Конн Иггульден
Золотой век. Книга 2. Империя
5
Огромный полуостров, где располагались Спарта, Коринф, Аргос и десяток других областей и городов, был отделен от остальной Греции перешейком, узкой полоской земли, а в прошлом – стеной, охраняемой спартанцами. Кимон удивился, увидев, что силы, сотрясавшие землю, превратили это сооружение времен войны с персами в груду обломков. Очертания разбитого за стеной спартанского лагеря были по-прежнему отчетливо видны: отхожие ямы и круглые тренировочные площадки, но сам перешеек обезлюдел, никаких признаков жизни. Всех воинов и тех, кто последовал за ними в лагерь, отозвали в город.
Легкое настроение афинян улетучилось, пока они шли. Ближайший к месту назначения город – Коринф, но им там нечего делать, а потому они прямиком направились к Спарте. Однако на холмах виднелись отдельные дома, сильно разрушенные. Из этих грубых укрытий на них с опаской глядели мужчины и женщины.
С каждым часом следы землетрясения становились все более страшными. Построенные у дороги храмы лежали в руинах, святилища развалились, статуи попадали. Афиняне в молчании проходили мимо, опасаясь обидеть разъяренных богов каким-нибудь неосторожным словом.
Урожай тоже был уничтожен. В одной долине Перикл увидел сотни поваленных на землю деревьев, как будто их смело ураганом. Так зримо проявили себя силы, истинную мощь которых трудно себе представить. Все изгороди и другие знаки присутствия людей были повалены. Не раз мимо них, отчаянно блея, пробегали домашние животные, хозяев которых нигде не было видно. Ловкие солдаты поймали пару ничейных кур, свернули им голову и прямо на ходу ощипали перья, подготовив к вечерней трапезе.
Будто в ответ на жуткие картины разрушений Кимон задал маршу жесткий темп. Перикл вспомнил, что бывал в Спарте прежде, после нашествия персов, которые явились сюда из далекой империи с огнем и мечом. Однако любой афинянин понимал, что их привело. Гораздо страшнее было видеть, как сама земля обратилась против тех, кто обрабатывал ее и жил на ней.
К вечеру третьего дня Перикл уже хромал от усталости и мозолей на ногах. По словам Кимона, до Спарты оставалось всего несколько миль, и Перикл не удивился, увидев вышедших им навстречу воинов в красных плащах. Тревожило то, что это случилось так поздно в сравнении с обычными временами. Афинская армия зашла настолько далеко вглубь Лаконии, и никто не бросил ей вызов. Это более всего прочего показывало, что мир перевернулся с ног на голову.
Трудно было удержаться от боязливого трепета при виде шагавших по дороге спартанцев. Отряд немногочисленный, не больше четырехсот – шестисот человек. Но вместе с ними шла легенда. Эти воины покорили все народы на полуострове, одни за другим. Говорили, что их илоты – потомки какого-то древнего племени, обращенные в рабство после того, как они рискнули противостоять Спарте. Даже Персия не смогла победить эту армию. Вся военная мощь царя Ксеркса была разбита при Платеях. Перикл в душе порадовался, что Кимон рядом. Никто больше в Афинах не мог сказать, что остановил персов на поле боя и пошел на них.
– Не показывать слабости, – буркнул Кимон через плечо.
Перикл не понял, предназначались эти слова ему или самому Кимону.
Спартанцы остановились перед гораздо более многочисленным войском. Шлемы у них были опущены, как для сражения. Это встревожило Перикла. Он внезапно подумал о масках в театре, и неприятное чувство исчезло. Шлемы должны были нагнать страха, но это всего лишь маски, придуманные, чтоб одурачить других.
– Кто здесь начальник? – спросил один из спартанцев.
Перикл увидел, что нагрудник говорившего ободран, а из-под кожаных птеруг торчат голые ноги. На шлеме красовался султан из навощенного конского волоса. Человек этот не выглядел робким. Перикл гадал: может, это еще одна маска или спартанец убежден, что он и его товарищи – превосходящая сила? От этой мысли он похолодел.
– Я архонт Кимон, сын Мильтиада, – громко и отчетливо, как человек, знакомый с полями сражений, ответил Кимон. – По поручению совета Афин и народного собрания моего города руковожу отрядом.
Спартанец резко повернулся к нему.
– Что ж, афинянин, у меня нет приказов… – начал он.
Его манера вызвала раздражение у Кимона, и архонт перебил его, удивив этим как самого спартанца, так и других присутствующих:
– Твой царь Архидам призвал нас на помощь, и я поставил на кон свое доброе имя тем, что привел эту помощь к вам.
