Янина Олеговна Береснева
Рождество у Шерлока Холмса
Артём Боев.
Дело о пропавших варежках
Долгожданный сон Петра Петровича прервал не столько громкий, сколько неожиданный колокольный звон. Проработавший до этого в госпитале до глубокого вечера Яковлев, вставать с кровати, чтобы понять причину происходящего, не хотел, только недовольно ворочался и пытался прикрыть голову подушкой. Казалось, звон не собирался умолкать, будто созывал всех на пожар или еще на какую беду, но Петру Петровичу было плевать, и, когда беспорядочный бой колокола стих, врач наконец-то с наслаждением уснул.
Утром в столовой, где Пистимея накрывала на стол, Петр Петрович сквозь зевоту попытался разузнать о случившемся:
– Вас тоже ночью разбудил этот треклятый звон? Кого черт дернул устроить такое безобразие среди ночи?
– Я, Петр Петрович, и не спала, – ответила ему хозяйка дома и по совместительству ассистентка. – Жутко испугалась!
– Ну и кому это, по-вашему, понадобилось? – врач сел за стол и тут же добавил: – Подождите! Я еще работал вечером, а вы уже отправились спать. Как так вышло, что вы не спали ночью?
– Просыпалась помолиться.
Пистимея кивнула в сторону буфета, где за дверцей прятались от посторонних глаз иконы.
– С Рождеством! – вспомнил Петр Петрович. Их пути с верой разошлись еще в пятнадцатом году, на войне, и сейчас пересекались лишь изредка, только потому что жил он в квартире верующей Пистимеи.
– С Рождеством Христовым!
– Получается, кто-то поднялся на колокольню и решил так отпраздновать?
– Ох, не знаю, Петр Петрович, – вздохнула Пистимея, – переживаю теперь, что будет с тем, кто учинил это. Найдут и накажут ведь! А человек явно зла не хотел.
Петр Петрович чуть не поперхнулся чаем, сдерживая смех.
– Найдут? Это Пушков-то найдет и накажет?
Врач усмехнулся про себя, представив что-то смешное, снова потянулся к чашке, но на этот раз завтрак прервал стук в дверь!
– Товарищ Яковлев! – послышалось с лестницы. – Товарищ Яковлев, вы дома?
«Где же еще мне быть?» – ответил про себя Петр Петрович с раздражением. А причин для раздражения существовало две.
Первая – это фамилия Яковлев, к которой врач никак не мог привыкнуть, имея при этом с рождения и до недавних событий другую, менее благозвучную для нынешнего времени. Вторая же – Пушков, голос которого узнал врач – представитель новой власти, начальник отделения народной милиции и самого Петра Петровича. Немногим старше Яковлева, в прошлом – работник местной стекольной фабрики, став после революции «большим» начальником, начал всячески навязывать свой авторитет. Непробиваемый врач долго противился этому, пока не осталось выбора, кроме как встать под началом Пушкова. В частности, Петру Петровичу не нравилось то, что Пушков по служебным обязательствам звал его на любые освидетельствования медицинского характера. Даже бесполезные – например, когда Яковлеву пришлось писать в отчете «отек на спине характерен удару оглоблей» для случая с десятком свидетелей, когда этой самой оглоблей кого-то огрели.
Вот и сейчас Петр Петрович решил, что Пушков снова пришел из-за какой-нибудь ерунды, и все же должность не только врача, но и медэксперта, будто специально созданная Пушковым, чтобы действовать Петру Петровичу на нервы, обязывала подчиняться.
– Петр Петрович! – с ходу начал Пушков, едва зашел в коридор через открытую Пистимеей дверь. Зашел прямо в сапогах с налипшим снегом в столовую. И быстро проговорил, только завидев врача, сидящего за столом: – Собирайтесь, поехали.
Яковлев тяжело выдохнул, скрыл недовольство такой прямолинейностью, но все-таки вставать из-за стола не торопился. Доесть неторопливо завтрак было делом принципа.
