Коллектив авторов
Междисциплинарные проблемы средового подхода к инновационному развитию
Бессубъектность, бессознательность, безынициативность – болезни российских инноваций
Настоящий прогресс человечества зависит не столько от изобретательного ума, сколько от сознательности.
А. Эйнштейн
Специалистами по рефлексивному управлению не раз обращалось внимание на отсутствие субъекта инновационного развития в Российской Федерации и большинстве постсоветстких государств [1]. Это связано с кризисом целеполагания на государственном уровне и с потребительской стратегией большинства корпораций в добывающей сфере. (Типичная логика: «Лучше купить чужое, чем создать и внедрить свое».) К сожалению, крупных высокотехнологичных корпораций, жизненно заинтересованных в создании и внедрении нововведений, в поддержке малого и среднего инновационного бизнеса у новой России пока не возникло.
Однако проблема представляется еще более глубокой и серьезной. Речь идет о «кризисе самосознания среднего класса». В этой социальной страте, которая могла бы быть достаточно большой и влиятельной, отсутствует осознание вызовов, угроз и возможностей и для страны в целом, и для нее самой. Эта социальная группа дистанцирует себя от властной элиты. (По данным ВЦИОМа, 97 % граждан России не считают, что они влияют на принятие государственных решений и несут за них какую-либо ответственность. По данным других опросов, более 70 % граждан РФ не удовлетворены состоянием дел в нашей стране и были бы готовы ее покинуть.) Эта социальная группа, по сути, не представлена в политическом поле. Она, в большой степени, не осмысливает и не ставит перед собой задачи в сфере технологических, управленческих, социальных инноваций. Она тает, однако продолжает плыть по течению, ее «пар» уходит в «свисток» бесплодных интернет-дискуссий.
В этой связи возникает важнейшая масштабная неотложная рефлексивная задача – пробуждение самосознания, «креативного меньшинства», «инновационного класса», с которым и может быть связана модернизация.
Ту же задачу можно сформулировать в терминах, введенных выдающимся американским психологом Эриком Берном. Он различает в структуре каждой личности три ипостаси – Ребенок, Родитель и Взрослый. Ребенок считает, что выше стоит тот, кто сильнее и умнее, кто будет руководить, накажет, если нужно, но и защитит. Родитель во главу угла ставит традицию и считает своим долгом и заслугой следование стратегиям и заветам, идущим от прошлого. Взрослый понимает, что он столкнулся с новыми проблемами и вызовами, которых не было у его родителей, что ему самому предстоит разобраться в ситуации, взять на себя ответственность и пользоваться результатами своих действий либо отвечать за них перед другими субъектами.
Одна из главных проблем России в целом и ее «творческого меньшинства» – огромный дефицит Взрослых. Восполнение этого дефицита связано с углублением социальной рефлексии.
Это нелегкая задача. Ее можно сравнить с эпизодом из жизни барона Мюнхгаузена, в котором ему пришлось вытаскивать себя из болота за волосы. Однако в истории есть примеры успешного выхода из подобных ситуаций. Именно от этого (а не от «инвестиций», «стратегий», «фронтов» и «ополчений») критическим образом зависит инновационное будущее России, а в недалекой перспективе и судьба всей страны. Подходы к этой проблеме уже предлагаются теорией инновационных сред, в ряде работ по математической истории и стратегическому прогнозу. Однако предстоит сделать гораздо больше, чем сделано. Важно поскорее приняться за дело.
В настоящее время мы имеем дело, с одной стороны, с «катастрофой профессиональной среды», а с другой – с отсутствием концептуальных и, тем более, математических моделей этого феномена. В самом деле, инновационные прорывы и в России, и в других странах были неотделимы от формирования ответственного, активного и профессионального сообщества. «Не умеешь – не берись», «Доверие – доверием, а проверие – проверием», «Не за такое дело взялись, чтобы себя жалеть» – стали аксиомами в соответствующих социальных группах и субкультурах. Именно такое профессиональное отношение к делу позволяло создавать те инновационные среды, на которых выросли отечественные космонавтика, атомная промышленность, авиация, радиолокация, криптография, электроника и ряд других важных для общества и страны отраслей. В силу чрезвычайности и неотложности задач, стоявших перед СССР, решать проблему создания сообщества приходилось по схеме «государство в государстве», формирования «профессиональной аристократии».
