Кира Стрельникова
Дикая и опасная
Часть 1. Дикая и опасная
Пролог
Я щёлкнула зажигалкой и прикурила, прикрыв огонёк ладонью. Усталость навалилась свинцовой тяжестью от казавшегося бесконечным забега по улицам Питера. Такого родного и знакомого днём, и преображавшегося ночью в лабиринт дворов-колодцев, узких, тёмных улочек и широких, освещённых проспектов в центре. Да вот только я была уже далеко от того самого центра, где и ночью не стихала жизнь, и теперь сидела в районе метро «Балтийской», где-то недалеко от Обводного канала, заняв стратегически удобное место у большого окна в подъезде с выломанным домофоном. Квадратный двор с окнами, в которых не горел свет, и которые мыли, по-моему, последний раз в прошлом веке. Света в подъезде тоже не было, как и во дворе, что мне только на руку. У меня на перекур оставалось всего несколько минут, и я длинно затянулась, не забывая посматривать вниз. «беретта» лежала на коленях, полностью заряженная, глушитель тоже на месте – незачем пугать мирных жителей разборками. Ну и да, в случае чего, самым любопытным сотру память – экстрасенс я или где, зря, что ли, три года в Институте отучилась? Хотя, к моему огромному сожалению, пушка в моей ситуации вряд ли поможет – коллег убивать запрещено… Это я скорее по привычке, прочно укоренившейся в подкорке, без оружия на улицу не выходила, мало ли что.
Каком Институте, спросите? Любопытном очень, который развивает паранормальные способности. Причём не понарошку, как многочисленные курсы по усилению чакр и натиранию нимба, чтоб сиял сильнее, а всерьёз экстрасенсов выпускает.
– Соня-а-а-а-а! – раздался со двора протяжный, довольный голос.
Я прошипела ругательство и резво вскочила с подоконника. Наполовину истлевшая сигарета полетела в угол, а «беретту» я успела подхватить, чтобы не загремела. Вот засранец, даже покурить не дал, а. Быстро бегает, гад. Пора делать ноги, хотя до конца я так и не отдохнула.
– Сонька, хватит прятаться, всё равно достану, знаешь же, – снова заговорил мой персональный кошмар последних нескольких лет.
– На фиг пошёл, – сквозь зубы процедила я шёпотом, бросив в темноту последний взгляд перед тем, как рвануть вверх по лестнице.
Смотрела не глазами, а внутренним экстрасенсорным зрением – и сразу увидела две ярко светящиеся ауры. Одну обычную, белую с вкраплениями зелёного на фоне жёлтой окантовки, вторая, расцвеченная длинными языками насыщенного зелёного цвета, привычно переливалась густо-фиолетовым, практически сливаясь с темнотой. Зелёный, признак сенсов. Да, Тим тоже экстрасенс, только я классом повыше буду.
Стараясь не шуметь, начала подниматься по лестнице, перескакивая через две ступеньки, благо кроссы на мягкой подошве гасили звуки, а куртка не на молнии, на пуговицах, и я не звенела.
– Что, прячется опять? – подал голос приятель Тима и к сожалению мой напарник по ячейке, Игорь. – Сонь, хватит бегать! Из этого двора только один выход, и из подъезда тоже!
Шустрый какой, ага. Усмехнувшись, поправила «беретту» за поясом и привычно проверила щит и блок – первый экранировал тело, дабы мне в самый неподходящий момент не сделали расстройство желудка, второй не позволял в мозги залезть. Угу, только если блок помогал, мою ауру Тим тоже видел преотлично, и внутренний компас, связывавший нас, никуда не делся. Для него я фонила, как Александрийский маяк в ночи, несмотря на все мои ухищрения и «С» класс… Связь, чтоб её, сводила на нет многочисленные попытки укрыться. И не снять, не избавиться никак – ментальный удар в состоянии аффекта, да ещё без умения контролировать способности, это вам не хухры-мухры. Как Верден в тот вечер три с лишним года назад жив остался, не знаю, повезло ему несказанно.