– Что на этот раз, товарищ Пушков? – поинтересовался врач, с особой иронией выговорив «товарищ». – Очередная пьяная драка с повреждением ограды?
– Там…
– А может, – продолжил Яковлев, уже не скрывая недовольства, – у вас наконец что-то серьезное? Труп там, например?
– Труп, товарищ Яковлев.
Петр Петрович снова хотел перебить милиционера, но остановился на полуслове, услышав неожиданное подтверждение догадки.
– Что вы говорите… – проговорил врач тихо, чуть ли не себе под нос
Раздражение исчезло мгновенно, появилась заинтересованность, а с ней и тревожность. Смертей, из-за которых Пушков мог обратиться к Яковлеву, в городе давно не происходило.
– И кто же? – спросил наконец Петр Петрович.
– Масленников. Священник.
Врач и ассистентка переглянулись. Пистимея, которая в присутствии Пушкова всегда закрывала собой буфет с иконами, в ужасе прикрыла рот ладонью. Петр Петрович тоже чуть не поддался нахлынувшему неприятному чувству, но вовремя собрался.
– У вас случайно лишней пары варежек или хотя бы перчаток не найдется? – неожиданно спросил Пушков.
– Нет, а с вашими что?
– Да как в землю провалились. С самого утра найти их не могу.
Яковлев смирился с тем, что некоторыми принципами вроде завтрака можно пожертвовать, и коротко сказал:
– Поехали.
У храма, куда вскоре прибыли врач и молодой начальник милиции, уже столпились люди, которых с переменным успехом сдерживали немногочисленные подчиненные Пушкова. Толпа из пары десятков жителей плакала, скрипела свежевыпавшим снегом и выпускала пар. Женщины рыдали навзрыд, отворачиваясь от места, где находилось тело. Мужики смиренно молчали, опустив шапки.
– Сюда, Петр Петрович, – Пушков показал рукой в сторону оврага, что располагался под стенами колокольни. Там, в самом низу, уже припорошенный, с выглядывающей из-под снега посиневшей кожей лежал мертвый отец Георгий. В миру и в особой картотеке Пушкова значащийся как Георгий Масленников. Одет он был в грязный изношенный полушубок, шапки на нем не было, отчего седые волосы лежали растрепанными на снегу и лице покойника.
Постоянно проваливаясь ногами в снег, Петр Петрович добрался до трупа, наполовину откопанного двумя милиционерами из сугроба. Лицо провалилось будто по инерции от удара. Из приоткрытого рта виднелась застывшая струйка темной крови, растворившаяся где-то в густой бороде. Руки с изрезанными ладонями смотрели в стороны.
Подняв взгляд на колокольню, выследив четкую вертикальную траекторию, Яковлев снова вернулся к телу. «Без вариантов,» – заключил он.
– Я так понимаю, вам уже ясно, что случилось, Евгений Максимович? – обратился врач к только подошедшему начальнику. Тот из-за невысокого роста пробирался через сугробы с трудом.
– Ясно как день. Напился, разбил окно, проник внутрь, поднялся на колокольню, разбудил половину города после чего сорвался вниз, – разложил по полочкам Пушков. – То грозился спалить мне там все, а вот нате – допрыгался.
Петр Петрович со стыдом вспомнил, как ночью с радостью дождался последнего удара колокола, пытаясь уснуть. Оправдываясь, врач напомнил себе, что Масленников давно перестал быть тем, кем являлся до закрытия храма. Бывший священник жил неподалеку и наблюдал, как большевики превращали храм в продовольственный склад, вытаскивая все ценное. Спившийся, больше походивший на бродягу, чем на священника, он только давал повод Пушкову с его псами унизить и без того всюду гонимую церковь в глазах горожан. Итог был предсказуем. Но не такой нелепый и трагичный.
