Коллектив авторов
V-Wars. Вампирские войны
– 20 –
В тот день она посетила еще троих из бывших воздыхателей. И каждый оказался жив-живехонек, хотя она помнила, как они выглядели, когда она уходила от них. Эти закатившиеся глаза, высунутые языки. Никто из них ей не обрадовался. Ничего, это она переживет.
Разгадка была такова… Даника превращала людей в вампиров. Несмотря на то, что сказала Мэгги. Наука наукой, а в ее превращении в вурдалака была своя особенность, она могла передавать трансформирующий ген своим жертвам… то есть обедам!
Даника размышляла о последствиях. Не каждый был счастлив превратиться в вампира, никто из ее друзей, конечно. И хотя держать в тайне свое состояние было в их собственных интересах, но рано или поздно кто-нибудь проболтается. Их надо организовать в единое сообщество, чтобы просветить и направить в нужное русло.
Даника задумалась.
Потом достала мобильник и позвонила Маку. Он был ее третьей жертвой, и даже хотя она с ним не встречалась где-то год до того, как высосать у него кровь, он был ее любимчиком.
Она совсем не удивилась, когда он ответил. Злой, как собака, так же, как и Крейг.
– Короче, Мак, такое дело, – она рассказала ему свой план.
Схема пирамиды была не нова. Только обычно на пирамидах зарабатывали капиталы, а не пропитание.
Мысль Даники… состояла в том, чтобы выжить. Тайно. И в том, чтобы совместить несовместимое. Ток-шоу было прекрасной возможностью завести новых друзей. А чего как не друзей Данике не хватало больше всего?
– Нам всем надо как-то ладить, – объяснила она Маку. – Даже более того… они должны нам нравиться. Сначала нужно наладить связь, а уж потом зубы в ход пускать.
– Может, как-нибудь проведешь передачу о прекрасных спасателях? – спросил он. – Как-никак лето. А я бы не прочь привязаться к ним… если это девушки. И загорелые.
– А мне от этого какой прок? – спросила Даника.
У Мака на все был готов ответ.
– У них же парни есть. Спасательницы ведь не с троллями встречаются, верно?
– 21 –
Чтобы дом ломился от пищи, надо ее кормить. А в случае с вурдалаком – не убивать, пока кормишься.
Эту истину Даника, Крейг, Мак, Ханна и Сара уяснили довольно быстро. Первым провалился Крейг: он подружился с девушкой по имени Джулия и пил кровь слишком долго. Он оставил ее в коматозном состоянии в комнате, где они запирали свое человеческое стадо. Но в ту ночь, вместо того, чтобы очнуться слабой, но нормальной, она превратилась в вурдалака. Когда Даника, Крейг и остальные утром проснулись, вся их «пища» лежала на полу мертвой. Ну ясное дело, ведь у «человеческого скота», сидящего взаперти, возникла взаимная симпатия на почве общих невзгод.
После этого Даника установила принцип питания по часам. Никто не мог питаться, пока не установит таймер. Они оборудовали отдельные боксы для ночевки в доме Ханны, где был огромный подвал, который превратили в блок отдельных комнат. Никто не мог спуститься в подвал, не установив таймер. Через пять минут после запуска таймера срабатывал общий сигнал тревоги. Выключить его можно было нажатием кнопки, только поднявшись наверх. То есть кормежка успешно прерывалась, не давая вампирам окончательно озвереть и пойти вразнос.
«Семья» Даники мало-помалу росла. Каждый день после шоу она обедала с гостями и приглашала на свидание тех, кто ей приглянулся, потом еще и еще… пока в горле не возникало то самое знакомое жжение. В ее личном «садке» чуть ли не каждую неделю случалось прибавление. Но ей было необязательно всегда кормиться в боксе.
– 22 –
Пятница подходила к концу, а значит, на пару дней можно расслабиться и забыть о работе… вот только в животе опять заурчало. Она знала, что скоро придется кормиться. Из-за этого нового голода пришлось серьезно перекроить привычный уклад жизни. На этот раз она пошла к Ханне после работы просто посмотреть, как идут дела, и Мак встретил ее у порога. Его темные волосы казались темнее, обычно бледная кожа – бледнее. При взгляде на него у Даники возникло какое-то странное чувство, и вдруг вырвалось:
– Хочу тебя убить.