Этот важнейший ресурс уже исчерпан, сменилось поколение, поколение молодежи 90-х уже потеряно. Катастрофы отечественной космической отрасли (авария аппарата «Фобос – грунт», гибель 3 спутников системы «ГЛОНАСС» и другие) связанны с разрушением соответствующей инновационной среды, профессиональной морали. В этом контексте перед страной остро стоит задача реанимации или создания соответствующих инновационных сред в ключевых отраслях, которые определят поддержание техносферы в рабочем состоянии и прорыв в VI технологический уклад. Теория инновационных сред должна предложить оптимальные пути решения подобных задач.
Проектирование будущего и инновационное воплощение проекта
Прогресс – есть претворение Утопий в жизнь.
О. Уайльд
Классики утверждают, что нет ничего практичнее хорошей теории. Точно так же можно сказать, что нет ничего полезнее для инновационного развития, чем мечта, план, большой проект, видение будущего. В терминах синергетики можно сказать, что именно большой проект определяет параметр порядка в развитии общества. В значительной степени его разработка зависит от российских ученых, от тех идей и решений, которые они смогут предложить народу и элитам. Без этого – главного – ни зарубежный опыт, ни инновационная мудрость, ни национальная инновационная система не помогут. И в этом контексте анализ стратегии инновационного развития страны приводит к нескольким выводам.
Во-первых. Соответствие инновационного прорыва следующему технологическому укладу. Динамика экономики и развития технологического пространства представляют собой сложные многомасштабные процессы, в которых есть и поступательное развитие (тренды), и циклические компоненты, и случайные возмущения. Однако особое значение, с точки зрения инноваций, имеют циклы, связанные с технологическим обновлением экономики, которые были открыты выдающимся русским экономистом Н. Д. Кондратьевым. Именно эти циклы определяют войны и кризисы, сход одних государств с исторической арены и взлет других. В конце XX века теория кондратьевских циклов трудами академиков Д. С. Львова и С. Ю. Глазьева, а также их последователей, была дополнена теорией технологических укладов. Опыт модернизации второй половины XX века показывает, что наибольших успехов достигли страны, которые, начиная модернизацию, развивали промышленность и социальные институты, соответствующие не текущему (или, тем более, прошлому) технологическому укладу, а следующему.
В настоящее время развитые страны строят экономику, систему управления, социальное и культурное пространство, соответствующие VI технологическому укладу. Его локомотивными отраслями, вероятно, станут биотехнологии, нанотехнологии, новая медицина, высокие гуманитарные технологии, новое природопользование, полномасштабные технологии виртуальной реальности, роботика, когнитивные технологии. Именно сейчас происходит «пересдача карт Истории», и успехов в ближайшие 50 лет добьются те страны и цивилизации, которые сумеют «поймать свою волну» в рамках этих технологий. И с этой точки зрения, выдавать давно созданное или освоенное другими за технологии инновационного прорыва, вести строительство зданий и дорог вместо разработки новых образцов, идей и теорий, делать акцент на повторении пройденного, относящегося к другим технологическим укладам, контрпродуктивно. Чтобы остаться в истории, России придется искать свой путь.
• Соответствие инновационной стратегии новому этапу самоорганизации в мире. В динамической теории информации, построенной профессором Д. С. Чернавским и его последователями, показывается, как меняется число носителей данного вида ценной (помогающей выжить) информации на данной территории. Ценной информацией могут быть языки, принадлежность к определенной конфессии, предпочтение определенной валюты или культурных норм и, наконец, цивилизационные проекты.
Типичными процессами, описываемыми этой теорией, является возникновение в результате самоорганизации все более крупных общностей и конкуренция между ними. «Бог на стороне больших батальонов», – формулировал схожую тенденцию в военном искусстве Наполеон.
До XIX века субъектами международных отношений были государства, что фиксировала Вестфальская система. В XXI веке, по мысли американского историка и политолога Самуэля Хантингтона, реальными субъектами в геополитике, геоэкономике и геокультуре должны стать цивилизации. Он насчитывал 8 таких общностей (американская, китайская, ислам и др.). Однако, судя по стремительному изменению системы международных отношений, ученый опоздал со своим прогнозом. Путь в будущее, вероятно, определят гораздо большие общности, объединяющие население, превышающие 400 млн человек, и имеющие валовой продукт, превосходящий 15 трлн долларов в год. Уже понятно, что такими «игроками» за мировой шахматной доской в наступившем столетии станут США, Объединенная Европа и Китай. Присоединение России к любому из этих субъектов и неизбежное «растворение» в нем будет означать конец уникальной, самобытной, имеющей тысячелетнюю историю российской цивилизации.
