Кирилл Бирюков
Бред
– Вот это ты начал душнить, конечно… я уж стала думать, как сбежать от тебя подальше… Так ты еще и на таблетках сидишь… сидел? Интересный ты молодой человек…
– Главное, чтобы ты на это не подсел… а вообще, таблетки я должен принимать в любом случае. Мне по наследству передались отцовские проблемы с головой. Ловил неплохие такие галлюны моментами, вот и прописали таблетки. С семнадцати лет еще депрессия обнаружилась. Именно тогда, когда я решил впервые в своей жизни сходить к психологу. Трава помогает забыть обо всем этом ужасе. А ты почему куришь?
– Типичная ситуация в нашем окружении. Проблемы в семье. Родители часто выпивали, а мать не могла себя контролировать пьяной. Могла спокойно ударить меня только за то, что я встала ночью попить воды. Отец никогда не вмешивался в наши с ней разборки, поскольку она и его колотила. Все, что попадало ей в руку, могло полететь или в меня, или в отца. Однажды он все-таки решил ей возразить, когда она схватила нож и замахнулась на меня. Как итог: отец в больнице с несколькими ножевыми, а мать в тюрьме по нескольким статьям. Дома ее никто особо и не ждал, а как только мне исполнилось восемнадцать лет, отец выселил из квартиры, сказав, что теперь он хочет начать все с чистого листа, забыв об этой семье. Через неделю я узнала, что в той квартире нашли разлагающееся тело отца. Передозировка синтетическими веществами. Вот и жизнь с нового листа, вот и что-то новое… Ну он хотя бы записку предсмертную оставил. Извинился за то, что не предпринял ничего раньше, да и просто написал, что любит меня больше жизни… – После последней фразы ее голос стал грустным, будто она сожалела о потерянном. – Да он по факту тем еще мудаком был.
– Прости… не знал, что все настолько…
– Ой, да брось ты. В этом-то и дело, что ты не знал, да и я сама решила довериться тебе. Так что если кто-то будет спрашивать про меня – молчи. Раз уж заговорили о родителях. Расскажи о своих. Про отца интересно, раз тебе передались болезни от него, – ее голос уже не был грустным, но в нем слышались некие эмоции, которым не подобрать названия.
– Я его не знаю. Лишь по рассказам матери. Он умер, когда мне не было еще и двух лет. Мама рассказывала, что, когда я родился и до дня его смерти, он все свое время проводил со мной. Теперь я почти полная его копия… Не знаю, как это работает. Ну а мама… мама всю жизнь заботилась о том, чтобы я вырос воспитанным, образованным. В принципе, у нее это недурно даже получилось. Очень благодарен ей, если честно… Давай сменим лучше тему, не хочу об этом говорить. – Я прекрасно понимал, что ей могло быть завидно, поэтому и осекся.
– Думаешь, меня это заденет или задело? Забавно. Нет, конечно. Мне наоборот приятно слышать от других людей, как у них все хорошо. Хотя если прислушаться к твоим словам, то ты говоришь об этом с грустью. Кажется, что ты чем-то расстроен во всем этом. – Далее последовало непродолжительное молчание, означавшее ожидание ответа. Я лишь слегка кивнул. – Ладно, если ты не хочешь об этом говорить, то давай не будем об этом сейчас. – После этого наступило очень долгое молчание. Оно было не простым, его наполняла особая атмосфера, которую невозможно было описать ни одним словом. Что-то между романтичной и драматичной, но в то же время очень приятной.
За всеми разговорами и из-за нашего накуренного состояния мы даже не заметили, как зашли в небольшой парк в центре города. Сейчас в нем было безлюдно. Ни единой души, кроме меня и Жанны. Фонари над нашими головами еле горели, почти не освещая дорогу впереди. Чем дальше мы шли, тем более тусклым становился свет, это могло значить, что мы заходим все дальше в центр парка. В этом городе, по слухам, в парках нередко можно было встретить подобие гопников, готовых забрать у тебя абсолютно все, несмотря на твое состояние. Никто ничего не хотел с этим делать. Ни власти города, ни полиция, будто такое положение было им на руку.
