Владимир Колычев
Перебиты, поломаны крылья
Но тогда он побоялся дать волю кулакам, зато мог исправить свою ошибку прямо сейчас. Казалось бы, что стоит ему выйти из машины и ударить старого толстяка. В принципе, Илья мог сбить его с ног одним ударом. У него большие крепкие кулаки, он через день занимался в тренажерном зале – бицепсы и трицепсы, как у завзятого культуриста. Но Илья не стал выходить из машины. Он всего лишь переключил рычаг автомата на движение и убрал ногу с тормоза…
@Int-20 = Следователь Перегудов не сводил с него пытливых, все замечающих глаз, но Илья крепился.
– Какие сложности? Я ничего не понимаю.
– Ладно, придется вам подсказать, раз уж вы такой невнимательный. Позавчера ночью вы встречались с гражданкой Окуловой.
– А-а, ну и что? – растерялся Илья.
– Ее муж утверждает, что вы силой затащили ее в свою машину.
– Силой?! Нет, она сама села ко мне в машину, – мотнул он головой. – Я ей сказал, и она села. А он потом появился. К нам шел, но мы раньше уехали… Врет он, не было никакого насилия.
– Значит, вы не отрицаете, что увезли Эльвиру Окулову из дома, в половине одиннадцатого ночи?
– Не отрицаю, – сдался Илья. – Только времени точного не помню. Да, где-то в районе одиннадцати…
– Куда вы ее отвезли?
– Да куда-то за город, к реке, прямо по дороге от их дома. Ехал и ехал, пьяный был, плохо соображал…
– Пьяный?!
– Ну, выпивший… А вы ничего не докажете, – раздосадованный собственной осечкой сказал Илья.
– А что я должен доказывать? – еще пристальней всмотрелся в него следователь.
– То, что я выпившим был.
– Я не из дорожной инспекции, я из уголовного розыска. Но все же меня интересует, как сильно вы были пьяны?
– Ну, грамм пятьдесят выпил, коньяка. Хороший коньяк, французский, настоящий, он голову пьянит, но не мутит. Я хорошо соображал…
На самом деле Илья выпил много больше, но решил не усугублять свое положение.
– Но только что вы сказали, что соображали плохо.
– Это не от коньяка. Это от переизбытка чувств.
– Скажите, пожалуйста! – усмехнулся Перегудов. – И чем вызван был этот переизбыток чувств?
– А любил я Эльвиру, очень любил…
– Любили? А сейчас, значит, не любите?
– Почему не люблю? И сейчас люблю. Но мне почему-то кажется, что это мое личное дело, кого любить, а кого нет… И вообще, я слишком много вам наболтал. Может, вы все-таки скажете, в чем вы меня обвиняете?
– А вы, значит, уверены в том, что вас обвиняют? – многозначительно усмехнулся следователь.
– Нет, но вы же неспроста пришли.
– Неспроста… Вы увезли Эльвиру на машине, что было дальше?
– А что может быть между мужчиной и женщиной, когда они остаются одни? – сказал Илья и вдруг его осенило: – Но я ее не насиловал. Все по взаимному согласию, и если она заявление написала, то говорю вам – это муж ее заставил…
Теперь он знал, кто подал на него заявление в милицию. Антон Окулов – банкир, человек в городе известный и довольно-таки влиятельный, он мог запугать Эльвиру, мог натравить ее на Илью.
– Не ломайте комедию, Теплицын, – скептически усмехнулся Перегудов. – Актер из вас, прямо скажем, никакой.
– Но это не комедия, это правда… Вы пришли ко мне с обыском, что вы хотите найти. Вы должны мне это сказать!
– Должен. И скажу. Мне нужны драгоценности, которые вы забрали у Эльвиры Окуловой.
– Драгоценности?! Которые я забрал?! – похолодел Илья.
Теперь он понял, что его могут обвинить не только в изнасиловании.
@Int-20 = Эльвира долго приходила в себя после бурного изъявления чувств. Наконец она открыла глаза, утомленно потянулась рукой к своему плащу, прикрыла им свою наготу.
– Это было нечто, – в умильном упоении сказала она.
Илья благодарно улыбнулся. Банальная женская лесть, а приятно.
