Клайв Стейплз Льюис
Космическая трилогия

C. S. Lewis

SPACE TRILOGY

OUT OF THE SILENT PLANET

PERELANDRA

THAT HIDEOUS STRENGTH

Перевод с английского Е. Парахневич («За пределы безмолвной планеты»), Л. Сумм («Переландра»), Н. Трауберг («Мерзейшая мощь»)

© C. S. Lewis Pte Ltd. 1938, 1943, 1945

© Перевод. Н. Трауберг, наследники, 2018

© Перевод. Л. Сумм, 2018

© Школа перевода В. Баканова, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

За пределы безмолвной планеты^[1]

Примечание автора

Некоторые отсылки к другим, более ранним произведениям этого жанра, которые можно встретить на страницах книги, помещены туда исключительно для драматических целей. Автор будет крайне опечален, если кто-то из читателей вдруг решит, будто он слишком глуп, чтобы наслаждаться плодами фантазии мистера Г. Дж. Уэллса, или чересчур неблагодарен, чтобы не отдавать тому дань уважения.

Глава I

Не успела гроза отгреметь, как путник сложил карту в карман, поправил на усталых плечах рюкзак и вышел из-под сени большого каштана прямиком на дорогу. На западе сквозь прорехи в тучах лился свет ярко-желтого заката, но впереди небо над холмами было свинцово-серым. С каждого листа и травинки падали капли, и дорога под ногами сияла речной лентой. Однако путник не стал тратить время на пустое любование пейзажем; он стремительно зашагал вперед с видом человека, которому предстоит пройти немало миль. Увы, так оно и было. Если путник вдруг оглянулся бы (чего он не сделал), то наверняка увидел бы вдали наддербийский церковный шпиль – и ругнулся бы в адрес недружелюбной гостиницы, где ему, невзирая на пустующие номера, отказали в ночлеге. Со времени последнего похода гостиница успела сменить владельца. Прежний добродушный старик куда-то пропал, и заправляла теперь всем, по словам официантки из бара, некая «леди». Видимо, эта особа была из когорты тех закостенелых британских отельеров, которые считают постояльцев досадной помехой своим делам. Единственной надеждой путника оставался Стерк по ту сторону холмов в шести милях отсюда. Судя по карте, там тоже имелась гостиница. Правда, нашему скитальцу хватало опыта не строить насчет нее чересчур радужных иллюзий.

Он шагал быстро и решительно, не озираясь по сторонам, как человек, слишком занятый своими мыслями. На вид ему, высокому и немного сутулому, можно было дать лет тридцать пять – сорок; заношенная одежда выдавала в нем представителя интеллигенции в отпуске. Возможно, врача или школьного учителя, хотя для первого ему не хватало солидности, а для второго – задорной искорки в глазах.

На самом деле он был филологом, преподавателем из Кембриджа, и звали его Рэнсом.

Покидая Наддерби, Рэнсом надеялся найти приют на одной из окрестных ферм, тогда не пришлось бы шагать до самого Стерка. Увы, по эту сторону холмов другого жилья было не видать. Во все края тянулись за чахлой оградой унылые грядки с капустой и репой, да кое-где торчали одинокие деревья. В отличие от земель к югу от Наддерби, эти места не могли похвастать плодородностью, а промышленный округ на севере, к которому относился Стерк, отгородился от здешней пустоши стеной холмов. Сумерки густели, понемногу замолкали птицы, и вокруг становилось все тише и тише. Только под ногами назойливо хрустел гравий.

Путник оставил за спиной уже мили две, как вдруг впереди блеснул огонек. Здесь, у подножия холмов, совсем стемнело, так что Рэнсом обрадовался, но когда подошел к источнику света ближе, понял, что его надеждам на большой фермерский коттедж не суждено сбыться – он обнаружил крохотный уродливый домик постройки прошлого века, сложенный из красного кирпича. Из открытых дверей вдруг выскочила женщина, едва не сбив Рэнсома с ног.

– О, простите, сэр! Я думала, это мой Гарри идет…

Рэнсом спросил, нельзя ли поблизости сыскать ночлег.

