеиною вальс поет,
Шорохи, шелесты, шаги… О старый дом,
Кто в тебя дневной, не полночный свет прольет?
 
 
Кто в тебе тяжелые двери распахнет?
Кто воскресит нерассказанность мечты?
Кто снимет с нас этот мучительный гнет?
Мы – только отражения зеркальной пустоты?
 
 
Мы кружимся бешено один лишь час,
Мы носимся с бешенством скорее и скорей,
Дробятся мгновения и гонят нас,
Нет выхода, и нет привидениям дверей.
 
 
Мы только сплетаемся в пляске на миг,
Мы кружимся, не чувствуя за окнами луны,
Пред каждым и с каждым – его же двойник,
И вновь мы возвращаемся в зеркальность глубины.
 
 
Мы, мертвые, уходим незримо туда,
Где будто бы всё ясно и холодно-светло,
Нам нет возрожденья, не будет никогда,
Что сказано – отжито, не сказано – прошло.
 
 
Бойтесь старых домов,
Бойтесь тайных их чар,
Дом тем более жаден, чем он более стар,
И чем старше душа, тем в ней больше задавленных слов.
 

Безглагольность

 
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
 
 
Приди на рассвете на склон косогора, –
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.
 
 
Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далеко-далеко.
Во всем утомленье, глухое, немое.
 
 
Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада, –
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.
 
 
Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло.
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
 

У моря ночью

 
У моря ночью, у моря ночью
Темно и страшно. Хрустит песок.
О, как мне больно у моря ночью.
Есть где-то счастье. Но путь далек.
 
 
Я вижу звезды. Одна мне светит
Других светлее и всех нежней.
Но если сердце ее отметит, –
Она далёко, не быть мне с ней.
 
 
Я умираю у моря ночью,
Песок затянет, зальет волна.
У моря ночью, у моря ночью
Меня полюбит лишь Смерть одна.
 

Меж подводных стеблей

 
Хорошо меж подводных стеблей.
Бледный свет. Тишина. Глубина.
Мы заметим лишь тень кораблей,
И до нас не доходит волна.
 
 
Неподвижные стебли глядят,
Неподвижные стебли растут.
Как спокоен зеленый их взгляд,
Как они бестревожно цветут.
 
 
Безглагольно глубокое дно,
Без шуршанья морская трава.
Мы любили, когда-то, давно,
Мы забыли земные слова.
 
 
Самоцветные камни. Песок.
Молчаливые призраки рыб.
Мир страстей и страданий далек.
Хорошо, что я в море погиб.
 

«Бог создал мир из ничего…»

 
Бог создал мир из ничего.
Учись, художник, у него, –
И если твой талант крупица,
Соделай с нею чудеса,
Взрасти безмерные леса
И сам, как сказочная птица,
Умчись высоко в небеса,
Где светит вольная зарница,
Где вечный облачный прибой
Бежит по бездне голубой.
 

«Зимой ли кончается год…»

 
Зимой ли кончается год,
Иль осенью, право, не знаю.
У сердца особенный счет,
Мгновенья я в годы вменяю.
 
 
И год я считаю за миг,
Раз только мечта мне прикажет,
Раз только мне тайный родник
Незримое что-то покажет.
 
 
Спросила ты, сколько мне лет,
И так усмехнулась мне тонко.
Но ты же ведь знаешь: поэт
Моложе, наивней ребенка.
 
 
Но также могла бы ты знать,
Что всю многозыблемость света
Привыкло в себе сохранять
Бездонное сердце поэта.
 
 
Я старше взметнувшихся гор, –
Кто вечности ближе, чем дети?
Гляди в ускользающий взор,
Там целое море столетий!
 

Из книги «Литургия красоты»
Стихийные гимны
1905

Вся земля – моя, и мне дано пройти по ней.

 
Аполлоний Тианский

 
Люди Солнце разлюбили, надо к Солнцу их вернуть,
Свет Луны они забыли, потеряли Млечный Путь.
 