Машина стояла на обрывистом берегу реки, ночь темная – без фар ни зги не видно. Тишина мертвая вокруг. Они лежали в полностью разложенном салоне, на мягкой коже. На часах половина первого ночи. Не так уж и долго они вместе.
– Антон на такое не способен, – продолжала Эльвира.
– Зачем тогда замуж выходила?
– Тебе назло.
– Жалеешь?
– Очень… А ты?
– О том, что у тебя муж?
– Нет, о том, что у тебя жена.
– А я, может, тоже назло тебе женился, – поморщился Илья.
Эльвира наступила на его больную мозоль, и он пока не понял, случайно она это сделала или преднамеренно. Хорошо, если случайно.
– И что мы друг другу доказали? Я со старым козлом, а ты со старой козой… А давай бросим все! – неожиданно предложила она.
– Что – все?
– Да все! Я брошу своего, ты бросишь свою, будем жить вместе… Помнишь, как мы мечтали создать свою семью?
– Помню, – буркнул Илья.
Он очень хорошо помнил, как Эльвира обещала ждать его из армии. А еще лучше помнил, как потрясла его весть об измене любимой девушки. До увольнения в запас оставалось всего ничего, когда он получил письмо от своего друга. Яшка Боков сначала сообщил ему, что Эльвиру видели с Толиком Каланчой, а затем нанес еще более болезненный удар – оказывается, через четыре месяца после того ее видели с надувшимся животом, и не абы где, а в женской консультации. Через недельку-другую после посещения врача живот исчез, а это значило, что Эльвира сделала аборт. Илья не смог простить ей измены и, вернувшись домой, ударился во все тяжкие – пьянки-гулянки, женщины оптом и в розницу. Эльвира пыталась объясниться с ним, но он ее даже не слушал. А когда она вышла замуж за своего Антона, заявился в ресторан, где пела и плясала свадьба, и устроил там самый настоящий дебош, после чего ушел в глубокий запой чуть ли не на целый месяц. Полтора года назад они случайно встретились у общих друзей на каком-то домашнем торжестве, но Эльвира очень спешила домой – потому как ее время вышло, а он все еще не мог простить ее, и снова они тогда разошлись как в море корабли. Зато сегодня, пусть и с досады, но он сам захотел встретиться с ней, и это желание оказалось настолько сильным, что довело его до порога дома, где она жила вместе с мужем. Он не побоялся узнать у общей подруги ее телефон, позвонить ей, пригласить на свидание. А она не испугалась своего мужа, поэтому они здесь, поэтому хоть и ненадолго, но вместе.
– Ты ее создала, – не без упрека сказал он.
Казалось бы, сейчас он должен был гнать от себя прочь прошлые обиды, чтобы не испортить настоящее. Но волна ревности захлестнула сознание, закоротила провода мозговых нервов.
– Ты так и не понял, – с горечью посмотрела на него Эльвира. – Не было у нас ничего с Каланчой.
– А как же больница?.. Ты же сама говорила, что Яшка не врет.
– Он не врал, он просто не так все понял. Толик пытался за мной ухаживать, но это же не значит, что я спала с ним. А больница… Ты же был в отпуске, мы же были вместе.
– Был в отпуске, – ехидно усмехнулся Илья. – За восемь месяцев до того. А тебе четвертый месяц поставили. Четвертый!
Они снова, в который уже раз, возвратились к этому разлучному для них разговору, и вновь в душе поднималась волна возмущения и обиды. Эта волна была уже не столь жгучей, как прежде, но Илья и сейчас испытывал боль. И все потому, что он не верил Эльвире. И не поверит.
– Кто тебе такое сказал, что четвертый? Сколько раз говорить, что не было такого диагноза? Я не знаю, кто это придумал!
– А в больнице ты была?
– Была.
– С животом?
– С животом.
– Я знаю, что ты скажешь дальше. Эмоциональный сдвиг, ложная беременность, – усмехнулся Илья.
– Да, эмоциональный сдвиг. Мы были вместе, я думала, что затяжелела, радовалась этому. А ничего не было. Первое время ничего не было. Я переживала, на этой почве у меня случился живот, но это был самообман, понимаешь? Не было ничего в животе, и врач мог бы это подтвердить…
– И где этот врач?
