Кирилл Кащеев
Приключение в наследство
Глава 2. Активный отдых для неленивых и любопытных!
– Мы не сможем купить билеты еще раз. – Мама откинулась на спинку сиденья и безнадежно поглядела на близняшек. Обратно их вез другой таксист. Интересно, тот, первый, уже знает, что поездка в Болгарию отменяется?
– Деньги не вернут? – хмуро глядя на затуманенную смогом зелень родного города, спросила Кисонька.
Мама пошевелила мобилкой – полдороги она просидела, не отрываясь от Интернета. Девчонкам тоже хотелось влезть в Сеть, но они были уверены: стоит им прикоснуться к мобилкам – немедленно последует скандал. Логического объяснения этому не было, но долгий опыт общения с родителями говорил: мобилки и ноуты в момент семейного кризиса не приветствуются.
– Все самолеты арестованы, хозяин свалил. Никто не сомневается, что он сам обанкротил свою компанию, но доказать не удастся. От отеля тоже придется отказаться, вопрос, вернут ли нам хоть часть предоплаты, – мама смущенно поглядела на девчонок. – У папы сейчас финансовые трудности.
– У него снова пытались отжать бизнес, – кивнула Мурка. – На этот раз наши местные.
– Вы знаете? – всполошилась мама.
Губы сестер скривились одинаковой мрачно-сардонические усмешки. Они даже знали, где мама прячет крем от морщин, чтоб папа не видел, как она им пользуется, а это был секрет более охраняемый, чем код доступа к ядерному оружию. Такси въехало в их дворик, все трое мрачно выбрались, и таксист принялся выгружать чемоданы.
– Господи, всего два часа назад мы отсюда уезжали – такие счастливые! – прошептала мама, и в ее голосе дрожали слезы.
– Машенька, голубушка! – раздался топот не топот, а некое неопределенное «козление», словно пытались одновременно и бежать и не бежать, сохраняя достоинство. – Извините, ради бога, моя дорогая! – соседка Греза Павловна нервно куталась в шифоновый палантин, чтобы прикрыть футболку с коротким рукавом, которую считала одеждой исключительно домашней. – Простите, что я так вот неприлично на вас набросилась прямо на улице… но я просто не в состоянии терпеть! Это правда? Вы должны были улететь с «АвиаМиром» – и вот вы возвращаетесь? Неужели действительно?
– Да, Греза Павловна. Полное банкротство, никто никуда не летит.
– Но мы с Нюрочкой собирались в Париж! – Греза Павловна топнула по асфальту остроносой домашней туфелькой.
– Говорила я вам, тетя, не стоит! Мне и так стыдно, что вы за меня заплатили, а теперь еще оба билета пропали. – расстроено сказала стоящая у Грезы Павловны за спиной молодая женщина.
– Пусть будет стыдно тем, из-за кого мы не летим! От этих волнений я совсем потеряла представление о приличиях! – Греза Павловна покачала тщательно уложенными седыми кудряшками. – Я даже вас не представила! Машенька, это моя племянница Нюрочка из Омска!
Близняшки с любопытством уставились на Нюрочку. Разговор о приезде племянницы Греза Павловна завела еще в ту пору, когда начинающие детективы «Белого гуся» вернули старушке деньги от продажи коллекции старинной мебели на аукционе «Сотбис». Приезд все откладывался: племянницу смущали новоявленные богатства тетушки. «Ах, что мне стоило притвориться бедной старушкой – она бы уже приехала!» – восклицала Греза Павловна. И вот наконец Нюрочка действительно приехала.
«Мышь серая, библиотечная», – решила Кисонька, разглядывая женщину в строгой юбке и блузке. В руках племянница сжимала плотную вязаную шаль, которую не знала куда девать – от раскаленного асфальта веяло жаром. Волосы, тоже неопределенного серого цвета, были скручены в «дульку» и выбившиеся пряди липли к шее. Худая, без косметики, лет тридцати… никакая!
– Лучше б мы тоже с нашим папой в Сибирь поехали. – хмыкнула мама.
– Машенька, вы же не декабристка! Вас с девочками на эти секретные военные объекты и не пустили бы.
– Вы знаете? – сегодня для мамы был день сюрпризов.