Раздумья врача прервал неразборчивый шепот сбоку: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго…» Петр Петрович повернулся и увидел даже не молодого, а юного милиционера. Тот с мокрыми от слез глазами смотрел на священника, проговаривал едва слышно молитву: «Упокой, Господи, душу невинно убиенного раба Твоего Георгия». Яковлев увидел, как милиционер хотел перекреститься, но того остановил напарник, что стоял рядом, ткнув локтем в бок.
Отметив про себя, что не все помощники Пушкова такие уж и псы, врач понимающе кивнул молодому милиционеру и обратился уже к его начальнику:
– Евгений Максимович! Здесь закончили, можете отвезти тело. Отчет будет готов к вечеру, тогда за ним и приходите.
– Висловы, грузите попа в сани, – приказал Пушков тем двоим, оказавшимся братьями. – Закругляемся, а то уже рук не чувствую.
Братья подошли к трупу с двух сторон и наклонились почти одновременно, чтобы взяться за руки и ноги. Петр Петрович не без уважения отметил, как молодой милиционер все-таки перекрестился, наклонился, чтобы поцеловать покойника в лоб, и только после этого взялся за голенища одеревенелых сапог. Пока тело поднимали, Петр Петрович обратил внимание на затылок, который был черным от запекшийся крови, как и снег под ним.
– Стойте! – приказал братьям Яковлев, чтобы рассмотреть затылок получше.
Немного надавив, врач через перчатку почувствовал, как кость черепа с легкостью провалилась внутрь. После чего разгреб ногой снег там, где только что лежал покойник, еще раз направил взгляд наверх, к колокольне, и наконец подозвал жестом Пушкова к себе.
– Что вы тут устроили, Яковлев? – начальник был явно недоволен. То ли тем, что врач решил покомандовать его помощниками, то ли отсутствием варежек, от чего приходилось отогревать ладони собственным дыханием.
– Смотрите! – Петр Петрович показал пальцем на затылок, – тут вмятина от удара.
– Ну правильно! – Пушков трясся от холода. – Упади вы с такой высоты, я бы посмотрел, что от вашей головы останется.
– Но не при падении в снег, Евгений Максимович, – стоял на своем Яковлев. – В месте, где упал Масленников, я также не обнаружил никаких твердых предметов, о которые можно было бы так разбить голову.
Пока Пушков переваривал услышанное, Петр Петрович продолжил распоряжаться его помощниками, которые так и стояли застывшими с трупом в руках, благо у обоих были надеты овчинные варежки.
– Грузите его и везите ко мне в больницу. Пистимее Ивановне скажите, чтобы готовила стол в леднике. Я скоро подъеду и будем вместе осматривать
– Ничего не понимаю, – прервал свое молчание начальник.
– Я тоже, Евгений Максимович, – загадка приободрила Петра Петровича, а озадаченный вид ненавистного Пушкова поднял настроение. – Предлагаю пройти в церковь и осмотреться.
– Да-да, – промямлил Пушков, все еще не осознавая, что дело оказалось не таким простым, каким было на первый взгляд. – Пройдемте.
Оба поднялись на вершину оврага и оказались у входа в храм. Толпа переместилась в сторону саней, куда грузили тело Масленникова, предоставив к дверям свободный доступ. Однако массивные ручки сдерживала цепь, сцепленная при этом внушающих размеров замком.
– Ключ у вас с собой, Евгений Максимович?
Пушков в недоумении начал хлопать себя по карманам в поисках ключа.
– Так он в отделении, у меня в столе! – остановил обреченную попытку начальник милиции. Осмотревшись вокруг, он понял, что помощников рядом не осталось, тяжело вздохнул и добавил: – Скоро вернусь.
Пушков засеменил в сторону отделения, которое находилось на противоположной стороне пустыря. Петр Петрович, тем временем, решив не оставаться без дела, направился к разбитому окну в алтаре, через которое и проник ночью покойный священник.
