Многогранную картину социальных процессов в странах, которые вошли в этап глобализации, рисует М.Г. Делягин в книге «Мировой кризис: Общая теория глобализации» [Делягин, 2003]. По мнению М.Г. Делягина, в России проявилась «атомизация общества, брошенного государством, до уровня отдельной семьи, а то и отдельной личности». В таком обществе, в котором расширяется социальный и нравственный вакуум, «распадаются межчеловеческие связи, которые, собственно, и образовывали это общество», «человек начинает жить в одиночку, в социальной системе, где, кроме него, устойчивы только властные структуры» [там же, гл. 15.1]. В результате этих процессов, пишет М.Г. Делягин, возникает эффект потери социальной и культурной идентичности, эффект кризиса самоидентификации, при которой человек перестает ощущать свою идентичность с обществом [там же]. Общество в таких условиях скатывается к архаике, локализации, фрагментации, «феодализации» [Шляпентох, 2008].
Ко второму десятилетию XXI в. глобализация вышла на новый уровень. Линейные схемы поступательного развития, «смерти истории», прежде доминировавшие в социальной теории, высветились внутренней парадоксальностью, сочетанием, казалось бы, несочетаемого, реанимацией феноменов давно ушедшего прошлого. Во весь голос заявила о себе девиантная гибридизированная культура, претендующая на роль базовой.
В этих условиях прежние ценности культуры российского общества (в мегаполисах и больших городах это особо заметно) явно оттесняются на обочину и превращаются в субкультурные анклавы, не связанные друг с другом. Там они, возможно, не исчезнут окончательно, а станут основой различных субкультур, своего рода постмодернистской экзотикой, зоопарком доглобализационного периода. Соответственно, будут существовать и замкнутые сообщества (группы), их поддерживающие (по аналогии с «монастырской парадигмой» Т. Роззака). Экономические процессы глобализации будут своеобразно преломляться в культурных и повседневных практиках.
Теснейшая взаимосвязь и даже взаимопроникновение новейших капиталистических и докапиталистических экономических отношений в развивающихся и трансформирующихся обществах – важнейший признак периферийного капитализма, проявляющего свои черты в эпоху глобализации по-новому. Распространенный в свое время в экономической и социологической науке тезис, согласно которому глобализация, распространяясь вширь, «расчищает» от прежних напластований экономическое и социальное пространство, на котором автоматически бурно будут произрастать современные капиталистические отношения, не подтвердился. Как показывают исследования, в периферийных странах капиталистический способ производства и докапиталистические способы производства оказываются не в антагонистических, а в симбиотических отношениях: капиталистические отношения, проникая в эти страны, не вытесняют, а втягивают, вбирают в себя докапиталистические отношения, а докапиталистические отношения в этих странах трансформируются и интегрируются в капитализм. Поэтому совмещение, сочленение (articulation) капиталистических и докапиталистических отношений принадлежит к числу тех особенностей периферийного капитализма, которые отличают его от капитализма метрополии, от капитализма Центра (от ортокапитализма, в терминах Ю.И. Семенова). Все это делает особенно ценным знание о механизмах и закономерностях функционирования докапиталистических экономических систем, элементы которых продолжают воспроизводиться в современных экономических системах, существующих уже в условиях единого мирового экономического пространства, в условиях глобализации. Таким образом, выясняется, что современная экономика включает в качестве своих составных частей чуть ли не все исторически существовавшие экономические структуры прошлого, которые современные теоретики чаще всего не воспринимают как экономические.
Возникает необходимость консервации традиционных культурных ценностей и архивирования культурного наследия, но не только в виде создания разного рода депозитариев памятников и документов культуры (хотя и их тоже), а прежде всего в качестве «хранилищ» живых ценностей, в том числе и в их деятельностных вариантах. Этому могут служить различные микрообщественные организации, группы, движения и т.д., которые создают свои сети взаимного общения, хотя и не находящиеся на авансцене трансформирующегося социума.