Врач ничего не мог подтвердить, потому что еще до того, как Илья возвратился из армии, он переехал куда-то в Санкт-Петербург, а новый его адрес и место работы в районной поликлинике никто не знал.
– Не знаю, – обреченно махнула рукой Эльвира. – Даже если бы я его нашла, ты все равно бы ему не поверил…
– А может, я верю тебе.
– Правда? – просветлела она.
– Ну, я читал про ложную беременность, такое случается…
И с Толиком Илья разговаривал. Тот не отрицал, что пытался приударить за Эльвирой, но, если ему верить, ничего такого с ней у него не было. Но вся беда в том, что Илья ему не верил… Зато сейчас он готов поверить и ему, и ей, и своему внутреннему голосу, который с самого начала и всякий раз безуспешно взывал к его благоразумию.
– И с Толиком ты точно не была, – вслух добавил он.
– Ну так почему же ты мне не веришь? – еще больше вознеслась духом Эльвира.
– Верю.
– Тогда почему мы не вместе?
– Вместе.
– Это ненадолго.
– Ну, сегодня расстанемся, завтра снова встретимся…
– Завтра может и не быть. Антон знает, где я, он посадит меня под замок, я не смогу к тебе прийти…
– Ты его боишься?
– Нет.
– Он может тебя ударить?
– Да что ты! Он пылинки с меня сдувает… Но закрыть дома может. Или в Нижний к сестре своей отправить… Давай сбежим от всех, а? – умоляюще посмотрела на Илью Эльвира.
– Куда?
– Не знаю, но все равно.
– Все равно, когда ни кола, ни двора… У тебя есть деньги?
– Нет.
– И у меня тоже.
– Деньги можно заработать.
Илья задумался. Деньги действительно можно было заработать, но как? Он же ничего не умел делать. После школы болтался без дела, после армии пытался работать штукатуром на стройке, смертельно устал уже через неделю и уволился. Месяца два искал работу, наконец, устроился официантом в кафе, продержался целых две недели. Еще полгода поисков работы принесли ему должность курьера в рекламной фирме, тоже долго не задержался. Зато сторожем на оптовом складе проработал целых два месяца… Последним местом его работы был фитнес-клуб, куда он устроился тренером-инструктором. Вот где ему понравилось по-настоящему, но через месяц его едва не уволили со скандалом – за то, что симпатичную дамочку-клиентку соблазнил. Впрочем, через две недели после этого он уволился сам, будущая жена Нила предложила ему работу личного инструктора. Он переехал к ней, она сделала ему предложение – он не отказался.
Илья давно понял, что безделье для него – лучшая работа. Поэтому он готов был и дальше жить с нелюбимой женой, лишь бы бить баклуши. И ехать непонятно куда сломя голову не хотелось. Эльвиру он любил, но думал встречаться с ней втайне от ее мужа и своей жены, миллионы людей так делают – и ничего.
Эльвира требовала от него ответа, и он уже сейчас мог дать его, потому как все для себя решил. Но все же он отделался от нее отговоркой:
– Мне нужно подумать.
– Да, я понимаю…
Она ничего не поняла, подумал Илья, поэтому ее жизнеутверждающий пыл не угас. Но рано или поздно она все поймет и смирится с необходимостью бегать на свидания с ним тайком от мужа. Они оба приспособятся изменять своим половинам так, чтобы те ни о чем не догадывались…
– Я отвезу тебя домой, – сказал он.
Пикантность момента заключалась в том, что муж Эльвиры даже не догадывался, а точно знал, с кем и чем занимается сейчас его жена. Но Илья успокаивал себя тем, что ударить он ее не посмеет – она же сама о том говорила. А раз так, он с легкой душой может расстаться с ней… Но как ни успокаивал он себя, камень на душе оставался. Боялся он за Эльвиру и все же повез ее домой.
– Ты долго будешь думать? – в дороге допытывалась она.
– Нет, – мотнул он головой.
– А когда мы уедем?
– Уедем.
Эльвира сняла со своего пальца золотой перстенек с изумрудом, сняла с руля его правую руку, окольцевала мизинец.
– Зачем это?