Путь России в будущее связан с формированием сравнимого с другими по экономическим и демографическим ресурсам субъекта, с наделением его своими смыслами, ценностями, образом будущего, технологиями. При этом в качестве одного из партнеров или союзников может выступить Индия, ряд стран Латинской Америки и, возможно, Япония. Таковы правила геокультурного взаимодействия «новой инновационной игры». Их игнорирование или следование правилам XX века, по-видимому, обрекает мир России на проигрыш еще до начала игры.
• Ключевая роль опережающего отражения и создания образа желаемого будущего. Для корабля, порт назначения которого неизвестен, нет попутного ветра. Именно в таком положении находится нынешняя Россия. Нам предстоит как можно яснее и точнее увидеть «порт назначения» нашей страны, образ ее желаемого завтра, того будущего, которое предстоит построить.
Это конкретная рефлексивная задача, без решения которой большинство инновационных стратегий, программ и проектов повисают в воздухе. Так происходит потому, что «проектов общего пользования», независимых от выбранного варианта развития социально-технологической инновационной среды, в которой их предстоит реализовать, очень немного.
У этой рефлексивной задачи две стороны. Первая связана с осмыслением и выбором целей и ценностей, желаемого жизнеустройства. Это задача всего народа, элит, общественных организаций, берущих на себя рефлексивные проблемы, важнейший культурный вызов. Вторая – выявление ограничений, рисков, коридоров возможностей, моделирование различных сценариев развития. Это одна из главных проблем, стоящих перед всем научным сообществом России.
Стоит обратить внимание на многообразие путей решения этой рефлексивной задачи. Например, в Южной Корее к составлению форсайта технологического развития страны в свое время было привлечено более 10 тысяч исследователей. Это не значит, что все высказанные мнения были одинаково важны, значимы и приняты во внимание. Это – оказавшаяся очень ценной попытка заставить тысячи ведущих исследователей, руководителей, предпринимателей страны не сочинять дежурные «отписки», а заставить задуматься о будущем своего государства в 20-летней перспективе.
Примеры таких инициатив «рефлексивного проектирования» есть сейчас и в России.
Уже несколько лет при Институте философии РАН работает Клуб инновационного развития. Потенциально его участниками являются более 1000 аспирантов академических институтов различного профиля, находящихся в Москве, преподаватели, которые ведут у них философию и историю науки, исследователи из этих институтов и вузов. На заседаниях этого клуба глубоко и заинтересовано анализируются будущее нанотехнологий, математики, биотехнологий, системы международных отношений; организовываются стратегические рефлексивные игры – новая форма «мозговых штурмов». Уже стало ясно, что все это – эффективный инструмент для понимания будущего, для вывода задач прогноза и проектирования новой реальности на более высокий уровень.
Другой подход, также оказавшийся весьма плодотворным, реализуется в последние три года в Нанотехнологическом обществе России, объединяющем более 1000 человек, от студентов до академиков, заинтересованных в нанотехнологическом будущем нашей страны. Здесь ценно то, что удалось создать «незримый колледж», сообщество единомышленников из более чем 50 регионов России, поддержать людей, работающих в этой области на местах. Перефразируя библейскую мудрость можно сказать, что «нет пророка в своем регионе», и самоорганизация, поддержка со стороны, здесь могут быть очень важны.
Наконец, с 2009 года в рамках программы Президиума РАН «Экономика и социология знания» реализуется проект «Комплексный системный анализ и математическое моделирование мировой динамики». Его руководителем является академик В. А. Садовничий, ответственными исполнителями – иностранный член РАН А. А. Акаев, профессора А. В. Коротаев, Г. Г. Малинецкий, ведущая организация – Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН. Цель проекта – та же рефлексивная задача – заглянуть в грядущее мира и России, объединить исследователей, занимающихся проектированием будущего. Ряд фрагментов возникшей картины исследованы, поняты и описаны [2–8], другие нуждаются в дальнейшем изучении и проработке.
Несмотря на успех каждого из этих начинаний – сценарии, модели, монографии, интересные конференции, поддержка конкретных идей и проектов, сайты, телепередачи – их научный и общественный резонанс до сих пор невелик.