– Может, присядем, отдохнем? Сил уже просто нет, чтобы идти. Тело такое расслабленное и хочется только лечь и уснуть, – сказала Жанна, и я мог с ней только согласиться. Мы сели на ближайшую скамейку под фонарем. Возможно, со стороны мы выглядели как пара, живущая душа в душу уже многие годы. Пока мы сидели, Жанна опустила голову на мое плечо, а наш разговор продолжился, но уже на другие, более отдаленные темы. По речи Жанны легко можно было понять, что она опьянела от травы. Меня удивляло, что человек, курящий траву с шестнадцати лет, так тяжело переносит маленькую дозу. Речь немного плавала, слова стали длинными, а между ними иногда слышались глубокие вдохи. Ей было трудно формулировать мысли. Иногда ей требовалось несколько секунд, чтобы вспомнить одно слово или продолжить мысль, которую хотела высказать секундой ранее. Мы говорили о том, что же находится за границами изученного человечеством космоса. Было довольно интересно слушать ее теории, догадки, даже несмотря на то, что иногда ее мысли были непонятны мне.
– Водички хочется… – смущенно сказала Жанна, будто ей было неловко просить о том, чтобы дойти до магазина и купить бутылку. После этой фразы она замолчала.
Посидев несколько секунд, я поднялся и подал ей руку со словами: «Ну, пройдем же тогда в прекрасный мир товаров общественного продовольствия». Не знаю, зачем я это сказал, но мне почему-то казалось, что это будет не то чтобы забавно, но все же довольно интересно со стороны, однако после этого мне стало неловко, и я понял, что сглупил, услышав ответ: «Ты даже нетрезвый такой душный». Жанна посмотрела на меня как на дурака, но затем ее лицо немного изменилось и подобрело от милой улыбки и повеселевшего взгляда. Ее улыбка прогрела мою. Когда Жанна протянула мне руку, я заметил на ее мизинце татуировку, похожую на ту, что была у меня. Красная нить с завязанным бантом. Увидев ее, я вспомнил, почему сделал ее. От этого воспоминания мне стало не по себе и очень грустно. Когда-то хотел забыть тот период, но не сумел, потому и набил себе эту нить, чтобы помнить об ошибке и стараться больше никогда не допустить подобного. Это был тот период, когда я старался и смог стать черствым, заглушив все свои чувства и скрывая эмоции изо дня в день. Думая об этом сейчас, я понимаю, что все это не стоило того, чтобы пытаться покончить с собой.
– Ты чего завис? – мои раздумья прервал голос Жанны. – Что-то не так? – Она продолжала сидеть, крепко держась за мою руку.
– Н-н-не, в-все в п-п-порядке, – я начал заикаться. Чтобы это предотвратить, я старался дышать так, как мне обычно помогало: глубокий вдох и долгий выдох через губы трубочкой. Спустя пару секунд мне стало лучше. Посмотрев на Жанну, я поймал ее недоуменный взгляд. Чтобы успокоить ее, я улыбнулся. – Все в порядке, не переживай. Даже будь что-то не так, это было бы не из-за тебя.
– Ну, я надеюсь на это… хоть твоя последняя фраза и звучала не особо. – Поднявшись со скамейки, Жанна взяла меня под руку и мы пошли в сторону круглосуточного магазина. – Знаешь, я заметила у тебя на мизинце татуировку, как у меня. Я слышала, что у этой татуировки есть два значения: в китайской культуре это значит крепкую любовную связь между любовниками. Это нас судьба свела? Ахаха. – Ее смех был негромким, но в то же время он звучал звонко. Пожалуй, это был лучший смех, который я когда-либо слышал. – Так что думаешь по поводу этого?
– Я, конечно, не фаталист, но хотелось бы в это верить. Довольно интересная теория… второе-то значение какое?
– Да ты и сам прекрасно знаешь второе значение. Твоя фраза, что это теория, все сказала за тебя. Очень грустно, что такое же было и с тобой. Я не знаю, что ты пережил, раз до этого дошло, но я не хочу, чтобы кто-то так поступал. Это не выход.
– Хах… – моя усмешка была наполнена досадой от этих слов. – Я согласен с тобой. Тогда я себя практически убил физически. Сейчас вспоминаю это, и становится все равно как-то…
– А морально? – перебила меня Жанна.
– А морально я себя разрушил еще раньше. Но из этого можно сделать вывод. Даже несколько. Первый: я получил достаточно хороший опыт, чтобы не желать повторения. Ну а второй: через саморазрушение можно как следует узнать себя, тем самым измениться в лучшую сторону. Если честно, я даже не сожалею о том, что произошло. Сейчас я не тот Никита, который был когда-то…
– Стой. Тебя все-таки зовут Никита? – в ответ я молча кивнул. – А я решила, что Кенни – кличка… Прости, но я даже не думала, что для этого имени можно придумать более сокращенный вариант. А вообще, что касается этого имени… – Я продолжал ее слушать, но я ушел в себя, путаясь в своих мыслях и воспоминаниях о причинах татуировки.
Единственное, что я тогда хотел вспомнить, – причина. То, что привело к этому, я не хотел вспоминать. Тогда я довел одного человека, который меня любил, до самоубийства, а сам оказался с разбитым сердцем из-за девочки, за которой я бегал с первого класса, а еще из-за людей, отвернувшихся от меня. Тогда-то я и решился на столь отчаянный поступок. После моей попытки меня посадили на более мощные таблетки, чем я принимал до этого. С тех пор я старался самостоятельно выбираться из подавленного состояния, спасая еще и других, пытаясь защитить слабых. Однако, если бы у меня был такой «психолог», как я, то я сразу бы отказался от него: никогда не стремился помочь себе, наоборот, стремился помочь другим, забивая на себя. Как можно доверять человеку, который помогает всем, а себе помочь не в силах? Мне всегда было легче помогать другим, давать им советы, которых сам не придерживался.
– Ужас, пора уже домой ехать… – голос Жанны был дальше, чем мне казалось. Она стояла в дверях магазина, поглядывая на время на телефоне.
– Да, возможно… пойдем дальше.
Обернувшись и посмотрев на нее, я увидел припухшие веки и красные глаза. Ее улыбка в этот момент была едва заметной, но она казалась прекрасной. Я никогда особенно не любил пьяных. Они всегда вызывали у меня ассоциации с дикими животными, попавшими в мир людей. Однако в этот момент мне так не казалось. Жанна была довольно милым зверьком. Она выглядела как котенок, впервые попавший в квартиру, не понимающий, что происходит. Немного напуганная, но при всем этом ласковая и невинная. Смотря на нее, я понял одну простую вещь. Я влюбился в человека буквально за пару часов, проведенных вместе. Такое произошло со мной впервые, но, несмотря на это, я решил одно. В этот раз не буду бояться, буду действовать так, как всегда говорил другим.
Я взял ее за руку и повел в магазин. Проходя мимо прилавков с едой, мы смеялись от вида и названий некоторых из них. Да и просто от того, что нам было хорошо. Мне казалось, что две родственные души нашли друг друга спустя целую жизнь. В магазине тихо играла музыка. Из-за нее мы остановились и пытались разобрать, что это за песня. Когда же мы поняли, то начали тихо подпевать, а после и подтанцовывать. Песня была знакомой и, судя по всему, близкой нам обоим. В зале играла «Demon high».
Мы танцевали, уже не обращая внимания ни на что. Меня в такой момент могло смутить только одно: как бы не задеть полки с продуктами, но этой мысли у меня не появилось. Песня заканчивалась, и я решил взять инициативу в свои руки. Возможно, это могло быть и лишним, могло быть и глупым, но я решил ее поцеловать. И вот. Мое тело останавливается, глаза смотрят на счастливую Жанну, руки тянутся к ее шее. И вот, остается совсем немного. Переключается песня, и мои руки автоматически отдергиваются обратно.
– Ладно, пойдем дальше. – Мой голос просел из-за осознания того, какой я все-таки трус, не способный ни на что. Я смотрел на нее и понимал, что я все-таки влюблен в нее. Это чувство казалось мне настолько чуждым, что я не мог поверить, что это именно оно.
– Ой, да ладно тебе. Давай еще один танец, прошу. – Она смеялась. Из-за смеха я таял. – Даже медляк для нас включили, прислушайся. – В зале уже играла группа «Cigarettes after sex». – Закрепим наши чувства! – Она протянула мне руку, приглашая на танец. Отказать ей мне было очень трудно. И вот, мои руки уже у нее на талии, ее руки на моей шее, а голова на моей груди. – Знаешь, мне кажется, что ты мне намного ближе, чем все мои друзья. Не знаю почему, но к тебе я чувствую очень сильное влечение, прям вайб твой очень нравится. Не чувствуешь искры между нами?
На вопрос я лишь вздохнул. Мое сердце начало биться сильнее, чем пару секунд назад.
– Я так и знала… – Она начала поднимать голову, а я, опуская голову, поймал ее взгляд. Наш танец продолжался, но мы смотрели друг другу в глаза. И вот он, этот момент, мы тянемся друг к другу и соприкасаемся губами. Наш танец все-таки остановился, но мы продолжали стоять в том же положении, в котором и танцевали. Ее руки на моей шее, мои на ее талии. – Ладно, не лучшая затея, у нас рты совсем пересохли. – В этот момент я понял, что эта искра все же есть. Я был влюблен в нее безоговорочно. Мои чувства вновь были открыты кому-то. Я испытывал влюбленность как в первый раз.
Когда мы вышли из магазина, наши руки были сцеплены в крепкий замок. Как бы мне ни хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно, настал момент, когда нужно прощаться. Обменявшись номерами, я заказал ей такси, и мы ждали приезда машины в объятиях друг друга. Мы просто стояли, обнимаясь, я чувствовал ее, я чувствовал к ней то, что не чувствовал ни к кому другому никогда. Подобно запаху первой любви. И вот, ее машина подъехала, мы попрощались. Закурив сигарету, я пошел пешком в сторону своего общежития. Размышляя над тем, что случилось, я перестал замечать происходящее вокруг. Я даже не заметил, как начал курить фильтр самокрутки, вдыхая уже вкус не табака, а жженой бумаги.
Глава 3
Мне было довольно тяжело признать то, что я влюбился буквально за один вечер. Я стоял уже напротив дверей общежития, но не спешил входить туда. Спустя некоторое время все же вошел, поднялся на свой этаж. Зайдя в комнату, я посмотрел на спящих Саву и Вику, расположившуюся на моей кровати. Как мне помнилось, комната Вики никогда не закрывалась на ключ, поэтому я отнес девушку в ее комнату и положил на кровать, накинув на нее одеяло. Когда я лег в свою постель, мысли перестали крутиться в голове и спустя пару минут уснул. Впервые за долгое время мой сон был настолько крепким, что меня не смогли разбудить ни будильники, ни Сава, ни звонки от мамы. Увидев пропущенные с утра, я сразу же перезвонил по тому же номеру.
– Привет, мам, – мой голос был сонным, – прости, что давно не звонил, в учебу с головой ушел. Как у тебя дела? – Я чувствовал дичайшую вину из-за того, что врал. Когда я звонил ей, я всегда говорил, что у меня все хорошо, учусь отлично. Не хотел ее расстраивать, хоть иногда такое и случалось.
– Да как обычно, сынок. Ничего не меняется же. Ты когда приедешь? Несколько месяцев тебя не видела. – Такой теплый, приятный голос я не слышал очень давно. Мама всегда давала мне максимум того, что могла, поэтому я был ей безумно благодарен за все.
– Сегодня, мам, я приеду. Деньги на билет есть, все хорошо. – Говоря с мамой, я чувствовал, что кому-то нужен в этом мире, что всегда могу обратиться к ней, даже несмотря на то, что некоторые темы были далеки от нее, она бы просто не поняла ни меня, ни того, что я говорю.