– Чтобы ты скорее думал… И чтобы не забывал, – с озорными искорками над темной, тоскливой пустыней во взгляде сказала она.
– Что за глупости, я не смогу тебя забыть… Я тебе завтра позвоню…
– Да, конечно, только не на домашний, а на мобильный… Скажи свой номер.
Из кармана своего плаща она достала сотовый телефон. При этом из кармана вывалился пластиковый прямоугольник. Илья подобрал его, это были ее водительские права.
– В дорогу собралась? – усмехнулся он.
– Да, с тобой, – кивнула она.
– На своей машине?
– Могу взять свою…
Илья задумался. Если ее машина так же хороша, как и его, то, продав их, они запросто могут купить хорошую квартиру с ремонтом и обстановкой где-нибудь в провинциальном городе. Но что дальше?..
– У меня их много, – улыбнулась Эльвира.
– Сколько?
– Две… Только на одной я никогда ездить не буду.
– Почему?
– Потому.
На своем телефоне она набрала номер, который продиктовал ей Илья, и его мобильник, закрепленный на «торпеде» автомобиля, отозвался свадебным маршем Мендельсона, на дисплее высветился нужный ему набор цифр.
– Ух ты! Какая у тебя мелодия! – повеселела она. – Как думаешь, это к лучшему или к худшему?
– Какая же ты глупая! Конечно, к лучшему!..
Илья вывел машину на улицу, где жила Эльвира.
– Здесь останови, – попросила она.
– Так еще же далеко.
– Всего два перекрестка. Я пешком дойду… Не хочу, чтобы Антон видел, что я на машине. Он же не спит, в окно смотрит. А может, по улице ходит…
– Достанется тебе.
– Ничего, переживу. Только ты не тяни с ответом, ладно?
Илья кивнул, обозначая «да», и Эльвира не поняла, что этот знак скорее означает «нет».
@Int-20 = Перегудов заметил замешательство в его глазах. С силой надавил на него взглядом, пытаясь выжать правду изнутри.
– И где драгоценности?
– Нет у меня ничего, – мотнул головой Илья.
– А если хорошо подумать?.. Сознаешься добровольно, избавишь свой прекрасный дом от агрессивного вторжения. Поверь, обыск – это даже хуже монголо-татарского нашествия…
Илья решил, что лучше сознаться. Не так уж хорошо спрятан перстень, чтобы не беспокоиться за него. Если он выдаст его сам, то еще будет шанс выпутаться из силков, которые поставил на него муж Эльвиры. А будет запираться – настроит против себя следователя, тогда на него ополчится вся милиция.
– У меня только перстень, – выжал он из себя.
– Какой перстень? – Губы Перегудова скривила торжествующая полуулыбка.
– С изумрудом… Эльвира мне сама его подарила.
– Где он?
– У меня в комнате.
– Пошли.
Следователь отправился в комнату вслед за ним, дождался, когда Илья достанет из ящика стола и покажет ему перстень. Но в руки его не взял.
– Хорошо. Положи его к себе в карман, – сказал он и тут же достал из куртки мобильник, нажал кнопку вызова, спустя секунды обратился к невидимому абоненту: – Все нормально. Найди людей и давай сюда…
О каких людях он говорил, Илья понял чуть позже, когда в дом пожаловал помощник Перегудова в обществе кухарки и садовника из соседнего дома. Это были не просто люди, это были понятые, в присутствии которых, под протокол, следователь изъял у Ильи злополучный перстень.
Глава третья
Дальше события развивались со скоростью и непредсказуемостью сошедшего с рельсов поезда. Перегудов предложил Илье отдать ему золотую цепочку и серьги, принадлежавшие Эльвире, но тот возмущенно ответил, что их у него нет и быть не может. Тогда Перегудов настоятельно попросил его проехаться с ним в управление внутренних дел, он отказываться не стал, но, прежде чем отправиться в путь, позвонил жене. Вернее, попытался дозвониться ей, но безуспешно: секретарша в офисе сказала, что Нила Германовна выехала по делам, а ее мобильник находился где-то вне зоны доступа. Так ничего и не добившись, Илья сел в машину и по прошествии получаса в сопровождении Перегудова на слабеющих от волнения ногах входил в его кабинет.