Кимон пылающим взором посмотрел на спартанца, ожидая от него продолжения. Стоило тому открыть рот, как он снова не дал ему говорить, кипя яростью:
– Ты обратился ко мне, не назвав себя? В Спарте хорошие манеры отменены? Не так было, когда я в последний раз стоял на вашем акрополе и мы с архонтом Ксантиппом перед Платеями разговаривали с регентом Павсанием. Что ж, сегодня со мной старший сын Ксантиппа, и я вернулся как архонт Афин по доброй воле в ответ на ваш призыв.
Перикл моргнул, услышав, как Кимон таким образом выделил его из остальных. Видно, отношения между ними и правда потеплели. А может, он нужен Кимону только ради его имени и рода? Размышляя об этом, Перикл нахмурился.
Стоявший перед ними спартанец отвел глаза в сторону, уступая дорогу. Кимон проследил за его взглядом и заметил другого мужчину, державшегося чуть поодаль. Тот был намного старше, без доспехов и шлема, в одном плаще. Естественно, не видно было и султана, который указал бы на его власть и высокий статус, однако сомневаться в них не приходилось, судя по спокойствию, с каким тот отнесся к яростному гневу Кимона.
– Мои извинения, архонт Кимон. Я помню тебя, хотя ты был еще совсем юным, когда появился здесь в последний раз. Помню, как регент Павсаний отправился снискать себе славу. Я Аксинос, главный эфор царей Спарты. Вы можете встать лагерем здесь этим вечером, но я не могу пустить вас в город. Царь Плистарх поручил мне передать вам нашу благодарность за то, что вы пришли. Это делает честь афинянам и войдет в историю. Но кризис миновал. Вы можете остановиться здесь, как я уже сказал, но, если не уйдете отсюда до завтрашнего утра, мы будем считать это военным нападением.
Пожилой мужчина говорил совершенно спокойно, словно описывал погоду. Однако его слова потрясли Кимона. Он в изумлении тряхнул головой, краснота медленно поползла по его лицу и шее.
– Вы просили нас о помощи, – наконец произнес он. – Мы пришли, нам это дорого обошлось…
– Афиняне всему знают цену, да, – ответил эфор, и в его тоне прозвучала насмешка. – Кризис миновал, как я сказал. Не важно, сколько монет вы потратили, вам здесь нечего делать. Ты понимаешь это, Кимон из Афин?
– Я назначен Афинским собранием… – начал было Кимон.
Но эфор поступил так же, как сам архонт с первым спартанцем, – перебил его:
– А я избран людьми Спарты, афинянин. Что с того? Я даю советы царям Спарты. В моем городе принято исполнять приказы, как только они отданы.
– Но здесь ты не отдаешь приказов, по крайней мере не мне, – понизив голос, ответил Кимон и поднял руку, удерживая эфора от возражений. – Нет! До нас дошли слухи о восстании ваших илотов, о крови на улицах. Вы обратились к нам за помощью. Если же теперь отказываетесь от нее, я должен услышать это от царя Спарты. В противном случае я войду в город.
Не получив никакой явной команды, передние ряды спартанцев подняли щиты и опустили копья, направив острия на афинян. Те не шелохнулись, хотя по их рядам пронесся изумленный ропот. Они пришли поделиться своей силой, с целыми возами продуктов и нужных вещей, а их встречает спартанский отряд, явно готовый к нападению. Это вызвало сильное напряжение и возбудило гнев. Они были в нескольких шагах от того, чтобы на пыльную землю пролилась кровь.
Кимон повернулся спиной к спартанцам.
– Разбивайте лагерь! – приказал он. – Ставьте охрану и готовьте еду. Сегодня вечером мы остаемся здесь.
Его лицо побледнело, заметил Перикл. Были и другие маски, кроме бронзовых. Снова повернувшись к так и стоявшим на месте спартанцам, Кимон изобразил удивление:
– Аксинос, верно? Я сказал, что буду делать. Предлагаю тебе отправиться в Спарту и сообщить своим царям, что здесь находится прибывший на подмогу отряд афинян, которые ждут разрешения войти в город. Может быть, у одного из них достанет вежливости прийти сюда и поговорить со мной, вместо того чтобы посылать своего пса.
Эфор ничего не ответил, хотя Перикл увидел, что слова Кимона задели его. Этот человек провел сорок лет в армии, он привык к военным тревогам и испытаниям. Но он дал афинянам разрешение встать лагерем. Перикл заметил, как Аксинос обменялся взглядом с одним из своих людей. Они, конечно, ожидали от них хитрых уловок.