– Что ваш супруг заключил контракт с российским военным ведомством и теперь опробует какие-то там прототипы на базах? Душа моя, об этом знает весь двор!
– Может, уйдем со двора? – мама нервно оглядела засаженный цветами дворик. Особое подозрение у нее вызвала песочница, хотя сейчас там никто не сидел.
Мурка и Кисонька уже волокли чемоданы к лифту.
– Мы все равно полетим! Будем пить кофе с круассанами на Елисейских Полях, опустошим бутики Шанель… – Греза Павловна мерила шагами кухню Косинских, благо размеры позволяли. – Надо немедленно посмотреть в Интернете, какие есть билеты…
– Лето, тетя, если билеты и есть, то только бизнес-класс.
– И все равно, все равно! Какие-то там банкротства не смеют нарушать наши планы.
– Мне не все равно. – остановила ее племянница. – Я себе билет бизнес-класса позволить не могу, тем более я не могу позволить, чтоб вы и дальше за меня платили. Да и бутики «Шанель» мне не по карману. Я очень вам благодарна, но это исключено, тетя. – Она говорила очень спокойно, очень хладнокровно, не улыбалась жалкой улыбочкой, сознаваясь, что не может летать бизнес-классом и скупать чемоданами шмотки от кутюр. Мурка с Кисонькой поглядели на племянницу из Омска с интересом.
– Милая, но мои деньги в конце концов достанутся тебе! Почему бы не получать от них удовольствие прямо сейчас? Увидеть Париж – и умереть, – закатила глаза Греза Павловна.
– Тем более я не могу ехать, тетя, а то получится покушение на вашу жизнь ради наследства, – серьезно объявила племянница.
Близняшки хихикнули: а не такая уж она и Нюрочка, эта племянница!
– Торчать в раскаленном городе глупо. И папы не будет еще две недели! На Крым нам денег хватит, поедем машиной, найдем хорошенький мини-отель, будем валяться на пляже, есть персики. И багаж перепаковывать не надо.
Мамин мобильник зазвонил. Она выслушала сообщение с каменным лицом, прикрыла трубку ладонью… и беспомощно поглядела на девчонок:
– Это дядя Денис…
– Майор Владимиров? – переспросила Мурка. Мама кивнула:
– Они с женой были неделю в Турции, потратили все до копейки, сейчас сидят в аэропорту Стамбула… с обратными билетами «АвиаМира». Они потом отдадут. – то ли девчонкам, то ли Грезе Павловне пояснила мама. – Только…
– …лето уже кончится. Даже без Крыма. – заключила Мурка, и они с сестрой поднялись. – Конечно, переводи им деньги, не могут же они там жить! А мы вещи разложим. – И поволокли чемоданы прочь из кухни.
Ближайшей была комната Кисоньки, близняшки дружно ввалились туда, швырнули багаж на пол и плюхнулись на кровать. Делано бодрые улыбочки еще мгновение повисели на губах, потом медленно стекли с уголков. Кисонька совсем не аристократически шмыгнула носом.
– Хотелось на Шри-Ланку, да? – мрачно переспросила Мурка. Кисонька убито кивнула. – Мне тоже. Это все Севка виноват. Он у нас финансовый гений – вот и выяснил бы, что «АвиаМир» собирается обанкротится, мы бы билеты вовремя сдали!
– Аферист он финансовый. – вытирая глаза, пробурчала Кисонька.
– Тем более должен был эту аферу вычислить! А теперь ему даже претензий не выскажешь.
В ближайшую неделю добраться до Севки, главного финансиста агентства, и впрямь не было никакой возможности. Сева в очередной раз пытался наладить отношения с отцом, и они всей семьей, включая двух младших Севкиных братьев, уплыли по протокам на байдарках. К летнему лодочному походу все Севкино семейство относилось благоговейно: это было единственное время, когда их потерявшийся под напором жизни отец снова становился главой семьи, самым умным и сильным папой. Мобильник Севка в походы не брал: его папа и без того тяжело переносил, что их семью содержит не он, а сын, и Севкины бизнес-разговоры неизбежно разрушали хрупкое согласие.
– Зато он единственный, кому не надо скрывать, что зарабатывает! – Кисонька стукнула кулаком по подушке. Работа в «Белом гусе» давала достаточно денег, чтоб вместе с мамой поехать хотя бы в Крым. Но как объяснить, откуда деньги взялись?