Под стеной алтаря, у самой дороги, удачно расположился накиданный дворником сугроб, из-за чего Яковлеву, как видимо и Масленникову накануне ночью, не составило труда забраться наверх. Петр Петрович перелез через раму. Спрыгнул вниз на дощатый пол, усыпанный осколками витража, и тут же наткнулся на шапку Масленникова. «Снял или потерял?» – подумал Яковлев, рассматривая подкладку. Следов крови на ней он не обнаружил.
В помещении больше похожем на склад трудно было узнать алтарь. Ни одной иконы или подсвечника. От престола остался только прямоугольный ящик. Вместо семисвечника на самом ящике одиноко возвышалась сгоревшая наполовину свеча. Ее, как предположил Яковлев, здесь оставил Масленников, совершая одиночное богослужение. В самом храме, таком же голом, как алтарь, несколькими кучками хранились мешки с зерном. О прошлом здесь напоминал лишь расписанный купол с Христом и апостолами, до которого не дотянулись руки советов, да колокол, который еще служил для сообщения о пожаре.
На другой стороне, у входа, за маленькой дверью скрывалась каменная лестница, ведущая наверх. На узких ступеньках, в самом ее начале, остались следы снега и сапог. Такие же следы были по всему храму – и у разбитого окна, и у входа.
Петр Петрович начал подниматься и с удивлением обнаружил, насколько это тяжело даже для него. Если нетрезвый Масленников задумал успеть к полуночи прозвенеть в колокол, то ему пришлось бы еще с вечера подниматься. Уже наверху Яковлев осмотрел площадку, убедился, что она вовсе не скользкая, и Масленников не мог случайно наехать на железные перила и перекинуться через них.
Внизу раздался голос Пушкова:
– Петр Петрович! Вы наверху? Я сейчас поднимусь!
Яковлев услышал, как Пушков открыл замок, размотал цепь, с усилием открыл тяжелую дверь и уже внутри потопал ногами, чтобы сбросить прилипший к ногам снег.
– Не нужно, Евгений Максимович! – остановил его врач. – Здесь ничего интересного. Поедемте ко мне, внимательно осмотрим рану на голове отца Григория.
– Ничего не нашли? Может мне стоит осмотреться? – не унимался милиционер, пока Петр Петрович медленно спускался. – А вдруг что-то упустили?
– Нет, поверьте. Здесь больше делать нечего! – успокоил его врач, и заметив, что тот чуть ли не сует пальцы в рот, чтобы их отогреть, с нескрываемой иронией произнес: – Должен извиниться, что я был о вас плохого мнения.
– Это почему же?
– Вы заботитесь о подчиненных. Жертвуете собой в условиях сокращенного довольствия.
– Говорите яснее, Яковлев, – Пушков разозлился. – Мне не до смеха, видите ли.
– Какой же тут смех, – продолжал иронизировать Петр Петрович, —Мне придется вам в скором времени ваши кукольные пальчики ампутировать. В то время как ваши подчиненные будут продолжать работать руками в тепле.
– Идите к черту, – Пушков обиделся, вышел на улицу и протянул ключи Яковлеву, безмолвно дав понять, что сам уже не в состоянии закрыть замок. – Я этих помощников под трибунал…
– За что же? – уточнил врач, наматывая цепь.
– Положил вечером сушиться – утром уже нет. Значит кто-то носит их сейчас, – рассудил Пушков и тут же заключил: – Вот и получается – сперва за хищение, а вдогонку – за потерю вверенного имущества. Явно же свои потерял где-то, потому и мои украл. И самое главное – они никому не налезут!
– Ну вы горазды судить. Лучше скажите, кто дежурил сегодня ночью?
– Так я и дежурил, – опустил голову начальник милиции и ускорил шаг, – Давайте скорее к вам. Покончим уже с этим.
