bannerbannerbanner
Солнечный Альбион

Кирилл Шатилов
Солнечный Альбион

Полная версия

Здесь я должен пояснить, что за многочисленные поездки по миру мы с женой выработали некий традиционный подход к дневной трапезе. Будь то туповатый отдых на островах летом или познавательное путешествие по новой стране, обед – есть обед. Это не перекус бутербродом. Хочется найти эдакое заведение ресторанного типа, войти в него, облюбовать столик, изучить меню, сделать заказ, а потом разговаривать, поглядывать в окно на прохожих (или на машины, или на волны, или на соседей) и наслаждаться разнообразием вкусовых ощущений. Иначе как-то неинтересно. Поэтому, не сговариваясь, мы решили пока терпеть, чтобы потом уж как следует «оторваться».

В оба предыдущих раза, когда я наведывался к мадам Тюссо (Tussauds), накрапывал дождик. В первый раз он заставил длиннющую очередь прятаться под зонтиками, а бедный Чарли Чаплин шлёпал вдоль неё по лужам и пытался нас смешить. Во второй раз очередь была, но уже без Чаплина. Сегодня мы не застали ни Чаплина, ни очереди. Неужели в будущем я приду сюда и не обнаружу дождя?

Снова касса. Красные стены в поющих и пляшущих мониторах. Громкая музыка. И несколько человек, решивших провести вечер в компании восковых знаменитостей. Пока мы ждали, когда дойдут до нас, точнее, когда мы дойдём до мечущейся за прилавком девушки, я с грустью понял, что был здесь давно, почти двадцать лет назад. Тогда билет сюда стоил астрономические 8 фунтов с копейками. Теперь – 30. Без копеек. Правда, сейчас он включал какой-то непонятный «Marvel Experience», но всё равно это было как-то слишком. Однако раз нету хлеба, давайте зрелищ! И мы смело шагнули в кабину лифта (с билетами, разумеется).

Мадам Тюссо, точнее, Анна Мария Гросхольц, заварила эту восковую кашу в 1777 году, когда создала восковую фигуру не кого-нибудь, а самого Вольтера. Этому ремеслу её научил бернский врач Филипп Куртиус, у которого мать Анны Марии работала экономкой. Потом у неё получились Жан-Жак Руссо и Бенджамин Франклин. Рассказывают, что, когда началась французская революция, она не дрогнувшей рукой подбирала возле гильотин головы известных деятелей, делала с них посмертные маски. В 1794 году рукастый доктор умер, и Анна Мария унаследовала всю его огромную коллекцию восковых фигур и последующие 33 года путешествовала по Европе, показывая её, разумеется, за деньги. Думаю, она бы немало удивилась, если бы узнала, сколько сейчас стоит посмотреть на работы её подражателей.

Собственно, мадам Тюссо она стала в 1795 году, взяв фамилию мужа. Теперь её шоу так и называлось – Madame Tussaud’s. Франко-британская война застала её в Англии и, не имея возможности вернуться домой, она сперва странствовала по Великобритании и Ирландии (как мы), а в 1835 году осела в Лондоне и открыла музей своего имени. Сегодня его филиалы открыты в Лас-Вегасе, Голливуде, Нью-Йорке, Вашингтоне, Амстердаме, Париже, Берлине, Блэкпуле, Вене, Бангкоке, Гонконге, Джакарте, Шанхае, Токио и Сиднее.

Как оказалось, за прошедшее время изменились не только цены, не только расположение залов, не только стоящие в этих залах двойники новых знаменитостей, но и отношение к ним. И это, пожалуй, самое большое впечатление, которое я вынес после этого визита. Раньше посетителей было такое же море (безлюдность на улице и в кассе оказались обманчивыми – все кружились внутри, где интересно), но вели они себя гораздо скромнее и почтительнее: какого-нибудь теннисиста Борю Беккера обходили стороной, Майкла Джексона фотографировали издалека, перед английским королевским семейством стояли чуть ли не по стойке смирно и позволяли себе расслабиться разве что в «Комнате ужасов» среди знаменитых убийц и насильников. Теперь – никакого пиетета! Фигуры знаменитых, а подчас и великих людей стали для публики не более чем большими игрушками. Мало какая из них стоит в гордом одиночестве. Индусы, китайцы, чукчи, белые, черные, рыжие, зелёные – все норовят запечатлеть себя рядом с ними. Кого-то тискают, над кем-то глумятся, кого-то целуют, кому-то делают «рожки». Самое грустное – смотреть на былых звёзд. Их уже никто не узнаёт, а потому их постепенно выставляют из залов в проходы, чтобы через годик-другой вообще убрать с глаз долой.

«Когда в Риме – поступай как римлянин». Я примерился к крошке Тому Крузу, запечатлел Алину с Одри Хепбёрн, поговорил о чём-то с задумчиво застывшем у стены Оскаром Уайльдом, вместе с Гитлером погрозил жене кулаком, сфотографировал её с Маргарет Тэтчер и под конец почувствовал себя стройняшкой рядом с грузным Генрихом VIII.

Нет, разумеется, до конца было ещё очень далеко.

Сперва нужно было пройти через упомянутую «Комнату ужасов» – лабиринт темных переходов, где в нишах по обеим сторонам стояли за решётками те, кто посвятил себя убийствам. Скажу сразу, нашего Чикатило там нет. А есть всякая местная «мелочь», имевшая в послужном списке не больше 20—30 жертв. Англичане вообще любят всякие кукольные ужастики. В Лондоне и многих других городах есть немало специально посвящённых этому музеев и подвалов.

После ужасов неподвижных нас решили напугать ужасами живыми. Вас снова загоняют в извилистый коридор, где плохо видно и из-за шума плохо слышно, вы идёте следом за кем-то, а в этот момент из-за угла на вас с воплем нападает какой-нибудь штатный зомби. Детям нравилось.

Уважаемый читатель, это мы не вам…


Следующим аттракционом раньше посещение музея Тюссо заканчивалось. Вы садитесь в подобие лондонского кэба, и вас провозят сквозь историю Лондона, от римских поселенцев до современности. Музыка гремит, голос за спинкой кресла пафосно вещает, огромная голова Нельсона подмигивает единственным уцелевшим глазом, строители стоят, кузнецы куют, Шекспир скребёт бумагу, пожарные тушат Великий пожар, устроенный угольком из стоящей здесь же печи на Пудинг-лейн и т. п. Называется всё это «Дух Лондона» (The Spirit of London) и занимает немногим более пяти минут. Пишу я эти строки, наверное, весьма сдержанно. Не верьте мне, это результат переедания. Потому что во время первого катания через «Дух Лондона» я визжал от восторга, как мальчишка.

Как оказалось, сегодняшний музей этим не ограничивается. Следуя за людским потоком, вы обходите громадную фигуру зелёного Халка (не путать со Шреком, который остался где-то внизу) и пристраиваетесь в хвост неожиданной толпы. Вам хочется есть, вам хочется на волю, вы совершенно не разделяете царящего вокруг возбуждения, но постепенно осознание безнадёжности даёт вам силы оглядеться внимательно и понять, что сейчас будет то, что значилось в билете как «Marvel Experience». Рядом с вами стоят здоровенные корзины, заполненными очками. Рука машинально выхватывает первые попавшиеся. На закрытых дверях бежит информационная строка, напоминающая, что чего-то осталось ждать всего 13 минут. Нет, уже 12. Кроме живых людей, вокруг вас фигуры супер-героев, фильмами про которых и сделала себе имя студия «Марвел». Наверняка даже вы помните заставку с быстрым-быстрым листанием страниц комиксов. Присматриваясь к рекламным плакатам на стенах, вы узнаёте, что вам уготован некий сюрприз в формате 4D.

На 4D я ходил ради младшего сына в каком-то павильоне бывшего ВДНХ. Помню, что кресло ходило ходуном, пытаясь попасть в такт происходящему на экране, а сам экран был виден как-то слишком блекло и размыто. Нечто подобное я был вправе ожидать и здесь. Алина стоически выносила моё брюзжание.

Наконец нас запустили в круглый зал, который с улицы выглядит как цирк с зелёной крышей, а на самом деле является бывшим планетарием. Мы сели в большие кресла где-то в заднем ряду, напялили очки и вместе со всеми задрали головы куда-то туда, где на потолке-экране уже начиналось действие.

Продолжалось оно не больше пятнадцати минут. Но за это время я напрочь забыл про то, что голоден, что устал от впечатлений, что я вообще где-то на далёком острове. Показывали забавный детский мультик. Несколько хороших героев во главе с Бэтменом спасали Лондон от плохих героев, которые решили взорвать памятник королеве Виктории перед Букингемским дворцом. Но беда в том, что когда где-нибудь разбивалась витрина, осколки стекла буквально вылетали из экрана и летели в орущую публику. Если кто-то по недоразумению падал в фонтан, меня обдавало настоящими мокрыми брызгами. Ну а когда похожий на Пушкина персонаж из «Людей Х» втыкал во что-нибудь свои ногти-ножницы, в спину чувствительно впивалось что-то острое.

Когда зажгли свет, я тупо улыбался до ушей и не хотел вставать…

Как и всюду в уважающих себя заведениях, в музее мадам Тюссо вас перед самым выходом обязательно прогоняют через магазинчик с сувенирами. Вспомнив о голоде, я решил было не задерживаться, но тут мой взгляд упал на странного вида витрину, в которой были выставлены стеклянные кубики, треугольники и призмы, внутри которых опять таки в трехмерной изометрии улыбались ни разу не повторяющиеся лица людей. Именно эта неповторимость и заставила меня навести справки. Оказалось, что прямо здесь же, буквально за прилавком, всего через каких-то 5 минут можно получить на память такой же кубик или шарик с собственным портретом. Девушка по имени Джулия (это я вижу теперь по сохранившемуся чеку) усадила нас с Алиной на стул, её напарник поколдовал над обычным компьютером, и нам в глаза с разной частотой стал бить зелёный луч лазера. Позже, ожидая результата, я пронаблюдал за этим процессом со стороны. Просто лазерная линия пробегает несколько раз по вашему лицу, сканируя его, и в результате умная программа получает объёмную картину всех частей вашего «ландшафта». Выбранная вами же стекляшка вставляется затем в довольно внушительных размеров агрегат, и вы снаружи можете наблюдать, как другой лазер выжигает внутри то, что первый «увидел». Стоило это удовольствие 32 с половиной фунта. Гулять, так гулять, решил я и ещё за 10 фунтов купил специальную световую подставку под призму, которую с тех пор включал раза два, но кому какое дело, пусть будет!

 

На улице уже смеркалось. Зато дождь успел прекратиться, так что закатное солнце обещало назавтра хороший день.

Глава 6

В которой мы ужинаем обедом, говорим о кладбищах, гуляем в Риджентс-парке и под дождём возвращаемся в гостиницу

Наш подход к выбору ресторана (первичному, проходя мимо) до неприличия прост и своеобычен: есть в зале люди или нет. Если есть, то кто это: местные или туристы? Если в зале люди есть и они местные (а это любой в состоянии определить как по виду, так и по речи), можно заходить и прицениваться. Потому что когда людей нет – ну, тут без комментариев, и так всё понятно: мясо или рыбу завезли на прошлой неделе и до сих пор не пустили в ход, плита холодная, повара грустные и т. п. Если в ресторане много туристов – это вообще ни о чём не говорит. Если только туристы – скорее всего, вы просто оказались возле какой-нибудь достопримечательности. Помните, я говорил про мост Реальто в Венеции? Это был собирательный образ. Там владельцы смело рассчитывают на то, что народу будет всегда много. Одноразового. Вы входите туда, потому что он под носом и потому что так всегда кто-то есть (и ест), вас встречают, вам дают меню, вы привыкли (не дай бог!) к туристическим ценам, вы делаете заказ, вам что-то приносят, вы это едите, недоуменно переглядываетесь, потому что «это» не похоже на «то», что было в меню, и уж точно не стоит заломленной цены, но не будете же вы спорить и ругаться. Просто вы больше сюда не придёте. А хозяину ресторана это совершенно не важно: не придёте вы, придёт другой, такой же лох для очередной разводки. Местная же публика в таком месте и носа не кажет. У неё свои излюбленные места: подальше от достопримечательностей и пафосности, в неприметных с виду заведениях, где вкусно и недорого кормят, и где хозяева делают всё для того, чтобы вы стали их постоянным клиентом. Вы ведь наверняка сами заметили, что при всей любви к перемене мест, когда вы где-нибудь на отдыхе, на Канарах ли, на Майорке ли, в Болгарии или где ещё – вы всегда поначалу обедаете в разных местах, а к середине отдыха, если не раньше, останавливаетесь на одном-двух и до самого отъезда постоянно наведываетесь только туда. Человек по своей природе не любит выбор. Поэтому и будут вечно процветать заведения типа макдональдсов.

Разумеется, кроме свежести еды, совести цен и расторопности обслуживания, в ресторанах (барах, кафе и пр.) важно то невидимое, но сразу осязаемое, что зовется атмосферой. Почему на одной и той же улице, иногда в одном и том же доме, вы находите, скажем, три похожих друг на друга по своей кормящей сути заведения, но в одном будет «шаром покати», как говорят французы, в другом будет занят от силы один столик, а в третий стоять очередь чуть ли не на улице? Никогда такого не замечали? Потому что явление это встречается сплошь и рядом. Ответа я сформулировать не могу. И дело тут явно не только в мантре маркетологов – локейшн, локейшн, локейшн.

И ещё одним правилом я пользуюсь в поездках по заграницам: если ты запутался, глаза разбегаются, а есть хочется – иди в итальянский ресторан. Там тебя уж точно накормят чем-то, что ты сможешь съесть, не задавая лишних вопросов. В своё время это правило здорово нам помогло выжить в Японии, где поначалу, конечно же, хотелось вкушать всего местного, но очень скоро выяснилось, что настоящая японская кухня практически несъедобна в силу своей свежести, то есть сырости, и отсутствия соли и мяса. Те же сырые японские рыбные пельмешки, которые зовутся суси (а у нас – «суши»), пролезают в горло лишь с помощью на удивление вкусного разливного пива (типа «Кирин»). Это вам не питерские японские рестораны, где «суши» подаются не только не сырые, но даже жареные, а потому вкусные. А в стране восходящего солнца принято есть рыбу утреннего улова. Если осталась вчерашняя, её скармливают узкоглазым кошкам. Так вот, в том же Токио мы с Алиной частенько прокладывали прогулочные маршруты таким образом, чтобы в пору обеда оказаться в молодёжном районе Сибуя, что возле парка Йойоги, где на одной из улочек второй этаж дома (а в Японии всегда нужно смотреть не столько вдоль, сколько поперёк домов, чтобы увидеть разные заведения) занимала обычная пиццерия. Там, кстати, было, помнится, смешное пиво, которое ставили на стол в огромных стеклянных кувшинах, так что по стаканам посетители его разливали себе сами.

Сейчас, на Бейкер-стрит, мы всё это вспомнили и потому не стали морить себя беготнёй в поисках «чего-нибудь эдакого». Мы просто вошли в заведение под итальянской вывеской, заняли столик у окна во всю стену и попросили меню.

Не будут утомлять читателя описанием нашей тогдашней трапезы. Причём не столько потому, что я её не особо хорошо помню (так, общий набор чего-то макаронного со свининкой под светлое местное пивко), сколько потому, что посещений ресторанов у нас впереди ещё вагон и две маленькие тележки. Ограничусь, пожалуй, ремаркой о том, что если вы не в ладах с английским, а меню не дублируется на русском (что в Лондоне пока ещё редкость, хотя и начинает попадаться), вы всегда можете попробовать поговорить с официантом по-русски. Как во всей Европе, в Англии, точнее, в Лондоне, фартуки в большом количестве носят украинцы, белорусы и молдаване. В нашем случае оказалась улыбчивая полька, но она неплохо говорила по-английски.

У страха, говорят, глаза велики. А у голода, перефразировал бы я, велик желудок. Как правильно заметила моя жена, когда хочется есть, не нужно сразу делать огромный заказ, набрасываться на всё, а потом не знать, куда девать то, что уже, извините, не лезет. Надо поесть интеллигентно – и примерно через двадцать минут голода как ни бывало.

Мы, конечно, устали. Пешая прогулка плюс два с половиной музея после очень раннего вылета, четырёхчасового перелёта, такого же по времени временного сдвига назад и даже по московским меркам позднего ужина (позже 19:00 я стараюсь ничего серьезного не есть) давали о себе знать. Тем не менее, где бы я ни оказался, мне хочется первый день пережить достойно, вышибить, так сказать, клин клином и со следующего утра сразу влиться в новую жизнь. Не знаю, как вы, а я замечал, что акклиматизация тем сложнее, чем разница во времени меньше. Разницу в шесть или семь часов морально гораздо проще перенести, чем в два. Особенно трудно это дается при перелёте с запада на восток. Однажды я за 11 часов пролетел из голландского Амстердама в бразильское Рио, бросил вещи в гостинице и как ни в чём не бывало отправился в соседнюю харчевню вкушать местных деликатесов и знакомиться с народом. Ну да ладно, что было, то было. Вернёмся к Лондону.

– Ты хочешь в гостиницу? – спросил я Алину, потому что устать самому – не так страшно, как утомить спутника, а тем более спутницу.

Ответ был получен отрицательный. При этом мы оба понимали, что в любом случае нам ещё предстоит обратная дорога. Конечно, в любой момент можно было взять кэб и пожалеть ноги, а заодно узнать местные расценки, но спешить с этим не хотелось. Гулять так гулять!

В Париже я считал своим долгом, кроме музеев, обойти все кладбища. Поскольку на них покоится, без преувеличения, весь свет мировой художественной интеллигенции. Чего стоит ощущение, когда, будучи застигнутым дождём на Пэр-Ляшез, ты прячешься под деревом, стоишь где-то в кустах, а когда дождь проходит, ты бросаешь взгляд на надгробную плиту – свидетельницу твоего будничного разговора с местным служкой – и видишь, что под ней с 1663 года лежит Жан-Батист Мольер! А когда ты побывал ещё уже на Монмартрском и Монпарнасском кладбищах, то понимаешь, что нельзя не отправиться в парижские пригороды и навестить «русское кладбище» Сент-Женевьев-дё-Буа, где покоится и Бунин, и известные белогвардейцы, и Нуриев, и Тарковский, и даже совсем мне не родственные (насколько я знаю свои корни) Шатиловы-Долгорукие.

В Лондоне, как мне кажется, к обязательным местам для знакомства, тем более, как в нашем случае, довольно быстрого и поверхностного, должны относиться парки. Один мы уже потоптали днём, так почему бы ни прогуляться по другому, тем более что вот он, поблизости, правда, для входа в него нужно ещё разок пройти по Бейкер-стрит мимо дома Холмса до конца. Я уже упоминал его выше. Помните? Конечно, Риджентс-парк!

Почему Риджентс (Regent’s)? Потому что в 1811 году не кто иной как будущий король Георг IV, а тогда ещё принц-регент велел уже знакомому нам по Мраморной Арке Джону Нэшу разработать план окультуривания и застройки этого зелёного участка площадью в добрых 166 гектаров. До того времени нынешний парк служил выгоном для коров и местом для заготовки сена. Старина Нэш первоначально хотел отгрохать тут дворец для регента и виллы для его друзей. Что-то опять у них там не заладилось, так что ни дворец, ни большинство вилл построены не были. В 1835 году парк стал впервые открытым для простого люда, правда, только два дня в неделю.

Мы вошли в Риджентс-парк с юго-западной стороны и сразу оказались на берегу пруда. В справочниках он, как и Змеиный пруд в Гайд-парке, называется «озером» – Boating Lake (т.е. буквально «озеро для катания на лодках»).

Здесь мне невольно вспомнился Бангкок с его сумасшедшими улицами, заполненными всякими «тук-туками» и миллионами машин, но если свернуть чуть в сторону и зайти во дворик, где спрятался какой-нибудь буддийский храм, сразу стихают все звуки, и ты ощущаешь себя в пещере отшельника.

Озеро, многочисленная крылатая живность на его поверхности, деревья, часть которых имела удивительного цвета розовую листву, и редкие праздные парочки, с детьми или без – всё это сразу погружало в умиротворяющую атмосферу и оставшийся позади (а вообще-то вокруг) огромный город уходил на второй план.


Подпись придумайте сами.


В январе 1867 году на этом озере погибло сорок человек из двухсот, под которыми провалился лёд. Озеро сразу закрыли, осушили, довели глубину до смешных четырёх футов и только тогда открыли снова. Больше никаких крупных происшествий здесь не наблюдалось, кроме разве что взрыва бомбы, подложенной хулиганами-ирландцами возле эстрады, где в 1982 году играл оркестр. Погибло тогда семеро солдат.

В плане парка два кольца: внешнее – большое и кривое, и внутреннее – идеально круглое. Первое опоясывает парк по периметру, а внутри второго расположен знаменитый цветочный садик королевы Марии – нечто вроде ботанического уголка. Сейчас за цветами присматривает Королевское Ботаническое Общество.