Спартанцы остались стоять на месте, а афиняне, нарушив строй, разошлись. Момент нерешительности тянулся бесконечно долго, наконец эфор с отвращением махнул рукой, давая своим людям сигнал к возвращению в город.
Перикл смотрел вслед воинам в красных плащах. Ни один из них не обернулся, хотя они наверняка понимали, что все глаза прикованы к ним. Он хмуро взглянул на подошедшего Кимона.
– С ними может быть трудно, – сказал Перикл.
– Нет, если знаешь их, – ответил Кимон.
– Ты был так уверен, что они не нападут? Поджилки у тебя не тряслись?
– С моими поджилками все в порядке. Ну… может, немного и затряслись, признаю. Я никогда не видел спартанцев такими… Потрепанными? Выбитыми из колеи? Их обычной уверенности как не бывало, вместо нее – наглость и угрозы. Они испытали большое потрясение. Не знаю пока, что это значит.
* * *
Перикл внезапно проснулся: темно, над головой мерцают звезды. Со всех сторон с криками бегали люди. Он протер глаза и встал. Прицепил на пояс меч, сунул ноги в сандалии, не глядя, завязал шнурки, подхватил лежавшие рядом копье и щит. Через пару мгновений мочевой пузырь дал о себе знать. Нет, сейчас не время. Вместо этого Перикл подумал о Кимоне. Что происходит, не ясно, но он наверняка в центре событий.
Вечером афиняне выставили охрану. Стражники трубили в рога, поднимая остальных, чтобы лагерь ожил. Лохаги громко отдавали команды, и вокруг них собирались воины. Никто не роптал, еще бы, все наслушались рассказов о рыскающих по округе илотах, которые убивают женщин и детей. Мужчины охотно брались за оружие при мысли о столкновении с разбойниками.
Перикл поглядел за спину и с удовольствием отметил, что бледный свет зари вскрывает очертания гор. Пройдет еще какое-то время, прежде чем солнце покажется над вершинами, но это означало, что спал он достаточно долго. Если придется сражаться весь день, он не упадет с ног от усталости, не станет легкой добычей для любого свежего воина. Его отец всегда следил, чтобы люди под его началом поддерживали форму, высыпались и получали хорошее питание. Перикл сглотнул. Ему по-прежнему было непривычно жить в мире, где нет отца и брата, к тому же, сталкиваясь с внезапной опасностью в темноте, человек особенно остро ощущает одиночество. Именно поэтому люди окликали друг друга, задавая вопросы, и сбивались в кучи, ожидая, когда станет ясно, что им угрожает.
Новость о приближении красных плащей словно ветром разнесло по лагерю афинян. Они шептали: «Спарта», и у них подводило животы. Утро разгоралось, в его свете картина вырисовывалась все яснее. Афиняне, разинув рот, озирались по сторонам.
Их окружило огромное войско. Куда ни кинь взгляд, отовсюду на них надвигались воины-спартанцы в доспехах, сперва как тени в шлемах с султанами, затем сцена постепенно заполнилась кроваво-красным цветом. Перикл занял место справа от Кимона и клял судьбу за то, что она привела его сюда доверчивым и наивным. Спартанцы числом не превосходили афинян, и никто в их лагере не верил, что им удастся одержать победу. Это проявлялось в том, как афиняне стояли в легком наклоне наконечников копий или в покачивании щитов. Слава спартанцев шла впереди них, и, разумеется, они понимали, какое воздействие произведет само их появление.
Поднялось облако пыли. Кимон повернул голову и увидел двоих спартанцев, отделившихся от общей массы. Он узнал их, насколько мог судить Перикл. У него самого глаза невольно расширились, когда он понял, что тоже знает этих людей, по крайней мере одного: Тисамен, один из немногих спартанцев, с которыми Периклу довелось повстречаться. Нет, припомнил Перикл, Тисамен не был сыном этих гор, он родился где-то в другом месте.
Кимон низко поклонился, когда двое мужчин остановились перед ним. Перикл не шелохнулся, память об отце не позволяла ему склонять голову перед кем бы то ни было.
– Я представляю великого царя Плистарха, – сказал Тисамен.
Кимон снова поклонился, услышав названное имя, но его лицо оставалось мрачным.
– Владыка, – произнес он вместо приветствия и кивнул Тисамену. – Предсказатель.