– Давай, – ответил он.
Она все еще могла кормиться за счет тех, с кем была близка, даже если они были вампирами. Они поцеловались, потом почти одновременно у них вытянулись челюсти. Через мгновение, разинув пасти, они впились друг другу в шею. Они пили кровь друг друга. Вкус был роскошный, упоительный. Через несколько секунд их захлестнуло желание, они тесно прижались бедрами к друг другу, продолжая пить.
– Я тоже хочу тебя убить, – прошептал он между глотками.
– Давай, – выдохнула Даника, впиваясь с удвоенной силой.
Мусор. Часть 3
Джонатан Мэйберри
– 10 –
Кафедра антропологии, Нью-Йоркский университет, 9 октября, 11:03.
За четыре дня до события В.
– Это вы спец по вампирам?
Лютер Суонн с улыбкой оторвался от ноутбука. Ему часто задавали подобный вопрос, но в этот раз он прозвучал не так уж оскорбительно.
На пороге кабинета стояли двое, не студенты и не сотрудники факультета, оба высокие, в стандартных неприметных костюмах фасона «на все случаи жизни», с одинаковыми усами и стрижками со скидкой под одну гребенку в «Суперкатс».
Они были типичными копами.
Тот, что повыше, унылый, темноволосый с проседью, выудил из внутреннего кармана пиджака кожаную «корочку» и, раскрыв ловким движением, предъявил ее Суонну. Профессор взглянул поверх очков на золотой жетон и удостоверение с фамилией.
– Детектив Шмидт, – представился мужчина и захлопнул корочку. – Это детектив Янофф.
– Ясно, – сказал Суонн. – Ну а я тогда, стало быть, спец по вампирам. Чем могу быть полезен?
– Давайте прикроем дверь, – попросил Шмидт.
– Ради бога.
Они прикрыли дверь и уселись в потрепанные кресла напротив стола. Суонн ободряюще улыбнулся, но оба детектива сидели мрачнее тучи.
– Доктор Суонн, – начал Шмидт, – вам приходилось работать консультантом полицейского управления или ведомства окружного прокурора?
– Выступать свидетелем-экспертом? Нет, не было спроса по моей специфике, – заметил Суонн. – Участвовал в нескольких телепередачах. Каналы «Дискавери», «История». Шоу про вампиров и сверхъестественное. Их каждый Хэллоуин повторяют.
– Да, – сказал Шмидт, – именно так мы и вышли на вас. У детектива Яноффа оказалась парочка видеозаписей. Очень интересно.
Сказано это было таким тоном, словно он имел в виду прямо противоположное.
– Вы и книги пишете?
Суонн кивнул на шкаф слева от него. Три верхние полки были набиты многочисленными копиями одних и тех же одиннадцати названий. В каждом названии появлялось слово «вампир».
Шмидт кивнул.
– Да, эти у нас есть.
Суонн откинулся в кресле.
– Правда? – сказал он. – Это комплимент?
Вместо ответа Шмидт спросил:
– Есть ли у вас время и желание поработать консультантом?
– Конечно, если это не помешает учебной нагрузке. Я могу дать вам копию расписания и…
– У нас есть, – впервые подал голос Янофф.
– Тогда конечно, – улыбнулся Суонн. – А эта халтурка оплачивается?
– Да.
От озвученной Шмидтом суммы Суонн чуть не подскочил, но постарался не подать виду. Книги давали неплохую прибавку к зарплате, чтобы не оказаться за чертой бедности, но это были всего лишь монографии по фольклору. С бестселлерами они и рядом не лежали.
– Прекрасно, – сказал он, стараясь сохранить невозмутимый тон. – По каким вопросам нужны консультации?
Шмидт и Янофф сидели молча.
– Давайте-ка отмотаем назад и начнем с другого вопроса. На каких делах вы специализируетесь? – спросил Суонн. – Что это, кража? Священные реликвии, старинные книги? Что-то в этом роде?
Снова гробовое молчание.
– Какой-нибудь ритуал? У меня была книга о современных почитателях вампиров.
Тишина.
– Ну хоть намекните. Что это за дело?
Янофф оглянулся, проверяя, не открылась ли дверь. За дверью никого не было видно сквозь матовое стекло, в коридоре тоже стояла тишина.
