Кирилл Ахвердиев
Обстановка меняет людей
– В чем-то я с тобой соглашусь, – сказал Виктор Николаевич, внимательно выслушав мои доводы, но по большей части придерживался своего, – нельзя чтобы ребенок своим нежеланием расти как личность, быть во всем умнее своих родителей унижал их, ведь благодаря ним он появился на свет.
Таким образом, каждый из нас остался при своем мнении, не обидев при этом собеседника.
Не смотря на различие в таких, как мне казалось, важных вещах, я всегда с удовольствием его слушал, как слушал и Алексеевича, хотя это не всегда было легко из-за его слабого голоса. Он великолепно разбавлял обстановку, всегда находил какую-нибудь забавную историю из своего детства или юношества, практически на каждую тему, а порой даже и мимо темы. Видимо замечал, что разговор становится уж очень не веселым, и скучным, тогда он резко вворачивал что-то вроде:
– Это что, видели бы вы как я в 14 лет, спер лодку у соседа ночью… – и давай своим хриплым и пищащим одновременно голосом рассказывать небылицы, приправляя изредка отборными ругательствами, таким образом, уводя разговор совсем в другую сторону.
Умел он нас всех развеселить, человек, который прожил уже много лет, повидал и поучаствовал в самых разных ситуациях. Каждый его рассказ заканчивался каким-либо наставлением, пусть порой и шуточным, пусть совсем не уместным, учитывая то с какой темы мы начали, но все же жизненным, настоящим, от мужчины, в 70 с лишним лет, очень энергичным, и заряжающим своим оптимизмом. Даже сложно представить, как он заряжал свою компанию в юности, каким был задорным в 25 лет, скольких девушек охмурил обаянием и улыбкой, не сходящей с его лица. Даже находясь в больнице, в таком преклонном возрасте, он не падал духом, казалось, и не особо напрягался, о причинах и последствиях, пропавшего голоса.
Алексеевич был не городским, человеком из деревни, ростом выше среднего, худощавого телосложения, но жилистым. Не помню, чтобы за все время к нему кто-то приходил из родных или близких. Видимо нелегко было добраться до города, чтобы просто проведать старика, поэтому он периодически сам звонил родне, пусть разговор и длился недолго по понятным причинам, ведь голос то и дело совсем пропадал. Ещё очень забавно было наблюдать, как Алексеевич спорит с Виктором Николаевичем. Алексеевич с высоты прожитых лет, к тому же, как было слышно из его речи, был человеком, что называется, начитанным, пытался научить младшее поколение, разъяснить, как ему казалось непоколебимые – проверенные поколениями позиции в том или ином вопросе.
– Да куда тебе, Витя, знать прочнее тот камень, которым я сарай сложил, или кирпич на заводе сделанный для твоего гаража? – наседал в очередном споре Алексеевич – вон, можешь заехать после выписки и посмотреть, как он выглядит. А построили мы его с моим дядькой, нынче покойным, тридцать лет назад.
– Да не спорю я, что вы строитель от бога, – с улыбкой, но вполне серьезно отвечал Виктор Николаевич – вероятно вы выбрали удачный камень, и уложили его очень ровно. Но технологии не стоят на месте, вряд ли кирпич хуже камня.
Виктор Николаевич со своей стороны был скорее неуклончивым, ему сложно было отойти от своей позиции и взглянуть на вопрос с другой стороны. И совершенно неважно о чем они вели спор, будь то выбор между вышеупомянутыми материалами для постройки гаража, сарая, либо тем в чем хранить сбережения, или в обращении с противоположным полом. Как бы ужасно не было, забавен сам факт слышать этот осипший, пропадающий голос в оживленном споре. Иногда Виктор Николаевич позволял себе высказывать свою точку зрения громче, тем самым просто перекричать старика в споре, но все же, вовремя останавливался и даже замолкал, чтобы Алексеевич мог передохнуть и спокойно высказать свои мысли на животрепещущую тему. Разница в возрасте между этими людьми была порядка пятнадцати лет, и поэтому было интересно послушать каждого из них, узнать их позицию в самых разных вопросах.
Глава 4
Посетителей у всех нас было мало, поэтому мы были предоставлены сами себе, или друг другу. Постепенно одного за другим выписывали, потому как выздоровление и наблюдение после столь не сложных операций проходило быстро. Ворчун выписался первым, вышел из палаты, так же как и присутствовал в ней, без лишних разговоров, практически незаметно. Очень быстро собрал вещи, их было не много. Толком и не попрощавшись со всеми, лишь промямлив – «Ну, бывайте». Всем даже как-то не привычно стало, некому крутить радио, а так как сам прибор был моим, то управление музыкальным настроением в палате единогласно было принято передать мне.
– Только одно уточнение – не включать его на всю катушку по утрам, иначе имеется риск утилизации радио посредством недолгого полета из окна, – так мне было сказано Виктором Николаевичем.
С чем я, конечно же, согласился, так как сам был не в восторге от такого рода пробуждения. Практически сразу, через день, выписался и Виктор Николаевич, разумеется, пожав всем руки, и пожелав скорейшего выздоровления. Он передал мне свою койку, у окна, чему я был, несомненно, рад. Моя была у входной двери и слишком мягкой, а я уже давно привык к жесткой постели. Александр в свою очередь занял койку ворчуна, хоть и ненадолго. Так мы остались втроем. И теперь я стал теми свободными ушами, которые слушали нескончаемый поток историй Алексеевича. На следующие сутки после выписки Виктора Николаевича на место ворчуна в палату заехал парнишка, практически в полночь. Ему было не до знакомств так как, испытывая острые боли большую часть первых суток просто спал под воздействием болеутоляющих препаратов. На следующее утро, познакомившись с ним, мы поняли, что собеседник этот не из нашего круга. В семнадцать лет не так интересно слушать байки старика, когда все друзья в это время гуляют с девчонками, проводят время куда как веселее и разнообразнее. К тому же в разговоре он не стеснялся употреблять много нецензурных выражений, почтенный возраст Алексеевича его нисколько не смущал. Но, после одного довольно резкого замечания со стороны самого старшего в палате, он исправился, и даже если случайно вставлял в свою речь ругательства, извинялся, при этом было очевидно, что ему неловко из-за своего скудного словарного запаса. Очень быстро он тоже проникся к Алексеевичу, и с, все большим интересом, слушал его, с радостью расспрашивал подробности очередной смешной или поучительной жизненной ситуации.