– Если это допрос, то без адвоката я разговаривать с вами не буду, – выложил он рожденную в дороге фразу.
– Это не допрос, это беседа, – усмехнулся следователь. – И советую беседовать со мной начистоту. Поверьте, это в ваших же интересах… Я не буду сейчас искать пропавшую цепочку и серьги, достаточно перстня, который мы изъяли у вас…
– Вы наконец-то скажете, в чем меня обвиняют? – в паническом состоянии духа, но возмущенно спросил Илья.
– Вас не обвиняют, вас пока что подозревают в убийстве гражданки Окуловой.
– В убийстве?!
Если бы сейчас где-нибудь рядом за окном взорвалась бомба, Илью бы это не потрясло так, как потрясло это обухом опустившееся на голову известие.
– То есть вы хотите сказать, что Эльвиры больше нет?
– Я не хотел бы этого говорить, но скажу. Да, ее больше нет. И никогда не будет. Ее зарезали.
Перегудов смотрел на него в упор, намертво вцепившись в него внимательным взглядом.
– Зарезали?!
– Да, ножом… Или нет?
– Кто ее зарезал?
– Вы!
– Я ее не резал!
– Верно, вы ее не резали.
– Зачем же вы мне тогда голову морочите? – Илья с облегчением перевел дух.
– Вы сбросили ее с моста в реку.
И снова у него перехватило дыхание.
– Я?! С моста?! В реку?!.. Вас не поймешь, то я ее зарезал, то сбросил с моста! Вы что, издеваетесь надо мной?
– Прежде чем сбросить ее с моста, вы ее изнасиловали, а затем и ограбили – с мясом из мочек ушей вырвали сережки, сорвали цепочку с кулоном, с пальца сняли перстень…
В какой-то момент Илье показалось, что Перегудов обвиняет в убийстве и ограблении кого-то другого. Да и как могло быть иначе, если он не убивал Эльвиру? Но помимо них двоих в кабинете никого не было, значит, следователь обращался именно к нему, а не к кому-то другому.
– Это неправда…
– А это что? Тоже, скажете, неправда?
Перегудов выложил перед ним ряд фотографий. Мертвая Эльвира в одной ночной рубашке на песчаном берегу, она же, с закрытыми глазами и неживым лицом, но уже без ничего на железном столе в морге. Жуткие снимки, жуткие впечатления…
– Но это не я! – схватился за голову Илья.
Сознание отказывалось воспринимать навалившуюся на него действительность, душа не хотела соглашаться с тем, что Эльвиры больше нет.
– А кто?
– Не знаю… Я ничего не знаю…
– Может быть, я вам подскажу. Насколько мне известно, вы с Эльвирой долгое время были в ссоре.
– Можно сказать, что да. Но мы помирились.
– Когда?
– Позавчера.
– Сколько лет вы были в ссоре?
– Четыре года.
– А позапрошлой ночью вы вдруг помирились, и в эту же ночь Эльвиры не стало. Вам не кажется это странным?
– Не кажется… Это муж ее убил, ее муж, Антон его зовут…
– Как он мог ее убить, если он больше не видел ее живой после того, как она уехала с вами.
– Я отвез ее домой.
– Когда?
– Около двух часов ночи.
– Но домой она не возвращалась. Мы просмотрели запись с домашней системы видеонаблюдения, которую нам представил господин Окулов, так вот – домой через калитку или ворота она не проходила. Глупо думать, что она перелезла через забор, вы не находите?
– Я отвез ее домой.
– Если бы вы подвезли ее к дому, ваша машина попала бы в объектив видеокамеры.
– Она вышла за два перекрестка до дома: захотела пройтись пешком.
– За два перекрестка? Не слишком ли далеко?
– Ну, далековато… Может, с ней по пути что-то случилось?
Наконец-то до Ильи во всей своей полноте дошло, что Эльвиры больше нет и никогда не будет. Он очень сожалел о том, что так случилось. Но еще больше он сожалел о том, что в убийстве обвиняют его. Эльвиру уже не вернешь, а ему еще жить и жить, поэтому он думал сейчас больше о себе, чем о ней.
