Климентина Чугункина
Великий экспериментатор
Посвящается замечательному актёру и моему другу Никите Бахметьеву
Глава
I
. Путешественники
В этом году мне и Турину должно было исполниться по двадцати одному году. Самое время призвать нас на военную службу в той бесконечно тянущейся войне, которую наша страна вела уже не первое десятилетие. И, пока в запасе имелись эти несколько последних месяцев гражданской жизни, мы решили отправиться в далёкое путешествие в дикий затерянный монгольский край, которое для нас обязательно должно было стать волнующим, чтобы проститься с уходящей юностью и насладиться всеми прелестями свободы, которая у нас потом уже не могла быть – сколько? – одному небу известно. Либо война убьёт нас, либо вернёмся мы все израненные в мир, а тогда нам уже будет не до путешествий. Тем более что и государственная программа позволяла молодым людям до поступления на службу совершить подобное путешествие по любой нейтральной стране на выбор, выделяя авансом сумму, потребную на поездку, из тех средств, что мы должны будем получать как военнослужащие.
Перейдя государственную границу в Кяхте, автобусом мы добрались до Урги, а уже оттуда планировали отправиться на запад к озёрам через знаменитую Гоби. Чтобы путешествие запомнилось надолго, путешествовать было решено традиционным транспортом – верблюдами, по справедливости названными караванами пустыни. Помимо электронных карт и прочих предметов навигации, мы воспользовались услугами проводника-монгола, который обещался доставить нас к месту назначения в кратчайшие сроки. Можно было бы вместо живой силы использовать вездеходы, но, во-первых, они стоили в разы дороже, а во-вторых, на них можно было ехать только по проложенным колеям, а нам этого не хотелось. Мы с Турином искали первобытных ощущений, а их можно было изведать, лишь двигаясь, как нам бы того хотелось на данную минуту. Если бы нас увлекло какое-то животное или живописный вид, мы бы хотели направиться туда. На вездеходах же нельзя было свернуть с проторенной дороги. Так что мы купили четырёх верблюдов – двух для себя, одного для нашего проводника Цэмбэлдоржа, которого мы сразу же прозвали Жоржем, и ещё одного для того, чтобы он нёс наши припасы. Мы планировали брать запас пищи ровно такой, чтобы его хватило до следующего населённого пункта, мимо которого мы будем проезжать.
Первые дни нашего путешествия выдались просто замечательными. Мы вовсю предавались охоте за местными представителями фауны и получили несколько фотошедевров, как будто животные позировали специально для нас. Некоторые монголы из стойбищ, которые попадались на нашем пути, радушно приглашали нас посетить свои юрты, и стоило нам войти внутрь, как нас начинали почивать дзамбой или кирпичным чаем. Мы вставали и ложились по солнцу и совершенно не чувствовали усталости из-за того, что мало спали. Степной мир был на диво прекрасен, и казалось, что вовсе никакой войны нет, что всюду так же тихо и спокойно, и что каждый встреченный тебе человек не таит в себе никаких дурных намерений, а только рад предложить своё гостеприимство. Солнце тоже не омрачалось ни малейшим облачком, и легко было поверить, что такая наша жизнь будет продолжаться вечно.
Но вот в одно утро дали заволокло какой-то туманной дымкой, и наш Жорж сказал, что надо ожидать сильной бури. По его мнению, ждать означало незамедлительно устроить привал и не трогаться с места, пока эта буря до тебя не дойдёт сама. Меня такой расклад вовсе не устраивал, ведь день только начинался, и хотелось именно сегодня добраться до Дзага, чтобы иметь более или менее приличную ночёвку после нескольких ночей подряд, проведённых под открытым небом степи. Турин вообще хотел двигаться не навстречу буре, что шла к нам со стороны Дзага, а несколько в сторону, потому что его увлекла цепь очень живописных холмов. В общем, мы вдвоём насели на нашего Жоржа, чтобы уговорить его не тратить понапрасну те несколько часов, остающихся до прихода бури. Видя нашу непреклонность в этом плане, проводник-монгол покачал головой и поднял улёгшихся было верблюдов. Мы с Турином тут же позабыли всякие предупреждения о непогоде и отправились к холмам, где начали упорную охоту за очень уж вёртким джейраном (чернохвостой антилопой). Всё хотелось заснять этого зверя в грациозном прыжке-полёте.