– Это старый титул, – отозвался Тисамен. – Некоторые говорят, что он существовал, только пока был жив Павсаний.
– Мы в Афинах слышали о его кончине, – тихо проговорил Кимон. – Я с сожалением узнал об этом и том, как он умер. Он был хороший человек.
– Да, был, – холодно произнес Тисамен.
Если когда-то спартанцы испытывали симпатию или привязанность к афинянам, то сейчас она отсутствовала.
Кимон кивнул и повернулся к военному царю Спарты, сыну самого Леонида:
– Владыка, для меня это большая честь. Я должен спросить: мы по-прежнему союзники? Твоему эфору я сказал, что хотел бы услышать это от тебя, потому что не могу понять: отчего столько ваших воинов встречают нас, готовыми к бою?
Их жизни зависели от ответа Плистарха, и Перикл заметил, что тот очень хорошо понимает ситуацию. К своей чести, он не стал тянуть с ответом:
– Эти люди лишь малая часть моих сил, архонт Кимон. Да, я узнал, что ты пренебрег словами моего эфора, и я находился неподалеку. Боюсь, я пришел сюда только из вежливости, чтобы повторить сказанное им.
Перикл наблюдал, как Плистарх обвел взглядом повозки с грузами, видневшиеся за нестройными рядами афинян. В них промелькнуло сожаление? Трудно сказать.
– Мы уже начали восстановительные работы. Не успеет смениться сезон, мы отремонтируем и отстроим заново наш город краше прежнего.
– А ваши илоты, владыка? Мы слышали, они взбунтовались и принялись убивать всех подряд.
– Земля слухами полнится, – усмехнулся Плистарх. – Нашим илотам в этом году действительно потребовалась отбраковка, как садовнику приходится вырубать старые сучья, чтобы росли новые ветви. Так устроен мир. Не стану отрицать, дело было трудное, но худшее позади. Вы оказали нам честь, откликнувшись на наш зов, но теперь нам уже не нужна ваша помощь.
В тоне царя было нечто такое, отчего Перикл внутренне ощетинился, если, конечно, причиной его состояния не стали тысячи спартанских воинов, так и стоявших лицом к лицу с афинянами. Они замерли в неподвижности – так кошка припадает к земле, поджав под себя лапы, и застывает, пока беспечная, ничего не подозревающая птичка заливается трелями. Над этим местом витал дух злобы, и Кимон ясно это чувствовал.
– Утром я отправлюсь домой, владыка. Если ты уверен, что мы ничем не можем помочь. Я привел с собой кузнецов и строителей, привез еду, соль, вино. Мы можем оставить рабочих, они сами доберутся до дома, или хотя бы продукты, чтобы поддержать твоих людей.
– Доброта афинян хорошо известна. Может, вы оставите нам еще и счет, а? – Плистарх улыбнулся, правда с горечью.
– Уверяю тебя…
– Иди своей дорогой, Кимон. В моем городе есть люди, которым неприятно видеть армию афинян там, где прежде не стоял ни один из них. Я поблагодарил тебя за то, что ты прошел столь длинный путь и так быстро, но ты должен уйти. Сейчас.
Кимон поклонился, едва согнув спину. Он чувствовал себя униженным, и это ясно читалось в сердитом блеске его глаз.
– Хорошо, владыка. Надеюсь, тебе больше никогда не придется просить нас о помощи.
Это были вполне подходящие в сложившейся обстановке слова, но и угроза в зависимости от того, как их понимать. Перикл, не выказывая явно своего удовлетворения, кивнул Тисамену, стоявшему с лицом хмурым, как зимняя буря. Не было здесь для афинян ни тепла, ни дружбы. Загадка. Перикл принялся тщательно обдумывать ситуацию, как его учили. Анаксагор и Зенон никогда не оставляли проблему, пока не поймут ее суть. И его отец тоже.
Получив недвусмысленное распоряжение, Кимон не имел другого выбора, кроме как уйти. Он резко отдавал команды своим людям, и если у них на лице и появлялось какое-нибудь выражение, это было в основном неприкрытое облегчение: они понимали, что их не убьют на месте. Маркитанты со своим скарбом посторонились, и мимо них, выстраиваясь в колонну, зашагали первые гоплиты с закинутыми на спину щитами и воздетыми вверх копьями. Кимон остался позади, его люди уходили вперед, а он внимательно наблюдал за всем вокруг. Перикл тоже вглядывался в даль – туда, где находилась Спарта, и думал, окажется он когда-нибудь на ее центральной площади или никогда ему не подступиться к городу дальше этой окраины.