Шмидт сказал:
– Доктор Суонн, мы расследуем убийство.
Суонн не смог удержаться от улыбки.
– Убийство? И вам нужна помощь эксперта по вампирам? Серьезно?
Оба детектива молча сверлили его взглядами без малейшей тени усмешки.
– 11 –
Бедфорд-стрит, 75, Нью-Йорк, 8 октября, 9:46.
За пять дней до события В.
Майкл Фэйн сидел на полу своей квартиры, забившись в угол за комодом. Это было самое укромное место, где он мог спрятаться.
Висящий на стене спальни плазменный телевизор вещал ужасные новости. Репортерша, та узкоглазая телка, все никак не унималась, слушать такое было просто невыносимо. Но пульт лежал на кровати, а он не отваживался шевельнуться. Просто не мог.
«…источники в управлении сообщают, что до сих пор практически не сталкивались с настолько жестокими убийствами, – сказала Юки Нитобе. – Власти закрыли прессе доступ к месту преступления, но “Региональные спутниковые новости” располагают эксклюзивным видеоматериалом с места событий. Вниманию зрителей: сейчас мы покажем шокирующие кадры, которые не рекомендуются к просмотру несовершеннолетним и лицам с неустойчивой психикой».
«Боже, – подумал Фэйн. – Она раздувает шумиху только ради рейтингов».
Понятное дело, после такого заявления никто не оторвется от ящика.
На экране появились кадры, снятые явно скрытой камерой на лацкане пиджака или камерой в тюбике от губной помады. Изображение было смазанным, дрожало, расплывалось, но это лишь подчеркивало особую реалистичность жутких подробностей. В кадре виднелось что-то неясное, скорее намек, чем откровенный кошмар. Но Фэйн знал, что так даже хуже. Кровь на стенах, бесформенная масса на полу, вытянутая рука в кровавых разводах. Остальное додумают сами зрители, представляя самое ужасное и упиваясь этим, как та дьяволица под личиной репортерши.
Фэйн сжал кулаками виски, крепко зажмурился и стиснул зубы, сдерживая рвущийся из груди вопль. Он пытался.
Кроме него во всем здании, в остальных четырех квартирах, никого не было дома.
Никто не услышал его нескончаемых диких воплей.
– 12 –
Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок, 12 октября, 18:07.
За один день до события В.
Узнав, кем работает Суонн, заключенный надолго застыл с отвисшей челюстью, уставясь в зеркало, не в состоянии выдавить ни звука.
Обычно, когда Суонн представлялся антропологом, к нему сразу теряли всякий интерес. Когда сообщал, что он эксперт по вампирам, людям это казалось забавным, словно они встретили взрослого человека, который занимается какими-то глупостями. Так обычно смотрит персонал отеля на сборище фанатов «Звездного пути».
Наконец арестант закрыл рот, но на его глаза навернулись жгучие слезы. Он на мгновение отвел взгляд, уставясь в пустой дальний угол, потом спрятал лицо в ладонях и согнулся словно от удара под дых.
У Суонна промелькнула мысль, что такое описание недалеко от истины.
Суонн откашлялся.
– Извините, – сказал он.
Заключенный только помотал головой.
– Правда, – сказал Суонн. – Извините.
– За что? – спросил арестант, не поднимая головы.
– За то, что так бестактно и грубо вывалил это все на вас.
Мужчина медленно выпрямился, будто превозмогая боль. Все лицо в слезах и соплях, перекошено страданием. Он шмыгнул носом, но вытирать его не стал.
– Ну, наверное, пора назвать вещи своими именами?
– Мы пока не торопимся вешать ярлыки.
– Ага, конечно. Копы не притащили бы тебя сюда, если бы не знали, что происходит.
– Нет, – сказал Суонн. – Вы не совсем верно представляете. Полиция не знает, что творится. Никто не знает. Они пытаются понять.
Арестант фыркнул.
– Да ладно, – сказал Суонн, – вы же не станете спорить, что ситуация сложилась необычная и для вас, и для полиции.
– Может и так, но больно шустро они сгоняли за сраным Ван Хельсингом. Значит, у них есть какие-то соображения.
Суонн наклонился ближе к стеклу.