 
Развенчав Царицу-Воду, отрекаясь от Огня,
Изменили всю Природу, замок Ночи, праздник Дня.
 
 
В тюрьмах дум своих, в сцепленьи зданий-склепов, слов-могил
Позабыли о теченьи Чисел, Вечности, Светил.
 
 
Но качнулось коромысло золотое в Небесах,
Мысли Неба, Звезды-Числа, брызнув, светят здесь в словах.
 
 
Здесь мои избрали строки, пали в мой журчащий стих,
Чтоб звенели в нем намеки всех колодцев неземных.
 
 
Чтоб к Стихиям, людям бледным, показал я светлый путь,
Чтобы вновь стихом победным, в Царство Солнца всех вернуть.
 

Мировая тюрьма

 
Когда я думаю, как много есть Вселенных,
Как много было их, и будет вновь и вновь,
Мне Небо кажется тюрьмой несчетных пленных,
Где свет закатности есть жертвенная кровь.
 
 
Опять разрушатся все спайки, склейки, скрепы,
Все связи рушатся, – и снова будет Тьма.
Пляс жадных атомов, чудовищно-свирепый,
Циклон незримостей, стихийная Чума.
 
 
И вновь сомкнет, скует водоворот спиральный,
Звено упорное сложившихся планет,
И странной музыкой, безгласной и печальной,
В эфирных пропастях польется звездный свет.
 
 
И как в былые дни, чтоб прочным было зданье,
Под основание бывал живой зарыт, –
В блестящих звездностях есть бешенство страданья,
Лучист Дворец Небес, но он из тяжких плит.
 

К славянам

 
Славяне, вам светлая слава –
За то, что вы сердцем открыты,
Веселым младенчеством нрава
С природой весеннею слиты.
 
 
К любому легко подойдете,
С любым вы смеетесь как с братом,
И всё, что чужого возьмете,
Вы топите в море богатом.
 
 
Враждуя с врагом поневоле,
Сейчас помириться готовы,
Но если на бранном вы поле –
Вы тверды и молча суровы.
 
 
И снова мечтой расцвечаясь,
Вы – где-то, забывши об узком,
И светят созвездья, качаясь,
В сознании польском и русском.
 
 
Звеня, разбиваются цепи,
Шумит, зеленея, дубрава,
Славянские души – как степи,
Славяне, вам светлая слава!
 

Железный шар

 
Не говори мне: Шар Земной, скажи точнее: Шар Железный,
И я навеки излечусь от боли сердца бесполезной.
Да, Шар Железный с круговым колодцем скрытого огня
И легким слоем верховым земли с полями ячменя.
 
 
С полями ржи, с лугами трав, с зелеными коврами леса,
С громадой гор, где между скал недвижных туч висит завеса,
И с этой плесенью людской, где ярче всех – кто всех старей,
Кто мозг свой жадный расцветил на счет умов других людей.
 
 
Я только должен твердо знать, что жёсток этот Шар Железный.
И пусть, и пусть. Зачем же грусть? Мы с ним летим воздушной бездной.
Зачем же мягким буду я в железный, в жесткий этот век?
Я меч беру – и я плыву – до устья пышных – пышных рек.
 
‹1904›

В белом

 
Я сидел с тобою рядом,
    Ты была вся в белом.
Я тебя касался взглядом
    Жадным, но несмелым.
 
 
Я хотел в твой ум проникнуть
    Грезой поцелуя.
Я хотел безгласно крикнуть,
    Что тебя люблю я.
 
 
Но кругом сидели люди,
    Глупо говорили.
Я застыл в жестоком чуде,
    Точно был в могиле.
 
 
Точно был в гробу стеклянном,
    Где-то там – другие.
Я – с своим виденьем странным –
    В сказке летаргии.
 
 
И твои глаза горели
    В непостижной дали.
Но мои сказать не смели,
    Почему мерцали.
 
 
Ты – невеста, ты – чужая,
    Ты и он – мечтанья.
Но застыл я, твердо зная,
    Что любовь – страданье.
 
 
Вижу, вижу, как другого
    Счастье ослепило.
Я утратил силу слова,
    Но сильна могила.
 
