Андрей Кивинов
Дублер
Все изложенное ниже является чистейшей выдумкой и не имеет никакого отношения к реальным событиям и лицам, хотя выдумывать было на удивление легко…
ПРОЛОГ
Июль, 1992 год
Олег поднялся со стула, механически, почти рефлекторно хлопнул себя по нагрудному карману рубашки, проверяя, на месте ли удостоверение, взял со стола брошенную связку ключей. Взглянул на часы. Семь вечера.
Еще тридцать минут назад он с грязной совестью мог отчалить из родной гавани, но задержался, разбираясь с просроченным материалом. И все же сегодня, по его меркам, он уходил рано – обычно приходилось зависать как минимум до восьми. Ничего не поделать: лето – период отпусков. Все хотят солнца, моря, чистого воздуха и расслабухи. Народа в отделении остается как в райкоме, из которого все ушли на фронт. А граждан воров и бандитов не волнует ментовский график отпусков, они, подлецы, бомбят как зимой, так и летом. Заявления сыплются, потерпевшие обивают пороги, начальство топает ногами, в общем, волей-неволей взопреешь, бегая по территории и отписываясь в душном кабинете.
Сегодня Олег плюнул и решил уйти пораньше. Светка напрягает с магазинами, уже ругаться начала – и, к слову сказать, вполне справедливо: у тебя, родное сердце, есть семья или нет?
Дернув на всякий случай створку сейфа и убедившись, что она закрыта, Олег взял с подоконника пакет с книгой и шагнул к двери. Увы, спокойно отвалить не дали, на пороге возник запыхавшийся от быстрой ходьбы или бега опер Валерка Любимов, молодой парень, пришедший в розыск не больше месяца назад, после средней школы милиции.
– Олег, ты уже?
– А что такое?
– Да посоветоваться бы.
Олег недовольно хмыкнул, достал сигарету и бросил пакет на стол.
– Только по-быстрому, старик. У меня сегодня активный отдых.
– Хорошо. – Любимов тоже закурил и опустился на скрипучий, рассохшийся стул. – Просто не хотелось бы погорячиться.
Олег согласно кивнул и уселся прямо на стол, давая понять, что на длительные разговоры-базары не настроен. Валерка приходил советоваться по несколько раз на дню, что вполне естественно – никакой диплом, будь он хоть трижды красным, не обеспечит стопроцентными рецептами успеха. Времени на раскачку тоже не дано, зарабатывать шишки и синяки приходится по ходу дела. К тому же Валера был неофициально «прикреплен» к Олегу, поэтому последнему приходилось выполнять роль мастера производственного обучения.
Сам Олег не считал себя профи высшего разряда, поскольку пришел на службу всего год назад, причем из гражданского учреждения – с судостроительного завода, где трубил после окончания института в должности инженера. Тем не менее на сегодняшний день он уже достаточно хорошо представлял себе карту подводных камней и рифов оперативной работы и мог подсказать новичку, каким именно курсом следовать и куда лучше даже не соваться. Хотя все рифы все равно не изучить, плавай хоть год, хоть десяток.
Валера на работе номер отбыть не пытался, старт взял резвый, что тоже вполне объяснило – надо завоевывать авторитет и положение. Это нормально, хуже, когда человека ничего не интересует и он спокойно сидит в кабинете, выходя оттуда лишь в дни получения денежного содержания.
– Ну, что у тебя? – еще раз спросил Олег.
– У меня три материала было, ну, вернее, два я уже в следствие отправил, один еще на руках. Все «глухие». Грабежи в подъездах. Ну, ты помнишь…
– Что, есть идеи?
– Понимаешь, все потерпевшие с рынка возвращались, с Поля Дураков. Все при деньгах. Покупать ничего не покупали, но «бабками» светили. И способ один в один – плохой человек заходит следом в подъезд, тормозит, в глаза фонарем светит, чтобы «терпила» лица не разобрал, «перо» к горлу и кошелек потрошит.
Олег кивнул. Он знал про эту серию, тем более что «Поле Дураков» – пустырь возле пересечения двух крупных проспектов – находилось на его территории. После легализации ларечного движения пустырь моментально превратился в барахолку, пока еще не очень большую по размерам, но доставляющую немало хлопот, ибо там, где хоть чуть-чуть начинает пахнуть денежками, сразу появляются чуткие носы, принадлежащие отнюдь не ангелам.