– Ночь темная была, поздно, может, подонки какие-то навстречу ей попались. Вы говорите, что ее с моста скинули, а там и мост недалеко.
– Мост недалеко, – кивнул Перегудов. – Северный мост недалеко. А ее с Южного сбросили, а это выезд с другой части города, туда пешком долго идти…
– Почему пешком? Может, они на машине были.
– На машине вы были. И вы могли отвезти ее к Южному мосту…
– Чтобы ограбить и убить? Но зачем мне было грабить ее? У меня все есть, я ни в чем не нуждаюсь…
– Значит, грабить было незачем. А убивать, значит, было зачем?
– Не цепляйтесь к словам.
– А вы объясните мне, как у вас оказался перстень гражданки Окуловой?
– Она мне его подарила… Э-э, в знак примирения…
– А почему так неуверенно?
– Потому что на самом деле… Это долго объяснять… В общем, она хотела убежать от своего мужа вместе со мной. Я обещал подумать. Она и подарила мне кольцо, чтобы я скорее думал…
– Скажу вам так: ваше объяснение звучит как детский лепет. Вы путаетесь в своих показаниях, а путаетесь, потому что врете. Выслушайте меня внимательно, молодой человек, и поверьте, что я говорю правду. В ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля сего года вы были с гражданкой Окуловой в своей машине. С тех пор как она села к вам в машину, живой ее больше никто не видел. Перед тем как убить свою жертву, преступник изнасиловал ее и ограбил. Перстень с изумрудом, который по описанию ее супруга принадлежал ей, нашли у вас!.. Чем вы еще занимались с ней в своей машине, перед тем как убить?
– Я ее не убивал! – нервно мотнул головой Илья.
– Но вы же чем-то занимались с ней в машине?
– Да, мы любили друг друга.
– Без использования изделия «номер два», – скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал Перегудов.
– Без, – подтвердил Илья.
– Тогда, поверьте мне, экспертиза докажет, что в половую связь с гражданкой Окуловой перед самой ее смертью вступали именно вы, а не кто-то другой. Это, а также обнаруженный вами перстень накрепко привяжет вас к убийству. Вам не отвертеться, гражданин Теплицын, уверяю вас, вы будете признаны виновным в убийстве при отягчающих обстоятельствах. Вам сказать, что это значит? Это значит, что вам грозит очень и очень большой срок, возможно, пятнадцать лет. А может случиться так, что вас осудят на пожизненное заключение…
– Но за что? – навзрыд, в полном упадке сил и духа спросил Илья.
– За убийство, дорогой мой, за убийство. Сначала вас отправят в тюрьму, в грязную, вонючую камеру, до отказа набитую всяким уголовным отребьем… Я вижу, ты, Илья, парень крепкий, но поверь, в общении с уголовниками это тебе не поможет. Это очень страшные и опасные люди, это тараканы, которые живут в своем таком же страшном и опасном мире, и таких красавчиков, как ты, предпочитают исключительно в качестве веселой забавы – для них веселой, но никак не для тебя. Я даже боюсь думать, что будет с тобой в тюрьме. Вряд ли ты долго там протянешь…
Илья разволновался не на шутку. Одна половина его сознания присутствовала в кабинете и слушала следователя, другая также внимала его угрозам, но находилась при этом в мерзостной и зловонной камере. Воображение рисовало ему страшные картины. Размалеванный тушью с ног до головы уголовник с размаху бьет его кулаком в лицо, Илья ставит блок, но кто-то сзади тут же набрасывается на него, руками обхватывает голову. Его валят на пол, бьют ногами, пока он сначала не теряет сознание, а затем и душу, которая зависает где-то под облепленным мухами потолком и наблюдает, как разъяренные уголовники отрезают мертвую голову от такого же мертвого тела, чтобы затем нацепить ее на кол…
– Но у тебя есть выход, – сказал Перегудов.
– Какой? – с дряблой надеждой посмотрел на него Илья.
Вторая половина сознания медленно, но все же втянулась в кабинет следователя, неплотно и не впритык примкнула к первой.
– Чистосердечное признание. Я тебе больше скажу, парень, еще не поздно оформить явку с повинной…
– Это как? – навострил ухо Илья.
