Кирилл Юрьевич Иванов
Петля инженера. Солянка
6. Николай и Валя
Быстрыми шагами по проспекту шел молодой человек незаурядной внешности. Густые вьющиеся волосы, скульптурный греческий нос, большие карие глаза и легкая небритость. Встречные девушки кокетливо улыбались ему и, поймав взгляд, смущенно отворачивались. Парень был хорош собой и неплохо одет. Нахмурив брови, он шагал по центральному проспекту, засунув руки в карманы куртки. Его лицо выражало крайнюю степень озабоченности. Наконец он остановился и закурил сигарету. Ему некогда было думать о девушках и их игривых улыбках. Необходимо было взять себя в руки, и на холодную голову придумать план дальнейших действий. Реакция дяди крайне рассердила Николая. Немного успокоившись и осмыслив происходящее, он даже ехидно улыбнулся.
– Ну ладно, дядя Жорж, посмотрим кто кого! – сказал он сам себе. Он уже немного отошел от горячки, в которую впал после скандальной встречи, и теперь в его голове снова воцарились спокойствие и порядок. Выбросив окурок, Николай взглянул на себя в витрину магазина напротив. Он увидел молодого парня, глаза которого горели пламенем свободы, пламенем борьбы за идеалы молодости. Это пламя могло бы изменить мир, сдвинуть горы, заставить время пойти вспять – но сразу после того, как нога Николая брезгливо перешагнет через оплёванное эго упрямого дяди. Улыбнувшись своему отражению, он поправил челку, горделиво приосанился, и пошёл дальше по проспекту. Теперь он уже замечал проходящих мимо молодых нимф, и отвечал на их улыбки лукавым загадочным прищуром.
Николай жил у своего товарища, бывшего однокурсника Вали. Это была просторная комната в коммуналке с видом на проспект. Валентин по праву владел комнатой, оставшейся ему от бабки, и брал со своего близкого друга скромную плату за жилье. Ребята отлично уживались, так как личная жизнь у Вали отсутствовала. Все его время занимала работа. К тому же, Валя был убежденным гомосексуалистом; не из тех людей что пробуют что-то новое, и не из тех что поехали крышей и хотят поделиться с миром своим безумием, а из тех что тихо и мирно любят член. Валя трудился на художественном поприще, целыми днями, он бегал по центру и продавал свои картины заезжему люду. Часами Валя мог просиживать за мольбертом на Дворцовой, малюя портреты желающих увековечить себя на бумаге. Паренек был талантлив, и по желанию мог исполнить любой идиотский каприз иностранного туриста, будь то смешной шарж с огромными головами и гипертрофированными улыбками, или точный портрет, налепленный на тело атлета или фигуру ушедших эпох с приличествующим тому костюмом или мундиром. Валя мастерски копировал любые стили, отчего постоянно пребывал в печали по поводу отсутствия своего. Однажды по заказу какого-то престарелого французика, он так виртуозно нарисовал заказчика в стиле Поля Гогена, что единовременно получил немалый гонорар от довольного покупателя. Восторженный француз, заявил, что Валя – современный гений импрессионизма. Но в действительности для Вали подобная работа была сущим пустяком, небрежным наложением мазков и баловством с цветами. Посчитав что искусство – это не подражание великим с издевательским коллажированием лиц туристов, Валя обещал себе пропить в тот же вечер все до копейки. Так он и поступил. Но сумма гонорара была столь велика для желудка, что Вале пришлось напропалую угощать всех посетителей излюбленного кабака, но и тогда деньги остались. Следующую неделю Валя провел в реанимации под капельницей с сильной интоксикацией организма. Бывало и такое, что он просто часами лежал на полу, весь измазанный красками в поисках столь редко появляющейся музы. Чтобы не умереть в одиночестве в творческих терзаниях, Валентин подселил к себе своего студенческого товарища Николая, который служил хорошим собеседником и проявлял себя как очень прилежный сожитель. Коля мог дать хороший совет, и вообще неплохо разбирался в искусстве (не осилив и половины академических часов их прежней альма-матер). Николай не был доволен нынешним положением своих дел и стесненными обстоятельствами, в которых вынужден был пребывать. Он был человеком широкой души, и расставался с деньгами легко, именно поэтому их никогда и не было. Он не считал себя частью