Потратив часа три на такое развлечение, мы вдруг обратили внимание, что ветер резко усилился, а всё небо заволокло низкой неопределённо-мутного цвета облачностью. В воздух то и дело вздымалась пыль. Наш проводник уже успел подготовиться, обмотав нижнюю часть лица мокрым платком. Последовали и мы его примеру. Жорж сообщил, что мы должны поспешить и найти укрытие, потому что вот-вот грянет непогода. И верно, дали прямо на глазах растворялись, только не в дымке и не в тумане, а по причине клубящегося в воздухе песка, который становился злым и сердитым под воздействием ветра, как разворошённый пчелиный рой, и даже гудел так же характерно.
Турин указал на один из холмов, который я тоже заприметил. Густые заросли дырисуна, превосходного кормового злака для животных, создали у его подножия что-то вроде естественной стенки. Правильно уложив верблюдов, мы могли более-менее сносно переждать непогоду. Жорж сказал, что мы не успеем добраться, что песчаная буря нагрянет прежде, но мы всё-таки решили, что успеем, и нашему проводнику не оставалось ничего иного, как поплестись следом. Он мог только негодовать на глупых туристов и бормотать себе под нос что-то по-монгольски.
Всё-таки прав оказался он, а не мы. Нам стоило больше доверять человеку, который с младенческих лет начал вести степную жизнь, ведь эти необъятные просторы, полные яркой сочной зелени, были его домом. Холм оказался не так близко, как нам виделось, и чем дальше мы шли, тем тусклее он делался для взора, и контур его, и силуэт угадывались всё хуже, пока не исчезли совсем. Тогда мы растерянно обернулись к нашему проводнику, уповая на то, что он сможет добраться до укрытия вслепую. Но вместо этого Жорж велел нам спешиваться и как можно скорее рассёдлывать верблюдов. Бурю предстояло пережидать прямо на месте. Раз уж мы провинились, оставалось только послушно следовать всем его указаниям, если мы не хотели погибнуть под толщей песка, который уже чувствительно бил по всем открытым участкам тела и заставлял судорожно откашливаться, попадая в лёгкие.
Уложив верблюдов так, чтобы они образовывали стены нашего импровизированного жилища, мы укрепили меж их горбами палаточные полотнища и уселись под ними как под навесом, упираясь спинами кто в луку седла, кто в бок животных. Жорж, как видно, чувствовал себя преотлично, раз даже умудрился заснуть. Мы же с Турином не находили места от беспокойства, всё нам казалось, что мы целиком и полностью погружаемся в песок, и пытались стряхнуть его с себя. То он, то я делали характерные движения рукой или ногой, и, хотя разговаривать при таком гуле было невозможно, мы прекрасно понимали внутреннее состояние друг друга. То и дело приходилось лить на лицо, обмотанное платком, прямо из фляги, когда дышать пылью становилось уж совсем невмоготу. Из-за полного отсутствия видимости чего-либо пропало и ощущение времени. Казалось, что пребываешь в каком-то вневременном вакууме. Сконцентрироваться можно было только на сёдлах и седельных сумках, и согбенной фигурке моего доброго товарища Турина. Даже песочные шкуры верблюдов сливались с окружающим миром. Я то и дело закрывал глаза и впадал в дремоту, но какая-то смутная тревога накатывала периодически, и тогда я вздрагивал, отряхивался от воображаемого и налипшего песка или мочил лицо, если была необходимость. И так повторялось снова и снова. В какой-то момент я уже не мог сказать, реальностью ли было наше путешествие по монгольской степи или всё мне только привиделось, а на деле я никогда и не существовал, являясь частью гудящей силы, что была обречена на вечное хаотическое движение.