– Может, «гоп-стопов» и больше было, – продолжал Валера, – не все заявляют. Я вот подумал… может, подставочку сделаем, а?
– Под цветы?
– Ну чего ты? Что-то ведь надо делать… Я попрошу человека, он посветит «бабками», отвалит, зайдет в подъезд, те его опустят, а мы их на выходе тормознем, с поличным. Ну? Поможешь?
– Идея хорошая… Для комиксов про Пинкертона. Место «стрелки» изменить нельзя. Мы будем провожать твоего человека, а в это время опустят кого-нибудь другого. Там, на рынке, с деньгами каждый второй, на то это и рынок. А за каждым при всем нашем большом желании не проследишь.
– Что ж теперь, материалы штамповать? Мне шеф уже тонко намекнул, не много ли у меня за месяц «глухарьков». Обидно, можно подумать, я их раскрыть не хочу. И, блин, все, как специально, на моей земле… Давай хоть пару дней попасем.
Олег покачал головой. Валерку он прекрасно понимал, парню действительно не прет, но пасти грабителя, надеясь только на удачу, – пустая трата времени. Один шанс из миллиона. Тем более в Питере, в «спальном» районе.
Не вижу смысла. Это от безысходности. Если б конкретно знать, что за «терпилой» пойдут, а так… И потом, вдруг что с подставочкой твоей случится? Обидится человечек и скажет на следствии или в суде, что менты, мол, его попросили деньгами светануть, обещали подстраховать. И все, гуляйте, ребята, с Богом, а вы, доблестные оперы, идите-ка на их место за провокацию.
– Да ерунда это все. Сказал бы честно, что не хочешь.
– Не бухти. Думаешь, я подставочек не делал, когда пришел в ментуру? И на «хвост» всяким уродам садился, тоже хотел с поличным брать. От безысходности. Подставки – последнее дело, я тебе скажу. Это для постовой службы хорошо, а ты опер… Ногами много не находишь. Разок-другой, может, и повезет, а потом?.. Попробуй еще помозговать. Людишек подергай с рынка, не может быть, чтобы никто про ограбления не знал. Я своих подтяну, есть у меня парочка наркош, может, что и слышали. Хорошо бы прихватить кого на кражонке или травке, тогда все выведали бы… Ну а упремся, тогда попробуем попасти. Все, будь, я отваливаю.
Олег встал со стула, протянул Валерке руку.
– Ты еще остаешься?
– Я дежурю в вечер.
– Ну, удачи.
Оперы вышли в коридор. Валерка направился в свой кабинет, Олег – в дежурную часть доложиться, что его рабочий день успешно завершен.
– Любимова не видел? – спросил дежурный, заметив Олега.
– К себе пошел, у меня сидел.
– Там заявочка прошла, он в вечер.
– Надеюсь, не покойничек?
– Не, грабеж в подъезде, мелочь…
– Ну так как жить-то будем, милый? По любви или по расчету, а?
Валера с напускной строгостью посмотрел на сидящего перед ним паренька.
Тот пожал плечами и снова уставился в пол.
– Какой-то ты нерешительный, Никитушка. Может, ты не понял чего? Так я объяснить могу, повторить помедленнее. У тебя что в школе по алгебре было? Наверное, сплошные проблемы. Семнадцать плюс пять сколько будет?
– Двадцать два.
– Правильно. Но если попадешь под амнистию – то поменьше. Понял, о чем толкую? Тебе семнадцать, на пятерочку за травку ты смело можешь надеяться, так что…
– Это не моя трава.
– Да какая, в принципе, разница? Найдена эта гадость в твоем карманчике, а кто тебе ее туда положил, волнует нас постольку поскольку. Хоть Диего Марадонна, тот вроде тоже грешен. Я ж тебе еще в прошлый раз все по полочкам разложил. И три дня дал, чтобы ты про грабежи поспрошал аккуратненько. Поспрошал, кстати?
Никита едва заметно кивнул.
– Ну и?
– Никто не знает, – виновато выдавил наркоман.
– Или плохо спрашивал. Никогда не поверю, чтобы на Поле Дураков, где, как в большой деревне, все про всех знают, никто не догадывался чьих рук эти «гоп-стопы». Тем паче разговоры наверняка идут.
