Надежда Салтанова
Фарфоровый детектив
Интересно, почему это старушка так распереживалась по поводу Ильиной, с которой не была даже знакома? Дмитрий пририсовал на схеме коту, символизирующему Биркину, бинокль. Может быть, она стала свидетелем подвешивания тела Ильиной к арке?
Дмитрий взялся за телефон.
– Руфина, а к-когда Биркина передала К-куприянову фигурку: до или после убийства?
– После.
Почувствовала, что умирает, и решила отблагодарить? Но почему не деньгами? Это было бы гораздо логичнее. Где Куприянов и где аукцион, на котором можно продать статуэтку? Что-то не сходится.
– Скажите, а ваша подопечная боялась к-кого-нибудь?
– Да с чего бы, мил человек? Она ведь на фронте была. Через такие страсти прошла, ой, что ты… Хотя… врать не буду, не знаю. Может, и боялась кого, но мне об этом ни разу не обмолвилась.
Пришло сообщение об исчезновении Мухиной. Она перестала отвечать на телефонные звонки. Квартиру актрисы вскрыли, но в ней никого не обнаружили. Похищение? Убийство?
Колдуя над своей схемой, Болотов задумался: «Во время беседы на рынке Файзуллин, глядя на фотографию Мухиной, даже не заметил, что она как две капли воды похожа на Марину Влади – возлюбленную Высоцкого. По словам Равиля, в квартире Файзуллина на стенах висит штук пять портретов знаменитой француженки. Странно! Не означает ли это, что Файзуллину есть что скрывать и его напарник Руслан ввёл нас насчёт алиби в ночь на 25 января в заблуждение? Надо познакомить этого Руслана с уголовным кодексом».
Узнав, что за дачу заведомо ложных показаний его ждут в лучшем случае два года исправительных работ, а в худшем удовольствие быть подвешенным на мясной крюк лично товарищем оперуполномоченным Болотовым, Руслан разговорился.
Ахмет-ага8 – богатый человек и щедро заплатил за ложное алиби. На самом деле в ту ночь Руслан спокойно спал в своей постели, а чем в это время занимался уважаемый Ахмет, Руслан понятия не имеет.
Попросив Равиля выяснить, не подкупил ли мясник и сотрудника ГИБДД насчёт даты угона автомобиля, Болотов поехал к Файзуллину домой. Дверь хозяин не открыл, а соседка, выглянув на шум, сообщила, что видела в окно, как Ахмет с рюкзаком за плечами ушёл в сторону Камы.
Приехав на берег реки, Дмитрий рассмотрел в наступающих сумерках чёрную одинокую фигуру, идущую по льду в сторону заброшенной деревеньки на противоположном берегу. Болотов прикинул расстояние, доложил обстановку Валеевой и поехал через Каму по мосту, рассчитывая появиться в деревне одновременно с путником.
Оставив машину на дороге и прячась за деревьями, Дмитрий побежал к чернеющим невдалеке домам. Снег был достаточно слежавшимся, и Болотов двигался быстро. Однако державшийся настороже Файзуллин заметил его и рванул вдоль берега на конец деревни: там начинался подъём. Оказавшись выше оперативника, Ахмет получал преимущество.
– Стой! Стрелять буду!
Болотов прицелился, выстрелил и промахнулся. Ещё выстрел. Файзуллин упал на колени и вдруг… исчез. Не успев осознать странное шуршание под ногами, Болотов полетел вниз сквозь снежное облако и жёстко приземлился на лёд. Повреждённое колено отозвалось резкой болью.
Шагах в двадцати от него в полынье барахтался Файзуллин. Закидывал ногу на край, но тот ломался под его весом. Увидев Болотова, он дал себе передышку и молча смотрел на оперативника.
«А мент-то оказался живучим, – вяло подумал Ахмет. – Плохо я тогда в лесу рассчитал удар, а то валяться бы ему в сугробе со сломанной шеей до самой весны…»
Мысли были такие же тяжёлые, как и всё, что было надето на нём. Одежда намокла и тянула вниз. Ещё несколько минут в ледяной воде, и всё разрешится само собой.
– Г-где ты прячешь Мухину? Зачем ты убил Ильину? – крикнул Дмитрий.
– Я не знаю этих женщин…
– Скажи, и я т-тебя вытащу.