– Ладно, допустим. Но скажите, Майкл… Простите, как вас лучше называть, Майклом или мистером Фэйном?
– Как хочешь. Лучше «Майкл».
– Майкл, не Майк?
– Майкл.
– Ну тогда Майкл. Скажите, Майкл, как бы вы поступили на их месте, если бы расследовали подобное дело?
– Пожалуй, на такие вопросы мне лучше не отвечать.
– Почему?
– Это же подстава, да?
– Вовсе нет. По крайней мере, я не собирался вас подставлять, и не забывайте, что я не коп, я здесь, чтобы помочь, посоветовать что-то. Хочу понять, что происходит.
– Зачем?
– Потому что это необходимо понять. Полиции, да и вам, думаю, тоже.
Если случаются провалы в памяти, вас это наверняка сильно пугает. Я бы боялся.
Фэйн пожевал губу, потом кивнул.
– Майкл, – сказал Суонн, – расскажите мне о последнем. Последнем провале в памяти. Когда вас арестовали.
– 13 –
Трайбека, Нью-Йорк, 8 октября, 7:16.
За пять дней до события В.
В следующий раз все было хуже.
Гораздо хуже.
Он проснулся в переулке.
Голый, грязный.
Весь в крови.
Майкл Фэйн лежал на земле, переполненный странными ощущениями во всем теле. Он ожидал боли, каких-то травм. Но ощущения были просто… удивительные.
Поначалу.
Даже не открывая глаз, он понял, что не в постели. Не в своей, и… не в чужой. Он попытался собраться с мыслями. Он вспомнил несколько последних дней, вспомнил стыд и ужас. Сокрушительное чувство вины и лютую ненависть к самому себе. Вспомнил, что заходил в церкви. Четыре или пять. Он даже не обратил внимания, к какой конфессии они принадлежали, какие были открыты – лишь бы можно было поставить свечи. Вспомнил, как сидел на церковных скамьях, самых дальних от статуй Христа и святых, склонив голову, сцепив руки до хруста костей. Молился.
Молился.
Умолял.
В тишине этих безлюдных святилищ.
Вспомнил, как вчера вечером выходил из одной церкви. Кажется, католической. Величественное, просторное, гулкое сооружение, из тех, где за спиной мерещится шепот духов. Он положил деньги в коробку пожертвований для бедных и зажег дюжину свечек. Молился несколько часов, хотя не мог припомнить ни одной молитвы, которые учил в детстве. Тогда он не придавал им такого значения, чтобы зубрить наизусть. За спинками скамей нашлось несколько книг, и он перелистывал их все подряд в поисках ключевых слов.
Милосердие. Прощение. Отпущение грехов. Искупление.
Фэйн вспомнил, как оставил одну из этих книг открытой на холодной деревянной скамье. Или… может, уронил ее на пол?
Он не мог точно припомнить, потому что потом начало твориться что-то странное.
Словно стало темнее.
Не вокруг. Наоборот, зрение у Фэйна даже обострилось. Он мог разглядеть любую мелочь, услышать любой шорох, учуять любой запах.
Даже воздух приобрел какой-то вкус, а прикосновение к полированной скамье вызвало целую гамму новых ощущений.
Нет, зрение его не покидало.
Это был свет его разума.
Он изменялся, то слабел, то затухал.
Его место заполняла бесформенная, беспросветная тьма, непроницаемая для любого звука, запаха, вкуса или прикосновения.
На какое-то мгновения он даже запаниковал, решив, что умирает. «Не дай бог умереть с таким грузом на сердце», – подумал он. Или взмолился вслух?
Потом он почувствовал, будто покидает свое тело. Такое бывало, когда он проваливался в сон сидя в кресле. Ощущение падения, словно душа выскальзывает из привычной оболочки. При этом он обычно вздрагивал, просыпаясь, и душа бросалась обратно, становясь единым целым с очнувшимся телом.
Но не в этот раз.
Поскольку тьма все активнее захватывала разум, он понимал, что сам ускользает. Теперь он сам исчезал во мраке, заволакивающем разум.
В какой-то переходный момент возникло странное ощущение, будто его тело встает на ноги. Но в то же время это было не его тело. Оно двигалось само по себе, без его ведома.
Он пытался крикнуть: «Нет!»