Кроме того, в парке примостился Лондонский зоопарк, мимо которого мы прошли, даже не обратив внимания и не почувствовав запаха. Вам, должно быть, небезынтересно будет узнать, что в 20-е годы прошлого века здесь жил лебедь по кличке Пух и чёрный медведь по кличке Винни. Что до меня, то зоопарки я искренне не люблю с детства, а этот, похоже, был к тому же ещё и закрыт.

Вообще же здесь созданы все условия для занятия многими видами спорта, начиная с обычного бега трусцой и заканчивая футболом и регби.

Вокруг внутреннего кольца расположены весьма симпатичные домики – колледжи, где учатся обычные студенты. Это довольно трогательно, потому что в принципе Риджентс-парк является местом, где в девяти виллах живут довольно высокопоставленные особы, начиная с резиденции американского посла и далеко не заканчивая частными домом принца Болкиа (вообще у него больше десяти имён подряд) из Брунея. Одну из вилл (Albany Cottage) снесли и на её месте построили, разумеется, мечеть.

Можно также вспомнить, что в «высоком сером здании рядом с Риджентс-парком» Ян Флеминг разместил штаб-квартиру МИ6, на которую трудился (и, говорят, всё ещё трудится), не покладая рук, его непобедимый агент 007.

Любители Шекспира имеют возможность приходить сюда в тёплое время года – для них здесь открыт летний театр, а те, кому подавай что-нибудь попроще – потанцевать под музыку живых оркестров. Ну, чем не Люксембургский сад!

Поплутав по парку, мы вышли через южный вход и снова углубились в пересечения лондонских улочек, надеясь за приятным разговором об увиденном рано или поздно добраться до дома, в смысле, до гостиницы. Если посмотреть на карту, то становится понятно, что идти нам нужно было строго по диагонали вниз и влево.

Скажу сразу, опережая ваши вопросы: нет, мы не заблудились. Прав был мой отец, считавший, что тот, кто ориентируется в Москве, сможет найти дорогу где угодно. Как-то в Риме я отплатил ему за уроки тем, что пешком довёл от Испанской лестницы до виллы Боргезе, ни разу не сбившись с пути, не заглянув в карту и не тормозя прохожих.

За всю обратную прогулку с нами случилось всего два незначительных события – незначительных, потому что вполне предсказуемых: мы попали под сильный дождь и забрели в арабский квартал. Дождь начался ещё на дорожках парка, но постепенно разошёлся не на шутку, хотя такой безнадёжности, какая смотрит на вас с неба в Питере или Москве, не было: так, облачка, тучки, снова облачка. Я вспоминал о сухом зонте, греющемся сейчас на дне чемодана в пустом номере, и зарекался впредь не слушать женщин в столь щекотливых мужских вопросах.

 

В Лондоне переждать дождь легко: повсюду обнаруживаются спасительные навесы. Мы остановились под тем, что принадлежал какому-то ресторанчику. При этом окна его были замутнены, так что своими спинами мы, я надеюсь, никому не попортили аппетит.

Как и всё не только хорошее, дождь довольно быстро закончился, и мы прибавили шагу. Если бы на баловство стихии ушло больше времени, я бы, вероятно, уговорил Алину зайти внутрь и позволить себе лёгкий полдник.

Арабский квартал (один из многих в этом терпеливом городе) подвернулся нам весьма кстати, потому что на вечер блюдущие себя люди должны есть фрукты. Фрукты в арабском квартале были. Не фонтан, но есть можно.

Вот так, с пакетиком в руке, стеклянной призмой в кармане, фотоаппаратом и камерой под курткой во избежание попадания небесной влаги и первыми дорожными впечатлениями, мы через какие-нибудь полчала вошли в гостиницу и плюхнулись на диван перед камином на первом этаже. Лифт по-прежнему не работал. Ноги отказывались слушаться, и четвертый этаж представлялся рестораном «Седьмое небо», что на Останкинской башне.

Думаю, правда, я не так уж сильно устал: машины под открытым окном не давали мне заснуть всю ночь. Лет пятнадцать назад, когда я ещё не трудился, а работал, как большинство моих добрых читателей, от звонка до звонка, я бы этого шума даже не заметил.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 
Рейтинг@Mail.ru