– Просто вытащи… Я тебе заплачу… Много… Иншалла…
– Много, г-говоришь… – пробормотал Болотов. – Ну что ж, ты мне сполна заплатишь, мерзавец… Чистосердечным признанием…
Он подполз к полынье поближе, снял с себя шарф, один его конец намотал на руку, другой кинул утопающему.
– Держи!
У Файзуллина уже не осталось сил, но он всё-таки сумел ухватиться за конец, Дмитрий потянул. Казалось, что мясник весит целую тонну. И вот, когда он на полкорпуса уже был на льду, тот обломился в очередной раз, Файзуллин с головой ушёл под воду и больше не вынырнул. Дмитрий вытянул шарф. На отяжелевшем от воды конце болталась перчатка.
Чуть позже строения в деревне прочесали и нашли полумёртвую Злату.
Болотов пришёл к Мухиной в больницу, где она лежала с двусторонним воспалением лёгких. От былой красоты ничего не осталось. Перед ним сидела на кровати измождённая худая женщина лет на десять старше той, на шее которой он увидел когда-то нежно-розовое боа.
Выслушав просьбу Дмитрия, она что-то для себя решила и откровенно рассказала сыщику обо всём, что знала о Файзуллине.
– Когда в 1975 году московский Театр на Таганке приехал в их городок на гастроли, – начала она свой рассказ, глядя в окно, – Ахмету было всего шесть лет. Артисты шли из гостиницы во Дворец культуры по улице Строителей, на их пути собирались горожане и просили Высоцкого что-нибудь спеть. Сопливый и чумазый татарчонок чем-то привлёк внимание барда, и отхрипев про привередливых коней, он водрузил ему на голову свою кепку. Ахмет сохранил реликвию и, повзрослев, стал пристально следить за карьерой поэта. Коллекционировал магнитофонные записи его концертов, чуть не умер от горя вместе с ним в восьмидесятом году и ждал… ждал свою Марину Влади.
Злата зябко передёрнула плечами и плотнее запахнула на себе халат.
– Когда он увидел моё изображение на афише ДК, я показалась ему абсолютным двойником Влади. Он подошёл ко мне на улице, мы познакомились. Я не оттолкнула его, но и не приблизила, стеснялась его возраста и профессии. Но интуитивно чувствовала, что Ахмету это даже нравится: скромница, недотрога, так и должно быть. Что скрывать – мне такое поклонение льстило. И тогда мне пришла в голову мысль: устранить с его помощью Анастасию Ильину, свою главную соперницу по сцене.
Мухина тяжело закашлялась.
– Извините… Я попросила Ахмета об «услуге» и намекнула на щедрое вознаграждение. Намёк, конечно, был не про деньги – откуда у меня такие деньги? А о последствиях я тогда не задумалась. Так, пошутили и забыли. Господи, какая я была дура!
Мухина обхватила голову руками и замолчала. Болотов терпеливо ждал, когда закончится приступ раскаяния.
– Файзуллин мою просьбу принял всерьёз. Но вместо того, чтобы всё сделать по-тихому, он выставил труп на всеобщее обозрение. И смаковал передо мной подробности, идиот. Сначала он хотел передать Ильиной букет с подложенной в него отравленной иглой, якобы от тайного поклонника, но потом от этой идеи отказался. Он приготовил хлороформ, дождался, когда Ильина выйдет гулять с пуделем, и затолкал её в свою машину. Собака ещё долго бежала вслед и лаяла на весь микрорайон. Ну и на подкуп нужных людей денег не пожалел: с его-то профессией мог позволить себе многое. Хвастался, что всё сделал чисто, без хвостов.
Пришла медсестра и принесла таблетки. Попросила Болотова не задерживаться: скоро у больной вечерние процедуры.
– Когда я узнала, что случилось, пришла в ужас, – продолжила Мухина. – Попросила Ахмета больше меня не беспокоить. Он не понял, стал меня подкарауливать на улице. Прилип ко мне как банный лист. Ну и однажды терпение у меня лопнуло – я обозвала Ахмета гоблином. Видимо его восточная природа тут же возобладала над разумом, и он решил повторить историю с Ильиной. Затолкал меня в машину, усыпил и куда-то повёз. Очнулась я на земляном полу и в темноте…
Болотов дал прочитать Мухиной свои записи. Она их подписала и тихо спросила:
– Что мне за это будет?