– Нет, тишина. Правда, клянусь вам, никто не знает.
Никита встрепенулся, оторвавшись от созерцания пола и посмотрев прямо в глаза Валере.
Валере показалось, что Никита сейчас не лжет, просто он действительно ничего не смог узнать. Валера не очень-то и рассчитывал на его помощь – Никита не дурак, хоть и малолетка. Понимает, что за десять грамм анаши, изъятой к тому же в первый раз, никто пять лет не даст. Так, пожурят да выгонят. А сболтнешь лишнее в ментовке – без языка останешься. Оторвут вместе с башкой.
Ничего особенного Никита из себя не представлял. Бросив школу, паренек болтался по микрорайону, курил травку, возможно, ею же и приторговывал, сходил с ума на дискотеках в местном Доме культуры, сшибал мелкие деньги у школьников… Прихватили его на рынке постовые, которые и обнаружили в его кармане ту самую травку. Валерка попросил, чтобы материал отписали ему – он хватался за любую информацию, связанную с рынком, а точнее, с рыночными грабежами. Материал он штамповать не стал, хотя «палки» отделению были нужны позарез, но «поднять» серию грабежей – это гораздо солиднее, чем упечь мелкого наркошу, которого еще и поймал не сам.
– Ну, что будем делать, Никитушка? Ты, я смотрю, не хочешь себе помочь. Напрасно. Себя надо любить.
Маленький, худой Никита откинул со лба крашенную в белый цвет челку и шмыгнул носом.
– Родне сказал, что вляпался?
– Чего там говорить? Волнует, что ли, предков? Вторую неделю в загуле, козлины.
Валера помолчал немного, затем вытащил из стола материал, к которому скрепочкой был прикреплен пакетик с травкой, и бросил его перед Никитой.
– Послушай, но ты хоть представляешь себе, что это такое?
– Статья.
– Ну, слава Богу. Я дам тебе еще одну попытку. Если сделаешь, что скажу, я подарю эту макулатуру тебе, на память о нашей встрече.
– Еще три дня?
– Нет, Никитушка, это глухое дело, дни тебе давать. Ты у меня роль живца сыграешь.
– Какого еще живца? – насторожился Никита.
– Ты на рынке всех знаешь, ну или почти всех. Знают и тебя, кроме, конечно, залетных. Но я не думаю, что залетные по местным подъездам шастали. Это свои, только свои. Усекаешь идею?
– Не очень.
– Завтра утром я дам тебе солидную сумму долларов – денег, разумеется, ненастоящих, но сделанных довольно натурально. Настоящих у меня и быть не может, а если б они и были, то все равно я вручил бы тебе левачок. Ты ненавязчиво гуляешь по рынку, пускаешь пулю, что нашел или спер – тут дело вкуса – «лопатник», нашинкованный баксами, которых хватит на пять лет халявы. Светишь «лопатником», деньгами, довольной физиономией. Теперь понял идею?
– Примерно.
– Во, молодец. Раньше семи вечера с рынка не уходишь. Потом при большом стечении публики кладешь кошелек в карман и легкой, беззаботной походкой удаляешься в направлении родимого дома. А мы со стороны поглядим, кто следом прицепится.
– Ага, спасибо… Чтобы по «репе» получить за не фиг делать?!
– Не дрейфь, не получишь. Еще никто не получил. Главное, вести себя разумно. Сразу подними руки, пусть напавший на тебя забирает все. А на выходе мы его сделаем. На мой взгляд, пять минут не переживаний, а так, легкого испуга, лучше зоны, согласен?
– Да как сказать…
– Хватит ныть. Так. В девять утра у меня. Не проспи. Не придешь – извини. И еще один важный момент – само собой, никому.
– Могли бы и не напоминать. Я не идиот.
– Напомню на всякий случай. Когда поймаем того, кто бомбил по подъездам, если, конечно, тебя выпасут, ты должен громко возмущаться бандитским беспределом, орать что являешься невинной жертвой преступности и жаждешь правосудия. Кошелек ты нашел на улице, хотел оставить себе как сувенир, а какая-то сволочь его отобрала. Сегодня ты в милиции не был, да и вообще не знаешь, что такое милиция. Кстати, имей в виду, у грабителя с собой фонарик, человек в лицо «терпилам» светит и опускает их, так что посматривай, у кого из вашей публики фонарик при себе. Ну, и ножик, само собой… Все, мой юный друг. Вопросы есть?