Остается надеяться на быстрые изменения к лучшему в ближайшем будущем. У России осталось очень немного исторического времени для инновационного прорыва, и для всех нас важно его не упустить.
Литература
1. Лепский В. Е. Рефлексивно-активные среды инновационного развития. – М.: Изд-во «Когито-Центр», 2010. http://www.reflexion.ru/Library/Lepsky_2010a.pdf
2. Капица С. П., Курдюмов С. П., Малинецкий Г. Г. Синергетика и прогнозы будущего. М.: URSS. 2003. 288 с.
3. Будущее и настоящее России в зеркале синергетики / Под ред. Г. Г. Малинецкого. М.: URSS. 2011. 328 с.
4. Сценарий и перспектива развития России / Под ред. В. А. Садовничего, А. А. Акаева, А. В. Коротаева, Г. Г. Малинецкого. М.: URSS. 2011. 320 с.
5. Прогноз и моделирование кризисов и мировой динамики / Под ред. А. А. Акаева, А. В. Коротаева, Г. Г. Малинецкого. М.: URSS. 2010. 352 с.
6. Проекты и риски будущего: концепции, модели, инструменты, прогнозы. / Под ред. А. А. Акаева, А. В. Коротаева, Г. Г. Малинецкого, С. Ю. Малкова. М.: URSS. 2011. 432 с.
7. Малинецкий Г. Г. Проектирование будущего и модернизация России // Панорама Евразии. 2011. № 1. С. 4–20.
8. Ахромеева Т. С., Малинецкий Г. Г. Уроки Фукусимы для России / В сб.: Перспективы модернизации традиционного общества: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. 23 июня 2011. – Уфа: АН РБ, Гилем. 2011. С. 102–108.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Методологические основы организации саморазвивающихся инновационных сред», проект № 11-03-00787а
Методологические проблемы организации саморазвивающихся сред
В. Е. Лепский
Философские основания становления средовой парадигмы (от классической рациональности к постнеклассической)
В настоящее время тенденции увеличения внимания к средовому подходу просматриваются практически во всех областях научного знания. Особенно отчетливо это проявляется в социогуманитарных областях знания (социальное управление, развитие, экономика и др.). На наш взгляд, это органично связано с постнеклассическим этапом развития науки. В статье в контексте постнеклассической рациональности проводится анализ философских оснований становления «средовой парадигмы».
От классической рациональности к постнеклассической: исходные посылки становления средовой парадигмы
В последние десятилетия в науке происходят принципиальные изменения, связанные, согласно академику В. С. Степину, со становлением постнеклассического этапа ее развития, Не принимая во внимание этих изменений, мы рискуем (помимо всего прочего) упустить из виду принципиальные изменения в понимании рациональности в науках об управлении и развитии.
Смена общенаучных картин мира сопровождалась коренным изменением нормативных структур исследования, а также философских оснований науки. Эти периоды правомерно рассматривать как революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности. Три крупные стадии развития науки, каждую из которых открывает научная революция, можно охарактеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявших друг друга в истории техногенной цивилизации. Это – классическая (соответствующая классической науке), неклассическая и постнеклассическая рациональности[24].
Каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения «субъект-средства-объект» (включая в понимание субъекта ценностноцелевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.
Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций: научные исследования рассматриваются как познание законов Природы, существующих вне человека.
Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний: что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире. На результаты научных исследований накладывается осмысление соотнесенности объясняемых характеристик объекта с особенностью средств и операций научной деятельности.
Противопоставление объекта и исследователя оказалось справедливым лишь для "не наделенных психикой" объектов. В случае, когда исследователю противостоит объект, "наделенный психикой", отношение между исследователем и объектом превращается в отношение между двумя исследователями, каждый из которых является объектом по отношению к другому. В таких отношениях явно происходит нарушение "физических" постулатов, а исследователь становится всего лишь одним из персонажей в специфической системе рефлексивных отношений. Объекты становятся сравнимыми с исследователем по совершенству.
Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. В нем учитывается соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами.
Исходя из принципа универсального эволюционизма, Степин подчеркивает необходимость коммуникативного (диалогического) включения в современную научную картину мира всей совокупности ценностей мирового культурного развития. Только на этом, уподобляемом вселенскому, пути можно ожидать успехов с построением действительно человекомерных саморазвивающихся систем (примем это как некий очевидный постулат), а также подлинного понимания альтернативных идей восточных культур, в частности идеи о связи истины и нравственности.