Но его поглотила тьма.
Теперь он оказался непонятно где спустя неизвестно сколько времени. Тьма уходила, спадая с него, словно брезентовый чехол со старой машины, оставленной на хранение. Разум пробудился, пыльный и заброшенный.
Он проснулся в переулке.
Открыв глаза, он увидел над собой высокую серо-зеленую стену мусорного контейнера. За ним возвышалось грязное кирпичное здание с десяток этажей. На черных зигзагах пожарной лестницы мерцали капли утренней росы. Кругом стояла жуткая вонь. Воняло гниющим мусором, испражнениями людей и животных, потом, мочой и…
В голове что-то щелкнуло, и разум Фэйна со всеми чувствами вернулся на место.
Он вытаращил глаза.
Стенка контейнера была не просто серо-зеленой, кирпичи были не просто грязно-красными. Все было заляпано кровью.
Чужой, это Фэйн понял сразу же.
Он с трудом поднялся на ноги. Он был голым.
Длинный переулок выходил на оживленную улицу, где виднелись машины, даже в такую рань здесь были люди.
От одного их вида его захлестнула паника.
Как ему теперь попасть домой? Голому, в крови…
И тут он что-то заметил. Торчащее из-под крышки контейнера, словно какой-то мусор. Согнутое, перекошенное, изломанное под неестественным углом.
Едва похожее на женскую руку.
Она явно была оторвана, просто прижата металлической крышкой контейнера.
Фэйн не хотел к ней прикасаться. Ему хотелось завопить и убежать оттуда подальше. Он ощущал, как из горла рвется дикий вопль.
Но дотронуться все же придется. Не до руки, до крышки. Фэйн дрожащей рукой поднял крышку контейнера, огромную, тяжелую, но она сдвинулась под его рукой, словно пушинка.
Как только он поднял крышку, рука с глухим стуком скатилась ему под ноги. Фэйн взвизгнул и чуть не уронил крышку. Он долго не мог оторвать от нее глаз, но все-таки потянулся к мусорному баку и заглянул внутрь. Там, среди разорванных мусорных мешков, грязных подгузников и пустых коробок от пиццы лежали останки женщины.
Она была не…
Не целая. И не одна.
Из контейнера на него смотрели три бледных лица. Все незнакомые, и вдруг его пронзила безумная мысль, что это самое страшное. Что они мертвы, разорваны на куски, лишены жизни и крови… но он не знал, кто это.
Он почему-то был уверен, что даже не спросил, как их звали, потому и не знал имен сейчас.
Просто мясо. Кровь.
Пустое место. Отбросы.
Фэйн вдруг понял, что действительно допускал такую мысль. Точнее, верил где-то в глубине души, а это еще хуже.
Он совершил грех. Чудовищный грех.
Последняя капля, переполнившая чашу.
Его наконец прорвало. Фэйн развернулся, изрыгая дикий вопль в смрадный воздух переулка.
От того, что случилось дальше, в памяти остались какие-то обрывки.
Он помнил, как мчался нагишом, не разбирая дороги.
Помнил, как орали люди, шарахаясь от него в разные стороны.
Сигналы машин, визг тормозов.
Удары и скрежет сталкивающихся автомобилей, резко тормозящих, чтобы его не сбить.
Чьи-то вопли. Окрики полицейских.
Он бежал от них. Бежал к ним.
Одно время он просто стоял посреди улицы и выкрикивал имя Господа, проклинал его, умолял поведать, как же так, и почему это случилось.
Потом его схватили.
Вспомнил, как размахивал руками, отбивался, толкался.
Крики становились все громче, по-прежнему чужие, крики ярости и боли.
И боль, когда полицейские окружили его со всех сторон с дубинками, перцовыми баллончиками и шокерами.
Падая на землю, Майкл Фэйн понимал, что его скрутили не силой. Он просто поддался.
Он этого хотел и надеялся, что его забьют до смерти.
Явление. Часть 1
Ивонн Наварро
– 1 –
Пустыня – место красивое и опасное.
Говоря это, люди имеют в виду жару, а также гремучих змей, скорпионов, коварные кактусы с жуткими шипами, заполонивших все вокруг. В конце концов, откуда им знать, что может на самом деле случиться в бескрайней пустоши, пока утренний воздух еще хранит холод ушедшей ночи, где встречаются твари, что так и норовят урвать толику тепла и другие блага у любого живого существа, что им придется по вкусу.