Вне себя от переживания он не заметил хитрого иезуитского блеска в глазах следователя.
– Да очень просто. Я тебя не задерживал, обвинения не выдвигал, так что в протоколе можно записать, что ты сам пришел ко мне, чтобы признаться в убийстве…
– Но я же не убивал.
– Что ж, если так, то явка с повинной отпадает. А зря. Явка с повинной не только существенно смягчает наказание, но и служит основанием для того, чтобы отпустить обвиняемого домой под подписку о невыезде. То есть в период следствия, до начала судебного процесса ты, Илья, можешь спокойно находиться дома, жить в комфортных условиях, заниматься спортом, плавать в домашнем бассейне… У тебя же дома есть бассейн?
Илья утвердительно кивнул. Как бы хотел он сейчас нырнуть в прохладную воду крытого бассейна, смыть головную боль, утопить животный страх и память о тех ужасах, которые навалились на него сегодня.
– Вот и отлично. Напишешь чистосердечное признание, покаешься и с облегченной душой отправишься домой, под крылышко к своей любимой жене…
Жену Илья не любил и в прежней своей жизни был уверен, что никогда ее не полюбит. Но сейчас, стоя за чертой, которая отделяла его от плахи, он вдруг понял, что невозможное может стать возможным. Пусть Нила не красивая, пусть от нее частенько пахнет потом, но с ней он будет жить на свободе, одна мысль о которой окрыляла и вдохновляла на безумные подвиги…
– Если, конечно, правильно все напишешь, – добавил следователь.
– Что значит – правильно? – всем телом искательно подался к нему Илья.
– Ты ревновал Эльвиру к ее мужу?
– Да. И не только к нему.
– К кому еще?
– К Толику, Каланча его фамилия. У них роман был… Ну, я думал, что у них там было… А может, и правда было… Мы же потому и расстались…
– Вот так и напиши, так, мол, и так, переспал с Эльвирой, а она возьми да скажи, что с этим Толиком ей было лучше. Или с мужем, не суть важно… Или сам придумай повод для ревности, но так, чтобы убедительно. Убийство из ревности тоже преступление, но это уже другая, гораздо более мягкая статья. Можешь отделаться условным сроком. До суда будешь находиться под домашним арестом, а суд вынесет тебе три, ну, может, четыре года условно…
– Мне кажется, я должен позвонить своей жене.
– Зачем?
– У нее есть знакомый адвокат.
– Адвокат – это хорошо. Но адвокат может все испортить. В присутствии адвоката я не могу принять явку с повинной, в присутствии адвоката она будет признана недействительной. А без явки с повинной тебя ни под залог, ни под подписку не выпустят. И срок условный не дадут… И вообще, советую тебе не тянуть с этим делом. Время идет, скоро рабочий день закончится, а завтра явку с повинной уже не примут, после двадцати четырех ноль-ноль выйдет срок. И начнется уже другой – тюремный. Так что решай поскорее. Неволить я тебя не могу и не буду…
Неназойливый и убедительный тон следователя внушил Илье безотчетную, но достаточно прочную веру в его слова. В конце концов он взялся за ручку и на двух листах написал «сочинение» на тему, им предложенную.
Перегудов внимательно прочитал признание, удовлетворенно кивнул и положил его в сейф.
– Я могу идти? – по простоте своей душевной спросил Илья.
– Куда? – отнюдь не бесхитростно удивился следователь.
– Вы же сами говорили, что теперь меня можно отпустить под подписку или под залог.
– Говорил. Но не я отпускаю. Отпускает судья.
– Ну, пусть он отпустит, какая разница?
– Разница большая. Сначала он должен рассмотреть ваше дело, затем назначить дату судебного заседания, а там уже примет решение.
– И как долго все это будет?
– Ну, неделя, может, две…
– Так долго? И что же мне до этого дня делать?
– Жить будете в гостинице, в бесплатном номере, под охраной…
– Зачем охрана?
– Ну мало ли что? Вдруг муж убитой вами девушки захочет свести с вами счеты. Мы же теперь все знаем, что это вы убили Эльвиру.
– Но я не убивал.
– А чистосердечное признание? – с коварными блестками в глазах улыбнулся Перегудов.
– Но это же неправда.
– А что это?
