Кира Тигрис
РомФак. Факультет Романтики
Глава 1. Два часа до заката
Ничего не бывает вечно, все проходит… Вот и самый затяжной дождь этой недели закончился, тучи разбежались в стороны, уступив место ярко-красному вечернему солнцу. Мои вытертые темные джинсы высохли, а пожившие кроссы перестали хлюпать. Странно, почему же все-равно так холодно? Зубы стучат, плечи дрожат…
Ведь сейчас я сижу не на мокрой лавочке на ветренной улице, а в кафешке, в маленькой семейной кофейне на пять столиков, уютной и теплой, и не только от мощных обогревателей, а от улыбок, взглядов, разговоров посетителей… Здесь все хорошо друг друга знают, дружат годами или уже давно встречаются, и лишь только я опять сижу одна одинешенька и пытаюсь найти хоть одно знакомое лицо. Сейчас мне поможет согреться глоток обжигающе-горячего кофе, ведь в любой непонятной ситуации я бегу за капучино или американо. Но что за ерунда? Мой свежезаваренный напиток, который был буквально огненным еще пару секунд назад сейчас превратился в… остывший горько-молочный коктейль… еще чуть-чуть, и он совсем остынет. Да как же так? Что тут вообще происходит?
Я огляделась по сторонам, запрокинула голову вверх, так что моя челка, влажная от дождя, длинная и давно нестриженная, снова сползла на мой правый глаз. С мокрого в разводах окна, словно с заплаканного зеркала, на меня устало смотрело мое отражение – вытянутое загорелое лицо, острые скулы, высокий лоб и курносый нос. Яркие голубые глаза, как негаснущие искорки магического пламени, сверкали среди черного пепла густых ресниц.
– Ну, привет! Дай лапу! – криво ухмыльнулась я, сидя на своем мягком пуфике. С той стороны стекла на меня смотрела выпученными от страха темно-зелеными глазенками… обычная городская… нет, не крыса, а белка. Однако, она куда-то быстро ускакала, при этом, кажется, недвусмысленно покрутив лапкой у виска. – Только белочки мне тут не хватало… Брр-р! И почему тут такой холодильник?
Я принялась искать источник сквозняка. Все окна были плотно закрыты. Кондиционера тут точно нет, даже если он где-нибудь и есть, то в такой промозглый осенний день его точно никто не включит. Так в чем же дело?
В кофейне, как обычно, было многолюдно, все столики и стулья-пуфики заняты… все, кроме того, что стоял рядом со мной. Естественно! Ведь я, как всегда, сидела одна-одинешенька, отвернувшись от всего мира к заплаканному дождем окну.
– А-ай!! – невольно вскрикнула миловидная девушка с графином молока в руках, резко вскакивая с того самого одиного стоящего пуфика рядом со мной. Только что она на него незаметно присела, дабы скрасить мое одиночество и поговорить с самым неблагодарным собеседником на Земле – со мной. Но тут же вскочила с него, как ошпаренная. Ее длинные темные косы воспользовавшись моментом отсутствия гравитации тут же выбились на свободу из-под форменной светлой косынки официантки. Это, конечно же, была Дженни, девушка юного хозяина кофейни. Еще несколько часов назад они с Даниэлем, ее парнем, могли навсегда потерять друг друга, но теперь над их головами снова сияет солнце, и у них все хорошо.
Увидев меня, угрюмую и забившуюся в дальний угол, Дженни, конечно же, решила ко мне подойти и поговорить, понять, что происходит, принести что-нибудь вкусненького… Зря, очень зря…
Для этого она и взяла с собой этот небольшой графинчик – это предлог, чтобы подлить холодного молока в мой огненный кофе. Только вот последний давно постыл…
– Да он же просто ледяной! Здесь словно гора кубиков льда лежала! – пожаловалась Дженни, проводя ладонью по бархатной поверхности пуфика цвета капучино, на которой поблескивали кристаллы инея. Девушка быстро поправила белый фартук, одернула темно-коричневую юбку баристы и машинально поставила свой графин с молоком прямо на тот самый холодный пуфик. – Эй, Ани, а тебе разве не холодно?