творческой интеллигенции, но повадки имел те же. Молодая творческая богема Петербурга жила пошленько, но с полагающейся ей надменностью и напускным аристократизмом. Вечера за дешёвым вином, разговоры о парадигмах искусства, и чванливое пренебрежение непосвященными, становились основными целями существования. Каждый год художественные вузы выплевывали в мир новую пачку снобов, готовых рассказать миру о своей уникальности за стойкой бара каждую пятницу вечером, после смены на кассе в магазине «Все для художника». Обреченные на скитания с бесполезным дипломом искусствоведа, эти люди как правило заканчивали свои творческие проекты не начав, а искусству посвящали лишь беседы о нем. Бесконечные разговоры о высоком успели утомить Николая еще во время учебы в академии, но иногда ему все же нравились посиделки с тем самым дешевым винишком и философией. Он не хотел оканчивать свои дни, пытаясь построить карьеру в гардеробе краеведческого музея, поэтому работал где придется, как правило не слишком долго, чтобы не воспринимать это как свою профессию. Ну и, конечно, постоянно думал об искусстве и жертве, которую нужно принести, чтобы создать какой-то необыкновенный проект. Настоящим людям искусства, как считал Николай, необходимо пребывать в нужде – как в старой поговорке. Это позволяет разуму работать на пределе, и открывать перед человеком неожиданные грани его собственного сознания. Словно путник, пересекающий пустыню, и вдруг осознавший, что способен совершить подвиг на грани жизни и смерти, творец должен проходить испытания, чтобы через них познать себя. Своим испытанием Николай считал пребывание в этой самой комнате, на полу которой были разбросаны принадлежности для живописи, наброски, и прочий хлам, а по стене бродили громадные тараканы, размером с ладонь ребенка, и хищно поглядывали на крошки, застрявшие в бороде, заснувшего на полу Вали. Когда Николай вошел в комнату, Валя испуганно приоткрыл глаза, и ловко сел по-турецки, пытаясь сфокусировать зрение.
– С пробуждением тебя. Ты что, снова заснул на полу? – спросил Николай, пытаясь стащить с ноги башмак.
– Выходит, что так; лежал знаешь ли размышлял о жизни – ответил растирающий глаза ладонями Валя.
– Смотри, однажды так заснешь с крошками на бороде, а эти твари утащат тебя в подвал и предадутся пиршеству. Не все же им использовать тебя как предмет мебели. Они уже как по расписанию на тебе столуются.
Николай схватил ботинок и со всей силы метнул в бегущего с куском булки таракана, торопящегося к себе в подпол.
– Все мы божьи твари, Кэл. Пусть едят, доходяги; кто я такой чтобы их судить? – с философской ноткой ответил Валя.
– Кто ты такой чтобы их кормить? Соседи скоро к нам с вилами и факелами придут. Им и так не нравится, что из комнаты постоянно пахнет растворителями и прочей химией, а ты еще тараканов вздумал кормить. Не будь это твоя комната, сожители бы уже давно пришли на расправу и выставили нас за порог.
– Расслабься, Кэл. Все будет в порядке. Соседи регулярно их травят, а они все равно приходят. Нам уж точно с этим ничего не поделать, остается лишь жить в мире с этими ползучими хреновинами.
Валя развалился на полу закинув ногу на ногу, а Николай плюхнулся на кровать в углу и подложив руки под голову уставился в потолок.
– Ну, как твой дядя поживает? – с доброй улыбкой спросил Валя. Он вообще был очень добрым парнишкой. На его лице были видны небольшие мимические морщинки. Светло рыжие неопрятные волосы образовывали что-то вроде каре, на довольно худом лице красовался крупный нос с небольшой горбинкой. Валя разговаривал громким низким голосом оперного певца с прекрасно поставленной речью и дикцией.
– У него все прекрасно, он теперь миллионер. – холодно ответил Коля.
– Я рад что у него все хорошо… – начал Валя.
– Прошу заметить! Пока что у него все хорошо! – перебил его Николай, подняв указательный палец вверх и выразительно взглянув на Валю.
– Я тебя не понял, Кэл. Что должно случиться?
– Не знаю, но я обязательно что-нибудь придумаю.
– Ты меня пугаешь; что за сюрприз ты готовишь?
– О, я думаю сюрпризов его ждет очень много.
7. Визит Зинаиды
Георгий Гаврилович вновь проснулся от стука в дверь.
– Кто там? – громко спросил он, не поднимая головы с подушки.