– Вадька уехал в этот свой математический лагерь для победителей олимпиад, и Катьку их мама туда за компанию пропихнула. – вздохнула Мурка. Они даже работать не могли, из всех компаньонов «Белого гуся» в городе, под присмотром Вадькиной/Катькиной мамы Надежды Петровны остался только символ агентства – боевой белый гусь Евлампий Харлампиевич. Даже Салям, двухметровый бородач, в промежутках между поеданием любимой колбасы салями делавший вид, что это он хозяин «Белого гуся», умотал в горы.
– Вот вернемся первого сентября в школу… «Где были летом?» – сама себя спросила Кисонька. И сама себе мрачно ответила: – «В Интернете! У нас дома самый лучший Wi-Fi!» – и зашипела сквозь зубы, представив себя на фоне загорелых одноклассниц, одаривающих друг друга магнитиками.
Словно задавшись целью немедленно реализовать ее слова, Мурка воткнула в розетку Кисонькин комп и щелкнула кнопкой:
– Хочу посмотреть, что про это банкротство говорят. Ну и Вадьке пожалуюсь, хотя он, наверное, сейчас не в Сети.
– Жаловаться своему парню иди на свой комп. – Кисоньке тоже хотелось посмотреть, что говорят, и тоже пожаловаться – их загадочному английскому компаньону Большому Боссу.
Ох, Большой Босс – это отдельная проблема! С самого начала, с первого дня существования агентства англичанин оставался тайной для остальных компаньонов. Они не видели его лица, не слышали его голоса – только неизменный ник и постоянно меняющиеся адреса электронной почты. Примерно раз в полгода Вадьку разбирало зло на неуловимого англичанина, и он начинал запускать программы-трояны, рассчитывая узнать хоть что-то о шестом совладельце агентства. В ответ каждый раз получал кадр из третьей «Матрицы» с разлетающимися в клочья клонами агента Смита. А месяц назад оказалось: чтобы вытянуть Большого Босса из его убежища, не нужно быть супер хакером. Достаточно всего лишь, рискуя жизнью, остаться в заминированном аквапарке Бердянска, чтобы потом упоенно прижимать мобилку к уху, слушая, как орет на нее насмерть перепуганный Большой Босс. Этот день изменил все, с этого дня их отношения сдвинулись с мертвой точки…
Ага, как же! Это Кисонька так думала, а сам Большой Босс решил иначе. Сперва он просто прервал всякое общение, так что остальные компаньоны замучили Кисоньку подозрительными взглядами и вопросом: «Что ты ему такое сказала?». Кисонька попыталась даже позвонить по номеру, бережно сохраненному в ее мобилке с того безумного, жуткого, но и счастливого дня. И чуть не расколотила телефон об стенку от разочарования – номера больше не существовало. Хорошо хоть никто не видел, как она звонила!
Наконец Большой Босс снова вышел на связь… вроде как ни в чем не бывало: обменивался с Вадькой непонятными компьютерными шуточками, болтал с Муркой, был приветлив с Катькой и терпелив с путающим английские слова Севой, но стоило у компа оказаться Кисоньке как его письма становились холодно-деловитыми. Такого просто быть не могло! В конце концов, она встречалась с целой кучей парней: она не могла ошибиться! Большой Босс чуть с ума не сошел, когда она оказалась в опасности, он был готов полмира на уши поставить, только бы с ней ничего не случилось! И он не мог, не имел права делать вид, что ничего не было! Он издевается, что ли? Нет, все, последний шанс! Кисонька написала Боссу, что они едут на Шри-Ланку. И отель назвала. Он англичанин, сложностей с поездкой у него быть не может, деньги тоже есть, они их вместе зарабатывали. Если она ему нужна – приедет. И пусть не только она не знает Босса в лицо, но и он ее никогда не видел и понятия не имеет, что ей нет еще шестнадцати, – все равно! Они найдут, увидят, почувствуют друг друга… ну уж она-то точно засечет англичанина, который станет разыскивать по отелю русскую девушку! А если не станет… Тогда она будет знать, что он и правда старый дед, как считает Сева, или компьютерный разум, как думает Катька.