Домой я не любил возвращаться. Именно в этом городе я всегда чувствовал себя ужасно ненужным. Постоянно орущие алкаши на улице, грязь, которую не убирают годами, ужасные воспоминания и та гнетущая атмосфера маленького провинциального городка, где на каждом углу валяются использованные шприцы. В городе у меня была только мама. Будь моя воля, я никогда бы не поехал туда. В городе у меня не осталось ни друзей, ни хороших воспоминаний, которые могли бы греть душу. Лишь гнет и смута. С этим городом у меня всегда будут только плохие ассоциации. Даже дома я не чувствовал себя как дома.
Родной город. У одних с этими словами связаны самые теплые воспоминания, которые останутся навсегда в их памяти. Для других родной город просто отправная точка, к которой никогда не хочется возвращаться, потому что они выбрались из-под крыла родителей, обретя полную свободу. Кто-то вообще не любит, а то и ненавидит всей душой родной город по своим, самым разным причинам. Некоторые остаются там на всю жизнь, то ли растеряв амбиции, то ли просто из-за любви к малой родине. Конечно же, речь здесь идет не о мегаполисах, где жителям изначально доступно намного больше, чем в маленьких городках.
Для меня же эта «родина» ничего не значит сейчас и не будет значить никогда. От меня нередко можно услышать высказывания о том, что она мне противна, как я ее ненавижу всей душой. Единственное, что меня всегда держало тут – чувство долга перед матерью, которая смогла дать мне довольно-таки хорошее образование и воспитание, за что я навсегда благодарен ей. Уезжая оттуда, каждый раз повторяю себе одно и то же: «Я увезу тебя отсюда, чего бы мне это ни стоило». Для меня очень многое значит то, что сделала для меня мама, а вот что я могу сделать для нее?
Стоит отметить, что родной город оставил не только негативный отпечаток на мне, проглядывающий в моих воспоминаниях, моем поведении и настроениях. Но он же меня и закалил и подготовил к моей будущей стезе настолько, что сейчас те проблемы, которые даже могут разрастись в будущем, кажутся мне настолько пустяковыми, что я предпочитаю игнорировать их существование. Именно здесь когда-то рядом со мной были все мои друзья, моя девушка, но, как часто случается во взрослой жизни, мы разошлись по разным путям из-за каких-то нелепых ситуаций, резких слов, сказанных друг другу. Возможно, это и не было предательством, коим я воспринимал их уход, ибо я и сам мог отталкивать людей своим характером и поведением, но какие же из них друзья, если они не могут принять меня, их друга, таким, какой я есть? Я не умел привязываться к людям, да и не стремился к этому, но мне было немного обидно и грустно оттого, что я остался один. Да, у меня были друзья, но я прекрасно понимал, что они для меня не значат практически ничего. Если потеряю их, или если они сделают мне что-то негативное, мне будет все равно.
Одной из самых примечательных черт в моем характере является то, что мне не было комфортно ни в одной компании. Я не чувствовал нужного мне уюта, тепла, исходящего от моей девушки, хотя, помнится, старался отдаваться ей настолько глубоко, насколько мог. Никогда не мог воспринимать своих друзей настолько близко, насколько это казалось со стороны. Да, мы веселились вместе, но не было в нашей среде того комфорта, который виделся прочим. Как не было и точного объяснения, почему мне некомфортно с моим окружением.
И вот, приехав в первый раз после встречи с Жанной на родину, я там увидел ветхие кирпичные здания, облезшую краску стен храма, стоящего напротив автовокзала, и лес посреди города, где летом ночует большое количество бомжей и других отбросов общества. Настолько привычные для меня виды, что они кажутся уже родными. Ничего необычного в наших краях нет. Обычный вымирающий в прямом и переносном смысле городок, полный гнили, запаха дерьма и обычного мусора, валяющегося на каждом углу. Не то чтобы в городе было мало дворников, просто людям легче выкинуть мешок с мусором прямо в окно, забив на все нормы и приличия.