В отечественной литературе не обсуждалась идея особого «испытательного» и экспериментального характера современной российской культуры под углом зрения глобалистских подходов. Мы же считаем правомерным такой подход (хотя бы как гипотезы), позволяющий по-иному оценить происходящее в России в области культуры, в частности в контексте общемировых трендов. Под таким углом зрения Россия предстает не как отсталая и почти «варварская» периферия высококультурного Запада, но как социум, в котором имеет место предвосхищающее развитие глобальных тенденций, сколь бы настораживающими они ни были.
1. Арин О.А. (Алиев Р.Ш.) Мир без России. – М.: Эксмо, 2002. – 480 с.
2. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. – М.: Текст, 1993 a. – 303 с.
3. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. – М.: Прогресс-Универс, 1993 b. – 608 с.
4. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / Под общей ред. Б.Ю. Кагарлицкого. – СПб.: Университетская книга, 2001. – 416 с.
5. Валлерстайн И. Глобализация или переходная эпоха: Глобальный взгляд на долгосрочное развитие мировой системы. – М.: Красные холмы, 1999. – 127 с.
6. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века / Под ред. В.Л. Иноземцева. – М.: Логос, 2003 a. – 368 с.
7. Валлерстайн И. После либерализма / Под ред. Б.Ю. Кагарлицкого. – М.: Эдиториал УРСС, 2003 b. – 256 с.
8. Валлерстайн И. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не изменяется? // СоцИс. – М., 1997. – № 1. – C. 8–21.
9. Виртуализация межуниверситетских и научных коммуникаций: Методы, структура, сообщества / Под общ. ред. Н.Е. Покровского. – М.: СоПСо, 2010. – 156 с.
10. Волков В.В. Силовое предпринимательство. – СПб.; М.: ЕУСПб: Летний сад, 2002. – 282 с.
11. Гидденс Э. Ускользающий мир: Как глобализация меняет нашу жизнь. – М.: Весь мир, 2004. – 120 с.
12. Гуров А.И. Красная мафия. – М.: Самоцвет: МИКО «Коммерческий вестник», 1995. – 352 с.
13. Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации: Курс лекций. – 3-е изд., перераб. и доп. – М.: ИНФРА-М, 2003. – С. 47–49.
14. Делягин М.Г., Шеянов В.В. Мир наизнанку: Чем закончится экономический кризис для России? – М.: ИД «Коммерсантъ»: Эксмо, 2009. – 352 с.
15. Завалько Г.А. Понятие «революция» в философии и общественных науках: Проблемы, идеи, концепции. – М.: КомКнига, 2005. – 320 с. – (Размышляя о марксизме).
16. Кагарлицкий Б.Ю. От империй – к империализму. – М.: ГУ-ВШЭ, 2010. – 680 с.
17. Кагарлицкий Б.Ю. Политология революции. – М.: Алгоритм, 2007. – 576 с. – (Левый марш).
18. Кастельс М. Глобальный капитализм и новая экономика: Значение для России // Постиндустриальный мир и Россия: Сб. ст. / Отв. ред.: В.Г. Хорос, В.А. Красильщиков. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – С. 64–83.
19. Клямкин И.М., Тимофеев Л.М. Теневая Россия: Экономико-социологическое исследование. – М.: РГГУ, 2000 a. – 595 с.
20. Клямкин И.М., Тимофеев Л.М. Теневой образ жизни: Социологический автопортрет постсоветсткого общества. – М.: РГГУ, Центр по изучению нелегальной экономической деятельности, 2000 b. – 67 с.
21. Косалс Л. Клановый капитализм в России // Неприкосновенный запас. – М., 2006. – № 6. – С. 179–199.
22. Кошелев М.И. Беспредел: Философско-трансдисциплинарный очерк. – М.: Горизонт, 1999. – 111 с.