Когда буря начала утихать, я не заметил; когда же она удалилась, и вовсе пропустил, потому что заснул по-настоящему. Зато наш монгол своим внутренним природным чутьём уловил, что погода переменилась к лучшему, и пробудился. Посчитав, что можно трогаться в путь, он разбудил нас. В итоге, путешествие продолжали: он – отдохнувшим и посвежевшим, а мы с Турином – усталые и раздражённые, потому что едва ли сомкнули глаза.
– Хороса буря, – заметил Жорж, когда наш невеликий караван тронулся с места. – Да, хороса, – подтвердил он ещё раз, вдохнув воздух степи полной грудью. – Гоби стала как новенькая.
И верно. Местность за истёкшие часы совершенно переменилась. На глаз нельзя было сказать с точностью ни откуда мы пришли, ни куда собираемся направиться. Исчезли совершенно даже туриновы холмы. Мой товарищ, кстати, пожаловался, что его личного запаса воды (а у нас ещё имелась бадья для общего пользования и неприкосновенный запас в пятилитровой бутыли) осталось меньше половины. Думаю, он беспокоился сильнее моего, что его поглотит песок (в чём, конечно, ни за что не признался бы), и тратил воду неосмотрительно расточительно. По этой причине я спросил у Жоржа, далеко ли до Дзага, на что он ответил, что, если будем двигаться всю ночь, то, возможно, к утру и придём. Такой ответ меня совершенно не устраивал, поэтому я достал электронные карту и компас из своей поясной сумки и самостоятельно попытался выяснить, где мы на данный момент находимся. По моим расчётам вышло, что Жорж забрал слишком высоко на север, о чём я и поставил его в известность. К моему удивлению, на этот раз он не стал спорить с глупыми туристами, а сразу сменил направление на указанное мною. Я подумал, что так даже лучше, если он решил переменить свой ворчливый нрав на более уважительное к нам отношение после того, как понял, что в этом путешествии, несмотря на все его знания о местном крае, главные всё-таки мы. Как же плохо я разбирался в монголах! Не в их характере подобная переменчивость.
Несколько позже мне показалось, что Жорж как будто думает остановиться, хотя надобности в привале пока не было. Я в шутку поинтересовался у него, уж не заплутал ли он. Наш монгол помотал головой и снова ускорил прыть верблюдов. И в этот второй раз его такого странного поведения мне снова не пришло на ум, что монгол от нас что-то скрывает. Только когда солнце село, он вдруг сказал, что необходимо расположиться на ночёвку.
– Жорж, вы ведь обещали, что приведёте нас в Дзаг к утру, – мягко напомнил я.
– Так было до бури, но вы не послушаться, вы итьти, когда я велел остановица делать привал. Теперь нет Дзаг до утра.
– Уж не боишься ли ты признаться нам, что сбился с пути? – поинтересовался Турин. Он вообще был до крайности неразговорчивым малым. Про себя считал, что говорить стоит лишь тогда, когда действительно стоит говорить, что, по мнению большинства нормальных людей, происходило крайне редко.
– Нет сбился, нет. Отклонился, да. Немного, цуть-цуть. Как наснёт светать, придёца немного повернуть назад, а потом мы пойдём в Дзаг правильно.
– Зачем делать ночёвку, если можно продолжать путь, раз никто из нас не устал? – пробурчал я.
– Потому что в темноте ему не отыскать дороги, а признаться нам в том, что заблудился, он не смеет, – вполголоса пробормотал Турин.
– Подожди, Турин, я действительно хочу разобраться. К чему нам вообще поворачивать обратно? Навигация показывает, что мы движемся в правильном направлении. К утру мы можем быть в Дзаге, если продолжим путь сейчас, я уверен.
– Нет-нет, – подал голос Жорж. – Впереди идут плохие земли. Из-за бури мы слишком близко подосли и должны обойти их, но, пока темнота, я могу осибица и вывести вас на опасности. Надо делать привал, насяльник.
Из-за того, что я был более разговорчив, Жорж с самого начала стал называть меня начальником и уважать чуточку больше Турина.