Такое понимание постнеклассической научной рациональности предполагает введение в контекст любых научных исследований понятия «среды», на фоне которой они проводятся. Среды, включающей в себя наряду с различными типами субъектов совокупность ценностей мирового культурного развития; среды, которая сама рассматривается как саморазвивающаяся система. Средовая парадигма саморазвивающихся систем становится ведущей в контексте постнеклассической научной рациональности.
Принципиально важно отметить, что она включает в себя проектную парадигму и неразрывно связанный с ней субъектный подход, которые задают широкое поле междисциплинарных исследований, философское осмысление которого проведено в различных школах и направления. Особую роль, на наш взгляд, играет здесь философский конструктивизм.
Утрата «наблюдаемости» социальных систем и поиск механизмов «самонаблюдения» в средовой парадигме
После распада СССР стало очевидным, что существовавшая концепция научного мониторинга социальных систем оказалась несостоятельной. Другим примером является «неожиданно» разразившийся мировой финансово-экономический кризис. Эти примеры и многие другие дают основания для утверждения о кризисе современной науки, сформированной в условиях техногенной цивилизации.
Сегодня наука сталкивается с целым рядом случаев невозможности наблюдать и представлять реальности человека и общества. Само существование новых важнейших особенностей эволюционирующего человека и общества оказывается ненаблюдаемым для основных классических моделей науки или даже отрицается ими.[25]
Возникла необходимость нового осмысления, прежде всего, гуманитарного знания как важнейшего инструмента управления развитием цивилизации. Сегодня гуманитарная наука становится не столько сферой представления социальной реальности и поиска универсальных истин, сколько самостоятельной реальностью деятельности, средством коммуникации, автокоммуникации и рефлексии субъектов общества.
При этом проблемы человека и общества, требующие своего незамедлительного решения, все более обостряются, созданный же наукой потенциал для таких решений без развития технологий его сборки образует горы неструктурированного материала. Все более остро вырисовывается проблема создания новых моделей и технологий сборки научного знания; они должны соответствовать уже существующим вне классической модели науки практикам и решать неразрешимые в старой модели задачи, а для этого – выйти за рамки указанной модели.
Новый открывающийся мир существует во множестве каналов реальности. Он оказывается творимым и стремительно эволюционирующим: развитие самого человека включает в работу все новые реальности человека и общества. Для работы с ними необходимы языковые средства их осознания. Нужны современные технологии выхода из сложившихся тупиков научного знания, их применение позволило бы решать задачи, неразрешимые в единственном канале реальности ныне действующей классической основной модели.
Одним из классов таких технологий является рассматриваемая нами сборка рефлексивных площадок современного научного знания – позиций субъекта, оснащенных специальными средствами для осознания своих отношений с миром, самим собой и своей деятельности.
Определяемое нами понятие рефлексивной площадки субъекта научного знания опирается на два тезиса: перенос и проекция теоретических схем и включение субъекта в схему теоретического знания.[26]
Рефлексивные площадки постнеклассической науки являются важнейшим элементом новых поколений высоких гуманитарных технологий. Рефлексивная площадка – это позиция индивидуального и группового субъекта, оснащенная языковыми средствами для осознания и структурирования им реальности самого себя и своей деятельности. Такая позиция является пунктом входа субъекта в структурируемый им канал реальности. В этом канале детерминируется онтология (представления субъекта о сущем) и принимаемая субъектом рациональность (что для него в этом канале реальности разумно): соответственно так определенной онтологии и рациональности развивается и ограничивается его деятельность. Рефлексивные площадки используются субъектом для структурирования и переструктурирования своей деятельности, автокоммуникации и коммуникации с другими субъектами через согласование принимаемых ими реальностей.
Сборка рефлексивной площадки субъекта постнеклассического научного знания осуществляется как сборка множества проецируемых им на свою деятельность теоретических моделей и множества медиаторов, выводящих его в пространства культуры. Такой подход к работе с формальными схемами является трансдисциплинарным.