– Если суд квалифицирует ваши действия как подстрекательство к убийству, то от восьми до пожизненного…
Однажды Диме приснился сон, в котором он превратился в лилипута, проник в отверстие огромной по сравнению с ним лежащей на боку скульптуры и пытался поймать там Нельсона, то взбираясь на холмы, то скатываясь в извилистые овраги.
Утром Дмитрий ещё раз пересмотрел фотографии статуэтки. Узкое прямоугольное со скруглёнными углами отверстие на цоколе и пересекающая его наискосок светлая черта. Внутри явно что-то есть! Как он мог такое пропустить? С языка так и просились циничные слова, но Дима никогда не ругался вслух матом.
Он приехал с Равилем к Куприянову, взял в руки статуэтку и потряс её. В отверстии вновь что-то виднелось. В присутствии понятых изъяли свёрнутый в трубочку и примятый до плоского состояния листок бумаги. На нём прыгающим почерком было написано, что в ночь на 25 января Ахмет Файзуллин из шестнадцатой квартиры совершил в парке убийство. Графологическая экспертиза показала, что почерк принадлежит Т. В. Биркиной. Ай да Татьяна Витальевна! Видимо, в час волка старушку мучила бессонница, вот она и стала свидетелем страшного события.
«П-почему не сообщила органам, спрашиваешь? К-к сожалению, мой д-друг Нельсон, – сказал Дмитрий, почёсывая кота за ухом, – мы об этом уже н-никогда не узнаем».
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
Примечание. Описываемые события вымышлены. Совпадения случайны.
Галина Ярось.
Смерть в подарок
У неё не было глаз.
Спутанные пряди волос накрыли румяное лицо, но провалы были видны. Она лежала на красном шёлке в рваном, когда-то белом платье. В грудь глубоко воткнута ржавая кованая игла.
На кой чёрт я открыл этот ящик?!
Данила присел на корточки рядом со старинным деревянным сундучком, который только что доставил ему курьер. Говорил же дед: «Не открывай, если не знаешь, что внутри». Потрогал защёлку-замочек на крышке. Латунная. Погладил ладонью ткань внутренней обивки. Надо же, шёлк. Отбросил в сторону обрывки дерюжки, кукла теперь была видна целиком. От чёрной макушки до кожаных ботиночек.
Когда-то роскошная и, наверное, очень дорогая. Деланная явно не для детских игр, а для дамских гостиных. Из тех, что выходят окнами на центральные проспекты столиц. Кому пришла в голову идиотская затея прислать её вот так на ночь глядя в их с дедом дом на окраине Пскова?
Данила рассмотрел поближе обрывок дерюги. Холстинки-то домотканые ещё. Что общего у них с шёлковой роскошью сундука? Он поймал себя на том, что избегает прикоснуться к кукле. «Что человеком сделано, дурным быть не может», – вспомнилась ещё одна дедовская мудрость, и Данила решительно вынул куклу из сундука.
– Смело живёшь, Данила-мастер, двери не запираешь.
Он вздрогнул и испуганно посмотрел в кукольное лицо. Застывшее, фарфоровое, безглазое. Сзади кто-то расхохотался. Звонко, громко, ничуть не заботясь о ночной тишине. Порыв свежего ветра донёс до него аромат лаванды и чуть-чуть цитрусовых.
На пороге распахнутой настежь в сад двери стояла Нина.
– Как тебе моя Пандора? – Нина кивнула на куклу, проходя в комнату и быстро оглядываясь по пути: диван со смятой постелью, самодельные книжные полки, стол с неубранной посудой. Не нашла, где присесть, осталась стоять. – Возьмёшься реставрировать?
Данила наклонился положить куклу обратно в сундук, выигрывая время и заставляя своё сердце биться пореже. Ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки:
– Я по фарфору ещё не работал.
– Брось, все же знают, что твой дед был лучшим мастером. Наверняка и тебя научил. А мне срочно надо. Выставку открываю в своей галерее. Слыхал?
Ещё бы он не слыхал. Однокурсники уже какую неделю только и обсуждают, что Нинкин батя подарил доченьке в честь защиты ею диплома готовый бизнес – выставочную галерею, да не где-нибудь, а у самого Крома.