– Что ещё за плохие земли? – спросили мы в один голос.
– Там, впереди, живут духи зла. Весьно голодные духи из низменного мира. Уж много лет как они облюбовали для себя те земли впереди. Всякий, кто окажется там, исчезает. Уж много-много хоросих монголов пропало. Пропадают стада, пропадают караваны. Впереди больсая опаснось.
О голодных духах я слышал из буддистских верований. Эти духи были нечто вроде низших форм перерождённой материи. О подобном месте в Монголии, где массово пропадали бы люди, – никогда.
– Послушай, Жорж, уж не дуришь ли ты нам голову? Может, тебе просто хочется поспать, лежебока ты эдакий?
Я знал, что в случаях, когда у монгола всего в изобилии в его хозяйстве, он предпочитает вовсе ничем не заниматься, а лежать в своей юрте да бесконечно попивать чай.
– Нет, насяльник. Будь я зверем носьным или птицей, чтобы видеть в темноте, я не стал бы настаивать на носьлеге, а безопасно привёл бы вас в Дзаг. Но теперь незя. Можно нарваться на какого-нибудь голодного духа, обходящего границы своих владений, и он проглотит нас. Всех проглотит. Нет, нет, ждать утра надо.
– Ну, насчёт того, что в темноте ты не видишь, я тебе поверю, и на ночлег мы, так уж и быть, остановимся. Но завтра никаких глупостей и поворотов обратно. Приведёшь нас в Дзаг кратчайшим маршрутом, напрямки.
– Незя. Никто ещё не возвращался после встреси с голодным духом. Вперёд нет пути, – и для пущей убедительности он добавил. – Ни живым, ни мёртвым.
Пока раскладывались на ночлег, начались меж нами споры. Мы с Турином, конечно же, не верили ни в каких духов и пытались втолковать Жоржу, что, находясь вместе с белыми людьми, его жизни не может ничто угрожать, но на все наши разумные доводы он с неутомимым спокойствием повторял, что вперёд дороги нет. Тогда Турину пришло в голову, что наш монгол так упрямится, потому что мера вознаграждения ему вдруг начала казаться недостаточной, и вслух предложил увеличить суточный паёк вдвое. Монгол, казалось, не обратил на удвоенное вознаграждение внимания, и тогда Турин прибавил ещё чуть-чуть, но, похоже, никакая сумма не могла вытеснить из Жоржа опасения за собственную шкуру. Я шепнул Турину, чтобы тот прекратил напрасные уговоры. Если монгол не образумится и к утру, мы просто оставим его. До Дзага недалеко, доберёмся сами с нашими средствами навигации, а уж там отыщем себе другого проводника, более покладистого, быть может, даже за меньшую сумму, который доведёт нас до озёр. На том и порешили, и успокоенные легли спать.
Лично я после длительного бодрствования и перенесённых неудобств от песчаной бури спал как убитый, и Турин, похоже, тоже, ибо, пробудившись поутру, мы не обнаружили вокруг себя ни одной живой души. Этот подлец Жорж бросил нас и впридачу увёл всех верблюдов, даже вьючного. Единственное, ему хватило остатков чести снять с сёдел наши личные вещи и оставить их нам. А в них-то как раз и находилось самое главное для нашего выживания в степи: карты и прочие средства навигации да подканчивающиеся запасы продуктов. Не будь всего этого, мы непременно бы сгинули в Гоби, а так у нас имелся неплохой шанс выбраться. Единственное, в чём мы испытывали недостаток, так это в питьевой воде. Бадья и бутыль исчезли вместе с верблюдами, а в наших личных флягах оставалось немного: у меня – чуть больше, чем половина, а у Турина спасительная жидкость плескалась на дне.