23. Леденева А.В. Блат и рынок: Трансформация блата в постсоветском обществе // Неформальная экономика: Россия и мир / Под ред. Т. Шанина. – М.: Логос, 1999. – C. 111–124.
24. Леденева А.В. Неформальная сфера и блат: Гражданское общество или (пост) советская корпоративность // Pro et Contra. – М., 1997. – Т. 2, № 4. – С. 113–124.
25. Малахов В.С. Еще раз о конце истории // Вопросы философии. – М., 1994. – № 7–8. – С. 48–50.
26. Медведев В.А. Перед вызовами постиндустриализма: Взгляд на прошлое, настоящее и будущее России. – М.: Альпина Паблишер, 2003. – 440 c.
27. Николаева У.Г. За кулисами: Современная неформальная экономика и архаические экономические отношения: Вопросы теории // Российское предпринимательство. – М., 2005 a. – № 9. – C. 49–54.
28. Николаева У.Г. Неформальная экономика и актуализация архаических отношений: Теоретико-методологический анализ // Предпринимательство. – М., 2005 b. – № 4. – С. 88–188.
29. Николаева У.Г. Экономическая архаика и современность. – М.: Дашков и К, 2005 c. – 224 с.
30. Николаева У.Г. Vita nuova архаических экономических отношений: Загадки современной российской неформальной экономики. – М.: Дашков и К, 2005 d. – 175 с.
31. Организованная преступность в России: Теория и реальность // Труды Санкт-Петербургского филиала Института социологии Российской академии наук: Материалы текущих исследований / Под ред. Я.И. Гилинского. – СПб.: СПб ФИС РАН, 1996. – Вып. 4. – 96 с.
32. Покровский Н.Е. В зеркале глобализации // Отечественные записки. – М., 2003. – № 1. – С. 51–65.
33. Покровский Н.Е. Глобализационные процессы и возможный сценарий их воздействия на российское общество // Социальные трансформации в России: Теории, практики, сравнительный анализ. – М.: Флинта: МПСИ, 2005 a. – С. 504–527.
34. Покровский Н.Е. Неизбежность странного мира: Включение России в глобальное сообщество // Журнал социологии и социальной антропологии. – СПб., 2000. – Т. 3, № 3. – С. 21–31.
35. Покровский Н.Е. Тенденции клеточной глобализации в сельских сообществах современной России: Теоретические и прикладные аспекты // Современный российский Север: От клеточной глобализации к очаговой социальной структуре. – М.: СоПСо, 2005 b. – С. 19–25.
36. Поланьи К. Великая трансформация: Политические и экономические истоки нашего времени / Под общей ред. С.Е. Федорова. – СПб.: Алетейя, 2002. – 320 с. – (Pax Britannica).
37. Потемкин А.П. Виртуальная экономика и сюрреалистическое бытие: Россия. Порог XXI века. Экономика. – М.: Инфра-М, 2000. – 592 с.
38. Практика глобализации: Игры и правила новой эпохи / Братимов О.В., Горский Ю.М., Делягин М.Г., Коваленко А.А. – М.: ИНФРА-М, 2000. – 342 с.
39. Радыгин А.Д. Россия в 2000–2004 годах: На пути к государственному капитализму? // Вопросы экономики. – М., 2004. – № 4. – C. 42–65.
40. Ритцер Дж. Макдоналдизация общества 5. – М.: Праксис, 2011. – 592 с.
41. Саттер Д. Тьма на рассвете: Возникновение криминального государства в России. – М.: ОГИ, 2004. – 336 с.
42. Семенов Ю.И. Политарный («азиатский») способ производства: Сущность и место в истории человечества и России: Философско-исторические очерки. – М.: Либроком, 2011. – 376 с.
43. Семенов Ю.И. Происхождение и развитие экономики: От первобытного коммунизма к обществам с частной собственностью, классами и государством (древневосточному, античному и феодальному). – М.: КРАСАНД, 2014. – 717 с.