– Нет, сэр, – ответила та. – Только в Стерке. Или, мой вам совет, идите лучше назад в Наддерби…

Она говорила рассеянно, словно занятая своими не самыми веселыми мыслями.

Рэнсом пояснил, что в Наддерби ему отказали.

– Тогда даже не знаю, сэр… До самого Стерка другого жилья не сыскать, чтобы вам подошло. Да и нет здесь больше ничего, кроме «Холмов», где мой Гарри работает. Вы, небось, мимо него проходили, я поэтому и выскочила, как вас услыхала, – думала, Гарри идет. Он уж давно должен был вернуться.

– «Холмы»? – переспросил Рэнсом. – А что это? Ферма? Там можно переночевать?

– Да что вы, сэр! С тех пор как мисс Элис померла, там и не живет никто, окромя профессора и того джентльмена из Лондона. А они никого не принимают, сэр! Даже слуг не держат. Разве что мой Гарри у них за печками смотрит, и то его в дом не пускают!

– А как зовут профессора? – со слабой надеждой встрепенулся Рэнсом.

– Ох, не знаю я, сэр… – пожала плечами женщина. – Тот, второй джентльмен – мистер Дивайн. А про первого мой Гарри говорит, что он, мол, профессор. Только ж Гарри в этом ничего не смыслит, сэр. Слегка тугодум мой Гарри. Я поэтому и волнуюсь, что его до сих пор нет. Они ведь обещали, что в шесть вечера будут его отпускать. Он и так день-деньской на них трудится…

У женщины был чересчур скудный словарный запас, чтобы сполна передать ее эмоции, да и бубнящий голос не отличался выразительностью, но Рэнсом видел, как ее трясет; она чуть ли не рыдала. Наверное, с его стороны будет добрым поступком заглянуть в дом к таинственному профессору и велеть мальчику поскорей идти домой. Тем более что среди собратьев по профессии вполне можно рассчитывать на гостеприимство…

Мысль о ночевке под кровом «Холмов» выглядела столь приятной, что Рэнсом немедля сообщил женщине о своих планах.

– Ох, не знаю даже, как вас, сэр, благодарить! Только не могли бы вы моего Гарри до самых ворот проводить и глянуть, чтобы он и впрямь домой пошел?.. А то он так профессора боится, что назад шмыгнет, стоит голову отвернуть!

Рэнсом заверил ее, что обязательно проводит мальчика, и, выведав, где находятся эти самые «Холмы» (в пяти минутах ходьбы отсюда, слева от дороги), распрощался. Усталые ноги, пока он стоял на одном месте, успели вконец задеревенеть и переставлялись теперь с немалым трудом.

По левую сторону отчего-то не было видать ни малейшего проблеска света: только плоские поля да какое-то темное пятно; Рэнсом сперва принял его за рощицу. Спустя некоторое время (по ощущениям прошло куда более пяти минут) он понял, что ошибся – то была живая изгородь, посаженная ровным рядом, с крепкими белыми воротами посередине. Должно быть, это и есть те самые «Холмы» и за деревьями отыщется дом с садом. Ворота оказались заперты. На мгновение под натиском ночной тьмы и тишины Рэнсом оробел. Наверное, лучше продолжить путь и, невзирая на усталость, идти в Стерк. С другой стороны, слово, данное женщине… Тем более что преодолеть хилую изгородь при желании не составит труда. Желания, правда, не было, ни малейшего. Хорошим же он выставит себя дураком, когда выползет из кустов, чтобы поведать какому-то престарелому чудику (а кто еще будет запираться на ночь в этой глуши?!), что его соседка бьется в истерике: мол, ее слабоумный сынок задержался на работе уже на полчаса! И все же слово надо держать. Рэнсом снял рюкзак с плеч и перебросил его на ту сторону, тем самым отрезая себе путь к отступлению: теперь придется идти в любом случае, хотя бы затем, чтобы забрать вещи. Изрядно осерчав и на женщину, и на себя, он встал на четвереньки и червяком пополз сквозь кусты.

Спустя несколько минут Рэнсому удалось выбраться во влажную тьму по ту сторону изгороди, изрядно пострадав от колючего терновника и крапивы. Он на ощупь подобрал рюкзак и, осмотревшись по сторонам, различил очертания большого каменного дома, перед которым простирался заросший неухоженный газон. Дорога под ногами делилась надвое: правая, изящно изгибаясь, вела к парадному входу, левая же уходила прямо, видимо, в хозяйственные постройки. Отчего-то вся она была изрыта (в ямах теперь плескалась вода), словно по ней то и дело ездили тяжелые грузовики. Другая же, по которой Рэнсом зашагал к дому, вся поросла мхом. Некоторые окна были заколочены, другие, напротив, зияли черными провалами без ставней и штор. О том, что дом все-таки обитаем, свидетельствовал лишь столб дыма, поднимавшийся откуда-то позади – причем дыма очень густого, словно там находилась фабрика или как минимум прачечная, но никак не обычная кухня. В общем, «Холмы» выглядели не самым приятным пристанищем на ночь, и Рэнсом немедля повернул бы обратно, не держи его опрометчиво данное слово.

Он поднялся по трем ступенькам и позвонил в дверь. Не дождавшись ответа, позвонил еще раз и присел на деревянную скамью на крыльце. Сидел так долго, что, невзирая на теплую безоблачную ночь, испарина на лице успела высохнуть. Рэнсом очень устал, наверное, поэтому он и не спешил подниматься и звонить еще раз. Тем более что все вокруг – тихий сад, красивое звездное небо, случайное уханье совы – дышало покоем. Он даже задремал – и встрепенулся от неожиданных странных звуков. Шум стал громче: за домом кто-то то ли дрался, то ли играл в рэгби. И кричал! Слов отсюда было не разобрать, однако свирепые вопли взбудораженных мужчин слышались безошибочно. Рэнсом вовсе не горел желанием вляпаться в какую-нибудь историю, но надо же все-таки понять, что там вообще происходит… Тем более что ночь прорезал новый отчаянный крик:

– Пустите! Пустите!

И потом, через секунду:

– Я туда не пойду! Я хочу домой!

Отшвырнув рюкзак, Рэнсом спрыгнул с крыльца и ринулся в ту сторону, позабыв про негнущиеся ноги. Расплескивая ботинками грязь на дорожке, выскочил во двор, где оказалось неожиданно много строений. Краем глаза он успел заметить высокую трубу, какую-то дверцу, подсвеченную изнутри красным, и огромный черный купол вроде миниатюрной обсерватории, закрывающий звезды.

Однако все это Рэнсом тут же выбросил из головы, потому что чуть не налетел на троицу сцепившихся в драке мужчин. С первого же взгляда стало понятно, что двое незнакомцев куда-то волокут того самого «тугодума» Гарри, а дурачок тщетно вырывается. Рэнсом хотел проорать во всю мощь легких: «А ну живо отпустили парня! Вы что это задумали?!» – но вышло лишь неубедительное восклицание: «Эй! Послушайте…»

Мужчины тут же отскочили от хнычущего парнишки.

– Позвольте спросить, – заговорил тот, что был выше и крепче сложен, – вы кто вообще, черт возьми, такой и что здесь забыли?

Басище у него был что надо – как раз такого Рэнсому недоставало.

– Я просто шел мимо. И пообещал бедной женщине…

– К черту вашу бедную женщину! Вы как сюда попали?

– Сквозь изгородь перелез, – огрызнулся Рэнсом, начиная злиться. – Не знаю, что вы делали с парнем, но…

– Давно надо было завести собаку, – не слушая Рэнсома, сказал бугай своему приятелю.

– Заводили уже. Вы сами решили использовать Тартара для опытов, – заговорил второй, до сей поры хранивший молчание.

Он практически не уступал первому ростом, хотя был худощавей и моложе. Его голос показался на удивление знакомым.

Рэнсом решил напомнить о себе:

– Слушайте, уже ночь на дворе, давно пора отпустить мальчишку домой. Я нисколько не намерен вмешиваться в ваши личные дела, но…

– Вы кто такой вообще?! – рявкнул толстяк.

– Меня зовут Рэнсом. И…

– Постойте-ка! – перебил тощий. – Вы, случайно, в школе Уэйденшоу не учились?

– Да, именно в ней, – удивился Рэнсом.

– А я-то смотрю, голос знакомый… Мое имя Дивайн. Помните такого?

– Да, конечно! Само собой, – отозвался Рэнсом, и они пожали друг другу руки с вымученной сердечностью, обычной для подобных встреч.

(Надо признать, к концу учебы Рэнсом не переваривал Дивайна на дух.)

– До чего трогательно, да? – хмыкнул тот. – Где бы еще довелось встретиться – духу товарищества прямо-таки дано воцариться под пальмой и сосною^[2] на пустоши между Стерком и Наддерби! Самое время с комком в горле вспомнить воскресные проповеди в родной школьной часовне… А с Уэстоном вы, наверное, не знакомы, нет?.. – Дивайн указал на своего громогласного приятеля-верзилу. – Итак, перед вами Уэстон. Тот самый! Величайший физик. Заткнет за пояс Эйнштейна и сожрет с потрохами Шредингера. Уэстон, позвольте представить моего школьного приятеля, Рэнсома. Доктора Элвина Рэнсома. Того самого! Величайшего филолога. Который заткнет за пояс Есперсена^[3] и…

– Знать его не желаю! – отрезал Уэстон, все еще держа беднягу Гарри за шкирку. – Не ждите, что я начну рассыпаться в любезностях перед человеком, который только что вломился ко мне в дом. Плевать, в какой школе он учился и на какую ерунду тратит деньги, которых так не хватает настоящей науке. Пусть говорит, зачем явился, и проваливает на все четыре стороны.

– Уэстон, не будьте ослом! – произнес Дивайн неожиданно серьезным тоном. – Его визит очень даже кстати. Рэнсом, не берите в голову, не обижайтесь на Уэстона. Он, как говорится, под грозной внешностью прячет доброе сердце. Вы ведь не откажетесь выпить и поужинать?

– Благодарю за приглашение… Однако что насчет парнишки?..

– Он слабоумный, – пояснил Дивайн, увлекая Рэнсома за собой. – Обычно пашет как вол, но порой случаются припадки. Тогда мы затаскиваем его в душевую и запираем на часик, чтобы пришел в себя. В таком состоянии отпускать домой его нельзя. Если хотите, чуть позже сами парнишку и проводите. А потом вернетесь и переночуете у нас.

Рэнсом был немало озадачен: уж больно подозрительным и даже противозаконным душком отдавала вся эта ситуация. С другой стороны, как любой человек его возраста и образования, Рэнсом был уверен, что с противоправными деяниями можно столкнуться лишь в книгах, но никак не в реальности, и уж конечно же в темных делишках не могут быть замешаны старые школьные приятели и университетские профессора. Тем более, даже если над мальчишкой и впрямь издеваются, в одиночку его не отбить…

Дивайн тем временем вполголоса переговаривался с Уэстоном. Нельзя сказать, что они шептались: видимо, и впрямь обсуждали, как лучше устроить гостя на ночь. Наконец Уэстон недовольно буркнул в знак согласия. Рэнсому вдобавок ко всему стало еще и совестно: выходит, он напрашивается в гости. Он открыл было рот, когда Уэстон громко обратился к слабоумному парню:

– Натворил же ты сегодня дел, Гарри! В любой другой стране всыпали бы тебе розог. Замолчи уже, хватит реветь! Не хочешь, не пойдешь в душевую…

– Это не душевая! – захныкал дурачок. – Совсем не душевая. Я в эту штуку больше не полезу.

– Он про лабораторию, – перебил Дивайн. – Залез туда как-то, и его случайно заперли на пару часов. А он отчего-то перепугался до полусмерти. Ну, вы знаете, «индеец бедный Бога в облаках находит»^[4] и все такое… Гарри, слушай внимательно. Этот джентльмен сейчас отдохнет с полчасика и отведет тебя домой. А ты пока посиди тихонько в коридоре, тогда получишь то, что тебе так нравится…

Он изобразил звук открывающейся бутылки (Рэнсом припомнил, что в школе это было одним из любимейших трюков Дивайна). Гарри одобрительно угукнул.