Мы спокойно позавтракали, как делали это во всякий день нашего путешествия, а потом стали решать, как же нам быть. В том, что мы должны попытаться добраться до Дзага, разногласий у нас не было. Однако, изучив карты, мы несколько застопорились, не приходя к единому мнению относительно того, какой маршрут избрать. Я считал, что нужно слегка отклониться от области, якобы заселённой голодными духами. Турин же настаивал, чтобы идти напрямки, ведь если бы не ночёвка и не упрямство монгола, в это время мы уже были бы в Дзаге. Я настаивал на отклонении лишь по одной причине: если пойдём прямо, у нас вообще не будет шансов кого-либо встретить, так как, из слов Жоржа выходило, что все монголы сторонятся этих земель, и в нашем случае поступать так глупо. Вода на исходе, самостоятельно найти подземный ключ мы не сумеем, а идти пешком – не то, что на верблюдах. Кто знает, когда мы вообще куда-нибудь придём? Отклонившись же, мы хоть и удалимся от Дзага, но сможем рассчитывать на встречу с каким-нибудь караваном или кочующим монголом-одиночкой. В итоге порешили двигаться вдоль самой границы запретных земель, как обрисовал нам её наш трусливый проводник, чтобы и кочевников можно было встретить, и крюк не слишком большой бы делать пришлось, если Дзаг уже рядом. Только вот кто из нас мог сказать, сколь долго эта самая граница тянется?
Мы шли пешком, ругая Жоржа про себя и вслух и присваивая ему самые неблаговидные прозвища. Зачем он забрал верблюдов, спрашивается? Если струсил, так и бежал бы на своём. Забрав же у нас всех животных, он обрекал нас на верную гибель. Так что он совершил ещё и большую подлость. Как только мы придём в Дзаг, обязательно свяжемся с Ургой, с той компанией, где нанимали проводника, чтобы они там такое его поведение просто так не оставили.
Через три часа ходьбы пешком нам уже казалось, что прошла целая вечность. Хорошо, хоть не было такой жары, как в настоящей пустыне. Мы заблаговременно до прибытия в Монголию приобрели для себя бежевого оттенка свободного кроя костюмы и лёгкие головные уборы в тон, поэтому солнце почти не донимало нас. Но устали мы изрядно. И одновременно остановились, как бы предлагая один другому сделать привал. Усевшись по-турецки прямо на траве, мы начали вынимать съестное из наших рюкзаков. Я снова погрузился в карту, сверяясь с намеченным наперёд маршрутом, и не углядел за Турином, а он в момент прикончил всю воду из своей фляги. Пришлось сделать ему выговор за такое глупое расточительство, на что мне было отвечено почти по-детски, что, когда ему хочется пить, он не может не пить. Отныне нам приходилось рассчитывать только на мой запас питьевой воды. Подкрепившись и решив, что стоит ещё немного отклониться на север, мы снова тронулись в путь. Идти решили не быстро, чтобы экономить силы. Главным было сберечь себя, а не спешить. Но и через шесть часов не добрались мы ни до какого Дзага. Вообще ни до чего не добрались. И ни до кого. Так безлюдная степь и тянулась до самого горизонта во все стороны.
Оставалось снова располагаться на ночлег под открытым небом. Сушёные припасы почему-то больше не лезли в горло, а воды я мог предложить себе и Турину ровно по глотку. Усталый и недовольный, он поначалу ворочался с боку на бок, но быстро уснул, а вот я решил дождаться прихода звёзд, чтобы высчитать наши координаты ещё одним способом. Однако усталость моего тела тоже дала о себе знать, и звёзд я так и не дождался. Может показаться странным, что мы так бесстрашно ночевали под открытым небом в незнакомой местности безо всякого оружия и горящего огня, но в наше время даже в Монголии уже перевелось дикое зверьё, встреча с которым могла бы представлять опасность для человека. Нейтральность же страны позволяла не задумываться и о человеческом факторе.
Мы проснулись, когда взошло солнце. Пора было снова отправляться в путь. И компас, и карты, и наше местоположение – всё указывало на то, что Дзаг должен быть где-то совсем близко, но, сколько бы мы ни шли, пейзаж Гоби не менялся. И нигде не попадалось проложенной колеи от вездеходов, неотъемлемой части современной жизни. Как только мне пришло это в голову, я сразу сообразил, что мы идём не туда. Раз за всё это время нам нигде не попалось следов человеческого присутствия, значит, мы лишь удалялись от обжитых мест. Я незамедлительно поделился этой информацией с Турином и предложил повернуть обратно.