И весь ее хитроумный план накрылся самолетным банкротством! Кисонька всхлипнула. Ну, по крайней мере, она может написать ему сейчас: что пролетела мимо Шри-Ланки, вместо того, чтоб лететь на нее. Большой Босс пожалеет, скажет что-нибудь приятное в утешение. Или не скажет. Ну почему у парней, которые совершенно не нужны, всегда есть для нее и приятные слова, и милые подарочки, и даже приглашение куда-нибудь в интересное место! А единственный парень, который нужен… Так даже не знаешь точно, парень ли он!
– Ну и пойду. – усмехнулась Мурка, знающая, что сейчас творится в голове у сестры. Счастливая она, ее Вадька всегда с ней! Ну, кроме того времени, когда он в математическом лагере.– У тебя тут все равно непонятно что… О, а что это у тебя?
Браузер открылся на страничке чата.
– Косинские, Косинские… – Мурка скользила глазами по строчкам. – Это что, все про нас?
– Где? А, это… Да, я недавно подписалась. Все-таки наш предок – историческая личность, предводитель казацкого восстания Кшиштоф Косинский. – в голосе Кисоньки звучала гордость.
– Аж целых пол-абзаца в учебнике истории, – хмыкнула Мурка.
– Тебе мало? У кого из наших одноклассников вообще есть предки из учебника истории?
– Слушай, а они и сейчас что-то про нас пишут! – удивленно, будто обнаружила разумную жизнь в муравейнике, глядела на экран Мурка.
– Не про нас, а про самих себя. У Кшиштофа Косинского было трое сыновей, в этом чате все сплошные потомки. Во всяком случае, они так говорят, – скептически добавила Кисонька, отслеживая глазами появляющиеся строчки. – Ну ерунду же говорят! – возмутилась она.
«Род Косинских идет с XVI века, когда Ленарт, дед Кшиштофа, получил от польского короля Сигизмунда I (если кто не помнит или не знает, наши земли тогда входили в Польшу) имение на Подляшье…» – писал кто-то под ником «синус-косинус».
Пальцы Кисоньки гневно побежали по клавишам:
«В списках войска литовского (а если кто не помнит или не знает, до Польши наши земли входили в состав Великого княжества Литовского! – ехидно добавила она) дважды упоминалась фамилия Косинских, без имени. Только эти безымянные Косинские поставляли в войско всего четырех всадников, а Ленарт – пятнадцать, значит, те Косинские были мелкой шляхтой, а Ленарт выбился в крупную».
«Рыжая вернулась! А то я заскучал – никто на меня не наезжает! – возрадовался «синус-косинус». – Ты ж на Шри-Ланку собиралась?»
«Не долетела», – мрачно отстучала Кисонька.
«А как вообще лях, в смысле поляк, мог возглавить казацкое восстание? Казаки с ляхами вроде не особо…» – поинтересовался только зарегавшийся новичок с неопределенным набором цифр вместо нормального ника.
«Точных сведений нет, но возможно, он был из польских командиров, которых Сигизмунд III хотел поставить казакам, чтоб те прекратили ходить в несанкционированные походы на татар и портить международные отношения», – пояснила Кисонька.
«А предок с казаками сговорился? Я-асно…» – понял новенький.
«Косинский – национальный герой! – возмущенно влез некто мрачный. – В 1591 г. он начал освободительную войну: за волю казацкую, за веру православную, против поганых ляхов, что хотели поработить наших людей и земли, их ксендзов и костелы!»
«Только почему-то провоевал он все три года против другого национального героя – князя Константина (Василия) Острожского, столпа воли и веры православной в католической Польше, последнего украинского, или, если по-тогдашнему выражаться, «руського», князя Речи Посполитой, опекуна казаков, создателя православных школ и т.д. и т.п. Разорял имения подвластной князю шляхты на Волыни. Разорять по тому времени не значило имущество вынести: там в живых никого не оставалось, включая дворовых псов. На Киевщине города жег – Переяслав, и даже Киев, где князь был воеводой, и грозил всех Острожских перебить». – немедленно откликнулся «синус-косинус».
«И за что ж он так взъелся?» – снова заинтересовался новенький.
«За святое, за бабло». – меланхолично откликнулся «синус-косинус». – «Острожский был магнат, олигарх, короче. Его сынок Януш устроил рейдерский захват, отжал у Косинского полученное от короля в награду имение Рокитное. А польское правительство в то время, типа, имело задолженности по зарплатам перед казаками, ну вот они все вместе и двинулись за компенсацией».