Надо заметить, что рефлексия человека и общества не ограничивает себя наукой. Множество рефлексивных площадок складывается в культурах и субкультурах. Неудовлетворенное ограниченностью классической науки общество открывает для себя эти лежащие вне поля науки рефлексивные площадки.[27]
Культурные микросреды как медиаторы в постнеклассической науке
В постнеклассической науке в центре внимания оказываются функции обеспечения взаимодействия субъектов научного познания:
– коммуникативная – обеспечение эффективной коммуникации субъектов;
– репрезентативная – обеспечение рефлексии субъектов;
– онтологическая – связь субъекта познания с реальностями бытия;
– интегративная – интеграция пространства знания.[28]
Их реализация требует построения выходов субъекта знания из дисциплинарных в трансдисциплинарные пространства и оснащения его позиции соответствующим инструментарием. Мы привыкли, что такую позицию науке дают философия и методология, которые берут на себя обеспечение указанных функций. Однако наиболее общим таким пространством является культура.
Формальная логика научного знания и его точные определения создают образ кажущейся замкнутости и отделения науки от широкой культуры. Вместе с тем одна из функций научных картин мира должна обеспечивать объективизацию соотносимых с ней научных знаний, их понимание и включение в культуру.[29] Если такая замкнутость системы научных истин и заложена в конструкцию науки, то для конкретного человека это совсем не так. Даже очень рафинированное и формализованное знание остается представленным словами, где почти каждое принадлежит широкой культуре и является культурным посредником – медиатором, выводящим субъекта научного знания из замкнутой конструкции науки. Возвращаясь после такого выхода в пространство строгого научного знания, субъект не оставляет это знание неизменным, а структурирует и переструктурирует его на основе открывшихся способов видения исследуемого предмета. Культурные медиаторы, включенные в научное знание, создают поток креативности – порождения новых формальных схем, конструкций, определений. Эти же медиаторы позволяют субъектам научного познания, находящимся в разных научных дискурсах, найти общие точки для построения коммуникации через метафоры.
Сегодня уже существует практика конструирования культурных микросред, через которые возможна коммуникация разных научных дискурсов. И если для классической модели науки практики лежали вне научного знания и относились к индивидуальному коммуникативному мастерству ученого, то постнеклассическая наука переводит конструирование культурных микросред в поле науки.
Сложность такого конструирования заключается в том, что осуществлявшие его ученые всегда сами были включены в мир живописи, музыки, поэзии, театра – реального художественного творчества. Они чувствовали звук, слово, цвет и форму, ощущали жизнь и красоту. Для постнеклассики возникает ситуация, когда эта способность должна сознательно включаться в сложную коммуникативную научную ткань, обеспечивающую сшивку множества результатов человеческого познания. Наука для обеспечения реальной эффективности создаваемого ею пространства знаний должна вобрать в себя и развить как метод ранее отделенные от нее опыты конструирования коммутирующих целостное знание культурных медиаторов.
Средовая парадигма в философском конструктивизме, кибернетике и синергетике
В соответствии с философской позицией конструктивизма то, с чем имеет дело человек в процессе познания и освоения мира, – не какая-то реальность, существующая сама по себе, которую он пытается постичь, а в каком-то смысле продукт его собственной деятельности (коллективной познавательной деятельности, или деятельности трансцендентального субъекта, по И. Канту). Конструктивисты считают, что человек в своих процессах восприятия и мышления не столько отражает окружающий мир, сколько активно творит, конструирует его.
Одним из первых конструктивистов был Гераклит, научные основы философии конструктивизма заложены в воззрениях Д. Беркли, И. Канта и др. Субъект имеет дело в процессе познания и деятельности с самим собой: от себя ему никуда не уйти. Он постигает мир через идеализации, абстракции, модели, которые определяются его возможностями познания здесь и сейчас.
Отсюда вытекает ряд следствий. Во-первых, проблема множественности реальностей их соизмеримости, а также переводимости и понимания субъектов, живущих, вообще говоря, в разных перцептивных и концептуальных мирах. Во-вторых, проблема телесных и ситуационных детерминант познания, которые делают реальности различных субъектов принципиально несоизмеримыми. В-третьих, если субъект не отражает, а создает реальность, то по каким законам он ее создает?[30]
Основным естественнонаучным источником философского конструктивизма является парадигма самоорганизации. В биологии она нашла свое воплощение в концепции аутопоэзиса У. Матураны и Ф. Варелы. В психологии и психотерапии философский конструктивизм имеет сторонников прежде всего в лице Г. Бейтсона и П. Ватцлавика. Бейтсон считал, что люди сами создают воспринимаемый мир, поскольку подвергают селекции воспринимаемую реальность, чтобы привести её в соответствие со своими представлениями о мире.
Ватцлавик сформулировал понятие коммуникативной реальности, описывая его следующим образом: