А из кургана поднимались другие: в рваных гимнастерках, с простреленными касками, в окровавленных форменных штанах. Они, молча, сжимали оружие и строились в боевой порядок, неодобрительно косясь в нашу сторону. Мина рванула прямо внутри построения, не нанеся восставшим из мертвых бойцам никакого вреда. Они, словно защищая нас, приняли на себя все до единого осколка. Были тут и безусые мальчишки, почти школьники, они сжимали свои трехлинейки с особой решимостью. Были и крепкие мужчины, достигшие зрелости, поправлявшие висящие на груди ППШ. В строю стояло и несколько убеленных сединами стариков с густыми поседевшими усами, в их глазах я не видел осуждения, я видел только сочувствие.
– Что, внучки? – произнес солдат, восставший из кургана самым первым. – Подсобить?
Боец, сидящий за моей спиной, только, молча, кивнул, но я уже чувствовал, что в нем не осталось ни капли страха или растерянности, только решимость идти вперед, идти так, чтобы ему не было стыдно перед предками, которых пробудила мина, прилетевшая с территории врага.
– Как же вы так? – с сожалением произнес красноармеец. – Не уберегли родную землю?
– Не дают приказ, – через силу выдавил боец.