Мне же повезло родиться в достаточно обеспеченной семье, чтобы жить в доме, не требующем капитального ремонта. Войдя в квартиру, я запнулся о мирно спящую старую собаку, которая даже не проснулась от звука поворота ключей в замке двери. Конечно, довольно-таки тяжело в ее возрасте услышать сквозь сон такой тихий звук. Но и проснувшись, Тори не выразила никакой радости в мою сторону, проявив абсолютное безразличие. Да и в дальнейшем при виде меня лишь изредка, подняв голову, она начинала тихонько вилять хвостом, затем снова засыпая. Иногда, вспоминая тот день, когда ее привезли щенком, я удивляюсь тому, насколько она выросла за одиннадцать лет, вспоминаю все забавные и не очень моменты жизни рядом с ней.
Мамы дома не было, поэтому я позвонил, чтобы узнать, где она. На работе. В детстве от непонимания того, как люди могут работать даже в выходные, я постоянно возмущался, но, повзрослев, понял, каким трудом ей это все давалось. Не так легко воспитывать сына, на образование и здоровье которого уходит немало денег. Кроме меня и ее брата Андрея, моего дяди, у мамы не было никого из родных. В принципе, как и у меня тоже, кроме них двоих. Пройдя в свою бывшую комнату, я почувствовал, что устал, и просто упал на кровать. Включил музыку на телефоне, положив его рядом с собой, уставился в потолок, а голова наполнилась мыслями о Жанне, этом городе и всем происходящем со мной. Вскоре под напевы телефона я заснул. Проспав до вечера, я проснулся от того, что пришла мама, тихо прошла на кухню, находящуюся за стенкой от моей комнаты, и громко зашелестела пакетами. Я поднялся, встал на пороге кухни и позвал ее. Она обернулась. Несмотря на большое количество трудностей, с которыми ей пришлось столкнуться за всю жизнь, мама всегда выглядела моложе своих лет. В свое время я был достаточно тяжелым ребенком, за чьи поступки ей могло бы быть стыдно. Дело было даже не в косметике, которую она наносила по минимуму, а в наследственности и банальном умении следить за собой.
– Ой, я тебя разбудила? Думала, что как приедешь, сразу убежишь к друзьям… Прости, пожалуйста, – ее улыбка была искренней, греющей, но в глазах читалась усталость от работы. Я лишь сказал, что не нужно извиняться за пустяки и подошел, чтобы обнять ее. – Я печенек твоих любимых купила. Как у тебя дела, как учеба проходит?
– Да что… все нормально идет. Все сдаю и то хорошо. Устаю, правда, вот уже за привычку взял падать без сил на кровать и сразу засыпать. Скоро научусь спать с открытыми глазами везде, где смогу, чтобы хотя бы какие-то силы были. Прости, что долго не приезжал, много работы было, а вот вроде свободен. Еще все эти мероприятия бесполезные, которые постоянно проводит студсовет. Мероприятия, мероприятия, никакой учебы у них, видимо, нет. Студенческое время, как никак, повеселее, чем школьные годы. Там-то действительно вечный день сурка: встал утром, сходил в школу, покурил за гаражами, пришел домой, поиграл в компьютер, погулял и спать. В институте же все по-другому. Хотя бы ответственность лежит полностью на тебе, да и обращаться за помощью к кому-то, кроме преподов, уже стыдно. Ты же понимаешь, – после слов про гаражи взгляд мамы стал серьезным, и чтобы успокоить ее, я сказал, что пошутил и вообще не курю, ибо денег на сигареты не хватает.
– Что-то я тебе не верю. От тебя так и несет запахом табака. Бросай все это. Помнишь же деда своего? От него-то он и умер. Генетика у тебя плохая в этом деле, и с алкоголем тоже. Сосуды побереги до старости, а то денег на лечение потом не оберешься. В запои, надеюсь, не уходишь? – Я помотал головой. – Вот и хорошо. Хорошо, что ты больше не увлекаешься тем, чем в подростковом возрасте. Послушать, так ты прямо примерный сын: не пьешь, не куришь, учишься на отлично, а на деле вон какой. И пьешь, наверное, и куришь, единственное – учишься хорошо, да и только. – Хоть в голосе матери и звучал сарказм, я отлично понимал, что все это не со зла ею сказано. – С девушками-то у тебя как? Толпами за тобой бегают, наверное. Не дружишь ни с кем? – Как же меня всегда раздражал этот вопрос, вроде отношения и дружба с противоположным полом разные понятия, но для мамы это одно и то же.