– Ведите его внутрь, – бросил Уэстон и исчез в доме.

Рэнсом замешкался было, однако Дивайн заверил, что на самом деле тот рад гостям. Врал, конечно же, но Рэнсом, поддавшись искушению отдохнуть и выпить, быстро позабыл о смущении. Последовав за Дивайном и Гарри, он вошел в дом и очень скоро уже сидел в кресле, дожидаясь, пока Дивайн принесет закуски.

Глава II

В комнате, где очутился Рэнсом, причудливым образом смешались роскошь и нищета. Окна без штор были наглухо заколочены, голый пол усеян пустыми коробками, стружками и газетами, на обоях светлели пятна от висевших здесь некогда картин. Однако посреди этого хаоса стояли два поистине дорогих кресла, а на столе среди дешевой посуды, консервных банок из-под сгущенного молока и сардин, хлебных корок, недопитого чая и окурков валялись устричные раковины, сигары и бутылки из-под шампанского.

Хозяева куда-то запропастились, и Рэнсом, пользуясь случаем, задумался. К Дивайну он испытывал смутное отвращение, какое всегда бывает, когда наконец прозреваешь и иначе глядишь на кумира юных лет. Дело в том, что Дивайн прежде прочих однокурсников освоил искусство сарказма, которое заключалось в постоянном пародировании сентиментальных и идеалистических клише из взрослой речи. Несколько недель вся школа, включая самого Рэнсома, потешалась над его рассуждениями о «патриотическом долге», «верности традициям», «бремени белого человека» и «принципах честной борьбы». Однако вскоре, еще в Уэйденшоу, Рэнсом понял, что на деле Дивайн ужасно скучен, а в Кембридже и вовсе стал его избегать, поражаясь лишь, как такому зануде, не способному самостоятельно родить хоть одну мало-мальски толковую мысль, удается быть в центре внимания. Потом Дивайна неожиданно пригласили преподавать в Лестерский университет, и он загадочнейшим образом начал богатеть. Затем и вовсе перебрался из Кембриджа в Лондон, где, по слухам, стал вращаться в правительственных кругах. Порой его имя всплывало в разговорах, и собеседник всегда добавлял: «По-своему он даже умен» или тоскливо завершал: «Ума не приложу, как ему удалось взлететь так высоко». Судя по недавним репликам во дворе, однокашник Рэнсома за все эти годы ничуть не изменился.

От воспоминаний Рэнсома отвлекла хлопнувшая дверь. Дивайн явился один, неся бутылку виски, стаканы на подносе и сифон.

– Уэстон пока ищет, чем перекусить.

Он поставил поднос на пол рядом с креслом и начал откупоривать бутылку. Рэнсом, у которого изрядно пересохло во рту, с тоской заметил, что хозяин его из категории тех унылых персон, которые не умеют одновременно и говорить, и заниматься делом. Дивайн подцепил было серебристую бумагу на пробке, но тут же замер, спросив:

– Как вы вообще попали в это захолустье?

– Решил развеяться, устроить поход, – ответил Рэнсом. – Вчера переночевал в Сток-Андервуде, сегодня думал устроиться в Наддерби. Но там не было мест, пришлось идти в Стерк.

– Боже! – воскликнул Дивайн, позабыв про штопор. – Вам что, платят за это или все мазохизма ради?

– Просто мне нравятся походы, – ответил Рэнсом, выразительно уставившись на закупоренную бутылку.

– А непосвященным можно объяснить, в чем прелесть этого занятия? – спросил Дивайн, опомнившись наконец и оторвав крохотный клочок бумаги.

– Даже не знаю как. Начнем с того, что мне нравится сам процесс ходьбы…

– Господи! Вам, должно быть, и армия пришлась по душе? Когда шагом марш – и сто раз туда-сюда по плацу… Да?