В ответ я лишь молча закатила глаза к потолку. Да сколько же можно всем повторять, что меня зовут Тони?! Сколько? Однако, в слух я не сказала ни слова – не хочу огрызаться с Дженни. Она – хорошая добрая девушка, может быть, слишком простая и наивная, а еще, порой, чрезвычайно надоедливая со своими советами и разговорами по душам… Лучше бы просто принесла мне вкусняшек, дурочка! Стоп! Внутри меня, вдруг, незаметно вспыхнул прямо настоящий пожар гнева. Вот так вот ни с того не с сего я завелась с полоборота, легкое раздражение в миг переросло во всепоглощающий самый настоящий гнев! Но почему?! Ведь ничего же не произошло… С вами так тоже иногда бывало? Вроде бы и нет никаких причин для скандала но, вдруг, бах, хочется все крушить и рушить!
– Что… что здесь происходит? – дрожащим от страха шепотом спросила Дженни, с ужасом глядя на кувшинчик, в котором молока стало раза в два меньше. А ведь все это время он лишь спокойно стоял на мягком пуфике, его стенки быстро покрывались причудливыми узорами инея. В воздух с поверхности молока поднимался какой-то странный еле заметный белый туман, словно пар от горячей кружки, а не от охлажденного продукта. – Это ты только что выпила молоко, да? Боже, как же тут холодно и…
Да она что, издевается надо мной?! Снова во всем виновата я!
В порыве ярости я молча смахнула локтем проклятый кувшин с пуфика, он с грохотом раскололся в дребезги о кафельный пол кофейни. Все окружающие прекратили разговоры и пристально уставились на нас. Минута славы, блин! И, как обычно, я в центре внимания! Но сейчас мне было не до косых взглядов и приглушенного осуждающего шепота. Среди молочно-белых осколков графина на темном полу отчетливо выделялось простенькое золотое колечко… ровное, красивое и обручальное. Дженни его тоже заметила, и пухлые щеки девушки тут же стали заливаться ярким румянцем, как яблоки на солнце. О, нет! Это могло значить только одно – ее парень Даниэль, наконец-то, решил сделать своей девушке предложение руки и сердца. Все должно было быть красиво и романтично. Возможно, чуть-чуть попозже сегодня вечером, когда влюбленные, наконец-то должны были остаться одни, Дженни могла бы взять этот графин, вылить молоко и обнаружить на дне кольцо, а рядом салфетку с самыми горячими признаниями в любви и предложением быть всегда вместе. Но увы, такого не случилось, потому что случилась я… Теперь Дженни, хлопая глазами от удивления и эмоций, стала неуверенно наклоняться к кольцу, чтобы поднять его с пола. Мне, вдруг, стало ужасно стыдно, щеки и уши запылали огнем, захотелось провалиться и как можно глубже. Зачем я разбила графин и все испортила? Что это на меня нашло? Я попыталась вскочить со своего пуфика, чтобы дать деру к двери, но дальше случилось нечто очень странное.
Я просто не смогла встать, первая попытка обернулась провалом, и я тут же плюхнулась обратно. На мои худые замерзшие плечи в прямом смысле опустились чьи-то невидимые руки, удерживая меня на месте, словно пара твердых ледяных тисков. Я попыталась их сбросить, передернула плечами, но они исчезли так же быстро, как и появились, оставив после себя на футболке лишь отпечатки пальцев из белого холодного инея. Здесь что-то было явно очень не так…
– Зайчонок, все в порядке?! – раздался взволнованный знакомый голос – высокий парень с темно-рыжими вихрастыми волосами вынырнул из зала и бережно обнял расстроенную Дженни за плечи. – Ты вся дрожишь… Малышка, что случилось?