– Когда выставка?
Нина обрадованно улыбнулась:
– В том-то и дело, что от тебя будет зависеть, Даня.
Он-то думал, что Нина и знать не знает, как его зовут, а она, оказывается, и прозвище помнит – Данила-мастер, и имя, которым он только близким друзьям позволяет себя называть.
– Я хочу арт-перформанс на открытие сделать, ну ты понимаешь: немного театра, немного интерактива со зрителем, а арт-объектом у меня будет она – Пандора. И весь перформанс в виде хоррора, чтобы страшно стало всем до жути.
Данила глянул на куклу, лежащую у ног. Глаз нет. Иголка эта…
– Кто её так?
– О! Это жуткая история. Слушай, у тебя есть чего-нибудь выпить? Короче, дело было в конце девятнадцатого века. Здесь у нас, в самой глухомани под Себежем, в одном богатом имении жила дворянская семья. Не то литовцы, не то шляхтичи по фамилии Корсак. Когда старшей дочери Анеле исполнилось 16 лет, просватал её отец в жёны какому-то русскому князю. Из очень-очень знатного рода. Не знаю уж, почему папаша так торопился. То ли жених старый был, боялись, помрёт. То ли нуждающийся, боялись, кто другой уведёт ради титула. А может, и любовь была, история это умалчивает.
Данила открыл холодильник. На пустых полках обнаружил старый кусок сыра, недопитую бутылку сухого белого и миску со свежей малиной, вечером только собирал. Смахнул с обеденного стола грязную посуду и крошки. Достал мамины хрустальные фужеры, разлил вино. Нина, не прерывая рассказа, глотнула, чуть скривилась, зависла пальцами над тарелкой с кусочками подсохшего сыра, не рискнула взять и закинула в рот целую пригоршню малины.
– Короче, имя князя неизвестно. Но по деревням в тех местах до сих пор рассказывают байку о кукле-убийце, которую он привёз в подарок своей невесте. Вот о ней, – Нина ткнула пальцем в сторону сундука. – Анеля так полюбила куклу, из рук не выпускала, а за неделю до свадьбы внезапно заболела чем-то страшным и умерла. Куклу отдали её младшим сёстрам. Через несколько дней и они скончались в ужасных мучениях. Вот тогда-то местная ведьма и определила, что кукла не простая, а заговорённая на смерть.
– А как она у тебя оказалась? – Данила подкинул фразу в беседу, словно полено в костёр. Он наслаждался, наблюдая, как двигаются её пухлые розовые губы, измазанные малиновым соком, как она нетерпеливо отбрасывает в сторону чёрные прядки, что выбились из косы и лезут в лицо.
– Так та ведьма была моей прапра, короче, какой-то там прабабкой. Недавно этот сундук в её деревенском доме нашли, ну я и вспомнила эту историю. Классно же будет открыть выставку старинных кукол настоящей Пандорой, да ещё и с таким кровавым прошлым?
– А почему ты её Пандорой зовёшь?
– А ты что, ящик не видел? – Нина захлопнула крышку сундука и развернула его задней стенкой к свету. В углу была прикреплена медная жестянка с витиеватой гравировкой – Pandora. – Вот. Знаменитый парижский Дом модных кукол.
* * *
Данила распахнул окна в сад. Запах лаванды и чуть-чуть цитрусовых стал слабее. Перетащил сундук в мастерскую. Весь дом, по сути, был одной сплошной мастерской. Так ещё при деде сложилось. Комната для приёма гостей, здесь же спали, ели, а все остальные территории – не для посторонних. Вытащил куклу, усадил на рабочий стол, сам забрался с ногами в продавленное дедовское кресло. Так, что у нас тут?
Правое ухо утрачено, мизинца на левой руке нет, носки ботиночек погрызены крысами, каблуки в порядке. Невкусные, что ли? «Ну, как чинить думаешь? Осколки есть? Глянь в ящике», – голос деда привычно появился, как только Данила взялся за работу.
Он с детсада знал, что не такой, как все. Запоминал всё быстрее других и навсегда, считал без калькулятора, иностранные языки «вспоминались» легко, как родные. На словечко «аутист», которым его пытались дразнить в школе, не обижался. И поэтому совсем не удивился, когда после смерти воспитавшего его деда однажды услышал в голове родной голос, распекавший за неправильно разведённую мастику. Теперь дед всегда был с ним, стоило только задуматься или приняться за общее любимое дело по починке сломанной вещи.