Никита опять шмыгнул носом.
– А если… Ну, если не выйдет ничего? В смысле, не пойдет он за мной? Что с травкой?
– А это от тебя, Никитушка, зависит. Ты уж постарайся, чтобы пошел. Ибо материальчик – вот он. В любой момент штампануть можно. У меня он останется. Ты что-то имеешь против? Ну, извини… Мы тебе пакетик в карман не совали, то есть все по совести, сам виноват. А виноват – отвечай. Все, свободен.
Никита нерешительно поднялся и, едва слышно пробормотав: «До свиданья», – покинул кабинет.
Валера спрятал материал в стол, довольно потер руки, достал из сейфа приготовленные купюры и еще раз их пересчитал. Пять тысяч зеленых крокодильчиков. Должны, просто обязаны рыбки клюнуть на такую наживку. Считай, новая «шестерка».
Доллары были изготовлены на загляденье качественно, если не вглядываться – лопухнешься. Выдавал подделку немного смазанный президент, словно картинка на экране телевизора с плохой резкостью. А так все чин-чинарем. Изъяли денежки у товарища, совершенно внаглую торговавшего фальшивой продукцией у обменника. Товарища отправили отдыхать, а бумажки до суда остались в сейфе Любимова.
Валера открыл бортовой журнал-блокнотик и старательно переписал в него номера купюр. Так на всякий случай. Если попавшийся на крючок гражданин станет утверждать, будто только что нашел кошелек в подъезде.
Закончив работу, Валера вернул баксы в сейф и вышел из кабинета, направившись в соседнюю комнату, к Олегу.
Наставник вдохновенно барабанил на машинке. Валера в двух словах рассказал про Никиту и планируемую на завтра акцию.
– Это где ж тебя, Валерочка, дружок, научили людей на компромате держать? В школе милиции такую дисциплину, кажется, не преподают. Там предлагают идейную основу.
– В кино про Жеглова увидел. Там кошелек, тут коробок.
– Волшебная сила искусства называется. Ладно, если в кино, тогда спорить не с чем.
– Ну что, подсобишь?
– Схожу, конечно, прогуляюсь. Но не шибко губу раскатывай. Никита не дурачок в такие темы вписываться.
– Я и не раскатываю. Но другого выхода у нас все равно нет.
– Работа ради работы – это фикция, но ты прав, лучше делать хоть что-то. Где-нибудь да зацепимся. Во сколько завтра?
– В семь вечера.
– Черт, опять возникнут семейные вопросы. Не мог пораньше «стрелку» забить?
– Он придет утром за «бабками», можно переиграть.
– Переиграй. Часиков на пять. Хотя ладно, пусть побольше на рынке семафорит. Светка перебесится, нельзя ее баловать.
Двор, где жил Никита, являлся типичным архитектурным ансамблем эпохи позднего застоя. Длинный зигзагообразный панельный дом-«корабль», протянувшийся почти на километр; помойка, огороженная кирпичной кладкой; детский садик неподалеку, утопающий в зеленых насаждениях; традиционная трансформаторная будка. Вдоль дома – асфальтовая дорожка, превращенная транспортом и непогодой в полигон для испытания танков. Припаркованные машины – раздолье для автомобильных воров и угонщиков и, конечно, головная боль для милиции. Болтающие на лавочках старушки, играющие в траве дети, спешащие домой работяги…
Олег с Валерой выбрали для наблюдения место, вполне отвечающее требованиям конспирации и в то же время комфортное. Они заняли скамейку в кустах, на которой обычно собирались местные пьяницы или обиженные жизнью личности, чтобы заглушить тоску бутылкой-другой. Подъезд Никиты располагался метрах в тридцати и отлично просматривался, зато увидеть засаду мешали густые зеленые насаждения. Оперы пришли сюда минут за сорок до намеченной операции, прогнали сидящего на скамейке бомжа и встали на боевое дежурство. Днем Валера пару раз заходил на Поле Дураков убедиться, что Никита не увиливает от взятых на себя обязательств. Никита не увиливал, усердно тусуясь в группе подростков и вдохновенно сверкая валютой.
