Кирилл Васильев
Влияние французских архитекторов и инженеров на архитектуру и строительство России XVIII—XX веков
Часть первая. От Петра Первого до Павла Первого
Вступление: почему в России появилась «галломания»
Давайте откроем «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого и посмотрим, как начинается книга: первый абзац великого русского романа написан на чистом французском. Всего в первой главе, где действие происходит в салоне Анны Павловны Шерер, 30 вставок на французском языке. Писатель не фантазировал и не злоупотреблял терпением читателя: в период, предшествующий Великой Отечественной войне, российские дворяне зачастую лучше говорили на французском (общем языке европейских высших слоев того периода), чем на русском. Всего в «Войне и мире» обнаружено 905 фрагментов речи персонажей романа на французском языке.
Хотя Александр Сергеевич Пушкин никогда не был во Франции, но свои первые стихи писал на языке Мольера и Вольтера. Его Татьяна Ларина «влюблялась в обманы и Ричардсона, и Руссо», а Евгений Онегин «по-французски совершенно мог изъясняться и писал».
Великий русский композитор Петр Ильич Чайковский позаимствовал арию графини из своей оперы «Пиковая дама» из популярной в XVIII веке оперы француза Андре Гретри «Ричард Львиное сердце». Там же, в «Пиковой даме», выговаривают молодым дворянкам: «Не стыдно ль вам плясать по-русски? Fi, quel genre, mesdames…»
Так, через памятники искусства и своей эпохи мы можем сейчас представить степень влияния французских культуры, моды, искусства на высшие круги российского общества. Это влияние было настолько сильно, что получило название «галломания».
И если на момент окончания царствования Софьи (конец XVII века) в Москве было почти невозможно найти книгу на французском языке, то спустя пятьдесят лет не владеть французским языком знатному человеку становится чуть ли не неприлично. Более того, хлынувшие в Россию рекой сочинения на французском языке заставили отечественных мастеров пера (многие из них занимались переводами с французского) всерьез задуматься о неприспособленности и архаичности родного языка (по-прежнему имевшего сильные связи с церковнославянским) для поэзии, прозы или философских сочинений. Французский язык на тот момент уже выработал необходимые нормы, что и позволило ему стать для образованных кругов Европы чем-то вроде английского для мира в XXI веке. Доходило до комичного: для понятий, например, в книгах Вольтера или Дидро просто не существовало аналогов в русском языке, и переводчики вынуждены были использовать громоздкие языковые конструкции.
Французская культура возникла на стыке романской и германской цивилизаций, что позволило ей впитать лучшие достижения обеих. Философская мысль, представленная в первую очередь рационалистскими идеями Декарта, ставила во главу угла человека и его разум. При этом не оспаривалось право короля на абсолютную власть, однако поощрялось соблюдение законов и прав общества. Прогресс в обществе влиял на развитие естественных наук, архитектуры и искусств.
Особенно ценилось в Европе умение французов вести себя в обществе, соблюдать этикет, что считалось эталоном для аристократических кругов других стран (и «этикет», и «эталон», конечно же, пришли к нам из французского). Влияние Парижа простиралось даже на вечного исторического соперника, Англию.
Притягательность французской культуры «заставляла» ориентироваться на принятые в Париже этикет, моды, воспитание и образование, а это, в свою очередь, подогревало интерес к путешествиям во Францию, к изучению французского языка и обучению ему своих детей, к найму французских гувернанток и учителей по танцам – и так далее.
Давайте проследим истоки «галломании» в глубине веков. Что связывало Россию и Францию в допетровские времена? Пожалуй, не так и много: Россия была для европейцев, включая наследников галлов, слишком далекой и непонятной страной. Те контакты, что все же случались, были скорее спорадическим явлением. Например, согласно мнению исследователя В. П. Даркевича, считается, что в XII веке суздальские и владимирские резчики и строители пользовались услугами мастеров из Франции, привнесших в убранство Димитровского собора в Суздале несомненные черты романского стиля, господствовавшего в то время в Западной Европе. Отдельные предметы церковной и бытовой утвари, попадавшие в русские княжества в ходе торговли с европейскими странами, также могли становиться источниками влияния и вдохновения для русских деятелей искусства того времени.
Позднее, в XVII веке, в Россию проникли традиционные французские рыцарские повести, сюжеты которых смешивались с русскими сказаниями про богатырей (например, «О Бове-королевиче», «О Петре Златые Ключи»).
Серьезные изменения в отношениях двух стран произошли в годы правления Петра I. Почему именно Франция привлекла столь пристальный интерес российского императора?
Петру I была близка концепция французского абсолютизма. Неслучайно император перед собственным визитом отправляет во Францию в 1701 году агента П. В. Постникова, а позднее, в 1705 году, – русского посла в Голландии А. А. Матвеева, чтобы изучать различные аспекты функционирования французского общества. Судя по запискам Матвеева, представленным Петру, он досконально изучил взаимоотношения короля и его поданных, обязанности французских чиновников, уделив отдельное внимание организации армии и флота. Также российского императора интересуют достижения в естественных науках, архитектуре, искусстве и даже пользующиеся в Париже популярностью развлечения.
Сподвижники Петра также рассматривают Францию как «годный» пример для подражания. Вот что пишет государственный деятель начала XVII века Василий Никитич Татищев в одном из своих трудов: «Франция есть государство самовластное, более нежели Италия, Гишпания, Германия и Польша. Властью государя правится, однако ж к расширению наук не токмо не препятствует, но паче любомудрием государей и прилежностью подданных от – часу науки умножаются и процветают».
Французский абсолютизм пропагандировался в России благодаря переводам книг Джулио Мазарини «Краткая книжица политичных обходительных поступков» (1709) и кардинала Ришелье «Политическое завещание» (1725).
В 1715 году умер король Людовик XIV, и на престол формально заступил пятилетний Людовик XV. Пользуясь возникшей ситуацией, Петр I пишет находящемуся в Париже русскому посланнику К. Зотову, чтобы тот «держал в поле зрения» мастеров, работавших при дворе прежнего короля, с целью возможного приглашения в Россию.
Русский царь также дает задание приближенному ко двору Ж. Лефорту завербовать «ценные кадры» – иностранных мастеров различных специальностей (включая те специальности, которые даже не существовали пока что в России). Так в Санкт-Петербурге оказались скульптор Николя Пино, архитектор Жан-Батист Леблон, художник Луи Каравак и другие специалисты.
Стоит отметить, что при жизни Людовика XIV, боровшегося во Франции с гугенотами, некоторые мастера-протестанты добровольно переселялись в Россию, где они не испытывали проблем со своим вероисповеданием. Количество мастеров, прибывших из Франции, было столь велико, что на Васильевском острове в Санкт-Петербурге образовалась «Французская слобода».
Важно сказать, что перед приехавшими мастерами ставилась задача не только выполнить те или иные работы, но и обучить своему ремеслу/искусству русских работников. Так действовала «мягкая сила» влияния Франции на Россию.
Но сферой архитектуры и искусств влияние не ограничивалось – оно проявлялось и в быту. Уже после исторического визита Петра во Францию в Санкт-Петербурге с его легкой руки стали популярны «ассамблеи», нечто вроде дворянских собраний с элементами балов, популяризирующие манеру общения «на французский лад» и французскую культуру в самых разных ее проявлениях.
Такова была картина накануне визита Петра во Францию, который непосредственно повлиял на дальнейшие связи двух стран, в том числе положил начало быстро растущему влиянию Франции на Россию в сфере архитектуры. Стоит сказать, что в эпоху правления Людовика XIV именно Франция занимает место законодателя мод в европейской (и мировой) архитектуре, смещая с этого пьедестала Италию.
Визит Петра I во Францию
Петр I принял приглашение регента короля Людовика XV Филиппа Орлеанского посетить Францию в 1717 году. Ко времени визита российский царь уже довольно четко понимал, что его интересует во Франции: общественное устройство, организация военного дела, наука, архитектура и искусство.
Российский император провел в Париже 6 недель, с 26 апреля по 9 июня 1717 года. В этот период он посетил Арсенал, Парламент, обсерваторию, Дом инвалидов, Сорбонну, Академию наук, Монетный двор, Королевскую библиотеку, столичные сады и парки. Петр I активно «конспектировал» увиденное, делал зарисовки, не скупился на приобретения интересующих его устройств и механизмов.
То, что визит Петра I в столицу Франции стал важным событием и для европейцев, подтверждают упоминания о нем в своих сочинениях политического деятеля герцога де Сен-Симона и писателя-философа Вольтера.
Петр I стал первым избранным иностранным членом Академии наук среди россиян. Всего такой чести до нашего времени будут удостоены не более 50 граждан России. Подписанный в Амстердаме союзный договор 4 августа 1717 года только поспособствовал взаимовлиянию двух держав.
К результатам посещения Франции Петром Великим, помимо приезда «армии мастеров» во главе с Леблоном, можно отнести основание шпалерной мануфактуры в Санкт-Петербурге (1717), разработка морского устава (впервые в России), активная военно-инженерная деятельность, включая строительство новых крепостей и укреплений в приграничных районах державы.
Ж.-Б. Леблон и первая «команда мастеров» из Франции
Что заинтересовало русского царя в архитектурной сфере во время визита в Париж? Достоверно известно, что в связи с идущим строительством Санкт-Петербурга Петр активно вникает в планировку парков, устройство фонтанов, дворцовой архитектуры (Трианон и Марли в Версале) и даже повелевает в Версале обмерить «огород версальский от полат до пруда».
«Добро перенимать у французов художества и науки, сие желал бы я видеть у себя», – заключает довольный царь. Благодаря рекомендациям своих агентов, К. Зотова и Ж. Лефорта, Петр I нанимает для архитектурной и инженерной работы в России французского мастера Жана-Батиста Леблона. Вероятнее всего, встреча государя и французского мастера произошла в немецком Пирмонте. Жан-Батист Леблон был известен в Европе как автор трактата «Теория садового искусства». Речь в нем шла, конечно, не о выращивании яблонь и груш, а об архитектуре парково-дворцовых комплексов.
«Сей мастер из лучших и прямую диковинкою есть», – обосновывает свой выбор царь, искавший специалиста для переустройства Летнего дворца и загородных дворцово-парковых комплексов. Действительно, Леблон считался одним из ведущих (если не главным) архитекторов Франции начала XVIII века. Он блестяще реализовал масштабные проекты на родине, в Париже и окрестностях, был прекрасным рисовальщиком, отлично разбирался в парковой и дворцовой архитектуре, имел отличное образование в сфере архитектуры и строительства.
И несмотря на то, что срок его работы в Санкт-Петербурге оказался ограничен двумя с половиной годами, Леблон, назначенный главным городским архитектором, сумел успеть многое.
В Петергофе к моменту назначения Жана-Батиста уже были завершены основные этапы строительства Дворца и Монплезира, был разбит Нижний парк. Поэтому Леблон сосредоточил свои усилия на усилении художественного эффекта и проработке деталей, не прибегая к радикальной перестройке. На правах главного архитектора Санкт-Петербурга он привлек к работе над интерьерами Большого дворца и Монплезира своих талантливых соотечественников, скульптора Николя Пино и художника Филиппа Пильмана – о них вкратце мы поговорим немного ниже. Леблон также произвел планировку Нижнего парка в Петергофе и работал над художественно-монументальным оформлением Большого каскада фонтанов и Колоннадой у Ковша. Эрмитаж и Марли в Петергофе, хоть и были завершены после смерти Леблона его «правой рукой» И. Браунштейном, несут отпечаток его художественного стиля и без сомнения могут быть причислены к его наследию. Они имеют немало общего с архитектурой парижских отелей того времени, в том числе Клермоном и Вандомом, спроектированными самим Леблоном до переезда в Россию.
Одним из самых амбициозных проектов Леблона стала Стрельна, которую Петр I желал превратить в «русскую Версалию», не считаясь ни с какими расходами. Леблоновский дворец П-образной формы отличался размахом, в то же время оставаясь примером строгой и гармоничной французской архитектуры. К сожалению, и дворец и уникальный в своем роде «водный парк» остались лишь в виде проектов – их реализации помешала скоропостижная смерть архитектора.
Проекты Леблонда по устройству Летнего сада и Летнего дворца были реализованы лишь частично: француз не мог найти компромисс с царем, делавшим собственные эскизы и имевшим на все свое мнение. Но деревянные панно и прочие детали интерьеров Летнего дворца выполнены по проектам знаменитого архитектора.
Помимо множества других проектов в столице России, Леблон работал над своего рода типовым проектом «образцового» дома для знатных горожан. Такими домами он рассчитывал застроить петербургские набережные.
Согласно плану, в доме было 2 этажа, погреба, высокая крыша с шестью слуховыми окнами, 7 окон на каждом жилом этаже и дверь по центру фасада. Известно, что Петр критически отозвался о проекте, в частности о большой площади окон, ссылаясь на северный климат, заметно отличающийся от французского. Однако несколько «образцовых» домов Леблона «для именитых» все же были построены. Первым из них стал дом для архитектора Доменико Трезини, «коллеги» Леблона по проектам генерального плана Санкт-Петербурга, однако итальянец там так и не поселился. До наших дней «дожили» лишь три «образцовых» леблоновских дома, и то с многочисленными перестройками. Пожалуй, максимально близко к замыслу Жана-Батиста здание по адресу Набережная Лейтенанта Шмидта, 41, где сейчас расположен музей-институт семьи Рерихов.
Стоит упомянуть генеральный план Санкт-Петербурга, который не был воплощен в жизнь. Составленный Леблоном в 1717 году план подразумевал политический и торговый центр города на Васильевском острове (как того хотел и Петр) и в целом следовал теории французской и итальянской архитектуры об «идеальном городе». Его форма соответствовала эллипсу, были предусмотрены мощные крепостные стены, бастионы и укрепления, а жилища «черни» были вынесены за эти стены. Четыре проспекта с разных сторон города были направлены к дворцу, расположенному на Васильевском острове.
Однако уже существующая застройка Санкт-Петербурга решительно не соответствовала достаточно формальным планам Леблона: например, Летний сад и Троицкая площадь не помещались в спроектированный «эллипс». Да и Петру I не понравился рафинированный проект, имеющий мало общего с действительностью. Как мы знаем, ни этот план, ни генеральный план Трезини, составленный на 2 года раньше Леблона, не были воплощены в жизнь, а центром Санкт-Петербурга стала Адмиралтейская сторона.
Жан-Батист Леблон умер, по официальной информации, от оспы 10 марта 1719 года в возрасте сорока лет. Популярна также версия событий, что европейский мастер не выдержал унижения в виде публичного телесного наказания от Петра I, ставшего следствием клеветы конкурентов за влияние на царя. Так или иначе, очевидно, что вследствие скорой смерти архитектора многие начатые проекты были брошены или видоизменены, а некоторые так и остались на бумаге.
Оценка наследия Леблона разнится от скептической до восторженной. Пожалуй, реальный вклад архитектора в развитие зодчества в России стоит оценивать не только по завершенным проектам, но и по влиянию на окружение. Многие работы Ф. Б. Растрелли, включая четвертый Зимний дворец, опираются на проекты Леблона в Петергофе и Стрельне. Его влияние угадывается в работах Ю. Фельтена и И. Старова, формировавших русский классицизм. Жан-Батист со своими помощниками осуществлял художественное руководство первой в России шпалерной мануфактурой, основанной в Екатерингофе в 1717 году.
Кроме того, Леблон привез с собой системный подход к работе, основанный на детализированном едином проекте. Помимо царских дворцов, французский архитектор тщательно согласовывал и создавал мастерские, выполнявшие работы, необходимые для его проектов, – резьбу по дереву и камню, отделку интерьеров, изготовление дворцовой мебели. Системный подход позволил добиться существенных результатов в условиях инфраструктуры Петербурга начала XVIII века, иногда далекой от европейских. После Леблона он был взят на вооружение Никколо Микетти и Франческо Бартоломео Растрелли.
Достойны упоминания ведущие мастера «команды Леблона», так же, как и Жан-Батист, перебравшиеся из Франции в петровскую Россию и оставившие наследие в нашей стране, как в виде собственных произведений искусства, так и дав европейскую школу знаний ученикам, будущим талантливым русским мастерам.
Уроженец Лиона Филипп Пильман был порекомендован Петру I Леблоном как выдающийся живописец и декоратор: «Пильман, живописец гротеске и арабеске и украсительных вещей есть только один сего таланта, который обретается в службе в. и. в. Можно употребить его писать потолки и ламбри в палатах Петергофских и других».
Роспись потолка в Монплезире, Ф. Пильман
С 1717 по 1724 год Пильман работал в России, где трудился над парадными росписями в Петергофе (в Большом дворце и Монплезире). Возможно, именно его игривой кисти принадлежит первое в истории России изображение обнаженной женской натуры. Это вполне дозволялось стилем рококо, в рамках которого работал Филипп, но было неслыханным для русских православных традиций на тот момент. В целом, Пильман нашел баланс между гедонистической эстетикой западного рококо и ценностями русского православия.
После смерти Леблона Пильман попал в патовую ситуацию: он больше не получал новых заказов, но Петр I, по-видимому ценивший талант мастера, не хотел отпускать его из России. В этот период Филипп преимущественно занимался обучением русских живописцев.
Работы Николя Пино, потомственного художника-декоратора (его отец работал над отделкой Версаля), Петр I видел во время визита в Париж, поэтому пригласил его в Россию. Вместе с Леблоном Пино работал над художественной отделкой Большого дворца и Монплезира в Петергофе, а также занимался скульптурным оформлением Петровских ворот Петропавловской крепости.
Изображение сатира в Дубовом кабинете Петра I в Большом петергофском дворце, Н. Пино, 1718–1719 гг.
Среди выполненных, но не воплощенных в жизнь проектов Николя Пино стоит отметить триумфальные ворота-маяк в Кронштадте и триумфальный столп в честь петровских побед в Северной войне.
В 1726 году Николя вернулся в Европу, занимал престижный пост директора Академии Святого Луки в Риме, а в 1754 году по заказу графа Разумовского выполнил эскиз для кареты императрицы Елизаветы Петровны. Карета с причудливым дизайном была построена в России и сейчас доступна для осмотра в Оружейной палате Московского Кремля.
Пожалуй, лучшую карьеру в России из всех упомянутых здесь мастеров сделал живописец Луи Каравак. Марсельский представитель династии художников в третьем поколении был нанят Жаном Лефортом на три года и переехал в Санкт-Петербург в 1716 году – но остался в Северной столице до самой смерти в 1754 году. Луи выполнил несколько портретов Петра I, а также осуществлял художественные работы для шпалерной мануфактуры в Екатерингофе. Параллельно Каравак занимался обучением искусству художественной живописи русских мастеров. Среди них были будущие известные мастера: Михаил Захаров, Иван Вишняков, Алексей Антропов…
«Полтавская баталия», Л. Каравак, 1718 г.
Успешная деятельность Каравака дала повод императрице Анне Иоанновне назначить его «придворным первым живописного дела мастером». В этом статусе Каравак пребывал до конца жизни. Его кисти принадлежат многочисленные портреты Анны Иоанновны, Екатерины I, Анны Петровны, Елизаветы Петровны, а также разных членов императорской семьи. Луи Каравак также работал в жанре батальной живописи и занимался работами по отделке различных павильонов Петергофа.
Интересно, что недавно был найден неизвестный портрет Петра I авторства Каравака, который, по всей видимости, был образцом для Этьена Мориса Фальконе при работе над головой императора «Медного всадника». Таким образом, современник Леблона передал эстафету следующему поколению французских мастеров, работавших в России.