Ладно, это всё лирика, некогда рассуждать о превратностях судьбы. Может, хоть в эту ночь удастся свалить от настырного альбиноса и переночевать где-нибудь в гостинице, хоть высплюсь как человек. Утром подумаю, как быть дальше. Выход снизу один, Гарик прав, а вот крыши домов соприкасаются, я этот район очень хорошо знаю. В своё время тоже пришлось… побегать тут. Виски кольнуло неприятное ощущение, словно кто-то поскрёбся изнутри черепа, но тут же пропало. Обломись, Верден, уж что-что, а мой блок ты фига с два вскроешь, сколько бы ни пытался. Наловчилась уже многослойные ставить, с хитрой защитой. Ну что ж, это значило, что скотина красноглазая знает, где нахожусь, и надо как-то задержать их хотя бы на пару минут, чтобы успеть на крышу вылезти.
Я тихо хихикнула и решила похулиганить: сосредоточилась и с размаху вломилась в сознание Тима, представив крупным планом известную фигуру из пальцев, которая не фига. Со двора послышался сдавленный крик и трёхэтажный мат вполголоса. Да, знаю, больно. А не хрен загонять экстрасенса класса «С» в угол. Сколько раз говорила – не лезть, не слушал. Сколько раз просила не заходить в мою спальню, если я никого не хочу там видеть – ноль на массу. Последней каплей стало то, что наглый командир поставил перед фактом, что спать будем теперь вместе, а Гарику остаётся в распоряжение вся вторая комната. Я не выдержала и сбежала… Жалко, что уволиться нельзя по собственному желанию, или перевестись в другую ячейку. К сожалению, несмотря на серьёзные разногласия, работали мы с Верденом отлично, Николаич в своё время прав оказался: из нас получилась прекрасная команда. Когда того требовала ситуация, мы живо забывали о ненависти и вечной войне и решали поставленные задачи. Успешно, между прочим.
– Сонька, чтоб тебя!.. – хрипло выкрикнул Тим и рванул к подъезду.
Гарик припустил за ним, и я поднажала, почти добежав до последнего этажа. Загрохотали шаги внизу. Я скрипнула зубами и ускорилась, отчаянно не желая попадаться обратно в руки этих двоих. А ведь как всё хорошо начиналось, а…
Удариться в воспоминания не успела, очень быстро пронеслись два оставшихся этажа, и я упёрлась в железную лесенку на чердак. Взлетев по ней, достала набор отмычек – угу, всё своё ношу с собой, и этому тоже в Институте учили, – быстро нашла нужную и легко вскрыла навесной простенький замок на дверце.
– Да стой же, паршивка дикая! – голос Тима раздался уже с площадки четвёртого этажа, а всего в доме их пять.
Сейчас, аж три раза. Русские не сдаются и идут до конца. Дёрнув замок, оторвала к чертям хлипкие ушки, на которых он крепился, и вылезла наконец-то на чердак, а оттуда, через окошко на крышу. На мгновение замерла, заворожённая зрелищем уходящих к горизонту бесконечных крыш, и чуть не прохлопала вылезавшего следом за мной альбиноса. Шустрый какой, убиться об стену…
– Попалась, – он оскалился в ухмылке, и красные глаза блеснули в свете полной луны.
Вампир недоделанный, ч-ч-чёрт. Отпрыгнув от его загребущих лап, молча развернулась и припустила к ближайшему краю крыши – соседний дом всего в полуметре, и вот там как раз подъезд сквозной. Позади загрохотали шаги – Гарик тоже поднялся. Я поднажала и перепрыгнула, услышав сдавленный двойной вопль. Едва не поскользнулась, ругнувшись, и втиснулась в очередное узкое окошко. Поправила пистолет, пожалела, что нет времени нарисовать какую-нибудь вредную пентаграмму, и сбежала на первый этаж… Чтобы упереться носом в заколоченную наглухо дверь сквозного подъезда. Мать, мать, ма-а-а-а-ать!!!! Да что за невезуха-то, а! Давно не заходила сюда, тут что, выселили наконец всех и на ремонт дом закрыли? Вторая дверь вела в тупиковый двор, из которого выхода не было. Да, такие вот странные дворы в Питере тоже есть. С размаху пнула заколоченную дверь, тоскливо вздохнула и поняла, что действительно попалась.