– Нет, дорогой мой, – заявил он в ответ на моё предложение, – ты уже слишком далеко завёл нас, чтобы поворачивать. Пройдя обратно столько, сколько мы уже прошли, мы истратим ещё одну часть суточных припасов. Нам остаётся продолжать двигаться в выбранном направлении. Если не в Дзаг, то куда-нибудь мы всё-таки придём. Или вот-вот могут повстречаться кочевники.
По большей части он был прав. Вот только впереди нас не могло ждать вообще ничего. В Монголии города отдалены друг от друга, как ни в одной другой стране. И здесь нет ни пригородов, ни сельской местности. Есть только кочующие стойбища, которые редко встретишь на одном и том же месте дважды. Есть караваны, следующие определённым маршрутом. Есть пасущиеся стада, ведомые одним или несколькими пастухами. Есть единичные путники. Жизнь в Монголии не статична, она постоянно передвигается с места на место. Однако нам за всё это время почему-то не попалось ни малейшего следа присутствия человека. Даже застарелого. Не было и каких-либо млекопитающих. Только птицы указывали на присутствие животной жизни в этом крае. Легко можно было поверить, что мы последние люди на земле. Или что голодные духи всё-таки существуют и поселились где-то здесь.
Так прошёл ещё один день. Сколько не экономил я запасов воды, а и в моей фляге к вечеру осталось на самом дне. Ещё на одни сутки хватит, а потом вода иссякнет окончательно. А пить нам хотелось всё время, и язык во рту еле ворочался от сухости к вечеру, так что мы почти не разговаривали. Турин улёгся спать голодным, а я попытался жевать сухой порошок концентрата, но смог впихнуть в себя только полторы горсти. От моих вязких слюней рыхлую массу едва было можно проглотить. По крайней мере, от еды во мне ещё будут силы, хотя я и слышал, что без воды человек протянет много меньше, чем без пищи.
Поутру, когда я проснулся, Турин всё ещё спал. Решив не будить беднягу, я пока приступил к осмотру окрестностей. Лёгкий ветерок обдувал мне лицо, и это несколько облегчало моё состояние, нежели если бы ветра не было совсем. Неподалёку от нашей стоянки я заметил груду валунов, которую мы вчера упустили из виду от усталости, и направился к ним, чтобы обозреть дали во все стороны, стоя на них.
Как мне показалось, на северо-востоке что-то такое было. Я быстренько сбегал за камерой с телеобъективом и, нажав на кнопку увеличения картинки, внимательно всмотрелся в экран. Да, точно, в нескольких милях от нас находилось человеческое жильё. Искренне обрадовавшись, я отправился будить своего товарища.
– Турин, просыпайся! – затряс я его. – Да вставай же ты, соня! Мы спасены! Скоро сможем напиться вволю.
– Что такое? – потряс он головой, распахивая заспанные глаза. – Мы добрались до Дзага?
– Ещё нет, но впереди, не слишком далеко, какой-то посёлок. На вот, посмотри сам! – я сунул ему в руки камеру, хотя у него была своя такая же.
Я отвёл его к валунам, и он внимательно изучал северо-восток целую минуту.
– Ну что, убедился? – не вытерпел дальше я.
– Это не юрты, – спокойно молвил он и опустил, наконец, камеру.
– Да, не юрты, – согласился я. – Какие-то домишки. Больше похоже на рабочий посёлок.
– Монголы не живут в домах вне городов, – напомнил он.
– Ну и что, – пожал я плечами. Я тоже знал об этой их особенности. Вне городов они до сих пор жили либо в юртах, либо под открытым небом.
– Просто очень странно.
– Какая разница. Главное, что там жизнь. Мы наконец-то сможем отдохнуть как люди и вернуть себе былые удобства путешествия.