Мгновенно мой жуткий стыд снова сменился пламенной яростью. Я отвернулась и заскрипела до боли стиснутыми зубами. Мне будто-то кто-то нашептывал на ухо: «Ты здесь лишняя! Зачем ты вообще пришла сюда? Ты же всегда одна! А здесь везде эти проклятые сладкие парочки! Высшая кара – это оказаться в одном пространстве прямо рядом с ними! Зайчатки, малышки, котятки, милашки… Тьфу, блин! Что, так сложно просто стоять и не обниматься пять минут? Придурки!»
С каждой секундой мне становилось все хуже, все труднее получалось сдерживать ярость в себе. Еще чуть-чуть, и я выпрыгну в окно от всех этих приторных сладостей-милостей. Проклятье! И почему меня это так злит и раздражает? Я же ведь всей душой болею за эту пару! Дани и Дженни – мои самые классные знакомые, которых вполне можно назвать даже друзьями! Ведь они не один раз меня выручали – поили бесплатным кофе и угощали шоколадными кексами и… да я только что, по их тупой милости, чуть не поперхнулась этим дурацким обручальным кольцом! Еще чуть-чуть и это молоко оказалось бы у меня в чашке, а кольцо – в горле! Дани, да ты же просто настоящий болван!
В реальность меня вернули громкие всхлипывания Дженни. Несмотря на то, что девушка сейчас была в крепких объятиях любимого парня, ее лицо побелело от ужаса и откуда-то налетевшего страха. Она вся дрожала, как последний осенний лист на ветру, разглядывая окружающих огромными, переполненными слезами и ужасом глазами. Вот истеричка!
– Ты! – рявкнул в мою сторону Дани, кажется, на некогда добродушного парня тоже набросился внезапный приступ гнева. – Ты снова все испортила, да?!
Это был не вопрос, а скорее утверждение, грубо брошенное в мою сторону.
– Чего? Да пошел ты! – процедила я сквозь зубы. От его грубого тона на меня накатила такая волна ярости, что было тяжело дышать.
– Что вы делаете? Успокойтесь! – умоляла дрожащим тоном Дженни. Напрасно она встала между нами и попыталась нас разнять. – Умоляю! Прекратите оба!
Дани легонько схватил плачущую девушку за плечи и быстро спрятал ее за своей спиной. Температура понизилась до такой степени, что наше разгоряченное дыхание превращалось в клубы густого тумана. Но нам двоим сейчас не было холодно в этой маленькой кофейне, потому что в каждом из нас горел огонь ненависти. Мы столкнулись с ним лицом к лицу, как два дерущихся уличных кота. Даниель схватил меня за футболку, которая громко затрещала, а я его – прямо за горло. Мы смело не моргая смотрели друг другу в глаза, каждый видел свое отражение и крепче сжимал кулаки для удара. Чьи-то зубы сейчас вылетят через три… два… один…
Наступившую тишину ожидания, вдруг, резко разорвал громкий звон колокольчика – входная дверь в кофейню широко распахнулась. Однако, на пороге никого не было, лишь только последние, но довольно яркие лучи убегающего солнца ударили нам с Даниэлем в глаза. Странно, в то же мгновение нашу взаимную ненависть, как рукой сняло. Мы мгновенно отпустили друг друга и даже отскочили на шаг назад. Дженни тут же бросилась парню на шею, ее внезапный приступ леденящего ужаса тоже испарился, как капля под яркими лучами солнца.
– Эм… я нечаянно, – пробормотала я, убирая руки с покрасневшей шеи Даниэля, тот с шумом наконец-то вздохнул полной грудью. От стыда я не знала, куда деть свой взгляд. – Прошу понять и простить… – пробормотала я себе под нос, пока внезапно не увидела того, кто открыл дверь в кофейню в этот самый нужный момент. – Эй! Так это же белка!