44. Семенов Ю.И. Философия истории: Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней. – М.: Современные тетради, 2003. – 776 с.
45. Семенов Ю.И. Экономическая этнология: Первобытное и раннее предклассовое общество. – М.: ИЭА РАН, 1993. – Кн. 1, ч. 1–3. – XXV, 710 c. – (Материалы к серии «Народы и культуры»; вып. 20: Экономическая этнология).
46. Симония Н.А. Глобализация и неравномерность мирового развития // Постиндустриальный мир и Россия / Отв. ред. В.Г. Хорос, В.А. Красильщиков. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – С. 25–36.
47. Сото Э. де. Загадка капитала: Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. – М.: ЗАО «Олимп-Бизнес», 2001. – 272 с.
48. Справедливая глобализация: Создание возможностей для всех: Доклад Всемирной комиссии по социальным аспектам глобализации. – Женева: Международное бюро труда, 2004. – 171 с.
49. Тимофеев Л.М. Институциональная коррупция: Очерки теории. – М.: РГГУ, 2000. – 364 с.
50. Тимофеев Л.М. Наркобизнес: Начальная теория экономической отрасли. – М.: РГГУ, 1998. – 112 с.
51. Федотова В.Г. Модернизация «другой» Европы. – М.: ИФ РАН, 1997. – 255 с.
52. Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: Три великие трансформации: Социально-философский анализ взаимоотношений экономики и общества. – М.: Культурная революция, 2008. – 607 с.
53. Шляпентох В.Э. Современная Россия как феодальное общество: Новый ракурс постсоветской эры. – М.: Столица-Принт, 2008. – 368 с.
54. Albrow M. The global age: State and society beyond modernity. – Stanford (CA): Stanford univ. press, 1997. – IX, 246 p.
55. Aron R. La paix et la guerre entre les Nations. – P.: Calmann-Levy, 1984. – XXXVII, 794 p.
56. Entering the 21st century: World development report, 1999/2000 / Ed. by Y. Shanid. – N.Y.: Oxford univ. press, 2000. – IX, 300 p.
57. Frisby T. The rise of organized crime in Russia: Its roots and social signification // Europe–Asia studies. – Abingdon, 1998. – Vol. 50, N 1. – P. 27–49.
58. Fukuyama F. The end of history? – Wash.: National interest, 1989–1990. – 49 p.
59. Galeotti M. Mafiya: Organized crime in Russia. – Coulsdon: Jane’s information group, 1996. – 22 p. – (Jane’s intelligence rev.; spec. report N 10).
60. Giddens A. Runaway world: How globalization is reshaping our lives. – L.: Profile books, 1999. – XIII, 104 p.
61. Gissinger R., Gleditsch N.P. Globalization and conflict: Welfare, distribution, and political unrest // J. of world-systems research. – Santa Cruz (CA), 1999. – Vol. 5, N 2. – P. 327–365.
62. Global culture: Nationalism, globalization and modernity / Ed. by M. Featherstone. – L.: SAGE, 1992. – 411 p. – (Theory, culture a. society; spec. iss.).
63. Global modernities / Ed. by M. Featherstone, S. Lash, R. Robertson. – L.; Thousand Oaks (CA): SAGE, 1995. – IX, 292 p.
64. Grundmann R., Stehr N. The power of scientific knowledge: From research to public policy. – N.Y.: Cambridge univ. press, 2012. – 221 p.
65. Heider D. Living virtually: Researching new worlds. – N.Y.: Peter Lang, 2009. – XI, 296 p.
66. Hirst P., Thomson G. Globalization in question: The international economy and the possibilities of governance. – Cambridge; Malden (MA): Polity, 1996. – XVIII, 318 p.
67. Hirst P., Thomson G., Bromley S. Globalization in question. – 3rd ed. – Cambridge; Malden (MA): Polity, 2009. – XVII, 289 p.
