К. В. Лукашевич
Барин и слуга

V

Среди многочисленных друзей Андрея Ивановича был один человек, с которым никак не мог примириться Михей Захарыч и который его взаимно терпеть не мог. Это был родной племянник Новоселова – сын его покойной сестры

Борис Николаевич был человек еще не старый, но с выцветшими глазами, с бледным, скучающим лицом, вечно всем недовольный и озлобленный. Он нигде не мог устроиться и поминутно менял места. Иногда он годами не бывал у дяди, иногда же приходил к нему ежедневно и имел с ним какие-то секретные совещания. Этих совещаний очень боялся Михей Захрыч.

«Значит, Борис Николаевич без места, тянет с барина последнее, – думал он, – а тот, по доброте, конечно, отказать не может».

– Вы бы, Андрей Иванович, приструнили племянничка, – советовал Михей Захарыч. – Слышно, он плохо живет: кутежи, да товарищи, да театры… Этак никаких капиталов не хватит. И к нам-то придет, – ни книжки не почитает, ни займется: сидит да ногти грызет… А уж у нас ли нет хороших занятий?!

– Сестра-покойница избаловала его, – сокрушено отвечал Андрей Иванович. – Она была женщина слабая, не умела его воспитывать. Вот и вышел пустой человек.

– Вы бы его приструнили… Не давали бы ему денег… Засадили бы за ботанику, либо в «лаботории» дали занятие… Право, лучше бы было.

– Поздно, Захарыч. Он теперь меня слушать не станет. Вон он жениться задумал. Просто горе с ним!

Михей Захарыч пробовал сам урезонивать Бориса Николаевича, но тот поднял его на смех.

– Вы бы, Борис Николаевич, занялись чем-нибудь. Книжки бы почитали, либо в «нашей лаботории» посмотрели бы в микроскоп.

– Отлично. А ты мне лекции в это время читай, – насмешливо возразил молодой человек.

– Я не профессор, чтобы вам лекции читать, – обиделся Михей Захарыч.

– Не профессор, так все равно, его ассистент. Ты у дяди правая рука. Я думаю, теперь не меньше его знаешь…

– Очень нехорошо, Борис Николаевич, что вы дяденьку-ученого к простому человеку приравниваете. Очень даже это нехорошо. Бог вам за это счастья не даст!

Михей Захарыч безнадежно махал рукой и думал: «Непутевый. Ничем его не возьмешь. Так и пропадет. Боится труда, как огня, таким плохая дорога». Борис Николаевич тоже был не особенно хорошего мнения о лакее дяди и всем говорил:

– Я поражаюсь, как это дядя держит у себя этого старого дурня… Давно бы пора его спровадить: всем в доме ворочает, обирает старика и наживается бессовестно. Я этого не могу допустить. Я у дяди единственный родственник и наследник.

Между Михеем Захарычем и Борисом Николаевичам давно велась скрытая вражда.

– Ох, не кончит он добром!.. Да и нашего профессора, того и гляди, в беду втянет, – говаривал не раз Михей Захарыч.

Наконец Борис Николаевич женился. Андрей Иванович сообщил об этом своему слуге.

– Он обещал остепениться и жить хорошо. Теперь будет дорожить местом и, надеюсь, изменится.

Михей Захарыч недоверчиво качал головой.

Прошел год. За это время Борис Николаевич всего два раза был у дяди. Как вдруг он опять появился и стал ходить ежедневно и подолгу таинственно совещаться с Андреем Ивановичем в лаборатории.

– Что это к нам зачастил Борис Николаевич?

– Ах, Захарыч, у него большие неприятности по службе… Ему грозит опасность…Уж не знаю, что и делать! Надо выручать.

– Смотрите, Андрей Иванович, чтобы он вас не впутал в какую-нибудь нехорошую историю. Ненадежный он…

– Ничего не поделаешь, Захарыч… Если у человека над головой висит топор и готов на него обрушиться, надо отвести его.

– Отводите, отводите… Как бы вас самого-то топором не хватило.

Прошло еще два года. Для старика профессора эти годы были, как и раньше, полны неустанного труда; он жил по-прежнему вдали от света со своим верным Захарычем, весь отдавшись любимому делу. Племянник его совершенно исчез и не подавал о себе.

– Что-то Бори не видно? – вспоминал не раз Андрей Иванович.

– Должно быть, теперь разбогател, дядя больше и не нужен, – возражал Михей Захарыч

– Уж ты, Захарыч, всегда на него нападаешь. Слава Богу, он теперь устроился: свой дом, жена, детишки есть, – человек остепенился… И я с ним горя не знаю.

А горе было не за горами.

Однажды утром, собираясь на службу, Андрей Иванович получил какую-то бумагу. Читая ее, он весь изменился в лице, и руки, державшие бумагу, задрожали.

– Что вы, Андрей Иванович? Что вы так с лица изменились? – тревожно спросил Михей Захарыч.

– Тут какое-то недоразумение, – упавшим голосом проговорил профессор. – Требуют с меня три тысячи, иначе грозят описать всю мою обстановку и продать ее с молотка.

– Пустое! Как же можно требовать три тысячи, если человек во всю жизнь никому копейки не был должен?! Вы посмотрите адрес-то… Наверно, не нам.

– Нет, адрес верный… Надо съездить, разыскать Борю… Тут у нас с ним одно дело было… Это все объяснится, Захарыч. По-пустому тревожиться нечего.

– А-а-а-а… Вот оно что! Так, так, – загадочно произнес Михей Захарыч и поник головой.

Сильно беспокоился старик слуга, поджидая своего барина. Тот вернулся поздно, и на нем не было лица.

Михей Захарыч весь похолодел: он догадался, что случилось что-то очень дурное.

– Идите, идите… Самоварчик давно уж готов… Озябли, небось… Я и то жду, жду… Думаю, что это долго нет, – заботливо говорил он, раздевая барина и как бы отвлекая его от тяжелых мыслей, успокаивая и ободряя.

Андрей Иванович молча прошел в столовую и, ни слова не говоря, стал раздеваться. Михей Захарыч не выдержал.

– Что это вы, Андрей Иванович, словно убитый? Что приключилось? Да вы не горюйте. Худого быть не может…

– Знаешь, Захарыч… Знаешь ли?. Ведь Боря меня разорил, обманул… Ведь теперь Бог знает что будет!.. И подумать страшно!..

– Так я и знал! Не говорил я вам?! Чуяло мое сердце… – сокрушался Михей Захарыч.

Андрей Иванович рассказал ему все: как просил, умолял его племянник выручить, как пугал, что его иначе засадят в тюрьму и его семья пойдет по миру, как обещал все честно заплатить, как он, Андрей Иванович, отдал ему последние гроши да еще поручился за него на три тысячи. Теперь Боря уехал далеко и жизнь ведет по-прежнему плохую, весь в долгах, а жена и дети чуть ли не голодают… А по закону теперь он, Андрей Иванович, должен платить за него в том, в чем поручился.

– Экий срам! Экий позор! – сетовал профессор. – В жизни никому не был должен… И где я возьму эти деньги? Где я буду искать, просить?.. Лишнего у меня нет ничего. Есть обязанности. Самому на жизнь едва хватает…

Михей Захарыч знал, что все это правда, он знал также, что каждая копейка у профессора рассчитана, что он платит за каких-то молодых людей в учебные заведения и что, как бы ему тяжело ни приходилось самому, никогда не откажется от этой помощи.