Какое-то время ехали в санях молча. Пушков, пряча руки в сомкнутых рукавах, строил в голове козни. Петр Петрович рассуждал о случившемся в храме и держал вожжи. Но попутчик то и дело произносил вслух проклятия, из-за чего пришлось отвлечься.
– А если бы оказалось, – начал Яковлев, – что ваши варежки украл младший Вислов? Как его там..?
– Алексей? Во-первых, я с трудом поверил бы, – ответил Пушков, не задумываясь. – Скорее брат его, Никита. Тот – да. Не было бы формы, сказал бы – уголовник. А для брата сделает все. Еще с приюта всюду за ним архангелом ходит. Я их как облупленных знаю. А почему вы спросили?
– Просто так.
– Я понял! – догадался милиционер. – Думаете, я не вижу, что Алеша то и дело молится, да крестное знамение направо и налево раздает? Я сам нет-нет, да перекрещусь, перед тем как в храм зайти. Хоть там храмом давно и не пахнет. А что поделать – привычка.
– И вы при этом начальник милиции.
– Ой, кто бы говорил. Вас вон вытащили из деревни, где вы сифилисным бабам в рот смотрели. Знаем, слышали. Хоть бы спасибо сказали. Вам выдали квартиру прямо у больницы, живите, пожалуйста, себе в удовольствие да служите стране. А вы что сделали? Наняли хозяйку как домработницу, ассистенткой ее еще зачем-то назвали.
– Ей некуда было идти. Это ее дом! – сказал Петр Петрович.
– Ладно, будет, – успокоился Пушков. – Я же все вижу, но молчу. Сам не без греха. У всех внутри еще есть немного старого режима.
– Со временем и это исчезнет, – добавил Яковлев. – Но, наверно, уже без нас. Мы с вами. Евгений Максимович, немалую жизнь прожили до революции. Как вы говорите, привычку так просто не искоренить, как прыщ не выдавить. А таких, как Алексей, еще можно перевоспитать.
– А зачем? – не согласился милиционер. – Да и не получится. Он же семинарию закончил в восемнадцатом. Из него просто так это дело не выбьешь. Не зря же он просился постоянно этот склад с зерном охранять.
– И что? Стоял в карауле?
– Что вы! Он доверчивый. Вдруг Масленникову откроет по доброте душевной?
– Уже не откроет, – сказал Петр Петрович, когда они вдвоем подъезжали к дому.
Как только оба зашли в квартиру, Пушков тут же отправился греться у печи, где оставил лужу растаявшего снега под ногами. Яковлев, околевший не до такой степени, позволил себе войти не торопясь, спокойно снять перчатки, зимнее пальто, шапку, оставив все это в прихожей, и уже потом зайти в гостиную. Там уже постанывал от ломающей боли в кистях начальник, а за столом согревались гостеприимно предложенным Пистимеей чаем братья Висловы.
– Как удачно, что все здесь, – сказал Петр Петрович.
– Подождите хоть немного, Яковлев, – умолял Пушков. – Дайте хоть согреться! Масленников никуда не убежит.
– Да, конечно, Евгений Максимович. Вы не торопитесь, грейтесь на здоровье.
Пушков повернулся ко всем спиной и продолжил очень быстро тереть ладони и ухать от ломоты.
Петр Петрович осмотрел гостиную, в которой, казалось, знал уже все до мельчайшей детали. Однако одна вещь сильно выделялась среди остальных. Ее-то и искал Яковлев для подтверждения своей догадки. Осталось сделать еще кое-что.
– Алексей! – обратился он к младшему Вислову, – Сходите, будьте добры, за Пистимеей Ивановной. Сообщите ей, чтобы готовилась. Она, вероятно, в своей комнате.
Тот встал из-за стола и вышел из гостиной.
– Никита! – громко обратился Петр Петрович на этот раз к старшему Вислову, отчего тот вздрогнул. – Вы свободны! Мы с Алексеем вас догоним в отделении.