– Даже пыли фарфоровой не осталось, – сообщил Данила деду, – пусто в сундуке. Думаю, налепить что-то взамен утраченного. Глина полимерная пойдёт?
– Допустим. Дня три, не меньше, на лепку и просушку уйдёт. Потом покраска.
– Волосы ещё… – Данила встряхнул куклу. Под всклоченными чёрными кудрями в голове у неё что-то забренчало. Глаза? Скорее всего, наверное, провалились внутрь. Или кто-то специально выдавил? Как их теперь доставать? Туловище мягкое, надо бы платье снять, проверить, но эта игла… Он поискал на полке плоскогубцы.
– Погодь, Данила, с такими вещами не шутят. Вишь, игла не простая. Тут бы знающего человека позвать, кукла-то колдовская.
– Ладно тебе, дед, пугать. – Данила ухватился покрепче за старую железяку, выдернул со второй попытки. Крепко сидела ржавая. После неё осталась рваная рана. Как на трупе.
* * *
Ночью Данила проснулся от громкого звука. Что-то случилось в мастерской? Или во сне? Он давно привык первым делом прислушиваться к себе, а потом уже искать причину беспокойства во внешнем мире. В доме стояла абсолютная тишина. И тут он услышал быстрое лёгкое поцокивание. Когти? Каблуки?!
Какие, к чёрту, каблуки?! У неё же ботинки… Сел в постели. Звуки шагов смолкли. Нащупал выключатель. Свет залил комнаты. Тихо. Заставил себя подняться и босиком шагнул к дверному проёму в мастерскую.
У самого порога валялся любимый дедов деревянный идол, который всегда жил на полке над его рабочим столом – увесистый сосновый чурбан. Дальше, в осколках разбитых фужеров и пятнах крови на полу, лежала кукла с расколотой на две части головой. Улыбающееся лицо уставилось на него пустыми глазницами. Скальп чуть в сторонке.
За спиной хлопнула створка открытого окна. Данила вздрогнул. Сквозняк? Поёжился и опустился на колени, к кукле.
Чёрные стеклянные глаза с пушистыми, загнутыми вверх ресницами отлетели под дедовское кресло и, к счастью, не разбились. Даже не треснули при падении. Наверное, волосы смягчили удар. Хорошо, теперь проблема с их извлечением отпала, но вот заднюю часть головы, на которую они крепились, придётся полностью менять. Может, проще будет отлить новую черепушку полностью да расписать? Но это будет как бы уже совсем другая кукла… Понравится ли Нине?
– Ты профессиональный реставратор, – заворчал дед, – не ради коммерции работаешь. Твоё дело предмет сохранить таким, каким его мастер сделал. Лицо у куклы ведь живое?
– Живое.
– Ну, так и нечего думать. Затылок соберёшь и склеишь, под волосами трещины видно не будет, тут вопросов нет, ухо и пальцы глиной починишь. А кто её сделал-то? Глянь на задней части черепа, может, мастер клеймо своё оставил.
Мастер клеймо оставил и даже не одно. На фарфоровом черепе была вдавленная в глину надпись LimogesFrance и ещё две буквы в скобках – I. и L.
– Ага. В Лиможе отливали красавицу, а в скобках это кто? Глянь-ка в Гугле. Парижские кукольные мастера покупали головы из Лиможа с условием, что на них будут стоять их инициалы.
– Нет никого с такими инициалами. Леон Приёр, Жульен Бальруа есть, а на I и L нет.
– А фирма «Пандора» есть?
– Гугл такого бренда не знает. Но зато куклы-пандоры ему хорошо известны. Ещё в семнадцатом веке первые появились. Дед, знаешь про таких?
– Впервые слышу. Я же не девочка.
– А это и не для девочек совсем, а для их мам мастера трудились. Вот, слушай: куклы-пандоры впервые появились во Франции. Они служили для рекламы модной одежды. Купить их могли позволить себе только королевские семьи и аристократы. Пандорой куклу назвали в честь героини древнегреческой мифологии, которая открыла запретный сундук из-за любопытства и выпустила в этот мир множество несчастий. К куклам прилагался целый гардероб: сундучки с одеждой, духи и аксессуары. В девятнадцатом веке их заменили журналы мод.