– Ну что, Сонька, побегала и хватит, – за спиной раздался довольный голос Тима, и его ладони легли на железную створку по обе стороны от моих плеч.
Вместо ответа я сжала губы и, не поворачиваясь, попыталась двинуть локтем назад, рассчитывая попасть ушлому альбиносу по печени. Эта зараза хорошо усвоила уроки, мгновенно прижав меня сильным телом к двери и не давая пошевелиться. Только и получилось сдавленно пискнуть, выразив возмущение и бессильную ярость от происходящего.
– Угомонишься или нет, строптивая? – выдохнул Тим на ухо, родив стадо бешеных мурашек вдоль позвоночника, и прижался губами к нежной коже на затылке, одновременно крепко обняв и обхватив запястья, чтоб вырваться не вздумала.
Зашипев, как кобра, я дёрнулась, ненависть и раздражение полыхнули багровым перед глазами, и я сделала первое, что пришло в голову: банально наступила каблуком Тиму на ногу, от души и со всей силы. Свой блок альбинос уже восстановил, да и стоя спиной и не видя его, ещё в такой опасной и, честно говоря, волнующей близости от него – к бую всю концентрацию, – я мало что могла сделать, используя собственные способности. Он тихонько взвыл, но не отпустил, зараза такая. А тут ещё и Гарик подоспел. Нет, двоих точно не осилю.
– Помочь? – непринуждённо поинтересовался этот придурок, и я услышала, как он смачно зевнул. – Я домой хочу, в конце концов, и спать. Сонь, поехали, а? Надоело за тобой по всему городу бегать.
– В пень иди, – огрызнулась, ожесточённо пытаясь оттолкнуть Тима. Получалось откровенно плохо. Эх, мне б лицом к нему, в момент сотворила бы расстройство желудка. Но существовала реальная опасность, что если повернусь, этот стукнутый на всю голову альбинос снова целоваться полезет. А воздействие на внутренние органы требовало сосредоточенности хотя бы на несколько минут. – Н-ненавижу!.. – аж поперхнулась, так горло перехватило от эмоций.
– Я это уже много раз слышал, Сонечка, – проникновенно сообщил Тим, слегка прикусив кожу на шее, и я мысленно взвыла. Знает, как облупленную, тварь беловолосая, его действия только подкинули дровишек в пожар моих эмоций. – Гарик, подсоби, а? А то эта кошка дикая не угомонится никак.
Мда. У меня, конечно, класс «С», самый высокий, но эти двое, один класса «В», второй «А», и последний спец по вскрытию чужой ментальной защиты, – вполне способны взломать мой блок. Грубо, болезненно, но действенно. Что они, собственно, и сделали. В голове взорвался фейерверк, я вскрикнула, зажмурившись и чувствуя, как сон стремительно наваливается мягкой подушкой. Утром буду как кисель, и это я припомню кое-кому на ближайшем задании.
– Извини… – долетело издалека с нотками сожаления, и я вырубилась.
Уровень 1. Институт
Да, начиналось всё… не совсем чудесно и удивительно, но тем не менее, ничего не предвещало таких глобальных неприятностей на мою многострадальную пятую точку, как альбинос Тим Верден и работа с ним в одной ячейке. Я была обычной выпускницей восемнадцати лет, и ни сном, ни духом не подозревала о наличии у себя каких-то необычных способностей. После торжественного вручения аттестатов, как полагается, катер, буйное веселье, Алые Паруса, и всё такое. Уже под утро я возвращалась к себе – мы жили около метро «Фрунзенской», и родители пошли домой чуть раньше после клятвенного заверения, что меня проводят до подъезда, – одна, правда. Маринка, соседка по площадке, которая и должна была провожать, слиняла с Пашкой, и понятно, что не о погоде они собрались беседовать у него дома. Неприятностей я не ждала, район спокойный, и тем более, по всему городу шлялись компании хмельных и весёлых выпускников и бдительные патрули полиции. Но мой двор, в который свернула, был тёмен, пуст и тих. До поры, до времени. Я не заметила, собравшуюся в дальнем углу тёплую компашку, тоже изрядно навеселе – Федька сотоварищи. Фёдор учился на втором курсе СПбГУ, Универа в просторечии, и постоянно цеплялся ко мне при каждом удобном случае с грязными намёками. Пока, правда, всё ограничивалось попытками обнять да пару раз зажать около подъезда и поцеловать. А вот на излёте выпускной ночи попала. Я успела пройти половину двора, когда за спиной раздался пьяный голос Федьки:
– Это кто тут у нас такой расписной, а, киса?