Когда настал момент, Кимон тронулся вслед за остальными, оставляя позади мощное войско спартанцев вместе с их царем. Афиняне показали им спины и, подняв за собой облако пыли, двинулись на север.
* * *
Колонна таяла вдали. Плистарх сжал кулаки. Тисамен взглянул на него, понимая, какое напряжение испытывает человек гораздо более молодой, чем он. Во взгляде прорицателя не было ни капли сочувствия. Много лет назад Плистарху выпал случай спасти своего регента, когда тот вернулся в Спарту в облаке обвинений и слухов. Если бы Плистарх был хотя бы вполовину таким, как его отец, то он, вопреки мнению эфоров, простил бы Павсания, победителя при Платеях. Так думал Тисамен. Или, может быть, позволил бы несчастному, сломленному полководцу отправиться в изгнание. Вместо этого злобный юнец позволил уничтожить своего соперника. Павсания замуровали в храме и оставили умирать от жажды. Тисамен и еще многие с ним видели это здание обращенным в груду мусора. Его это зрелище обрадовало.
Плистарх обливался потом. От Тисамена это не укрылось. Царь хорошо знал, что происходит в городе, пока он тратил здесь время, перекрывая дорогу афинянам.
– Повелитель, может, нам?.. – наконец осмелился заговорить один из командиров.
К этому времени афиняне превратились в пыльное облачко над дорогой, не подавая признаков того, что ослушаются приказа. Они явно были обижены оказанным приемом, но Тисамен думал, что к их обиде примешивался страх. Именно этого и добивался царь.
– Подождем… – сказал Плистарх. – Я хочу убедиться, что они не пойдут назад под каким-нибудь предлогом и не смешают наши планы.
Этого хватило, чтобы спартиаты и периэки остались неподвижно стоять на месте, глядя на север, пока афиняне не скрылись из виду окончательно. Плистарху пришлось собрать всех, кого только можно, со всего города, чтобы явить афинянам это войско.
Тисамен заметил, что сам тоже взмок. Прошлая неделя оказалась суровой для них всех, особенно когда трупы начали раздуваться. В городе огромными жужжащими облаками роились мухи. Это было место убийства и расправы, где спартанцы охотились за илотами, а илоты – за ними. Тем не менее Плистарх на целый день оставил поле битвы лишь для того, чтобы продемонстрировать афинянам силу.
– Они ушли, – наконец произнес Тисамен.
Из собравшихся здесь людей царю он был дороже всех и знал это. Боги обещали Тисамену пять побед, а он пока одержал только четыре. Голос прорицателя как будто испугал Плистарха, царь резко вышел из задумчивости и сказал:
– Тогда нам нужно снова в бой. – Усталость сказывалась на нем.
Плистарх закрыл глаза, потирая одной рукой грудь, а когда вновь заговорил, то глядел на своих людей мрачно.
– Спартиаты, пока нас нет, илоты укрепляются, опять захватывают район, который мы оставили без защиты. Придется нам еще раз отбивать его улица за улицей. Не может быть никаких договоренностей с ними, никаких соглашений о сдаче. Мы должны перебить их, или все, что мы любим, будет уничтожено. Я прошу все, что у вас есть, ваши оставшиеся силы и последнее дыхание, ради меня, ради моего отца… ради наших людей.
Ему ответил дружный рев хриплых голосов, хотя воины устали не меньше, чем их царь. Тисамен видел, что они едва держатся на ногах от утомления и недостатка еды, но стоят. Видел бы это Павсаний!
– Стоило ли приводить их сюда? – спросил Тисамен по дороге в город.
Плистарх повернулся к нему и уверенно произнес:
– Стоило. Если бы я позволил афинянам увидеть… Если бы они поняли, как мало нас осталось, мы потеряли бы больше, чем несколько районов! Гордость моих людей не так легко забыть. Кто знает, на что могли осмелиться афиняне? Царь Архидам позвал на помощь, когда город горел и наши илоты бегали, как безумцы, с окровавленными руками. Я не стану винить его, хотя кое-кто может сказать, что он обесчестил нас всех. Если бы ты родился спартанцем, то, наверное, понял бы. Сегодня я показал афинянам силу, потому что без силы мы ничто. – Плистарх пожал плечами. – Я знаю, кто наши союзники, а кто нет. – Он потер грудь большим пальцем, как будто там у него чесалось, и при этом дышал медленно и осторожно. – Этот год пройдет. Мы заново отстроим город. Вот что важнее всего.