На радостях я решил первым делом распить остатки воды, и Турин не возражал. Ни к чему экономить, когда в ближайшие час-два уже доберёмся до посёлка. Может, в том месте производится добыча каких-то полезных минералов или редкоземельных элементов, и мы даже сможем встретить представителей других наций, помимо монголов. Наспех запихав в рюкзаки всё, что оттуда было вынуто на ночь, мы в бодром темпе зашагали на северо-восток.
Прошло что-то около часа, но те домишки вовсе не стали ближе, а так и маячили на горизонте. Турин достал свою камеру на ходу и стал всматриваться в экран.
– Ну, что видишь? – поинтересовался я.
– Что-то непонятное. Теперь я уже не так уверен, что это жилые дома. Одно строение так вовсе напоминает голову воина в шлеме.
Взглянув на экран его камеры, я был вынужден с ним согласиться.
– Подойдём ближе, разберёмся, что это такое. Главное, что явно не Гоби, а значит, построено человеком, и кто-то живой там должен находиться. На худой конец, должен иметься колодец, если люди уже ушли. Не могли же они обходиться без воды.
Турин ничего не ответил в своей обычной манере и пошёл вперёд, по ходу движения убирая камеру. Я пристроился рядом, приноравливаясь к его шагу. Эх, был бы сейчас бинокль с хорошим увеличением… Но в начале нашего путешествия мы подумали, что достаточно будет увеличения на наших камерах, а потому не взяли биноклей, хотя в туристическом пункте проката нам их и предлагали. Теперь уже поздно об этом сожалеть, да и деваться всё равно некуда. Впереди нас ожидает хоть что-то, а позади нет ничего.
Чем дольше мы шли, тем сильнее я убеждался в том, насколько обманчивы расстояния в Средней Азии. Совсем как в африканских пустынях. Кажется, что желанный объект впереди очень близко, а на самом деле до него можно идти полдня, а он так и не приблизится. Мы прошли ещё где-то около часа, а жилые объекты выросли лишь на самую малость, точно почва у нас под ногами постоянно двигалась как беговая дорожка, от чего мы будто бы топтались на месте.
Турин первым замедлил шаг. В спешке мы только скорее выбьемся из сил, а расстояние всё-таки требуется пройти значительное. Мы ведь не предполагали, что всё так обернётся, а потому не могли не выпить воду. Высоко стоящее солнце не слишком донимало нас в наших свободных светлых одеждах, но то, что мы столько прошли, всё-таки чувствовалось. Однако мы знали, стоит нам только остановиться на минуточку или сделать привал, как тутже захочется пить, и все мысли будут лишь о воде, поэтому мы всё шли и шли, и думали лишь о шагах и о том, сколько ещё предстоит отшагать, и каждый шаг был равномерно отмерян нашими натруженными мышцами ног.
Я старался не вертеть головой по сторонам и не вращать глазами, а сосредоточиться только на цели перед собой. И как мы могли первоначально подумать, что это какие-то здания? Теперь я явно видел, что это металлическая блестящая голова воина в шлеме, а чуточку впереди голова его скакуна, а меж ними виднеются пальцы от вздёрнутой к небу руки, просто издали всё это сливалось в одну серую массу, напоминающую крышу временного домика для строителей. Значит, всё-таки мы приближаемся, раз можно различить такие подробности, как уши и грива коня, завитки на бороде и косматая бровь воина. На часы я старался не смотреть. Что толку? Знание времени сейчас никак не могло нам помочь. То и дело я обращал свой взор на Турина, на его сжатые челюсти и слаженные движения как у автомата. В отличие от него, я то и дело спотыкался о мелкие камушки – единственные свидетельства в этом крае того, что когда-то в доисторические времена здесь располагалось дно моря.