– Нет-нет. В армии совсем по-другому. Там ведь главное в том, что ты никогда не остаешься один, не можешь сам решать, куда идти или хотя бы по какой стороне дороги. А в походе ты сам по себе. Захотел – остановился, захотел – пошел дальше. И никто тебе не указ.

– Пока однажды вечером в отеле вас не будет поджидать телеграмма: «Немедленно возвращайтесь».

Дивайн, хвала господу, снял с пробки остатки бумаги.

– Только если хватило глупости составить заранее список адресов и придерживаться маршрута. А мне грозит разве что объявление по радио: «Внимание! Доктор Элвин Рэнсом, который, судя по всему, разгуливает где-то в центральных графствах»…

– Я начинаю понимать, в чем соль, – задумчиво произнес Дивайн, в который раз забывая о пробке. – Занимайся вы бизнесом, такой трюк не прокатил бы. Счастливчик!.. Однако разве можно вот так просто взять и исчезнуть? А как же жена, дети, горячо любимые родители, в конце концов?

– У меня только сестра, и та замужем и живет в Индии. Тем более я, как видите, преподаватель. Вы наверняка помните, что преподаватель в разгар каникул – это такое эфемерное создание. Университету до него нет никакого дела, остальным – тем более.

Пробка наконец-то выскочила из бутылки с приятным сердцу хлопком.

– Скажите, когда хватит, – предупредил Дивайн, и Рэнсом торопливо подставил бокал. – Все равно я чувствую, что есть какой-то подвох… Неужто и впрямь никто не знает ни где вы есть, ни когда вернетесь домой?

Рэнсом молча кивнул. Дивайн, взявшись за сифон, неожиданно чертыхнулся.

– Боюсь, он пустой… Вы не против, если я долью вам обычной воды? Только придется сходить на кухню. Сколько вам?

– До краев, пожалуйста, – попросил Рэнсом.

Через пару минут тот вернулся и протянул вожделенный напиток. Наполовину опорожнив его одним глотком и с довольным вздохом уронив голову на спинку кресла, Рэнсом заметил: мол, бог с ним самим, с его манерой проводить отпуск – нынешнее пристанище Дивайна тоже вызывает немало вопросов.

– Верно, – кивнул тот. – Но знай вы Уэстона, поняли бы, что проще согласиться и поехать, куда ему заблагорассудится, нежели спорить. Мой коллега тот еще упрямец…

– Коллега? – удивился Рэнсом.

– В некотором смысле да.

Дивайн покосился на дверь, придвинул кресло поближе к Рэнсому и заговорил доверительным тоном:

– В своем деле он мастак. Строго между нами: я вкладываю деньги в кое-какие его исследования. Все совершенно законно – мы трудимся ради прогресса и на благо человечества. Тем не менее оформить патент не мешает…

Дивайн все говорил и говорил, а с Рэнсомом происходило нечто странное. Сперва ему показалось, что тот несет полную чепуху. Мол, «все давно поставлено на колеса, но в Лондоне особо не развернешься»… И вдруг Рэнсом понял: он не разбирает слов Дивайна, потому что вовсе их не слышит! Ничего удивительного – ведь и сам Дивайн вдруг удалился на целую милю, хотя Рэнсом по-прежнему видел его лицо, словно бы в перевернутый телескоп. Тот сидел в своем крошечном кресле и смотрел на бывшего однокашника каким-то новым взглядом: пристальным и очень неприятным. Рэнсом хотел было встать, но руки и ноги не слушались. Конечности словно примотали к креслу – мягкому и удобному – бинтами, а голову зажали в тиски, упругие, но жесткие. Страшно не было, хотя он понимал, что надо бы испугаться. Затем и комната понемногу померкла в глазах.