«Косинский устанавливал казацкие суды вместо княжеских и приводил население к присяге, т.е. он первый начал создавать казацкую державу!» – опять возмутился мрачный.
«Правильно: кто присягал, должны платить налоги ему, а не Острожскому. Опять-таки бабло».
– Все прям как сейчас, ничего с веками не изменилось, – грустно хмыкнула Мурка.
– Ну да, наши бюджетники тоже вскакивают на коней и гонят в киевскую Конче-Заспу грабить дачки олигархов. – засмеялась Кисонька.
– Не зна-аю, нашу математичку, врывающуюся с «калашом» в Верховную Раду, я так запросто представляю, – протянула Мурка.
«Ну так а я о чем! – в чат ворвался новый собеседник. – Мой вчерашний пост хоть кто-нибудь видел? Эй, потомки, неужели никому не интересно поискать сокровища великого предка?» И ниже шло повторение поста:
«Активный отдых для неленивых и любопытных!
Куда исчезла громадная добыча, взятая восставшими казаками в Волынском и Киевском воеводствах? Всех желающих принять участие в поисках пропавшего клада, приглашаем под Острополь, к развалинам древнего замка, где в 1592 г. стояли табором казаки Кшиштофа Косинского.
Поиск клада под руководством профессиональных копачей-кладоискателей, имеется все необходимое оборудование (металлоискатели, лопатки, ножи, лотки для промывки находок, мангал)…»
– Особенно мангал для поисков клада вещь нужная, – пробормотала Мурка.
«Вымирающая деревня – успейте посмотреть, пока совсем не вымерла!
Проживание в условиях относительного комфорта – комнаты для районных инспекторов при бывшем сельсовете, имеется душ. Настоящая украинская кухня, лес, речка, свежий воздух – искать клад интереснее, чем собирать грибы! Для регистрирующихся через чат потомков Косинского 20% скидка!»
– Грибы вообще-то совсем бесплатно плюс, в отличие от клада, их точно найдешь! – засмеялась Мурка.
– А мы летом искали сокровища нашего предка Кшиштофа Косинского. Который в учебнике истории, – размеренно произнесла Кисонька, словно примериваясь к будущим разговорам с одноклассницами.
– Кто ты и куда дела мою сестру? Хочешь жить «в условиях относительного комфорта»?
– Значит, судьба наша этим летом такая. – отрезала Кисонька. – Посмотри на цену! Мы даже сможем сами заплатить – скажем, что у нас от подарков на день рождения осталось! – и, не дожидаясь решения призадумавшейся Мурки, Кисонька сорвалась на кухню с криком:
– Мы едем на Волынь искать клад!
– Только сумки все равно перепаковать придется, – добавила возникшая у нее за спиной Мурка. – Парео и вечерние платья там вряд ли пригодятся.
Племянница Нюрочка вдруг смущенно поглядела на девчонок:
– А знаете… Если, конечно, мы вам не помешаем… я бы тоже поехала. А то здесь такая жара… будто меня варят, – она смущенно улыбнулась. – А вы, тетя?
Глава 3. Катькины кошмары
– Дщерь непокорная, поевшая варенье матери своей, будет ввергнута в геенну огненную! – Куцекрылый черт подхватил Катерину вилами и швырнул в кипящий чан. Над котлом клубился душный пар, а вокруг, покачиваясь в сладком сиропе, варились темно-багряные вишни, и сама Катерина варилась, варилась…
– Дзинь-дилинь-дилинь! – чан с вареньем растаял. Дзинь-дилинь! – Катерина обеими руками обняла подушку, но сон уже свалился с нее вместе с упавшим на пол старым тятькиным тулупом. Хата аж содрогнулась, точно вдалеке пушка бухнула. Катерина села на лавке и с сомнением поглядела на вставший стоймя тулуп, будто спрашивая, не он ли так бабахнул. Тулуп гордо молчал.
– Снова они меня накрыли! Лето на дворе, а у них одно на уме: «цоб дзецько3 не змéрзло»! – передразнила она, отклеивая от груди насквозь мокрую рубаху, и подула себе за пазуху, охлаждая липкую кожу. – Вареное дзецько им больше нравится. Будто я яйцо!