68. Junne G. Global cooperation or rival trade blocs? // J. of world-systems research. – Santa Cruz (CA), 1995. – Vol. 1, N 9. – P. 1–21.
69. Kennedy P. The rise and fall of great powers. – N.Y.: Random house, 1987. – XXV, 677 p.
70. Ledeneva A.V. How Russia really works: The informal practices that shaped post-Soviet politics and business. – Ithaca (NY): Cornell univ. press, 2006. – XII, 270 p.
71. Ledeneva A.V. Russia’s economy of favours: Blat, networking and informal exchange. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1998. – XIII, 235 p.
72. Ledeneva A.V. Unwritten rules: How Russia really works. – L.: Centre for European reform, 2001. – 48 p.
73. Levitt T. The globalization of markets // Harvard business rev. – Boston (MA), 1983. – Vol. 92, N 3. – P. 92–102.
74. McLuhan M. The Gutenberg galaxy: The making of typographic man. – L.: Routledge & Kegan Paul, 1962. – II, 294 p.
75. McLuhan M., Fiore Q., Agel J. War and peace in the global village. – N.Y.: Bantam books, 1968. – 190 p.
76. Modernity and its futures: Understanding modern societies / Ed. by T. McGrew, S. Hall, D. Held. – Cambridge: Polity, 1992. – Bk. 4. – VIII, 391 p.
77. Pokrovsky N.E. Globalization and conflict: Pitirim Sorokin and post-modernity // Return of Pitirim Sorokin / Ed. by S. Kravchenko, N. Pokrovsky. – Moscow: International Kondratieff foundation, 2001. – P. 238–250.
78. Ritzer G. The globalization of nothing. – Thousand Oaks (CA): Pine Forge, 2004. – XVII, 258 p.
79. Ritzer G. The globalization of nothing 2. – Thousand Oaks (CA): Pine Forge, 2007. – XI, 249 p.
80. Ritzer G. The McDonaldization thesis: Explorations and extensions. – L.; Thousand Oaks (CA): SAGE, 1998. – VIII, 212 p.
81. Robertson R. Glocalization: Social theory and global culture. – L.: SAGE, 1992. – 224 p.
82. Sklair L. A sociology of the global system. – L.: Johns Hopkins univ. press, 1991. – XII, 269 p.
83. Sklair L. Competing conceptions of globalization // J. of world-system research. – Santa Cruz (CA), 1999. – Vol. 5, N 2. – P. 143–163.
84. Sklair L. The sociology of progress. – Abingdon: Routledge, 2007. – XVI, 271 p.
85. Smith D. Globalization: The hidden agenda. – Cambridge: Polity, 2006. – X, 271 p.
86. Stehr N. Knowledge societies. – L.; Thousand Oaks (CA): SAGE, 1994. – XII, 291 p.
87. Stehr N. Moral markets: How knowledge and affluence change consumers and producers. – Boulder (CO): Paradigm, 2008. – XVIII, 269 p.
88. The Wiley-Blackwell encyclopedia of globalization: Vol. 1–5 / Ed. by G. Ritzer. – Chichester; Malden (MA): Wiley Blackwell, 2012. – LVI, 2582 p.
89. Tiryakian E. The wild cards of modernity // Daedalus. – Cambridge (MA), 1997. – Vol. 126, N 2. – P. 147–182.
90. Wallerstein I. Unthinking social sciences: The limits of nineteenth-century paradigms. – Cambridge: Polity, 1995. – VIII, 286 p.
91. Waters M. Globalization. – L.: Routledge, 2002. – XIX, 247 p.
О.Н. Яницкий
В 1920-х годах выдающийся русский ученый-геохимик, академик В.И. Вернадский разработал концепцию биосферы, а также утверждал, что человечество стало мощной геологической силой [Вернадский, 1980]. Концепция биосферы рассматривается мной как ключевая «парадигма» для изучения климатических изменений и их воздействия на все, что живет на нашей планете.