Старший Вислов, на секунду смутился, не ожидая, что его разделят с братом, но через мгновение тоже покинул комнату.
– Согрелись, Евгений Максимович? – спросил Яковлев Пушкова, когда они остались наедине. – Проследуем на осмотр?
– Бррр! – милиционер затрясся при одной мысли, что ему придется снова выходить на холод. – Я рук до сих пор не чувствую.
– Так вы возьмите варежки. Вон они, рядом с вами, уже чуть ли не коптятся.
Пушков начал с прищуром осматривать пространство перед собой Наконец, он поднял глаза и на веревке, над чугунной плитой увидел желанные варежки.
– Ха-ха! – обрадовался начальник. – Горячие какие!
Пушков был готов отправиться хоть сейчас на покорение полюса и даже не сразу понял, что они были ему в пору.
– Погодите-ка! – начал догадываться он. – Это же мои варежки! А ну-ка!
Он снял одну из них и вывернул наизнанку.
– Ну вот же! – и чтобы было ясно, о чем речь, показал поближе Яковлеву. – Метка моя! Я нитками на всех вещах вышиваю букву «П»
– И правда, ваши, – согласился Петр Петрович.
– Где этот Вислов? Я его сейчас на месте расстреляю.
Пушков выбежал из квартиры. На улице не обнаружив саней, на которых прибыли Висловы, вспомнил их мать, запряг оставшиеся сани и умчался вдогонку, продолжая выкрикивать проклятья.
Едва стихли крики, в комнате появился Алексей Вислов.
– Товарищ Яковлев, – обратился он к Петру Петровичу. – Пистимеи Ивановне сообщил. Сказала, что будет готова через пару минут. Мы с вами сейчас пойдем?
– Подождите, Алексей, – Петр Петрович был серьезен, так как шутки на этот раз закончились. – Мне нужно задать вам пару вопросов.
Алексей медленно сел за стол, искренне не понимая, что происходит.
– Я хочу услышать от вас только правду, товарищ Вислов. Куда вы дели испачканные в крови Масленникова варежки, принадлежащие вам?
Лицо молодого милиционера в мгновение побледнело.
– Нет!
– Вы проникли в храм, чтобы провести там богослужение?
– Я..защищался. Я не хотел! – Вислов не смог больше сдерживать слезы и заревел.
– Обещаю вам, Алексей, – попытался успокоить его Петр Петрович, – я не сдам вас под суд, и не только потому что мне ненавистен Пушков. На это есть другие причины. Но мне нужно понимать, что произошло. Вы проникли в храм, что провести службу?
Алексей, вытерев рукавом слезы, согласно кивнул.
– А дальше?
– Я услышал, как кто-то разбил стекло в алтаре, – проговорил Вислов, немного успокоившись. – Думал, это расхитители, про которых Евгений Максимович постоянно говорит.
– И вы спрятались, – Яковлев больше утверждал, чем спрашивал. – Но в алтаре горела зажженная вами свеча, и Масленников понял, что он не один.
– Да, он, видимо, взял камень, которым разбил окно, и начал меня искать, а мне что еще оставалось делать? Я так испугался, что начал молиться. Тут он меня и нашел.
– И он просто на вас напал?
Алексей снова молча кивнул.
– Что было дальше мне в общем-то ясно. Он хоть был с камнем в руке, но вы Алексей и моложе, и, кхм, трезвей. Я, так понимаю, в процессе камень оказался у вас и вы, обороняясь, ударили Масленникова в затылок?
– Тогда пришел Никита. Если бы не он, наверное, отец Георгий забил бы меня насмерть.
– Что ж, – удивился Петр Петрович. – Я думал, что Никита появился позже, когда вы вернулись после содеянного домой и попросили его помощи.
Алексей осматривал свои ладони, будто на них до сих пор была кровь убитого священника.