 
Кто узнал с другим слиянье,
    Тем не возродиться.
Я застыл, как изваянье,
    Знаю: нам не слиться.
 
 
Смерть свои соткала сети,
    Смерть непобедима.
Если есть любовь на свете,
    Ты лишь мной любима!
 
Январь 1904

Бедлам наших дней

 
Безумствуют, кричат, смеются,
Хохочут, бешено рыдают,
Предлинным языком болтают,
Слов не жалеют, речи льются
Многоглагольно и нестройно,
Бесстыдно, пошло, непристойно.
 
 
Внимают тем, кто всех глупее,
Кто долог в болтовне тягучей,
Кто, человеком быть не смея,
Но тварью быть с зверьми умея,
Раскрасит краскою линючей
Какой-нибудь узор дешевый,
Приткнет его на столб дубовый
И речью нудною, скрипучей
Под этот стяг сбирает стадо,
Где всякий с каждым может спорить,
Кто всех животней мутью взгляда,
Кто лучше сможет свет позорить.
 
 
О сердце, есть костры и светы,
Есть в блеск одетые планеты,
Но есть и угли, мраки, дымы
На фоне вечного горенья.
Поняв, щади свои мгновенья,
Ты видишь: эти – одержимы,
Беги от них, им нет спасенья,
Им радостно, что бес к ним жмется,
Который глупостью зовется,
 
 
Он вечно ищет продолженья, –
Чтоб корм найти, в хлевах он бродит, –
И безошибочно находит
Умалишенные виденья.
О сердце, глупый бес – как Лама,
Что правит душами в Тибете:
Один умрет – другой, для срама,
Всегда в запасе есть на свете.
Беги из душного Бедлама
И знай, что, если есть спасенье
Для прокаженных, – есть прозренье,
И что слепцы судьбой хранимы, –
Глупцы навек неизлечимы.
 

Мой завет

 
Я не устану быть живым,
Ручей поет, я вечно с ним,
Заря горит, она – во мне,
Я в вечно творческом Огне.
 
 
Затянут в свет чужих очей,
Я – в нежном золоте лучей,
Но вдруг изменится игра,
И нежит лунность серебра.
 
 
А Ночь придет, а Ночь темна, –
В душе есть светлая страна,
И вечен светоч золотой
В стране, зовущейся Мечтой.
 
 
Мечта рождает Красоту,
Из нежных слов я ткань плету,
Листок восходит в лепесток,
Из легких строк глядит цветок.
 
 
Мгновений светлый водопад
Нисходит в мой цветущий сад,
Живите ж все, любите сон, –
Прекрасен он, кто в Жизнь влюблен.
 

Земля
Поэма (Отрывки)

2
 
Странный мир противоречья,
Каждый атом здесь иной,
Беззаветность, бессердечье,
Лютый холод, свет с весной.
 
 
Каждый миг и каждый атом
Ищут счастия везде,
Друг за другом, брат за братом,
Молят, жаждут: «Где же? Где?»
 
 
Каждый миг и каждый атом
Вдруг с себя свергают грусть,
Любят, дышат ароматом,
Шепчут: «Гибнем? Что же! Пусть!»
 
 
И мечтают, расцветают,
Нет предела их мечте.
И внезапно пропадают,
Вдруг исчезнут в пустоте.
 
 
О, беспутница, весталка,
О, небесность, о, Земля!
Как тебе себя не жалко?
Кровью дышат все поля.
 
 
Кровью дышат розы, маки,
И дневные две зари.
Вечно слышен стон во мраке:
«В гробе тесно! Отвори!»
 
 
«Помогите! помогите!» –
Что за странный там мертвец?
Взял я нити, сплел я нити,
Рву я нити, есть конец.
 
 
Если вечно видеть то же,
Кто захочет видеть сон?
Тем он лучше, тем дороже,
Что мгновенно зыбок он.
 
 
Ярки маки, маки с кровью,
Ярки розы, в розах кровь,
Льни бесстрашно к изголовью,
Спи смертельно, встанешь вновь.
 