Перекрестилась на украшенные рушником образа (вышитые на рушнике алые петухи смахивали на вареных жаб и висели здесь, чтоб Катерине было стыдно). На сундуке лежала свернутая перина – мама уже встала. Катерина свалила тулуп сверху и распахнула нарядные зеленые ставни. В горницу ворвался прохладный, еще ночной ветерок.
Дзинь-дилинь! – сквозь предрассветную тьму проступил крутой лоб, увенчанный рогами, мягкие черные ноздри, и пестрый коровий бок медленно проплыл вдоль окошка. Корова величественно выступила сквозь распахнутые ворота садыбы4, присоединяясь к цеховому стаду. Пастух щелкнул кнутом, погоняя стадо по утоптанной ногами и копытами улице к городскому лужку за Подолом. Лужок давеча потоптал на охоте пан каштелян киевского замка5. Весь город знал, что он нарочно – вытопчет пастбище, а потом и купит за бесценок у магистрата. И куда цеховым с коровами? Корова не курица, из рук не выкормишь, вот и придется продавать кормилиц, а молоко от замка покупать.
– У-у, разбойники! – зло бросила Катерина и перетянула рубаху узорчатым пояском с такой силой, будто не сама подпоясывалась, а затягивала веревку на шее каштеляна.
Заплетая косу, она задумчиво разглядывала торчащую из-за печки не слишком чистую пятку:
– Вот и не хочется вовсе, а что ж, так его и оставить?
Высунулась в окошко и, сорвав травинку, приступила к пятке с самым зверским выражением лица.
– Дмитро-шмарогуз, на печке загруз, несите лопату – Дмитра вытягаты! – водя травинкой по пятке, засмеялась Катерина. Пятка брыкнула, целясь девчонке в нос, Катерина предусмотрительно отскочила. Раздался звучный зевок и, выставив попу, с примиста6 вылез всклокоченный, будто им трубу прочищали, брат.
– Спать хочу… – он попытался протереть глаза, не открывая их.
– Знамо хочешь – полночи железяками гремел. – сдвинула брови Катерина. – А стража заметит, что у нас ночью огонь жгут, пожара не берегутся, да штраф с мамки стянет?
– Чтоб ты понимала еще! – обиженно пробубнил брат. – То ж немецкий пистоль! Сам пан цехмейстер7 разобраться велел, что в нем за хитрость. Да я и ставни закрыл, – явно довольный своей предусмотрительностью, добавил он.
– Вижу я, как ты с пистолем разобрался, – Катерина кивнула на раскиданные по длинному дощатому столу Дмитровы инструменты вперемешку с накладками рукояти, палочками, колесиками, с вечера еще бывшими хитрым немецким пистолем. – Прибирай свои железяки, мамка придет, завтракать будем!
Все так же не открывая глаз, Дмитро принялся складывать разобранный пистоль в тряпицу. Бухнула крышка подпола – старая литвинка Рузя, жившая в семье вдовой сотничихи так давно, что никто уж и не помнил, родня она или наймичка, унесла вниз крынку снятого молока, на сыр. Из сеней вошла мама с кувшином молока. Катерина прижалась лбом к ее плечу и снова метнулась к столу – нарезать толстыми ломтями вчера выпеченный хлеб. Мама тихо рассмеялась, поставила кувшин, ухватила так и замершего с закрытыми глазами и тряпицей железяк в руке Дмитра и усадила к столу.
– Спаси Христос, благословение сему дому и всем его обита-а-ателям! – протянул густой бас, и новопришедший размашисто перекрестился на образа.
– Да ладно вам, пан дьяк, в церкви петь будете, а пока прошу к столу!
– Благодарствую, пани Надия. – Молодой дьяк жил по соседству, но столовался в семье вдовой сотничихи, за что обучал грамоте и счету сперва Дмитра, а теперь и Катерину. Он степенно уселся за стол, наскоро пробормотал молитву. – Ну, благословясь! – и, придерживая бороду ладонью, отхлебнул из кружки жирного молока, заедая толстым ломтем хлеба.
– Что слыхать на Киеве, пан дьяк? – спросила Рузя, будто тот явился не из мазанки, притулившейся у самого плетня садыбы, а по меньшей мере с другого конца города. – Под замком бухало что-то, да потом стихло.