Олег достал сигареты и взглянул на часы.
– Я вот чего думаю… Надо было людей побольше взять. А то начнется беготня…
– Все равно некого. Валентин с ночи, дома халявит, а Игорюха – на заявах.
– Участковых можно было напрячь.
– Сам же говорил, что кроме тебя никому верить нельзя.
– Тоже верно. Сейчас бы весь этот дом знал про засаду, а бабули бутерброды с чаем таскали. Ты в подъезд заходил?
– А чего там отсвечивать? Типовой парадняк. Ступеньки, площадки, лифт.
– Вход в подвал.
– Да брось ты, Олег. Все потерпевшие говорят, что он через двери, нормально уходит. На фига ж в подвал ему лезть? Чтобы застрять где-нибудь да влететь?
– А он точно один?
– Видели только одного. Может, на улице еще кто остается, не знаю. Думаю, если он за Никиткой увяжется, мы не прозеваем.
– Как вы договорились?
– Да никак. Он зайдет, доедет в лифте до этажа. Минут через десять, если все тихо, мы забираем у него «бабки».
– Ладно, подождем. Надо было хоть пива взять.
– После отпразднуем.
Время тянулось медленно – как это всегда бывает в засадах. Олег поймал улитку, ползущую по скамейке, и, посадив ее на спичку, принялся дрессировать. «Улитка, улитка, покажи рожки…» Валера от развлечений отказался и внимательно разглядывал публику, проходившую мимо подъезда.
Никита появился, как и было условленно, – без пяти семь. Не оглядываясь по сторонам, он свернул с основной дороги к своему парадняку и зашел внутрь.
Оперы поднялись со скамейки. Как говорят разведчики, «хвоста» не было. Тьфу, блин… Жалко.
– Шибко не переживай, – вполголоса успокоил Валеру Олег. – Я с самого начала на эту затею не рассчитывал. Теорию вероятности я на пять баллов в институте сдал. Пошли, чего ждать?
Валера выплюнул окурок, зло выругался и согласно кивнул.
– Пошли.
Кусты пришлось обходить, что заняло минуту-две. Хотя спешить-то уже было некуда.
Как и предполагалось, подъезд освещался естественным образом – через окошко второго этажа. Лампочки в таких местах – вещь диковинная. Валера на секунду замешкался, замерев на напольной металлической решетке и всматриваясь в темноту. Наконец, убедившись, что башку во мраке не свернет, он шагнул внутрь.
Никита лежал лицом вниз на площадке перед лифтом, прямо в пятне света, проникающем сквозь окно. Он был жив, пытался перевернуться на спину, сжимая руками горло и издавая приглушенный, ужасно противный хрип. Олег моментально врубился в ситуацию, оттолкнул Валеру, перелетел через ступеньки и перевернул парня.
Никита опустил руки, кровь хлестанула на бетонный пол. Второе ранение, судя по пятну на белой футболке, было получено в живот.
Олег поднял голову и ошалело оглядел лестницу. Справа от лифта на улицу вел черный ход – подъезд оказался проходным.
– Говорил же, блядь, проверь, мудила! Помоги ему!
Сам, выхватив из-за ремня пистолет, бросился на улицу.
Валера, держась за стену и боясь взглянуть на лежащего Никиту, еле-еле поднялся к лифту. Лицо опера охватил огонь, руки тряслись, как у последнего алкаша. Что он наделал?! Это же, это же…
Он заставил себя посмотреть в глаза наркоману, но тут же отвел взгляд в сторону, не в силах перенести это зрелище. В угасающем взгляде Никиты читались одновременно горькая обида и ужас, отчаянная мольба сделать хоть что-нибудь. «Вы же взрослые, вы же… Помогите…»
Валерка тряхнул головой и пригляделся к ранам. Кровь, кровь, кругом кровь… Жить Никите осталось минуту, не больше, даже если остановить кровотечение. Похоже, нож перебил сонную артерию. Суки, козлы вонючие…
– Ты узнал его?! Узнал блядину?!
Сознание еще не покинуло Никиту, паренек расслышал вопрос и едва заметно моргнул.
– Кто?! Кто он?! Быстрее!!!