 
Для тебя же – мрак забвенья,
Смерти прочная печать,
Чтобы в зеркале мгновенья
Ты красивым был опять.
 
 
Люди, травы, камни, звери,
Духи высшие, что здесь,
Хоть в незримой, близкой сфере, –
Мир земной прекрасен весь.
 
 
Люди бледные, и травы,
Камни, звери и цветы,
Все в своем явленье правы,
Все живут для Красоты.
 
 
Все в великом сложном Чуде –
И творенье, и творцы,
Служат страсти звери, люди,
Жизнь идет во все концы.
 
 
Всюду звери, травы, камни,
Люди, люди, яркий сон.
Нет, не будет никогда мне
Жаль, что в Мире я рожден!
 
 
Все вражды и все наречья –
Буквы свитка моего,
Я люблю противоречья, –
Как сверкнуть мне без него!
 
4
 
Мерно, размерно земное страдание.
Хоть беспримерно по виду оно.
Вижу я в зеркале снов и мечтания,
Вижу глубокое дно.
Вечно есть вечер, с ним свет обаянья,
В новом явленье мечты и огни.
 
 
В тихие летние дни
Слышится в воздухе летнем жужжанье,
Гул голосов,
Звон и гуденье, как будто бы пенье
Тысяч, о, нет, мириад комаров.
Нет их меж тем в глубине отдаленья,
Нет и вблизи. Это сон? Наважденье?
Это – подъятье воздушных столбов.
Полосы воздуха вверх убегают,
Полосы воздуха нежно сверкают,
И непрерывность гуденья слагают,
Улей воздушный в садах облаков.
 
 
Му́ка долга́, но короче, короче, –
Души предчувствуют лучшие дни.
В светлые зимние ночи
В Небо взгляни.
Видишь созвездья, и их постоянства?
Видишь ты эту бездонность пространства?
В этих морях есть свои жемчуга,
Души там носятся в плясках навеки,
Вихри там просятся в звездные реки,
Всплески созвездные бьют в берега.
 
 
Чу, лишь сознанию внятные струны,
С солнцами солнца, и с лунами луны,
Моря планетного мчатся буруны,
Твердость Эфира лучами сверля, –
Марсы, Венеры, Вулканы, Нептуны,
Вот! Между ними – Земля!
Где же все люди? Их нет. Все пустынно.
Все так духовно, согласно, причинно,
Нет человеков нигде.
Только твоя гениальность сознанья,
Сердца бездонного с сердцем слиянье,
Звездного моря вовне излиянье,
Песня звезды к отдаленной звезде.
Полосы, полосы вечного Света.
Радостной тайною Небо одето, –
Близко так стало, что было вдали.
Непостижимо прекрасное чудо: –
Мчимся туда мы, ниспавши оттуда.
В глыбах бесцветных – восторг изумруда,
Майская сказка Земли.
 
5
 
В зеленом и белом тумане,
И в дымке светло-голубой,
Земля в мировом караване
Проходит, любуясь собой.
 
 
Растенья земные качает,
Поит опьяненьем цветы.
И ночь мировая венчает
Невесту небесной мечты.
 
 
Сплетает в союзе небесном
То с Солнцем ее, то с Луной,
С Венерой в содружестве тесном,
С вечерней своей тишиной.
 
 
Всех любит Земля молодая,
Ей разных так сладко любить,
Различностью светов блистая,
Стожизненным можешь ты быть.
 
 
И вот половиною шара,
В котором Огонь без конца,
В горенье дневного пожара
Земля опьяняет сердца.
 
 
И в это же самое время
Другой половиной своей
Чарует влюбленное племя
Внушеньями лунных лучей.
 
 
И странно желанно слиянье
С Землею двух светочей в Три.
Люби, говорит обаянье,
Бери – мы с тобою цари.
 
 
Качает нас Вечность, качает,
Пьянеют земные цветы.
И Полночь, и День отвечает
Невесте небесной мечты.
 
Рейтинг@Mail.ru