Сегодня мировая система в целом, включая Россию, представляет собой весьма неустойчивое и конфликтное образование в преддверии мирового экономического кризиса. Число и масштаб социальных конфликтов и малых войн возрастает. Мир снова входит в состояние «холодной войны», которая отличается от прошлой тем, что противостояние двух «великих держав» сменилось противостоянием множества могущественных «кластеров», состоящих из государств, многократно превосходящих Россию по численности населения. Большинством стейкхолдеров мир рассматривается, прежде всего, как источник дефицитных ресурсов, а не как пространство, пригодное для жизни человека и других живых существ. В моем понимании современный мир представляет собой «общество всеобщего риска» [Яницкий, 1996; Yanitsky 2000], на пространстве которого, включая землю и космос, больше не осталось абсолютно безопасных мест, – есть только места более или менее безопасные, число и конфигурация которых постоянно изменяются.
Надежда на «мир во всем мире» испарилась практически сразу же после окончания Второй мировой войны. Атомное оружие расползлось по всему миру. Созданы новые виды оружия массового уничтожения. Миротворчество как этический принцип сменилось на «силовое принуждение к миру», т.е. на множество военных контингентов, сдерживающих противоборствующие стороны, а при «необходимости», как это было в Ливии, – просто вмешательство стран НАТО во внутренний конфликт суверенной страны.
Быстрая индустриализация во многих развивающихся странах, рост народонаселения планеты и его жизненных запросов, переход большинства производств с угля на нефтегазовое топливо, освоение новых нефтяных месторождений в морях и океанах, которые уже не раз оказывались источниками региональных экологических катастроф, наконец, стремление к тотальной автомобилизации всего мира без должной утилизации отходов «общества потребления» – все это способно резко снизить устойчивость биосферы. Сначала в отдельных локусах, потом в регионах и континентах и, в конце концов, – в глобальном масштабе.
В таком предкризисном и напряженном состоянии мир-система естественно реагирует только на сиюминутные экономико-политические вызовы, не заботясь об общей динамике глобальной среды обитания, т.е. биосферы. Актуально только то, что происходит «здесь и сейчас» или ожидается в ближайшем будущем. Отказ США, России и Китая от продления Киотского протокола – лучшее свидетельство такого типа политического мышления. Но это не единственная причина отсутствия внимания со стороны политиков и ученых к проблеме изменения климата.
Во-первых, военные расходы растут практически во всех странах мира. А это означает секвестирование бюджета на науку, увеличение частоты испытаний новых видов аэрокосмического и другого оружия (подводных лодок, военных кораблей, ракет, спутников слежения и наблюдения и т.д.). Все это потом превращается в атмосферный или земной мусор, причем весьма небезопасный, как, например, утилизация подводных лодок, работавших на ядерном топливе.
Во-вторых, забота о снижении выбросов в атмосферу и вообще связь производственной деятельности человека и его растущего потребления оценивались как политическая спекуляция, как стремление западных держав отвлечь Россию от насущных проблем современности, навязав ей к тому же дополнительные расходы. Отсутствие или формальное присутствие высших должностных чинов на конференции в Рио-де-Жанейро (1992) и на всех последующих саммитах по климату служит тому подтверждением. Это, прежде всего, относилось к Китаю, быстрая экономика которого не могла бы развиваться такими темпами, если бы климатические изменения учитывались. Если Россия преодолеет экономический кризис и станет развиваться подобными темпами, то перед ней встанет та же проблема. К тому же концепция «консервативной модернизации», молчаливо одобренная высшим российским руководством, в лучшем случае приведет к некоторой экономии энергоресурсов. Массовая автомобилизация страны (как результат общества потребления) все равно будет давать 70–80% загрязнения атмосферы, воды и почвы.