– Спокойно все, пани Рузя! – наскоро дожевывая хлеб, пробормотал дьяк.
– Боязно, пан, бо ци лотры8-казаки уже и Фастов взяли, и Белу Церкву, и Переяслав!
– Не лотры, а славные лыцари Войска Запорожского! – звенящим от негодования голосом отчеканила Катерина. – Как наш тато!
– От услыхал бы твой тато, как ты в разговоры взрослых встреваешь, отходил бы недоуздком так, что и сесть бы не смогла! – строго оборвала ее Рузя. – Покойный пан сотник, Царствие ему Небесное, православный казак был! Он бы на землях милостивца нашего, князя Острожского, озоровать не стал! Слыхали, что казаки творили в Переяславе? Хуже татарвы, Езус-Мария-Иосиф! – И обратившись к православным образам, старая Рузя перекрестилась по-католически, слева направо.
– То все ляшские выдумки, чтобы панов казаков да самого пана гетмана Косинского оклеветать! Милостивец ваш князь, хоть и воевода киевский, а на Киев и глаз не кажет! А верхивщину дай, сош плати, подымное давай, жениться и то гроши давай!
– Чего то тебя волнует? Мала ты еще замуж! – притворно всплеснула руками Рузя.
– Известно, как по делу сказать нечего, так сразу – мала! А кто плакал в голос, когда серебщину9 отдавали – а замок так и не достроили! – голос Катерины исполнился бесконечного ехидства. – Дмитро от зброярив10 на строительство ходил – и чего? В покоях пани каштелянши на окна фигурные решетки ставил! Ох уж те решетки защитят, ежели пан гетман Косинский, дай-то бог, порешит Киев взять. И трудиться шибко не придется!
– Та шоб тоби язык колом, глупе дзецько! Только того ляшского гетмана, сына диаволова, нам тут и не хватало!
– Он не ляшский! – Обвинение в принадлежности пана Косинского к ляхам возмутило Катерину сильнее, чем родство с врагом рода человеческого. – Он за волю! А ваш пан князь что доброго сделал? Земли только сбирал – да побольше, побольше! А сынок его, Януш, вовсе чужое отбирать повадился, вот как у пана гетмана Косинского отобрал!
– Ничего, по городам твой ляшский гетман больше награбил! А кто Киев вольным городом учинил? Князь Константин! Кем это самое немецкое право нам дадено? Магдино… магдово…
– Магдебургское11, – с издевательской кротостью напомнила Катерина.
– Я того и выговорить не можу, а понимаю! Та хиба ж без князя наш Дмитро в ученики до цеху попал? Мыкался бы на хуторе десь али на Сечь подался, а руки ж у хлопца золотые!
– До цеху Дмитро попал, бо пану цехмейстеру на лапу сунули! А сколько еще платить придется, чтоб он подмастерьем заделался! Скажите, мама!
– Тут уж пан князь Острожский навряд может быть признан виновным, цех зброярив ему не подвластный, – мягко сказал дьяк, и обе спорщицы, старая и малая, насупившись, принялись яростно пить молоко.
– Замковые берут, чего городским не брать? – пробубнила в кружку неукротимая Катерина.
– «Вместо смирения, простоты и нищеты гордость, хитрость и лихоимство владеет»12, – печально вздохнул дьяк, и Катерина торжествующе поглядела на Рузю. Та лишь фыркнула в ответ. – Спасибо за хлеб-соль, пани Надия, бежать мне надобно, к заутрене не опоздать. А как повернусь, с панянкой сотникóвной урок и начнем – по той самой «Азбуке Острожской», что ничего доброго не сделавший князь Константин издал.
Дьяк отряхнул хлебные крошки с бороды, поклонился и вышел в сени. Катерина метнулась за ним:
– Пан учитель, вы тоже думаете, неправая я?
– Поговорим, как вернусь. – уклончиво ответил дьяк. – А ясная панянка сотниковна, коли уж задает вопросы, пусть подумает: что доброго сделали пан Косинский и его войско?
– Они сделают! – истово, словно символ веры, сказала Катерина. – Иначе на что оно все?