– Да куда там, мам. Какие толпы, все девчонки разбегаются при виде меня. Да и не вижу смысла сейчас в этом, хочу для себя пожить, не тратя денег на лишнее. Очевидно же, что я вряд ли найду общий язык с любым человеком надолго, ибо он мне быстро надоест. Сама же знаешь, что мне тяжело заводить новые знакомства и легко терять окружающих людей. Мой характер многих раздражает своим равнодушием ко всему. Каждый рано или поздно уходит из твоей жизни, несмотря на то, какой у тебя сейчас период: легкий или тяжелый… прекрасно же понимаешь, что люди не настолько надежные существа, как они сами заверяют.
– Ой, да не философствуй тут. Вот у меня с твоим отцом…
– Не хочу я про него ничего слышать. Я уже сто раз слышал вашу историю знакомства, какой он был прекрасный, замечательный, но останусь при своем мнении. Мудак мудаком, ничего про него больше нельзя сказать. Да, он проторчал рядом со мной первые годы моей жизни, но они ничего мне не принесли, я даже не помню ни их, ни его. Ходить я бы и без него научился, не так уж и тяжело встать на ноги. Сколько мы бы про него ни говорили, я всегда буду обратного твоему мнения о нем. Сама подумай, мам, ну какой адекватный человек бросит любимую жену с трехлетним сыном, которого очень ждал?
– Замолчи! Не смей про отца так говорить! Он сделал для меня и для тебя многое! У него была сложная ситуация в жизни, он не мог больше выносить все это те проблемы, которые накопились у него за всю жизнь. Думаю, что если бы он был жив, он бы и дальше занимался твоим воспитанием.
– Мам, хватит оправдывать висельника. Сама же говорила: «прошлое не определяет человека», – увидев слезы мамы, я снизил тон и продолжил: – Я же как-то выживаю со своими проблемами, которые у меня были, которые у меня есть всю мою жизнь. И что-то я не наблюдаю у себя ни вспышек агрессии, ни попыток самоубийства, – конечно, насчет попыток была ложь, но не думаю, что маме это стоит знать, – все, что с ним происходило – не повод для самоубийства! Наоборот, это повод встать на ноги и попробовать пройти свой путь заново.
Наступила недолгая тишина, которая прервалась цоканьем когтей по ламинату. Собака наконец проснулась и пошла в кухню. Ее глаза открылись не полностью. Полное тело переваливалось из стороны в сторону, пока она снова не плюхнулась на пол. Тори наблюдала за нами, высунув язык и глубоко дыша. Я потрепал ее по голове, на что она постучала хвостом по полу.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь… – голос мамы стал тусклым, она всегда становилась менее агрессивной, когда я упоминал смерть отца. – Думаешь, я не знаю, что и у тебя такие попытки все-таки были? Я знаю о них все, практически в мельчайших подробностях. Даже в курсе, кто тебя спасал в те моменты. Жаль, ее больше нет в твоей жизни… – ее глаза смотрели уже вверх, не позволяя слезам вытекать. – Я же знаю, почему ты носил бинты на руке, почему пропадал иногда на целую неделю, – меня бросило в холод, я не понимал, откуда она все это знает, и не мог уже думать ни о чем другом. То, что я пытался скрыть не только от нее, но и от остальных, выплыло наружу.
– Откуда?.. – единственное, что смог выдавить. Я просто не находил себе места, стоя перед матерью. – Я пытался скрыть все от тебя и стереть эти воспоминания из памяти. Не хотел тебя ранить.