В-третьих, социальных стимулов к появлению интереса к изменению климата в российском обществе нет. Богатые озабочены только наращиванием своего богатства любыми, в том числе криминальными, способами. Браконьерство приобрело промышленные масштабы, и никакая охрана с ним справиться не может вследствие своей малочисленности и технической отсталости средств борьбы. Полиция уже вся пересела на импортные быстроходные машины, а лесники, дай бог, имеют старенький уазик, да еще с лимитом на бензин. А бедные вынуждены заботиться только о выживании, в частности за счет ресурсов природы.
В-четвертых, для СМИ любая авария, экологическая или техногенная катастрофа – лишь желанный «информационный повод», который только в очередной раз напугает людей, но не даст пищи для размышления. Чтобы заниматься климатическими изменениями всерьез, надо очень много знать, систематически обсуждать эту тему в prime-time с ведущими учеными мирового уровня, а их на ТВ никто не зовет. Да к тому же еще надо уметь объяснить, заинтересовать климатической проблематикой трудящихся или «тугие кошельки». Но в отличие от iPad’ов и других современных IT-гаджетов, которыми легко оперирует 5-летний ребенок, в осознании угрозы всеобщего изменения климата и его последствий мы находимся на уровне традиционного общества («Что Всевышний ниспошлет нам за грехи наши, то и будет»). К тому же растущее количество экологических и техногенных катастроф во всем мире приучает массы людей к отношению к ним как к неизбежным потерям, которые должно компенсировать государство.
Наконец, в-пятых, наука о климатических изменениях стоит очень дорого и требует соответствующего технического оснащения. Средств на такие долгосрочные проекты у общества нет, тем более у социологов. Так что приходится пользоваться тем, что могут нам дать зарубежные ученые. И тут снова возникает вопрос: что представляют собой эти данные – итог научного исследования или же результат политического заказа?
Если США, Китай и Россия отказались от продления действия Киотского протокола и продолжают развивать, прежде всего (если не исключительно), добычу и переработку нефтегазовых и других дефицитных ресурсов, то вряд ли они будут сильно заинтересованы проблемой потепления климата. Что они и продемонстрировали своим формальным участием во всех трех международных конференциях по климату, послав туда второстепенные фигуры, не уполномоченные принимать решения. В 2002–2012 гг. в России был принят ряд документов, касающихся охраны окружающей среды, в том числе и «Экологическая доктрина». Но эти документы не имели характера закона или плана конкретных действий и сроков их исполнения [Распоряжение Правительства РФ № 1225-р… 2002; Распоряжение Правительства РФ № 730-р… 2011; Основы государственной политики… 2012; Распоряжение Правительства РФ № 2552-р… 2012; Распоряжение Правительства РФ № 2593-р… 2012]. Из приведенного перечня документов видны две вещи. Во-первых, власть не торопится с принятием проэкологических решений. Во-вторых, главные решения (если они получат статус закона) отнесены далеко на будущее. Если учесть уже наступивший очередной экономический кризис, период, необходимый для его купирования и восстановления экономического роста, а также сопротивление бизнеса и бюрократической машины, то реальные действия в данной сфере начнутся не ранее, чем через полвека. Если, конечно, не произойдет резкий климатический слом по причинам, которые наука сегодня предсказать не может26.
Бизнес занял еще более определенную позицию. Он не только вложил основной капитал в добычу, переработку и транспортировку нефтепродуктов, но в отличие от бизнес-структур стран Европейского союза относится весьма индифферентно к развитию альтернативных источников энергии. Государство сегодня фактически является монополистом в данной отрасли.
Глобальные климатические изменения и вообще проблемы ухудшения состояния окружающей среды не являются приоритетными ни для российских политиков, ни для представителей основной массы представителей науки. Ресурсная ориентация правящей партии «Единая Россия» и ее промышленной политики создает угрозу постепенного превращения России в «общество всеобщего риска». В международных альянсах, в которых участвует страна, например в Шанхайской организации сотрудничества, экологические приоритеты также отсутствуют.