– В любом случае, – продолжил Яковлев, – вы подняли тело на колокольню, при этом испачкали свои варежки в крови Масленникова. Сбросили тело вниз, пробили несколько раз в колокол, будто это отец Георгий решил отпраздновать Рождество…
– Наоборот, – перебил Вислов.
– Что наоборот? – не понял Петр Петрович.
– Сперва ударили в колокол, потом сбросили.
Яковлев застыл в легком недоумении, но через мгновение продолжил описывать события:
– Вы выкинули окровавленные варежки. Никита, как заботливый брат, принес вам подходящие по размеру варежки Пушкова.
– Это он сейчас за Никитой погнался? – заволновался за брата Алексей.
– Как я говорил, сдавать я вас не собираюсь. Максимум – Пушков сдерет с вас три шкуры за то, что морозился весь день. Но он не злопамятный. И поэтому долго мучать вас не будет.
– Но мы же убили священника! – не унимался милиционер.
– В первую очередь, вы убили нарушителя, который незаконно проник на склад с продовольствием. Не соверши вы эти манипуляции с трупом, Пушков благодарность какую-нибудь, возможно, бы выписал.
Вислов все еще со страхом смотрел на Яковлева, ожидая своей участи.
– Скажи я Пушкову как есть, – добавил Петр Петрович, заметив это, – у него не будет выбора, как судить вас, несмотря на все обстоятельства. Поэтому я ему предоставлю другую версию. Более убедительную, чем то, что произошло на самом деле.
– Почему?
– Да потому что не молись ты тогда в овраге, я бы никогда не догадался что вы с братом как-то с этим связаны!
Лицо Алексея уже выражало не страх, а недоумение.
– Ты сказал «упокой душу невинно убиенного», хотя мы еще не знали, что Масленников был убит.
– Вам вместо Евгения Максимовича надо стать начальником, не меньше.
– Уж увольте, – отмахнулся Яковлев и, бросив короткий взгляд в окно, добавил. – Вот, кстати, он. Давайте, Алексей. Не выдавайте нас обоих и, если что, подыграйте.
– Где эта мразь?
В квартиру, открыв дверь ногой, размашистым шагом зашел Пушков. Увидев сидящего за столом Алексея, он подскочил к нему, взял за грудки и поднял.
– Где твой брат? – заорал он ему прямо в лицо. – Обоих сгною!
– Успокойтесь вы уже наконец! – вмешался Петр Петрович. – Варежки нашлись, ну посидят братья пару дней в камере для воспитания. Думаю, хватит с них.
Пушков продолжал держать Вислова, тяжело дыша. Потом резко отпустил, после чего свалился на софу без сил.
– Вы осмотрели тело? – спросил он врача, отдышавшись.
– Осмотрели. И готовы вынести заключение.
– Не томите, Яковлев. Я так устал, что, наверно, усну у вас прямо здесь.
– Ну что ж, – приступил к своей второй, «официальной» версии Петр Петрович. – Масленников проник в храм через алтарь, как это всем уже ясно. Провел некие ритуалы, после чего поднялся к колоколу с целью ударить в него некоторое количество раз.
– А где ему по затылку-то вдарили? – перебил Пушков.
– Там и вдарили, – продолжил Яковлев. – Раскачав колокол для последнего звона, Масленников отворачивается, может быть, чтобы посмотреть в скольких окнах загорится свет после его выходки, но не отходит на должное расстояние и получает удар вернувшимся колоколом по затылку. Потеряв равновесие, он падает.
– Браво, Шерлок! – Пушков все еще распластавшись на софе, лениво похлопал. – Теперь мы можем расходиться?
– Попрошу заметить, Евгений Максимович, – Петр Петрович, захотел оставить последнее слово за собой. – Есть более важное дело, которые мы сегодня закрыли.
– Это какое же?
– Дело о пропавшей паре варежек.
– Идите к черту, Яковлев!