Я вздрогнула, не оборачиваясь, и ускорила шаг, надеясь успеть до подъезда – беспокойство зашевелилось, но я по-прежнему не ожидала от Федьки никаких серьёзных неприятностей. Однако бегать на шестисантиметровой шпильке как-то не слишком удобно, и собственно, выход из нашего двора всего один, и тот уже перегородили. Я убедилась в этом, оглянувшись через плечо. В общем, убежать не смогла, их было слишком много, и случилось то, что случилось: меня затащили на скамейку в углу, где тусовались ещё два Федькиных дружка, и разложили на этой скамейке. Рот мне сразу заткнули, так что кричать не вышло, да и бесполезно было бы, думаю. Руки связали чьим-то ремнём, и мне осталось только зажмуриться, расслабиться и думать о природе – нарываться на побои не хотелось, синяки на лице меня бы не украсили. Против пьяных, распалённых молодых людей я всё равно бы не выстояла. Удовольствие, к сожалению, как советует известная поговорка, получить не удалось, моё удобство мало кого волновало. Было больно, противно и стрёмно, а ещё, внутри вдруг родилось странное чувство, оно стремительно разрасталось, и когда меня пустили по второму кругу, я вдруг отчётливо осознала: убью. Каждого из тех, кто сейчас грубо трахал меня прямо под окнами моей же квартиры. Лично. Не знаю как, но сделаю это. Сами того не понимая, Федька с дружками подписали себе в ту ночь смертный приговор.
Домой явилась на полусогнутых, между ног всё горело огнём, было мокро и противно. Как ни велико оставалось желание скрыть всю историю от родителей, в коридоре встретила проснувшаяся мама, и включив свет и увидев, в каком я состоянии, ужаснулась. Мама разбудила папу, меня немедленно отправили в душ, пока не расспрашивая. Слёзы не шли, напал ступор, и я просто сидела в ванной под горячими струями и молча обдумывала, что и как сделаю с ублюдками. Мой упрямый характер не позволил сломаться. Родители, конечно, жутко разозлились на тех, кто со мной это сделал, но я категорически отказалась идти и писать заявление. Знала, бесполезно, а проблем не оберусь потом. Папочка Фёдора был какой-то шишкой в бизнесе, и скорее всего замнёт дело, сунув нужным людям взятки, да ещё и повернёт всё дело так, будто я сама полезла к его сыночку и попросила, чтобы меня поимели. По этому поводу мы долго ругались с папой, но я ушла в несознанку, не говоря, кто же со мной сотворил такое. Скорую вызвали, пока в душе сидела, и потом меня увезли – при осмотре выяснилось, что надо накладывать швы. В больнице провалялась неделю и всё это время обдумывала месть, но пока даже не знала, с чего начать и как подступиться к задаче.
Случай подвернулся неожиданно, и получилось всё совсем не так, как я думала, точнее, я вообще не думала, что всё так получится. Вернувшись домой из больницы, я столкнулась с Федькой в том же дворе и не успела юркнуть мимо него к своему подъезду.
– О, Сонька, давно не виделись! – развязно произнёс он и преградил мне дорогу под смешки своих дружков.
Когда Федька с похабной ухмылочкой бесцеремонно облапил меня, я посмотрела ему прямо в глаза. Страстное желание, чтобы он сдох вот прямо сейчас, полыхнуло нефтяным факелом, обожгло изнутри едкой кислотой. Перед глазами пронеслись картинки той ночи, и в горле аж запершило от бешенства. Фёдор запнулся на полуслове, его зрачки расширились, а я с удовольствием представила, как сжимаю в кулаке сердце Федьки… Он вдруг захрипел, отпустил меня и схватился за грудь, закатив глаза. Я испугалась, отступила на шаг, а потом и вовсе почти бегом выбежала со двора, слыша за спиной встревоженные крики и голоса гулявших мамаш и бабушек. А вечером от родителей узнала, что Федя внезапно скончался от резкой остановки сердца, скорая приехала забирать уже труп. Вот тут мне стало по-настоящему страшно, ибо пришло чёткое осознание, что это я его убила одним своим желанием. А кто-то шибко добрый из соседей доложил папочке Федьки, что последней рядом с его драгоценным отпрыском видели меня – это я уже потом узнала, задним числом.