Валера, конечно, понимал, что парень уже ничего не скажет, жизнь из раненого стремительно уходила. Но Никита, собрав, наверное, последние остатки сил, медленно поднял руку и ткнул окровавленными пальцами в грудь Валеры.
– Я?! – Оперу показалось, что в него ударила молния.
Никита еще раз моргнул, тут же рука его упала, по телу пробежала судорога, и хрипы смолкли.
Вернулся запыхавшийся Олег, вытирая пот со лба.
– Ну что?! Как он?
– Не знаю, – почти шепотом ответил Валерка, поднявшись с корточек.
– Отвали!
Олег присел, сжал запястье Никиты.
– Все… Кранты. Рвем когти, живо.
– Как, погоди…
Лифт дернулся и пошел наверх, вызванный кем-то из жильцов.
– Нельзя, нельзя уходить, – как в бреду, схватившись за перила, продолжал шептать Валерка.
– Хватит, уже обделались. Быстрее, идиот!
Олег саданул кулаком Валерке в солнечное сплетение, тот оторвался от перил и стал ловить ртом воздух. Лифт пополз вниз. Наставник схватил ученика одной рукой сзади за пояс, а второй – под локоть и поволок к черному ходу…
Через пять минут оба сидели в соседнем дворе на сваленных в кучу бревнах, и тяжело дышали.
Переведя дыхание, Олег достал сигареты, протянул Валерке.
– На, отмокай.
С минуту оба молча курили.
– Ну, что делать думаешь? – Олег первым начал разговор.
– Не знаю… Зачем мы сдернули, надо было дождаться…
– Кого?! Парню все равно не помочь, а мы… Я спрашиваю, что базарить будешь?
– А чего там базарить? Так и скажу – хотели урода с поличным взять, но прокололись. Мы ж не специально.
Олег озабоченно посмотрел на коллегу – так хорошая хозяйка смотрит на начинающую киснуть сметану.
– Садись, «пять»… Не специально… Такое «не специально» называется в уголовном кодексе преступной халатностью, повлекшей тяжкие последствия. До семи лет на брата… Хочешь? Думаешь, полегчает?
Валерка облизал высохшие губы. В данную секунду он плохо соображал и руководствовался эмоциями, а не логикой. Еще бы… Ведь это он, он, Любимов, убил парня. Этот взгляд, прожигающий насквозь, не злобный, не презрительный… С детской наивностью молящий о помощи… «Ты узнал его?!»
– «Да». – «Кто он?» – «Ты».
«Ну, еб… Я его найду, найду скота… Взгляд. он ведь будет жечь меня всегда. Чушь это, что время все лечит. От этого не вылечишься… Ты убийца, ты настоящий убийца. Умирающий пацан, еще пару часов назад не смевший слово вякнуть, собрал последние силы, чтобы сказать тебе это в лицо…»
– Я найду его, – повторил вслух Валерка. – Весь рынок раком поставлю.
– Это Бога ради. Главное, херню не спори. Отдышался? На, еще покури.
Валерка взял вторую сигарету.
– Значит так, сопли пускать кончай. Гони домой, переоденься, прими сто грамм…
Только сейчас Валерка заметил, что брюки его и манжеты рубашки испачканы кровью.
– Возвращайся в отделение. Все равно вызовут. Мы вроде нигде не светанулись. Ты как в воду глядел, про засаду решил никому не рассказывать. Насчет прокола здорово не томись, это прежде всего моя вина, с тебя, салаги, взять нечего. Что-то расслабился я… Да ладно. Ты точно про подставку никому не жужжал?
– Точно.
– Боюсь, Никитка мог кому-нибудь трепануть.
– Я предупреждал его…
– Чепуха, у пацанов языки с километр длиной. Но ничего, даже если и трепанул, стоим в отказе – знать не знаем, ничего такого Никите не предлагали. В отделении он был, да. Разбирались с наркотиками. Все понял? И не вздумай никому из наших на грудь бросаться. Стукачество всегда в цене. Давай домой.
Валера продолжал сидеть.
– Слушай! – толкнул его Олег. – Кончай страдать! Это с непривычки. От того, что ты сядешь, никому лучше не станет.
– Я найду его.
– Да найдешь, найдешь. Кроссовки тоже, кстати, вытри.
Валерка выбросил окурок, поднялся с бревна и, ссутулившись, побрел к арке, выходящей на проспект.