Рэнсом так и не понял, было ли его видение всего лишь сном или оно предвещало грядущие события. Он, Уэстон и Дивайн очутились вдруг в крохотном саду, окруженном стеной. Здесь ярко светило солнце, хотя снаружи все было окутано тьмой. Они решили перелезть через стену, Уэстон велел его подсадить. Рэнсом все повторял, что лучше бы им остаться, слишком уж там темно, однако его не слушали. В итоге Рэнсом вскарабкался на стену последним и уселся верхом, подвернув полы пиджака, чтобы не пораниться о битое стекло. Те двое уже спустились во тьму, но прежде чем он успел последовать за ними, в стене вдруг отворилась незамеченная прежде дверца, и какие-то странные на вид люди вернули Дивайна с Уэстоном в сад, а потом и сами исчезли, захлопнув за собой дверь. А Рэнсом вдруг понял, что не может слезть. Он даже не испугался, только сидеть было неудобно, потому что правой ноге оказалось слишком темно, а левой – чересчур светло. «Еще немного стемнеет, и нога совсем отвалится, – сказал он вслух, посмотрел наружу и спросил: – Вы кто такие?» А те странные люди, которые, видимо, никуда не ушли, отозвались эхом: «Кийе… кийе… кийе?»…

Постепенно Рэнсом осознал, что нога онемела вовсе не от темноты и холода, просто он ее отсидел. Он находился все в той же комнате. Рядом шел разговор, продолжавшийся, очевидно, уже давно. В голове прояснилось, Рэнсом понял, что его то ли опоили, то ли загипнотизировали, а теперь понемногу транс спадал.

Он прислушался, старясь не выдать себя лишним движением.

– До чего мне все это надоело, Уэстон! – возмущался Дивайн. – На кону мои деньги! Говорю вам, он годится не хуже парнишки. Даже лучше. Только он вот-вот придет в себя. Давайте немедленно перенесем его на борт. Надо было сразу…

– Парень был идеальным подопытным, – бурчал Уэстон. – Для человечества он бесполезен, только новых идиотов наплодит. В цивилизованном обществе его сразу отправили бы в государственную лабораторию для опытов.

– Ничуть не спорю. Но в Англии его пропажей заинтересуется Скотланд-Ярд. А этого прилипалы еще долго не хватятся, да и потом никто не узнает, где и когда именно он исчез. Путешествует в одиночестве. Адреса нет. Родни нет. Да и вообще сам виноват, что сунул нос не свое дело!

– Не по душе мне это. В конце концов, он человек. Дурак – тот все равно что… подопытный образец. А этот – личность, хоть и весьма бесполезная. Впрочем, мы и сами рискуем жизнью. Ради великой цели можно и…

– Ох, умоляю, только не начинайте! У нас нет на это времени.

– Возможно, он согласился бы, сумей осмыслить всю важность нашей затеи, – торжественно подытожил Уэстон.

– Берите его за ноги, а я – за голову, – велел Дивайн.

– Если он и впрямь скоро придет в себя, надо бы добавить еще одну дозу, – заметил Уэстон. – До рассвета все равно не начнем. Что хорошего, если он три часа будет буянить на борту? Пусть лучше уже в пути проснется.

– Верно. Приглядите пока за ним, я схожу наверх за препаратом.

Дивайн вышел. Рэнсом приоткрыл веки и увидел стоящего рядом с ним Уэстона. Он не знал, готово ли слушаться тело; приходилось рисковать. Едва Дивайн закрыл за собой дверь, как Рэнсом, собрав силы, пнул Уэстона в кресло, вскочил и ринулся в прихожую. От слабости ноги подгибались, он рухнул на пол, но от ужаса нашел силы подняться, нащупал дверь и принялся дергать засовы. Однако руки тряслись, и в темноте ничего не было видно. Не успел он отпереть один замок, как сзади по голому полу прогремели шаги. Рэнсома схватили за плечи и ноги. Он забился и завертелся, заорал во всю глотку, тщетно надеясь на чью-нибудь помощь. В одно дивное мгновение дверь вдруг распахнулась, и свежий ночной ветер дунул в мокрое от пота лицо; Рэнсом, торжествуя, увидел звезды и даже свой собственный рюкзак на крыльце. А потом на голову обрушился сокрушительный удар, сознание померкло, и напоследок он почувствовал, как его втаскивают обратно в темный коридор, а дверь с треском захлопывается.