Конечно, было бы проще взять по парочке вездеходов, принять удобное положение в седле и мчаться по степи, вертя головой направо и налево, но впечатления были бы не те. Простота и удобство маршрута не дали бы нам вполне прочувствовать эту страну. А сейчас, пусть нам тяжело, пусть мы измучены жаждой и усталостью, мы имеем такие впечатления, которые останутся с нами на всю жизнь. И много позже мы будем вспоминать с удовольствием, через что нам пришлось пройти в Монголии. Я почему-то не верил, что мы сгинем в Гоби. Нет, нам ещё предстоит пройти через трудности войны на родине, обязательные для каждого годного к службе мужчины. А здесь… мы либо спасёмся сами, либо нас найдут. Всё-таки мы были зарегистрированными туристами, и какое-то время спустя, а может уже и сейчас, соответствующие органы контроля заинтересуются, почему это нет нашей отметки на промежуточной и конечной точке маршрута. Конечно же, нас будут искать. А для нас, самое важное, пока обнаружить воду, этот главный источник жизни на земле.
В какой-то момент перед нами открылась удивительная картина. Гигантский всадник, по пояс застрявший в песке вместе с лошадью, из сероватого, как бы маслянистого под солнечным освещением металла не более чем в миле впереди. Когда-то он находился на искусственной насыпи, потому так хорошо просматривался издалека всё это время, что мы к нему приближались. И на небольшом расстоянии от него группами располагались пешие воины, кто с копьём, кто с луком. Они были выполнены уже в терракотовых оттенках «под глину», и потому мы заметили их только сейчас. Вся эта скульптурная группа представляла собой армию древних завоевателей и была заброшена не одно десятилетие. Интересно, для какой цели в былые времена их установили посреди степи? Когда я просматривал наш маршрут в туристическом агентстве, ни о чём подобном мне не рассказывали, и ни строчки я не читал о подобных полузасыпанных песком воинах. Значило ли это, что об этом месте мало кто знает? И не забрели ли мы в действительности в очень глухую местность?
Я хотел поинтересоваться у Турина, не известно ли ему что-нибудь об этих объектах, но, взглянув на него, я понял, что бедняга сильно измождён. Верно, пить ему хотелось много сильнее моего. Я решил отложить обсуждение этого вопроса на потом. Хотелось верить, что где-то здесь мы сможем отыскать если не колодец, то хотя бы арык. На худой конец, сгодилась бы и любая ёмкость, наполненная пусть даже не вполне чистой водой. На этот случай у нас как раз имелись специальные обеззараживающие таблетки, хотя Монголия оставалась одной из немногих стран, где в наши дни можно было пить спокойно из природных источников, не опасаясь заразы.
Солнце начало садиться, когда мы подошли к торсу великого полководца прошлого, ибо кем ещё мог быть этот предводитель монголов в старинных латах, ведущий за собой войска к победе и славе?
– Вот что, Грумио, – начал Турин, садясь в тень от статуи и прислоняясь спиной к большому валуну, – ты походи здесь и поищи, нет ли колодца. Как найдёшь, сразу мне крикнешь. Я же пока посижу немного, приду в себя. Нужно передохнуть, пока я совсем не раскис.
Я оставил его, потому что понимал, что он не в состоянии больше пройти. Только спасительная жидкость способна вернуть ему силы, и я в ней тоже очень нуждался. Я решил обойти военачальника и поискать место, с которого удобнее забраться на него, потому что он даже в полузасыпанном состоянии был наивысшей точкой близлежащих окрестностей. С него будут легко просматриваться дали во все стороны.
С противоположной стороны действительно можно было подойти почти вплотную к металлической обшивке. Находясь под устремлённой вверх дланью в перчатке, я вдруг почувствовал себя маленьким и незначительным, хотя комплексом неполноценности не страдал. Такая ручища могла бы прихлопнуть меня точно муху. Эта статуя воистину когда-то была гигантской. Убедившись, что, помимо изваяний воинов, вокруг будто бы ничего и нет, я всё же решил отправиться на разведку к одной из статуй поменьше, вернее, к целой группе из десятков воинов с копьями. Спускаясь с откоса, я загляделся на них и обо что-то зацепился правой ногой, споткнулся и поехал по песку, теряя равновесие. Под моим весом песок осыпался всё больше, так что я вполне благополучно съехал вниз, только сандалии пришлось вытряхивать.