На следующий день после этого события я уехала отдыхать на всё лето, а когда вернулась к сентябрю, к началу занятий в вожделенной Техноложке, моя жизнь перевернулась с ног на голову всего за каких-то несколько дней.
Первое сентября прошло весело, я познакомилась с группой, изучила расписание, отсидела вводную лекцию, а потом мы пошли развивать дружеские связи в ближайшее злачное место, коим оказался бар «SPB» на 2-й Красноармейской. В нашей группе оказалось всего три девчонки, включая меня, остальные двенадцать человек – парни. Хотя меня после достопамятного выпускного к лицам мужского пола не особо тянуло. Заинтересованные взгляды одногруппников вызывали раздражение, и я молча порадовалась, что не стала выряжаться в первый день взрослой жизни. Джинсы, футболка и завязанный на шее свитер на всякий случай, вдруг прохладно будет. Короткие тёмные волосы вечно торчали в разные стороны, не поддаваясь расчёскам, и я давно махнула на них рукой, и с утра обычно просто проходила пару раз щёткой по кудряшкам, и всё. В общем, завалились мы всей честной компанией в бар, я тут же пристроилась с краю около Оксанки – роскошной блондинки с обалденной фигурой, которую наши парни облизывали глазами. Вот и ладушки, я на её фоне вообще никак не выделяюсь, что мне и надо.
Мы сидели, болтали, пили пиво, курили – я обзавелась этой вредной привычкой летом, – и ничто не предвещало беды. А потом зазвонил мой мобильник.
– Да? – я вышла на улицу, чтобы нормально слышать.
Номер кстати незнакомый, и меня кольнуло предчувствие.
– Софья Александровская? – мужской, незнакомый и усталый голос.
– Я, а что? – сразу насторожилась.
– Вы где сейчас находитесь?
– На Техноложке, – подозрения усилились, а сердце нехорошо сжалось от предчувствия.
– Александровская Татьяна Владимировна и Александровский Константин Иванович кем вам приходятся?
Сердце превратилось в ледяной ком, а пальцы рук и ног похолодели. Предчувствие превратилось в уверенность.
– Р-родители, – я запнулась. – Что с ними? – чуть не сорвалась на крик и нервно сглотнула, достав сигарету. Руки дрожали.
– Авария, – кратко ответил незнакомый мужчина. – Сожалею, ваш отец погиб на месте. Мать в реанимации. Надежды мало, черепно-мозговая и множественные переломы с внутренними повреждениями. Они с трассы вылетели…
Дальше я не слушала. Не обращая внимания на прохожих, косившихся на меня, медленно сползла по стене и села на асфальт. Так и не зажжённая сигарета выпала из ослабевших пальцев, а в носу защипало. Мужик говорил что-то ещё, назвал адрес, куда мне надо подъехать – как раз на место аварии, – спрашивал, есть ли родственники, а я не понимала его слов, отвечала на автомате. Новость в голове не укладывалась до тех пор, пока не увидела накрытое простынёй в пятнах крови тело. Лицо папы можно было узнать, хотя оно выглядело страшно в кровоподтёках и ссадинах. Я сглотнула, судорожно кивнула на вопрос, мой ли это отец, и меня тут же вывернуло на обочину.
Это случилось на Московском шоссе, между Шушарами и Ленсоветовским посёлком, родители от знакомых возвращались. Какой-то придурок, по рассказам очевидцев, на чёрном джипе, летел по трассе на встречке, задумал видимо обогнать, а тут мои родители ехали. В общем, папин старенький «Форд» вынесло и перевернуло, пострадали ещё машины, но… Папа умер сразу, там некстати дерево оказалось на пути. Машину вскрывали лазерным резаком, потому что салон жутко покорёжило. Естественно, виновник аварии не остался на месте, а унёсся в неизвестном направлении.