– Ну, скажем так, хитрый ход.
– А знаешь, что в народе говорят? На каждый хитрый ход есть еще более хитрый ход с винтом… Значит, так, явку с повинной мы оформим, твое чистосердечное признание у меня, о деталях поговорим позже, а сейчас мне некогда, в прокуратуру надо ехать за постановлением на твой арест и на обыск…
– На арест?! – пришибленно протянул Илья.
– И на обыск, – свысока усмехнулся Перегудов.
– Где обыск?
– В твоем доме.
– Но у вас же было постановление.
– Не было ничего.
– Но вы же говорили…
– Сказать можно что угодно – не словам, бумагам надо верить. Вот ты признался на бумаге, и теперь я точно знаю, кто Эльвиру Окулову с моста в реку сбросил.
– Но это же не я.
– Написанное пером не вырубишь топором, даже если это адвокат с топором… Все, после поговорим. А пока в номера! Пошли!
Илья уже догадался, что обещанный номер не имеет ничего общего с гостиницей, но все же надеялся, что это не тюремная камера. Возможно, в здание УВД есть специальные комнаты для гостей вышестоящих инстанций, может, в одну из них его и определят.
И действительно, комнаты были, в подвале здания, но, как выяснилось, вовсе не для тех гостей, о которых Илье хотелось думать. Как он и опасался, эти номера назывались тюремными камерами, а сама «гостиница» – изолятором временного содержания.
Оштукатуренные и свежепобеленные стены широкого и гулкого коридора внушали мысль о том, что ремонт сделан и в самих камерах, но ничуть не бывало. Помощник дежурного по изолятору отворил тяжелую дверь, не так давно выкрашенную в темно-серый цвет, и втолкнул Илью в какой-то темный закуток, из которого пахнуло мерзким смрадом немытых тел и туалетных нечистот.
Но куда больше вони он боялся встречи с тюремными монстрами, которые, казалось, вот-вот набросятся на него из тьмы своей убогой норы. От страха он даже невольно зажмурился, и напрасно – не было никаких чудовищ с горящими глазами и оскаленными клыками. Тишину в камере разбавлял только чей-то храп.
Глаза привыкали к полутьме помещения, находившиеся в нем предметы принимали очертания. Под потолком крохотное оконце, настолько перекрытое слоями решеток и прочих заграждений, что ни свет через него в камеру не поступал, ни свежий воздух. Под потолком лампочка – сама по себе тусклая да еще закутанная в жестяной кожух с пробитыми в них отверстиями, едва пропускавшими свет. У самой двери слева знакомая по армейскому быту чаша «Генуя», лет сто не мытая и нечищенная, да еще кто-то в душу ей нагадил и не смыл… К стене примыкали четыре дощатых лежака в два яруса, но занят был только один. На нарах безмятежно посапывал-похрапывал бородатый и смердящий мужик в грязной куртке и мокрых, как показалось Илье, штанах. Он спал прямо в ботинках с подошвами на самодельных подвязках, под головой какой-то баул, от которого воняло не меньше, чем от его обладателя. Как будто кот в этом мешке сдох еще в прошлом году…
Илья сел на краешек нар, обхватил голову руками. Монстров в этой камере не было, но ужас бытия все равно встал перед ним в полный рост. Какая-то непонятная хлябь под ногами, рядом смрадный бомж, сортир забит нечистотами, а ведь это еще не тюрьма. Там наверняка все во сто крат хуже: и бомжей побольше, и грязь погуще, но самое страшное – это уголовные монстры, от которых неопытным новичкам нет житья. Илья помнил, как измывались над ним в армии злобные деды, но сейчас, в ожидании грядущих ужасов, их унижающие издевки казались милыми цветочками по сравненью с ядовитыми, а оттого смертельно опасными волчьими ягодами…
* * *
Палящие глаза Нилы немилосердно жгли душу.
– Ты спал с ней?
В ее словах звучала злая, беспощадная ирония.
– Да, – не стал отнекиваться Илья.
Отпираться не было смысла: она знала все и без него.
– Я так и знала, что в ту ночь ты мне изменил, – желчно усмехнулась она.
– Ты тоже в долгу не осталась, – подавленно буркнул он.