– Вот то и оно – на что? – задумчиво сказал дьяк. Ясная улыбка промелькнула на молодом лице, и, обходя гогочущих гусей и мечущихся по двору кур, он двинулся к калитке.
Катерина зло перебросила косу с плеча на плечо. Ладно Рузя – старая и ничего не понимает, но пан дьяк человек молодой, книги умные читает… в Острожской типографии изданные. Ну и что, типография? А как шляхтичи киевские, князю подвластные, на фольварках13 своих мастерские ставят, а податей не платят и цену сбивают, хотя сами в городе торговать и вовсе права не имеют? А честным цеховым с голоду помирай! Не может такого быть, чтоб пан дьяк был за князя.
– Катерина! Ты меня вовсе не слышишь?
– Пусти рукав, оторвешь, кто пришивать будет? – разозлилась она на брата. – Ты чего тут сидишь? Твоя череда цеховых гусей пасти! Забыл разве? – Катерина поглядела на Дмитра, перебирающего пистоль в тряпице, и ехидно хмыкнула: – И впрямь забыл! Ой, не могу, пан Дмитро думает, он уже подмастерье и гусей ему пасти не надобно! Пан мастер тебе дубинкой напомнит!
– Попаси утром за меня, Катрусь! Не кричи! – оборвал он, прежде, чем Катерина успела высказать все, что она думает о таких предложениях. – Я с пистолем закончу и к тебе прибегу, – и уже прямо в ухо зашептал: – Янко, подмастерье, в странствия уходит, у других мастеров учиться. Пан мастер сказал: ежели я до завтрева с пистолем разберусь, меня на его место возьмет – и никому на лапу давать не придется! – мстительно буркнул он.
Ишь ты, разобиделся! А чего такого – она правду сказала! Чтоб подмастерьем стать, изрядные гроши нужны. Которых у семьи и нет вовсе. А жить-то надо, а подмастерье – не то что ученик. Но не соглашаться же вот так, сразу, а то брат вовсе на шею сядет!
– А я тебе с первых грошей кораллы куплю. – подлестился Дмитро.
– Монисто, – строго сказала Катерина. – И черевички на ярмарке, – и, не дожидаясь согласия – а куда он денется! – выскочила на двор и коротко, по-мальчишечьи свистнула в два пальца.
Раздался гогот, и, бойко переваливаясь, Катеринин любимец, большой белый гусь, выбрался из-за амбара. Две гусыни покорно следовали за своим краснолапым и красноклювым повелителем. Гусь потянул к Катерине длинную шею, она почесала гладкий, покрытый нежным пером лоб. Катерина любила живность – ей бы на хуторе жить, да разве мама с Рузей согласятся: татары, набеги, опасно… Поду-умаешь, жены казацкие живут, и ничего! А эти две в сундук бы ее затолкали и сверху сели, чтоб чего не вышло. А жить когда?
С улицы слышался топот: не иначе кожевники свое стадо гонят, припозднились они нынче…
– Пошли, пошли! – Катерина выдрала тонкую лозину – не для своих гусей, упаси бог, для соседских, свои ее и так слушают. Тихонько посвистела – Белый солидно поковылял к воротам. Маленькое птичье стадо вышло на улицу, Катерина притворила калитку – сейчас по соседям пройдется и…
В слабеньком еще рассвете улица была будто нарисована углем – даже зеленые деревья казались темными. Похожая на черный косой крест фигура замерла в дальнем конце – широко раскинутые руки молодого дьяка словно старались прикрыть Катерину, ее гусей, беленые мазанки под вишневыми деревьями… Грохнули копыта, и темная, как туча, конная масса ворвалась в улочку – проблесками молний сверкнули сабли. Фигура-крест переломилась пополам, как подсеченная серпом соломинка, и осела на утоптанную дорогу. Короткий хриплый крик пронесся над едва проснувшейся улицей… и замерло, застыло, смолкло все. Точно закаменел, растопырив крылья, большой белый гусь. Смолк, как ножом срезанный, звон колодезной цепи на соседнем подворье, оборвалось блеянье козы, утренний скрип колеса и плач младенца. Вжавшаяся в ворота Катерина слышала лишь нарастающий топот и хриплый сап лошадей. Кажущееся сейчас таким маленьким тело дьяка безжизненно, как сверток ткани, перекатывалось под конскими копытами.