В дверь еще раз постучали.
– Кто там, я спрашиваю! – раздраженно выкрикнул Георгий Гаврилович.
– Это соседка, Зина! – послышалось из-за двери.
– Что тебе к черту нужно, старая ведьма. – прошипел себе под нос разгневанный инженер.
Он встал с дивана и медленно поплелся на непрекращающийся стук. Распахнув дверь, он разъярённо уставился на соседку, в глазах его переплетались нити полопавшихся сосудов.
– Здравствуйте, товарищ Солянка – повелительно декламировала полная женщина в чалме, уложенной на манер французских модниц начала прошлого века, этакая мадам Грэ.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – со злобной иронией ответил инженер, успевший пригубить часть водки.
– У меня к вам важный разговор, товарищ Солянка.
– Обязательно ли об этом говорить сейчас? – устало спросил инженер.
– Без сомнения! Вопросы коммунальной важности не терпят отлагательства.
– И что это за «коммунальная важность», простите за любопытство? – ехидно выделив кавычками тему вопроса спросил Георгий Гаврилович.
– Товарищ Солянка! Если вы сознательный гражданин… – воспитательным тоном, отчеканила женщина, пытаясь пристыдить обидчика.
– Я уже больше половины века товарищ Солянка – и что теперь? – все так же едко продолжил Георгий Гаврилович.
– А то, что, являясь председателем жилищного комитета, я просто обязана провести с вами беседу.
– Ведите! Я вас слушаю, вот только портки надену – это вы мне готовы позволить? – театрально взмахнув руками спросил Георгий Гаврилович и повернулся, чтобы найти свои брюки.
Женщина сделала вид, будто не заметила кружащихся в воздухе неприятных сентенций соседа.
– Так вот! Как вы могли заметить, наш дом и, в частности наша с вами жилплощадь, находится в плачевном состоянии. Квартире требуется капитальный ремонт!
– А я-то тут при чем? Я похож на того, кто рисует пошлости на стенах в парадной? Или я по-вашему разбросал здесь эти детские игрушки? Или, может быть, я сам себя затопил в прошлом году? – Разразился гневной тирадой Георгий Гаврилович, и от злости пнул детскую куклу, которая, издав свистящий звук ударилась об стену.
Женщина сморщилась и приблизилась к лицу Георгия Гавриловича, шмыгая носом будто сыскная овчарка.
– Да вы пьяны! – вскрикнула она.
– Какое вам дело до этого? Катитесь от сюда со своими ремонтами! – вскрикнул в ответ инженер.
– Ну знаете, товарищ Солянка! Такого хамства я не потерплю! Вы думаете, что если стали миллионэром, то можете сразу стать и хамлом? Я буду жаловаться на вас в прокуратуру! А еще лучше, напишу письмо в налоговую… – Тучная дама Зинаида, манерно поправив чалму, спешно удалилась, быстро передвигая пухленькими ногами.
– Что вам всем, черт вас подери нужно? – заорал ей вслед Солянка.
– Хам! – отрезала она, захлопнув за собой дверь в прихожей.
Георгий Гаврилович вбежал в комнату, и дрожащими от гнева руками начиркал на картонке «Не беспокоить!», и повесил её снаружи на дверь.
– Чертов Володька, уже всем растрепал! Зачем только деньги ему всучил? Чертовы картонные стены, теперь все соседи в курсе! – в рассерженном состоянии товарищ Солянка хулил инженерные особенности своего жилища и постыдную склонность к сплетням своего соседа-пьяницы.
По предположению Георгия Гавриловича, каждая собака во дворе теперь знала о его текущем финансовом положении. Отношение к нему без всякого сомнения должно было диаметрально поменяться с привычно-нейтрального на агрессивно-назойливое, попрошайническое. Взволнованный инженер дрожащими руками извлек из аптечки все имеющиеся средства для успокоения человеческого организма. Выпив половину пузырька корвалола вперемешку с настоем пустырника, измученный волнениями, инженер решил допить водку, а перед сном на всякий случай принял валерьянки. Коктейль из релаксантов вызвал обратный эффект, и беспомощный в своем состоянии инженер провел остаток вечера и ночь в беспокойных мыслях о жизни и смерти. Он ворочался с боку на бок, вспоминая самые превратные пассажи из своей жизни, вплоть до школьных обид и недостатка родительской заботы. Проворачивал в мясорубке своего больного сознания события ушедших дней, применяя к ним неожиданно новые для себя решения и поступки, приводящие к иному результату, но каждый раз понимал, что все потеряно, и времени уже не вернуть, жутко расстраивался, и снова вспоминал что-то из своей долгой скучной жизни, состоящей на девяносто девять процентов из мелкого недовольства.
8. На работу. Проклятый день
Наутро Георгий Гаврилович встал с дивана, не понимая, был ли сон этой ночью. Образы, которые абстракциями проносились у в его голове, казались такими далекими, что вполне могли сойти за сновидения, но непреодолимая усталость говорила о том, что сон пришел только под утро. Георгию Гавриловичу не хотелось идти на кухню, там он боялся случайно встретиться с соседями по коммунальной квартире, и опять попасть под обстрел жаждущих раскулачить новоявленного богача. Георгий Гаврилович находился не в самой лучшей форме для поединков и, к тому же, его усталость выражалась в параноидальной пугливости, мелкой социофобии, бороться с которой не было сил и желания. Поэтому товарищ Солянка заполз словно червяк в помятые брюки, и на цыпочках вышел в коридор. Тайком он миновал коридор, и лишь у двери, ведущей на лестничную площадку, сильно скрипнул паркетной доской, что заставило его испуганно побежать, прихрамывая и громко пыхтя.
В бессознательном состоянии Солянка добежал до трамвайной остановки и сел на скамейку. Повсюду валялись листовки с антиправительственной агитацией и рваные плакаты с едкими афоризмами, будто кто-то кружил над городом и раскидывал прокламации с дирижабля. Дворники еще не вышли на работу, поэтому от народного протеста остался лишь призрачный след из разбросанной по асфальту бумаги. Георгий Гаврилович поднял листовку, и внимательно осмотрел. Было очевидно, что демонстранты молохом прошли по улицам, но, по всей видимости были довольно быстро усмирены служителями порядка и расфасованы по автозакам.
– Интересная теперь молодежь, спокойно им не сидится. Вот было время… – сказал себе под нос Георгий Гаврилович и бросил листовку в урну.
В кармане, к великому счастью инженера, оказалась пачка папирос и коробок спичек. Открыв коробок, он обнаружил лишь одну пополам сломанную палочку с отсыревшей серой на конце. Выругавшись, Георгий Гаврилович начал искать глазами прохожих, способных удовлетворить его потребность в курении. На соседней скамейке, прикрыв глаза в сладкой дреме, лежал мужчина, наружность которого выдавала в нем бомжа. Нестерпимый запах мочевых желез вперемешку с алкогольным выхлопом делали бомжа неприступным для разного рода насекомых и представителей правоохранительных органов. Георгий Гаврилович осторожно подошел к нему, и потянулся рукой чтобы разбудить, но передумал и отдернул руку, попав в облако источаемых зловоний. Растерявшись, он просто вскрикнул:
– Мужчина! Уважаемый! Спички есть?
Бомж зашевелился. Он совсем не ожидал, что кто-то может обратиться к нему по своей воле. Словно дикое животное, источающее своими железами ядовитые миазмы для отпугивания хищников, он выбросил на инженера новую волну зловоний. У Георгия Гавриловича закружилась голова и подступило к горлу, но он уже привык к отвратительным запахам, ввиду специфики своей профессии и уверенно сдержался.
– Уважаемый!.. – повторил он, сморщившись в непреодолимом отвращении.
– Что тебе? – откликнулся хриплым голосом бомж, запустив руку в густую спутавшуюся бороду чтобы почесать подбородок.
– Спички есть?
Бомж перевернулся на бок и зашуршал по карманам.
– Папиросу дай! – повелительно сказал бомж и протянул инженеру зажигалку, давая понять, что согласен на обмен.
– Ты куда так вырядился? – немного подумав спросил бомж.
Только теперь Солянка заметил, что так и не переоделся со вчерашнего вечера. На нем была измятая яркая рубаха, которую он не удосужился снять перед сном, и брюки со стрелками.
– Ишь ты, какой франт! – насмехался бомж, слюнявя папиросу.
– Как будто миллион выиграл!
Георгий Гаврилович молчал; он чувствовал себя отвратительно и выглядел не лучше.
– Может тогда у тебя найдется для меня монеточка, а, папаша? – щурясь проговорил бомж, и игриво подмигнул подбитым глазом.
– Какого черта вам всем есть дело до моих денег? – заорал инженер, да так что бомж выронил папиросу и судорожно начал искать ее под ногами.
Внезапно из-за угла появился трамвай и бросив папиросу рядом с бомжом, Георгий Гаврилович прыгнул в раскрывшиеся двери.
Глядя через окно на испуганного бомжа, свалившегося со скамейки и растерянно ползающего на карачках, он глубоко вздохнул и твердо решил держать себя в руках. Этот день сулил ему много хлопот, поэтому необходимо было обойтись без лишних эмоциональных потрясений. Солянка плюхнулся на свободное сидение почти пустого трамвая, и задремал, слушая стук движущих механизмов. Из состояния дремы его вернула к жизни старая кондукторша, закричавшая в ухо:
– За проезд плотить надобно!
На ней красовалась оранжевая жилетка, поверх которой был намотан пуховый платок.
Георгий Гаврилович машинально полез в карман, но не обнаружил там ничего. Тогда он полез в другой карман, но нащупал там лишь клочок бумаги с номером телефона продавщицы сосисок.
– Простите, подождите минуточку. – промямлил он.
С ужасом он понял, что в спешке забыл дома все необходимое для жизни в социуме, вплоть до пропуска на работу.
– Ну что? – нетерпимо спросила кондукторша.
– Прошу простить великодушно, видимо я забыл дома кошелек – виновато пробубнил под нос Солянка, не смотря в глаза кондукторше.
– Ишь чего удумал. Чтобы ездить, надобно уплатить! – завопила старуха. За десятилетия упорного труда на поприще проверки билетов, у старухи был стандартный, выверено отработанный арсенал приемов по борьбе с «зайцами».
– Постойте гражданка… – запротестовал инженер, но старуха действовала по воле приобретенных за многие годы инстинктов. Она с феноменальной точностью чувствовала психологию поведения безбилетника, и реагировала в самый нужный момент.
– Ты меня надурить решил, кобель постылый? Я тебя быстро на чистую воду выведу! – старуха схватила Солянку за воротник и потащила к выходу.
– Но постойте, какое право вы имеете, я честный трудящийся… – попытался возмутиться он, растерянно ковыляя к выходу.
– Я тебе покажу право, пес шелудивый! Сейчас быстро тебя в милицию сдам!
– Но мне всего две остановки… – взмолился сбитый с толку инженер, понимая, что не в силах совладать с характером старухи.
– Разоделся будто свататься, а за проезд платить на хочет, бесовская душонка!
Выбросив бедного инженера из трамвая на ближайшей остановке, старуха тут же прекратила брань и спокойно села на место кондуктора, так, будто ничего не случилось. Это была лишь демонстрация ее профессиональных навыков, без растраты эмоциональных ресурсов, чистый неподдельный профессионализм. Старуха беззаботно принялась за вязание, будто на ней переключили тумблер. За долгие годы службы, ей приходилось иметь дело с представителями разных социальных групп и разными типажами уклонистов от уплаты, что позволило выработать целый перечень эмпирически отработанных приемов по устыжению и устранению спесивых пассажиров.
Гражданин Солянка, в яростной жалости к себе, поруганный, словно школьный хулиган, вышагивал на работу. Из-за прогулки пешком он опаздывал, и рисковал не встретить коллег у проходной. Так и получилось, когда Георгий Гаврилович подошел к воротам завода на которых красовалась большая вывеска «ЗАО Барсучья Струя», часы показывали, что блудный инженер опоздал на двадцать минут. Подойдя к окошку сторожа, Георгий Гаврилович постучал и сунул голову в окно.
– Добро утречко! Пустите великодушно! – жалобно попросился он.
В сторожевой сидел молодой охранник, который не раз уже видел Георгия Гавриловича пересекающим порог завода.
– Доброе, а пропуск ваш где?
– Забыл – грустно сказал Солянка.
– А опаздываете почему?
Георгий Гаврилович пожал плечами.
– Ну ладно, проходите. Все случается. Больше не опаздывайте – охранник улыбнулся инженеру и пустил через турникет.
Радостный Георгий Гаврилович, которому, как говорят в народе, повезло, словно покойнику в воскресный день, миновал турникет, и тут же в коридоре наткнулся на директора производства. Тот с удивлением взглянул на часы и многозначительно поднял глаза на Георгия Гавриловича.
– Извините, опоздал немного – промямлил инженер, с оправдательной интонацией школьника, показавшего исписанный красной ручкой дневник, медленно расстегивающему крепление ремня отцу.
Директор осмотрел его с ног до головы.
– Что с вами, товарищ Солярка? Вы что от диких волков убегали? Что за вид у вас? Вы как будто только с банкета! Вы же советской закалки, не пристало так выглядеть советскому инженеру!
Это был маленький сморщенный старичок со смешным кукольным голосом, огромным лбом и аккуратно причёсанными за уши седыми волосами, отделяющими границы блестящей лысины, похожей на взлетную полосу. Заканчивая фразу, он продолжал, причмокивая двигать челюстью. Тем не менее, он был из тех людей, при появлении которых в помещении все замолкали и поднимались со стульев. В коллективе он насаждал армейские правила поведения, так как сам был бывшим военным, и до сих пор носил на груди какой-то дурацкий значок приколотый к карману пиджака.
– Извините, исправлюсь – подобострастно рапортовал Солянка, и устало посеменил в раздевалку, думая лишь о том, как хорошо было бы выпить горячего чая, съесть яичницу и выспаться. Он как раз успел справить нужду и облачиться в спецовку, когда случилась авария главной помпы насосной станции, и все мельтешащие рядом ремонтники суетились перемазанные солидолом и продуктами перекачки. Из-за избыточного давления, вырвало один из шлангов и рабочих окатило теплой и густой «барсучьей струей». Целый день был посвящён ремонту насосной станции.
Вновь сменив комбинезон на помятую рубаху, измученный инженер Солянка покидал завод.
– Вот это рубаха! Ты на свадьбу что ль собрался, Гаврилыч? – браво подтрунивали работяги.
Георгий Гаврилович злобно молчал. Ему предстояло пешком пройти до дома. Брать деньги у сослуживцев и снова выслушивать плоские шутки он не желал. Вопреки его убеждениям и симпатии к промышленности, нынешнее положение вещей не устраивало Георгия Гавриловича. Пожилой инженер с огромным опытом работы с разной техникой, был потрепан временем, спущен по карьерной лестнице и не сильно отличался от простого рабочего, перебирающего детали оборудования.
Вернувшись к дому, Георгий Гаврилович остановился у скамейки чтобы поздороваться со старухами, которые вальяжно раскинулись на скамейке, и щелкали семечки, не упуская из вида ни одного прохожего.
– Добрый вечер – сказал Георгий Гаврилович, откашлявшись.
– Здрасте-здрасте… – хитро ответили старухи.
Какое-то странное чувство овладело Георгием Гавриловичем. Войдя в парадную, он прислонился головой к двери и навострил уши.
– Говорят, что Солянка-то миллионэром стал! – начала одна из старух.
– Да, да, говорят совсем стал нелюдим, выходит только по ночам в тайне от соседей. Его и видят только когда он приходит и уходит – подхватила другая старуха.
– А куда ходит? – спросила третья.
– Неизвестно. Кто его знает, куда они миллионэры ходют.
– Рубаха-то, видели? Точно заморский денди.
– Ага, и запах какой-то странный…
– И я заметила, неужто духи какие дорогие?
– Неужто духи могут так вонять?
Завязался нешуточный спор, который прекратила первая старуха.
– Я знаю, чем это пахнет – тихим таинственным тоном произнесла она.
– И чем же? – с неподдельным любопытством вопрошали другие старухи.
– Сексом. Звериным сексом.
– Ты что Михална? Совсем умом тронулась на старости лет?
– Я вам точно говорю: мой кобель, когда гулял, я его из квартиры не выпускала, так у меня от каждого угла так пахло.
Георгий Гаврилович не сумел дослушать разговор, так как двери лифта открылись, и вышедшая из них соседка Зина застала его за странным занятием. Он, словно опытный врач, приложивший ухо к груди больного, пригнувшись стоял у двери парадной и особо сосредоточенно внимал звукам извне.
– Что вы делаете, товарищ Солянка? – возмущенно вскрикнула она, и испуганный инженер отпрянул от железной двери.
– А, ну тебя! – ответил Георгий Гаврилович и побежал по ступенькам вверх.
Войдя в свою комнату, он в беспамятстве упал на кровать и уснул. Он твердо решил, что завтра же возьмет больничный и пойдет к нотариусу за своими деньгами.