– Ну так, значит, и другие мастера, кто одежду шил или обувь, должны были свои отметки оставить.
Данила достал лупу и приступил к исследованию кукольных нарядов. Так, на одном ботинке есть оттиск какой-то, но невнятный, не разобрать. Платье тоже без лейблов. А вот камея какая интересная! Серебро, внутри что-то жуткое серо-чёрное, но вырезано мастерски. Символ какой-то. Вроде видел такой. На кукольном браслете тот же самый камень и рисунок повторяется.
– Есть, дед, нашёл ещё одно клеймо на серебряных украшениях – Лавуан.
Сундук внутри сохранился отлично. Не то что сама кукла. Как будто их эти десятилетия хранили отдельно друг от друга. «Тут ремонта особого и не нужно, – проснулся дед в голове, – так, почистить, подшлифовать снаружи дерево. Ткань проверь, не разошлись ли швы».
Данила чертыхнулся, никогда не любил, когда дед вот так начинал поучать, как маленького. Но пальцы уже побежали ощупывать тонкие швы и складки драпировки. На самом дне наткнулись на какой-то неудобный выступ. Дощечка какая-то оторвалась, что ли? Тут же почувствовал прореху в ткани. Большую, как специально сделанную. Свободно входит ладонь. Через неё и вытащил то, что лежало на дне – небольшую, в кожаном переплёте рукописную книжечку. Дневник?
«Богиня моя, если бы я знал, какие испытания готовит мне судьба в России, никогда не покинул бы Париж».
Французские фразы мелкой вязью покрывали пожелтевшие страницы. Данила с трудом разбирал: «Ты представить себе не можешь, в какой глуши я оказался. Вокруг дремучие леса и озёра. Бездорожье полное. Я даже письма не могу тебе отправить. Мой будущий тесть г-н Корсак сказал, что не станет каждый день гонять лошадь в уезд на почту.
Семейство, с коим мне предстоит породниться, скажу тебе, самого простого свойства. Корсак хоть и вписан в дворянскую книгу, держит кирпичный заводик. Анеля, с которой мне предстоит встать к венцу, выросла без гувернантки. Никаких манер. Я с ужасом думаю, как привезу её в парижские салоны. Невеста моя — сущий ребёнок, не выпускает из рук куклу, твой презент, а ещё носится целый день с красками. Представляешь, любовь моя, она берёт уроки живописи у своего дальнего родственника, местного художника г-на Васильчикова, молодого человека, из тех, что носят один сюртук круглый год. Впрочем, картины его совсем недурственны. Он даже начал писать портрет моей Анели в тех самых украшениях, что ты дала мне с собой из Парижа.
Ах, если бы не моё положение, разве оказался бы я здесь в такой роли? Ну почему Господь не устроил так, чтобы приданое жены давалось без самой жены?
Решил писать тебе в эту книжечку, раз письма не могу послать. Вот будет тебе доказательство того, что думаю о тебе постоянно. Преданный тебе, твой N.N.».
Уже под утро, закончив читать дневник князя – жениха несчастной Анели и борясь с надвигающимся приступом головной боли, вполне ожидаемым после такой-то ночки, Данила послал Нине эсэмэску: «Для куклы нужны новые волосы. Чёрные. Лучше человеческие».
И закрыл глаза, покорно ожидая сумасшедшего вихря обрывков мыслей, фрагментов образов и странных фантазий своего мозга, которые всегда сопровождали боль.
Сначала появилась крыса. Жирная, серая, держащая в лапках ботиночек куклы. Потом возникла башка дедовского деревянного идола, напялившая на себя скальп Пандоры, а потом понеслось на бешеной скорости: Нинина пухлая губа с капелькой малинового сока, кисть куклы без мизинца, гладь озера с отражёнными в тёмной воде остриями елей, чернильное пятно на жёлтой странице, старинное перо, выводящее N.N. На самой границе сознания, уже готового отключиться, Данила увидел со спины девушку у зеркала, примеряющую на себя серебряные украшения куклы. Камею с вырезанной по чёрному камню странной фигурой. Что-то похожее на человека с опущенными руками и головой в виде петли.