– Материнское сердце мне все равно подсказывало: что-то не то с тобой происходит. Только когда я видела тебя с улыбкой на лице, я боялась начинать разговор об этом. Городок у нас маленький, все друг друга знают, – она глубоко вдохнула. – Стало плохо как-то дяде Андрею, когда он в гости к нам заходил, я скорую ему вызвала. Когда врачи узнали нашу фамилию, проболтались, что несколько раз поступал вызов к подростку с такой же фамилией и что их коллеги приезжали уже сюда за подростком со вскрытыми венами. Вот так все и выяснилось. Когда я была в командировке, а я тебе сказала быть дома, ты мне по телефону тогда говорил, что останешься ночевать у друзей на пару дней, потому что хотели сыграть несколько игр подряд. У медсестры я спросила, почему же мне это было неизвестно, но она сказала, что не может раскрывать все детали вызова. Да и мне уже неважно сейчас. Тогда я пыталась рассуждать трезво, как рассуждал бы твой отец, но у меня так не получилось. Я хотела с тобой поговорить об этом, хоть и понимала, что это тяжело, я видела твоего отца, его подавленное состояние в последние дни и именно поэтому понимала, насколько тебе нелегко было. Однако когда ты возвращался домой, то делал вид, что все в норме. Эта хладнокровность, эта привычка притворяться, будто все хорошо, досталась тебе от отца, так что не смей говорить, что он тебе ничего не дал. Из-за его генов ты можешь рассуждать трезво и без паники, в любой ситуации. Может, это и не передается по наследству, но мне так спокойнее думать, когда я смотрю на тебя и вижу некоторые его качества. И я знаю, что с ними ты не пропадешь.
Я стоял в недоумении. Эти слова – самое ненавистное, что я слышал в свой адрес, ведь я никогда не хотел быть похожим на отца, несмотря на то, какие бы хорошие и полезные качества от него мне ни достались.
Ничего не ответив матери, я ушел в свою комнату и просто сел на кровать, смотря в одну точку. Приходило осознание того, что мама видит во мне не меня самого, не индивидуальность, не личность, а тень отца, которого я ненавидел всей душой. От этого становилось тошно, мерзко, я не мог поверить, что стал тем, кого ненавижу всю жизнь. У меня родились смешанные чувства к матери, я не мог ненавидеть ее, потому что она вложила в меня многое, но и не мог простить ее за то, что она растила меня таким, кто нужен ей самой. Ведь если подумать, то я практически всегда исходил из желаний матери, даже если это противоречило как-то моим ценностям, взглядам, пытался угодить ей любыми способами.
Сейчас я уже не мог и понять, что к ней испытываю. Даже осознание того, что она ведает о моих попытках самоубийства, ушло для меня на второй план, хотя, казалось бы, это сейчас важнее всего, но нет. Для меня мой мир, который я пытался построить, был уже разрушен одной ее речью. Просидев так еще некоторое время, я взял телефон с наушниками и пошел на улицу. Мама уже была в своей комнате, ее дверь закрыта. Выйдя из квартиры, я запер ее на ключ. Пройдя к лифту, вдруг остро понял, что этот разговор – полный пиздец, и ударил по стене кулаком со всей силы. В руке вспыхнула дикая боль, не перекрывающая ту, которая была у меня в голове. Через некоторое время рука опухла до такой степени, что не было видно ни сухожилий, ни вен, ни казанков, находящихся между кистью и пальцами. Невозможно было сжать кулак.
Пока лифт ехал вниз, в моей голове пролетали мысли, что все не так уж и важно. Может, это просто реакция обиженного на весь мир подростка, отказывающегося принимать реальность такой, какая она есть, и не стоит все воспринимать в штыки. Ход моих мыслей сбило оханье какой-то старушки. Пока я думал, лифт доехал до первого этажа, успел открыть и вновь закрыть двери. Не знаю, сколько я простоял в кабине без движения, но старушка, нажавшая кнопку вызова на первом этаже, явно была испугана моим видом. Извинившись, я выбежал на улицу и пошел медленно, рассматривая звезды на небе.