Реальную борьбу с грозящей глобальной опасностью ведут только российские и международные гражданские организации и движения, но их усилий для решения проблемы такого масштаба явно недостаточно. Тем не менее тенденция к их глобальной интеграции отчетливо прослеживается. И как раз в отношении бизнеса усилия некоторых международных НКО дают практические результаты.
Недоверчивые специалисты в области естественных и технических наук говорят, что нет. Тем более, «нет» говорят представители точных наук. Можно, конечно, опросить все население планеты по этому поводу, но что такой опрос общественного мнения даст социологии? Поскольку природные, социальные и политические характеристики стран различны, то в лучшем случае это будет «средняя температура по больнице». Причем, по разным подсчетам, 15–20% респондентов скажут, что они «затрудняются ответить», потому что сама проблема им не понятна. И будут совершенно правы.
Между тем уже сегодня совершенно очевидно, что даже локальные погодные аномалии (не климат в целом!), такие как наводнения, ураганы, лесные пожары, техногенные катастрофы (особенно такие, как Чернобыль или Фукусима-1), не только сотрясают все общество, но и изменяют его социально-функциональную структуру и сложившийся ранее социальный порядок. Локальные катастрофы Чернобыль и Фукусима дали глобальный социальный эффект. За последние 20 лет локальные войны и этнические конфликты уничтожили примерно одинаковое количество людей и создали столь же сопоставимые по численности потоки вынужденных мигрантов и переселенцев. Если экстраполировать число беженцев, возникшее вследствие войн и этнических конфликтов в Северной Африке в 2010–2014 гг., на весь мир, то мы получим цифру, сопоставимую с беженцами и вынужденными переселенцами после окончания Второй мировой войны. Процесс был болезненный, но постепенный, однако в конечном счете все как-то утряслось, устоялось. Более того, и после Второй мировой войны произошло множество локальных, в том числе ресурсных, войн, революций и военных переворотов, которые перемежались экологическими и техногенными катастрофами.
Значит ли это, что социология в случае глобального изменения климата окажется ненужной? Нет, ни в коем случае! Вернемся к характеристике основных параметров самого процесса. Во-первых, что значит глобальный? Это означает, что изменения температурно-влажностного режима будут происходить на всей планете, скорее всего, практически одновременно. Однако, во-вторых, вследствие суточного и годового циклов вращения Земли эти изменения будут происходить в ее разных частях с разной скоростью, например на полюсах и в экваториальном поясе. В-третьих, вследствие различия сред (океан, суша, вечная мерзлота, зона пустынь и т.д.) эффект изменения температурно-влажностного режима также будет неодинаковым. В-четвертых, поскольку вода и суша на планете распределены неодинаково и использование углеводородного топлива также в разных частях планеты различно, то повышение температуры в разных частях света и даже отдельных средах и регионах также может происходить с разной скоростью. Наконец, в-пятых, можно предположить, что повышение температуры будет происходить довольно медленно, и человек и все живое вещество планеты «успеют» к нему адаптироваться. В этом случае социология сможет «сопровождать» этот процесс, т.е. отслеживать изменения в разных частях и средах социума под воздействием медленно изменяющегося температурного режима. А возможно, и давать некоторые прогнозы и рекомендации. Так или иначе, без прогностики, без построения и обсуждения различных сценариев развития событий здесь не обойтись. Вообще, «адаптация» – любимый термин социологов, потому что он соответствует эволюционной парадигме, имплицитно присущей этой науке. Социология не любит изучать войны, революции, акты насилия и иные резкие социальные изменения, потому что она как наука исторически сформировалась как теория постепенных социальных изменений. Хотя существует литература, доказывающая, что некоторые общества не эволюционируют, а деградируют и разваливаются, социологи не любят их изучать эмпирически, называя этот процесс девиантным поведением или оставляя это дело историкам и археологам, особенно когда с момента краха общества прошло уже несколько столетий. Очень мало найдется социологов, которые подобно военным журналистам ведут себя как инсайдеры событий. Опасная профессия!