Кирилл Ликов
Проклятый поэт
– Мне никто не нужен кроме нее! Согласен!
– Амэн. Да будет так. А теперь ступайте и пишите, пишите и еще раз пишите. Вас ждет великое будущее.
– Ты уже придумал свой стих? – нотки голоса были подобны движениям тела, призывные, кошачьи.
– Стих нельзя придумать.
– Но ты же сам сказал, что сейчас пишешь стих. – в голосочке прорезалось непонимание и легкая обида.
Дзинь-дзинь.
– Да. Пишу.
– Но ведь прежде чем его написать, его нужно ведь придумать. Так?
– Не так. Стихи нельзя придумать. Стих это отражение души. Его можно только услышать, а после записать и тем самым дать услышать его другим душам.
– Понапридумываете же вы, люди…
– Ты не поймешь. У тебя нет души.
– А она мне и не нужна. Мне нужно тело и удовольствие. Тело у меня есть, а вот удовольствия нет, – она потерлась плотной грудью о его руку, – неужели я хуже твоих стихов? Неужели тебе не хочется дать мне то, что мне не обходимо? Я же так мало прошу. Ты и сам получишь от этого удовольствие.
– Ты просишь слишком многого.
Ночь мирно шла за окнами дома.
Закрутилось все быстро. Стихи писались сами собой, благо для них хватало отчаяния и боли в душе. Незнакомец не подвел, его стихи начали печатать, но самое главное его стихи начали покупать. Его имя гремело с начало на весь Вертепск, потом на всю область, губернию, а потом добралось и до самой столицы. Гонорары росли, чуть ли не ежеминутно, а то и ежесекундно. Поклонники, цветы, овации, полные залы на его выступлениях…
Все это отняло пять лет. Прошло уже пять лет, а боль по ней не проходила.
И вот он решился. Выбрал в гардеробе самый лучший и дорогой костюм, заказал лучшее вино, шоколад и огромный букет цветов и поехал.
Старый захолустная пятиэтажка встретила его обветшалым подъездом и осыпающейся штукатуркой, но это были мелочи жизни, на которые он не стоило обращать внимания. Он увезет ее отсюда. Увезет в великолепный трехэтажный коттедж, выстроенный по самому последнему писку моды, с крытым бассейном, подземным гаражом, бильярдной и мебелью в стиле классицизма. Он окунет ее в роскошь и великолепие, и они будут так же счастливы, как до разрыва. Он влетел, будто на крыльях, на предпоследний этаж и позвонил в дверь. Дверь открыл мальчик лет шести. Светловолосый пригожий мальчуган.
– Вам кого?
– А… Мне бы Алену Николаевну…
– Папа, папа, тут чужой дядя маму спрашивает, – скрылся в квартире мальчик.
Его место занял маленький человечишка в пижамных штанах, серенькой застиранной майке, и в нелепых очках на носу.
– Извините, жены сейчас нет дома, она на работе. Если что-то надо, то я могу передать.
– Жены…, – пронеслось у него в голове, – жены…
Он бросился прочь.
– Так что передать то? – неслось вдогонку.
Бутылка самого дорогого вина была размазана об стену подъезда, а цветы заняли место в вазе, которой для них стала урна.
Он летел на машине… Он собирался разбиться… Но не выходило. Как будто сила с небес поворачивала встречные машины с его пути, а постовые, завидев номера, только отдавали честь.
Жизнь рухнула второй раз. Зачем ему это богатство, эта слава без нее? Жена… Муж в пижамных штанах… Ребенок… Счастливая семейная жизнь… А он, дурак, пошел на все ради нее, а нужно было всего-навсего надеть пижамные штаны…
– И как поживает твой стих? Ты его уже слышишь?
– Слышу, не мешай.
Он разбил пишущую машинку, сжег стихи, напился до беспамятства и… И ночью опять стал писать. Он не мог уже жить без выплескивания своей души на бумагу. Но теперь он писал другие стихи.
Весна летит, весна идет,
Неся гормонов возбужденье.
В паху томление и жженье,
От пота майка к телу льнет.
О, девка страстная моя,
Весна, как губы твои пухлы.
Ты солнца миг, природы утро.
Весна, как я люблю тебя.