Муни Лопес известно, что самый страшный хищник пустыни ходит на двух ногах и охотится не ради пропитания, а получает удовольствие, причиняя боль и страдания другим.
– 2 –
– Я согласилась дать тебе денег на поездку в большой город. Это из тех, что отложены на учебу в колледже, потому что я надеялась поднять твой дух и помочь развеяться, – говорит Мама Гасо.
Муни сидит на обшарпанном диване в темной комнате трейлера и молчит. В Селсе, Аризона, сейчас июль, и грузная пожилая женщина включила кондиционер на полную мощность и задернула шторки на окнах. Муни знобит, ей хочется выйти наружу и погреться на солнце. Вот уже неделя, как она вернулась из Нью-Йорка, и чувствует себя отвратно. Она повторяет:
– Развеяться?
Круглолицая, с морщинистым лицом, обрамленным длинными седыми волосами Мама Гасо невозмутимо кивает:
– Забудь. Что было, то прошло. Тебе надо жить дальше.
Муни не повышает голоса, но руки на коленях сжимаются в кулаки. Ничего не изменилось, ни у нее, ни в резервации. Ее народ – тохоно-оодхам – все такой же нищий, она несчастная сирота, которой ничего не светит, за которую никто из многочисленной родни не хочет отвечать, а ее опекунша до сих пор надеется, что она по какому-то волшебству вдруг заживет по обычаям своих так называемых соплеменников…
За полтора месяца до поездки в Нью-Йорк Муни изнасиловали в пустыне нелегалы из Мексики.
– Прийти в себя, – повторяет Муни. Она расслабляет пальцы, потом ловит себя на том, что скрежещет зубами. – Зачем это? Значит, я ничего не добилась, ни к чему не пришла.
Глаза щиплет, но она сдерживает слезы. Может, потом заплачет, но не сейчас, не здесь.
– Мне хотелось отвлечься, хоть какое-то время не вспоминать. – Она набирает воздуха. – Ничего не помогло.
– Вспомни, как жила до того, как на тебя напали, – стоит на своем Мама Гасо. – И продолжай в том же духе.
Муни встает.
– Серьезно, бабуля? Вот так просто взять и забыть… – Она щелкает пальцами в воздухе. – Вот так. – Ее губы кривятся. – Притвориться, что ничего не было, будто все про это забыли и не считают меня какой-то прокаженной.
Через три шага крохотное пространство комнаты заканчивается, и она рывком открывает дверь, наслаждаясь благословенным потоком горячего воздуха, ворвавшегося внутрь.
– Я выйду. Тут ледник, как в проклятом холодильнике.
Не слушая возражений Мамы Гасо, Муни выходит на улицу и захлопывает за собой дверь.
Сейчас температура воздуха сорок три градуса в тени, и солнце палит выжженную землю. Вокруг ничего, кроме пыли и пожухлых остатков желто-коричневой травы. Несмотря на суровый вид, пустыня согревает суховеем ее кожу, и закоченевшие в холодном трейлере суставы понемногу отходят. Муни потягивается, потом берет в руки подходящий плоский камень, чтобы отогреть пальцы. Он такой горячий, что на нем можно что-нибудь испечь, но приятный на ощупь, и она с удовольствием растирает им колени и локти. Хочется закрыть глаза, но она не решается, потому что знает, что увидит.
Их трое. Они потные и грязные от ходьбы по жаре и ночевок на холодной земле. Опекунша послала ее собирать стручки мескитового дерева для муки, поэтому Муни взяла полотняный мешок и ушла в пустыню еще до того, как солнце показалось из-за гор, надеясь закончить работу до дневной жары. Муни слушает плеер и ни на что не обращает внимания, глядя только себе под ноги, и вдруг поднимает голову и видит, что ее окружили. И некому услышать крик о помощи, кроме насильников, а остальное Мама Гасо требует выбросить из головы.
Через несколько часов ее находит пограничный патруль и сажает в машину. Муни очень хочет забыть, перешагнуть через это и «жить дальше», но городские сплетники, видевшие, как ее провожали к врачу, этого не допустят.