И, действительно, на дверной ручке с уличной стороны повис тот самый зверек, что еще недавно рассматривал меня своими зелеными бусинками-глазенками сквозь заплаканное окно. Очень необычный цвет глаз для грызуна. Так же у зверька совершенно отсутствовал хвост, словно его оторвали. Белка отнюдь не обрадовалась моему энтузиазму, а также прочим сюсюканиям, полетевшим на нее со всех сторон, вроде «Ути-пути, какая холосая!» и даже «Кыс-кыс-кыс! Держи кекс!». Зверек сердито пискнул и быстро перепрыгнул с дверной ручки на пожелтевший куст сирени, оттуда – на березу и далее по крыше исчез в неизвестном направлении. То же самое сейчас намеревалась сделать и я – от стыда провалиться, лишь бы побыстрее отсюда удалиться.
Да уж! В этой кофейне мне больше ничего никогда не достанется нахаляву, кроме подзатыльников…
***
Странное непонятное дело. Каждый из нас может вспомнить моменты, когда, вдруг, из неоткуда накидывалась смертельная тоска, жгучий гнев или же непонятный страх. Вроде бы, все хорошо, но нет, все вокруг бесит и раздражает, что-то огромное давит на плечи, прижимает к земле. Внезапно хочется все бросить и расплакаться. Окружающие делают все не то – не то говорят, не так смотрят и даже – дышат. Всему на свете, даже самому невероятному, есть объяснение…
В тот дождливый осенний вечер в маленькой частной кофейне грелись не девять гостей, а одиннадцать. Двое непрошенных и невидимых мальчишек сидели у дальнего окна рядом с худенькой темноволосой девушкой в затертых джинсах и в темной потрепанной футболке.
Небольшие и но невероятно красивые, словно искусно сделанные куклы, мальчишки сначала долго молча смотрели друг на друга, моргая своими длинными ресницами, будто не веря, что, наконец-то, смогли встретить в мире людей свою полную противоположность. Так уж повелось, что любовь и смерть часто ходят вместе.
– Люцифер? Ты что тут делаешь? Кто отправил тебя в мир смертных? – спрашивал снова и снова златовласый миловидный мальчишка лет двенадцати, моргая ярко-голубыми, как безоблачное небо, глазами. Он был размером не больше обычного домашнего кота, и сидел на краешке стола так близко к девчонке с темными короткими волосами, что мог с легкостью до нее дотянуться. За его хрупкими детскими плечами сияла пара ослепительно-белых крыльев, в тон его легкой греческой тоге. – Твой отец, вообще, знает, что ты тут?
– Знаешь что, Амурчик, мне уже три сотни лет! – прошипел его бессмертный собеседник, еще один вечно-юный мальчишка, который взрослел не годами, а тысячелетиями. Он был обычного роста, привычного для паренька лет пятнадцати, бледнолицый, темноглазый и с головой закутанный в плотный черный плащ, такой плотный и толстый, словно сотканный из тьмы беззвездной ночи. За его спиной торчали угольно-черные перепончатые крылья, как у огромной летучей мыши. – Где хочу там и гуляю! Я здесь на каникулах! Мне надоело сидеть в Тартаре и играться с Цербером!
– Я тебе не Амурчик! Меня зовут Джонас, что значит, голубь… – уверенно начал Купидон, крепче сжимая свой золотой лук, что висел у него через плечо.
– Для меня ты всегда будешь голубок! – нахально перебил Демон, сверкая своими черными без белков и зрачков глазами. Следом он добавил с нескрываемой гордостью. – Я не Люцифер, не путай меня с братом! Меня зовут Люциморт, что значит гибель света!
– Эм… ты имел ввиду – гибнущий от света, да? – передразнил его Джонас, который гораздо лучше знал древнейший язык.
Люциморт сделал вид, будто ничего не услышал. Он не мог и пальцем тронуть Купидона, для него это было все-равно, как прикоснуться к открытому огню. Незримый мальчишка Демон сидел на том самом свободном мягком пуфике, что одиноко пустовал рядом с пацанкой. От его плотного черного плаща вверх поднимались еле заметные белые клубы тумана, какие бывают, когда кто-то разгоряченный выходит из бани на мороз. Только сейчас все было с точностью, но наоборот – это в кофейне было тепло, а от парня, как от свежего куска льда, по комнате растекался холод. Вот почему голубоглазая девчонка, сидящая рядом с ним в одних джинсах и футболке, мерзла и дрожала, а ее кофе остывало с такой скоростью, будто его поставили в холодильник. Согласно законам физики так всегда бывает, когда любой призрак или Демон приходит в мир смертных – он отнимает тепло и энергию у всего живого, часто ломая и разрушая все, к чему прикасается. Вызывая у людей самые негативные эмоции безо всяких на то причин.
– Значит, голубочек, эта лохматая с темными волосами – та самая смертная, что помешала мне вырвать у тебя колчан со стрелами вчера вечером, да-с? – зло проскрипел зубами Люцимортт, небрежно кивая в сторону голубоглазой пацанки. Его черные глаза, как две дыры в потусторонний мир, совершенно не имели белков и поглощали не только свет с теплом, но и надежду. Младший и самый любимый сын Аида скинул с головы свой глубокий черный капюшон, во все стороны, как змеи, по его плечам разбежались длинные иссиня-черные пряди волос. Значит, в кофейне стало уже достаточно холодно, и он может снять шапку. Еще минут двадцать-тридцать, и на окне вместо мокрых разводов дождя станут проступать узоры инея. Но адский холод – это, увы, далеко не самое страшное, что в мир смертных может принести с собой Демон, тем более такого уровня, как сын самого Аида.
– Что ты молчишь, пернатый? Я все и так давно знаю, какое желание она у тебя попросила! Значит, теперь ты охраняешь ее сердце от стрел других Купидонов? Чтобы девочка не могла влюбиться? Ха! Какое верное у нее желание! И… какое глупейшее благородство с твоей стороны! Ну посмотри ты на этих смертных! Какие же они жалкие, слабые и никчемные! Ой… ауйч! Будь ты проклята до седьмого колена, ведьма!
В этот момент между беседующими втиснулась миловидная девушка с длинными русыми косами в фартуке баристы. Она, естественно, совершенно не видела присутствующих мальчишек и осторожно присела на свободный пуфик… а точнее – прямо на колени обалдевшего Люцимортта. Тот живо шлепнул по ее уставшей «Мисс Сижу» своими ледяными ладонями, от чего девушка с визгом вскочила на ноги.
– Совсем страх потеряла, курица? В Тартар хочешь? – огрызнулся Демон, раздраженно щелкая хвостом в воздухе. У Люцимортта был длинный тонкий хвост наподобие обезьяньего, только заканчивался белой пушистой кисточкой, внутри которой обманчиво пряталось жало.
После недолгих возмущений, Дженни осторожно поставила на пуфик графин с молоком, а точнее – прямо на острые твердые колени Люцимортта. Девушка, конечно же, ничего не заметила, начала прибирать салфетки на столе и попыталась заговорить с уже стучащей зубами от холода пацанкой.
Так графин с молоком оказался стоящим прямо на коленях у возмущенного Демона. Он бы громко лопнул через пару минут, когда жидкость бы полностью превратилась в лед и расперла стекло, но не тут-то было. От черного плаща с шипением повалил густой белый пар, словно в сугроб бросили раскаленный кусок металла.
– О, Слепая Горгулья! Уберите с меня эту дрянь! – визжал мальчишка, топая ногами, словно ему на колени положили горящий раскаленный уголек. Демон отчаянно хлопал своими черными перепончатыми крыльями и тем самым понижал температуру в кофейне еще сильнее. – Жжет-то как! Что это за дерьмо такое?!
– Обычное обручальное кольцо, – ответил его золотовласый собеседник, Купидона, казалось, забавлял тот факт, сто сейчас великий всесильный Демон был абсолютно беспомощен перед единственным чувством. Что ж тут поделаешь, если любовь действительно сильнее самой смерти.
Джонас, как ни в чем небывало, продолжал объяснять ситуацию своим звонким мальчишечьим голосом:
– Через пару часов возлюбленный этой девушки сделает ей предложение руки и сердца. Для этого он придумал интересную штуку – приклеил золотое колечко пищевым клеем, каким обычно смертные прикрепляют украшения на сложные торты, ко дну графина, чтобы, как только молоко кончится, девушка увидела сюрприз и при этом случайно не проглотила его раньше времени, но…
– Сними с меня эту мерзость! Убери ее! – кричал Демон – в полах его толстого плаща уже давно была прожжена дыра, которая с каждым моментом разрасталась все больше и шире. Даже сын самого Покровителя мертвых ничего не мог поделать с обычным обручальным кольцом, заряженным взаимной любовью двух смертных. Люцимортт не мог взять его в руки, боясь обжечься, и потому он с ужасом смотрел, как этот «горящий уголек» прожигает дырку в его любимом плаще и уже частично – в штанах. Еще чуть-чуть, и любимый младший сын Аида превратится в дочку. – Чтобы вы все сгорели в Тартаре! Проклятые влюбленные!
Однако несмотря на то, что в кофейне уже запахло паленым, Купидон не спешил освобождать своего самонадеянного собеседника от графина с сюрпризом. Ему, пусть даже и светлому духу, было запрещено высшими силами вмешиваться в мир смертных и касаться их материальных предметов. Пусть даже те и прожигали дырку в чьих-то штанах…
– Ты же знаешь, Люцимортт, что властью Высших мне запрещено касаться материальных предметов из мира смертных! Печально, но я ничем не могу тебе помочь! – со вздохом ответил Купидон, однако, его был не таким уж и печальным. – Всего одно прикосновение станет моим последним! Нет, Купидоны не умирают, после нарушения правила, они просто растворяются в этом мире и продолжат жить в своих стрелах, что застряли во влюбленных человеческих сердцах!
– Да хоть в заднице! – процедил сквозь зубы Демон, вертясь на стуле, как на раскаленной сковородке. После града проклятий и ругани, он все-таки смог дотянуться кончиками своих ледяных пальцев до дрожащей руки пацанки. Реакция последовала незамедлительно, девчонка размахнулась и со всего плеча сбила злополучный графин на пол. Со звоном стекло разлетелось в дребезги, разбрызгав вокруг холодные капли молока.
– Так-то лучше! – ухмыльнулся Люцимортт и живо вскочил на ноги, стыдливо прикрывая руками колени. Дырка в его плаще стала медленно затягиваться, словно быстро заживающая рана на ком-то живом. – Проклятые смертные! Ну, чего ты опять молчишь, пернатый? Как же скучно с тобой!
Купидон, хоть и выглядел слабее и младше своего собеседника, был на несколько сотен лет старше его, а потому – мудрее, и предпочитал больше молчать и слушать, чем болтать. Ведь Демоны, как джинны, очень часто цеплялись за слова, тем самым выясняя мотивы и желания своих собеседников, которые использовали потом против них самих же.
Освободившийся от тяжелой ноши Люцимортт подлетел к официантке с косами и принялся ей что-то быстро нашептывать на ухо, отчего глаза девушки тут же наполнились слезами, а губы задрожали от немого плача.
– Что же ты натворила, дурочка?! Ты потеряла его кольцо! – чуть слышно шептал он на ухо несчастной, трясущейся от страха Дженни, выдавая все услышанное за ее собственные страшные мысли. Да, действительно, больше всего на свете она боялась потерять своего Даниэля. А между тем, Демон только начинал развлекаться. Он даже дернул девушку за одну из кос, отчего у той на из глаз брызнули слезы. – Посмотри на себя! Ты просто жирная неуклюжая корова! Он разлюбит тебя. Ты все испортила. Упустила свой шанс. Теперь он никогда больше не сделает тебе предложение…
– А ну отойди от нее, змееныш! – закричал Купидон, вскидывая свой лук с уже заряженной золотой стрелой. – Уходи отсюда!
– …или что? Ты в меня выстрелишь? Или заплачешь? – звонко засмеялся Демон, запрокидывая свою черноволосую голову назад, из его рта торчала пара острых, как у вампира клыков. Он наклонился, собираясь еще что-то сказать на ухо смертельно-бледной Дженни, но в этот момент к девушке подошел ее возлюбленный и бережно обнял за плечи. Демону ничего не оставалось, как отскочить от парочки на пару метров, как от горячего костра. Чего-чего, а вот находиться рядом с влюбленными Люцимортту сейчас хотелось меньше всего, их чувства обжигали его, как жаркое пламя. – Проклятье! Ненавижу! Тысяча проклятий!
– Я сказал, уходи отсюда – из таверны, да и вообще из мира смертных! – продолжал целиться в него из лука Купидон. – Или клянусь небом, я выстрелю и… я не знаю, что будет дальше! Никогда прежде не стрелял в Демонов. Возможно, ты просто погибнешь, возможно, я обреку тебя на вечные муки безответной любви!
На что Демон лишь криво ухмыльнулся:
– И в кого я влюблюсь? В нее, да?
Он небрежно кивнул в сторону одиноко сидящей девушки с короткой стрижкой. Она пристально смотрела своими ярко-голубыми глазами прямо на незримых крылатых мальчишек, будто могла их видеть. Каким-то шестым чувством она ощущала, что причиной ее необъяснимой внезапной ярости являлся кто-то, совершенно не принадлежащий этому миру.
– Это ее сердце ты охраняешь от своих же золотых стрел? И что, так будет до конца ее жизни?
– Да! Я дал слово – я его держу! – твердо ответил Купидон.
– Хах! Позволь тебя обрадовать, благородный голубок, – Демон радостно подскочил к краюшку стола, на котором сидел его собеседник, достал из бездонных складок своего черного плаща древний потрепанный свиток и повертел им прямо перед самым носом Джонаса. – Твоя служба у ее сердца скоро закончится. Вот, полюбуйся! Антонина Эванс, самая первая в списке Свитка смерти. Уже к закату солнца ты будешь свободен! Тебе осталось мучиться меньше двух часов. Я пришел сюда не развлекаться – я пришел забрать души парочки смертных. А после этой пацанки будет какой-то Леон Норгенштерн, а потом…
– Но… тут даже чернила еще не высохли! Эти двое были дописаны совсем недавно и… совершенно другим почерком, – нахмурился Купидон, бормоча себе под нос, прищуривая свои голубые глаза. О, сейчас он видел гораздо больше, чем корявые строки на старом пергаменте. – Но ведь вмешиваться в дела Судьбы запрещено Великим Советом! Тем более в хрупком мире смертных. Именем Светлой Королевы! Кто тебя сюда послал? Кто разрешил тебе взять свиток Смерти и дописать туда имена?
– Это тебе все запрещено в этом мире, голубочек, – ухмыльнулся Люцимортт, выдергивая из-под носа Купидона. – Великий Совет мне не указ! Судьба и рок существуют только для слабых никчемных смертных. Сильные мира сего сами творят историю! Только мы решаем, где будут следующие войны, кому стоит жить, а кому нужно умереть. Этих двоих, Антонину и Леона, уже давно заждался мой покровитель в Тартаре. И не мешайся мне, пожалуйста, под крыльями!
С этими словами Демон осторожно опустил свои тяжелые ледяные ладони на хрупкие плечи голубоглазой девушки с короткой стрижкой, словно взвалил на нее всю тяжесть одиночества и безысходности.
– Меня сейчас тоже бесит эта ванильная парочка! Пара года – два урода! Как же я тебя понимаю…, – сочувственно прошептал ей на ухо черноглазый, самодовольно улыбаясь, словно жаждущий спектакля зритель. – Зачем они встали рядом с тобой? Издеваются, гады, да? Не видят, как тебе тяжело? Как одиноко и противно это видеть! Или, наоборот, все понимают, но твари…
– Отойди от нее! – закричал Купидон, с ужасом глядя, как крепко сжимаются кулаки девушки – от обиды и нарастающего гнева. – Клянусь небом, я выстрелю! Отошел быстро!
– Очень не советую мне угрожать! Просто подумай о гневе моего отца, голубок, – отмахнулся Демон, будто бы у Джонаса был игрушечный лук, – я не только младший сын Аида, но и самый любимый! Если я сегодня же не вернусь в Тартар, тебя посадят, как джина, в бутылку, которую… засунут в одно место самому старому дракону с хроническим запором!
И он громко раскатисто засмеялся над своей же не смешной шуткой. Его длинный хвост словно жил своей жизнью отдельно от хозяина. Он то опрокинул пару чашек чая на колени удивлённых гостей, то щёлкнул по заднице проходящую мимо девушку, которая в ответ дала звонкую пощёчину случайно оказавшемуся рядом молодому человеку. Так в некогда маленькой уютной кофейне потихоньку наступал абсолютный хаос. Гости мерзли, получали подзатыльники из неоткуда, злились, пугались, отчаивались и боялись. А между тем Даниэль и Антонина, как самые близко стоящие к Демону получили самые большие дозы его одурманивающего яда, уже повернулись лицом к лицу, сверкая ненавистью в глазах и готовые пустить в ход кулаки. Правда Демон уже успел шепнуть на ухо парню о том, как «…эта страшная паршивка снова все загадила! Она разбила графин и испортила такую красивую и романтичную помолвку! Дженни этого не простит! Второго шанса не будет!»
– Остынь, голубок, – криво улыбнулся Люциморт, блестя своими длинными острыми клыками. – Присядь и наслаждайся спектаклем. Ставлю свой плащ на то, что эта девчонка сейчас расквасит нос этому хлюпику-смертному. А ты давай сюда свои стрелы. Ну хоть одну поставь!
– Отстань от них! Прекрати! – напрасно требовал Купидон, чувствуя всю безысходность ситуации – ему никогда не совладать с сыном Аида, который почему-то совершенно не боялся его золотой стрелы.
– Прошу приготовиться! Драка года начнется через три, два, один… – веселился Демон, пока, вдруг… – О, проклятье! Ну что еще?!
В этот самый ответственный момент громко зазвенел колокольчик, и дверь в кофейню распахнулась, впустив вовнутрь хоть и осенние, но еще яркие лучи заходящего солнца. Именно они подействовали на дерущихся, как опрокинутая пара ведер холодной воды. Это было именно то, что необходимо было сделать в такой непонятной ситуации, когда внезапно налетает гнев, отчаяние или страх. Нужно просто выйти на улицу или распахнуть окно, встать лицом к солнцу, и тогда Демонические силы отступят, как исчезают тени перед рассветом.
Дани и Антонина не просто тут же отпустили друг друга, но и буквально отпрыгнули в разные стороны, мгновенно опомнившись, словно проснувшись от колдовского сна. Им обоим сейчас было очень стыдно.
– Проклятая блохастая белка! Все испортила! – рявкнул Люцимортт, кинувшись на испуганного зверька, что в это время висел на дверной ручке, вцепившись в нее крохотными лапками. Городской грызун уже, видимо, был знаком, с грубым обращением, раз у него полностью отсутствовал пушистый хвост – краса и гордость любой уважающей себя белки. – Ненавижу этих лесных троллей! Брысь! Поймаю, сделаю из него мочалку!
После таких угроз белка не заставила себя долго ждать – тут же пустилась наутек, словно поняла каждое ругательство, брошенное в ее сторону.
Первой опомнилась Антонина, она поправила полу-разорванный воротник своей темной футболки и, пробормотав что-то вроде «Прошу понять и простить!», выскочила из кофейни на улицу. Следом за ней бесшумной тенью мелькнул Демон и ярким зайчиком света скользнул Купидон.