Несчастный случай, такое часто бывает. Номер джипа, конечно, не успели запомнить. Я пребывала в таком глубоком шоке от происходящего, что добиться от меня внятного слова никто не мог. Больница, куда маму отвезли, находилась на Костюшко, и я поехала туда же на скорой. Выпав из страшной реальности, пришла в себя только в белом длинном коридоре около двери с надписью «операционная». Добрые врачи укутали в одеяло, всучили в руки стакан с каким-то успокоительным, да ещё в машине вкатали парочку уколов, а меня всё не отпускало. Сколько я там просидела, уставившись в стену невидящим взглядом, не знаю. Когда вышел усталый, широкоплечий дядька в халате и маске и сообщил, что они сделали всё возможное, но к сожалению операция не помогла, я посмотрела на него, залпом выпила остатки жидкости в стакане и ушла в обморок.
…Как чувствует себя подросток в восемнадцать лет, оставшись без родителей? Хреново, если не сказать хуже. После смерти мамы психика наконец включила защитные механизмы, и у меня случилась долгожданная – врачами – истерика, что всяко лучше продолжительного шока. Два дня я пролежала в той больнице на успокоительных и снотворном, от рыданий глаза и лицо опухли, голос почти пропал, и я хрипела, как неисправное радио в поисках волны. Еду в меня впихивали силком и грозили капельницей, если не перестану взбрыкивать. Пришлось давиться, но есть. На третий день я нашла силы взять себя за жабры и хотя бы временно запихать все эмоции и переживания подальше – надо заняться организацией похорон. Из родственников в Питере остался только брат папы дядя Миша, который жил в своём доме под Петергофом. Он и помог тогда. Забрал из больницы, привёз домой.
– С тобой остаться, Соня? – спросил Миша, высадив у подъезда.
Глядя прямо перед собой, отрицательно помотала головой. Сейчас мне хотелось просто побыть одной.
– Глупостей не наделаешь? – он нахмурил кустистые брови.
– А? – я очнулась и непонимающе уставилась на него. – Дядь, ты чего? Мне восемнадцать, какой суицид? Мне ещё искать тех ублюдков, что маму с папой грохнули, – перед глазами снова всё поплыло, слёзы покатились по щекам.
– Следователи пусть ищут, – дядя нахмурился сильнее. – Тебе учиться надо. Денег подкидывать буду, с работой не торопись пока. Может, чего придумаю.
– Я найду, – тихим голосом повторила я, упрямо сжав губы. – Полиция может до скончания веков копаться с этим делом…
– Ладно, – дядя вздохнул. – Похоронами займусь, ты отдохни пока, только на учёбе предупреди.
Я вышла, а он уехал. Поднимаясь на третий этаж, отстранённо думала, что теперь делать с трёшкой, так неожиданно доставшейся мне в пользование. Сдавать? Не, жить с незнакомыми людьми одной опасно, мало ли, что у кого на уме. Впускать чужих людей в дом, где я прожила всю жизнь, тем более не хотелось. Продать и купить однушку? Более подходящий вариант, остальное можно вложить куда-нибудь, чтобы проценты капали, будет капитал на чёрный день, пока сама на ноги не встану. Потому что для меня одной столько свободного пространства слишком много. Да и… жить воспоминаниями не дело, у меня цель есть. Несмотря на кошмар случившегося, то самое упрямство не давало депрессии затопить с головой, побуждало что-то делать и куда-то двигаться. Проще всего махнуть рукой, сдаться, сесть на попе ровно и покрываться мхом, жалея себя и ненавидя весь мир за то, что он такой плохой. Нет уж. Я найду того, кто сидел за рулём джипа, и убью. Кровожадно для восемнадцатилетней? Плевать. Меня лишили самых дорогих и близких людей, и я хочу знать, кто это сделал. В наш самый гуманный суд в мире и самых честных судей я уже давно не верю.
Ещё оставались два приятеля Федьки, развлекавшиеся со мной в выпускной. Да-да, я не забыла и про них. Короче, есть, чем заняться кроме бесполезного копания в собственном горе. Хватит, и так два дня в больнице прохлаждалась. За этими мыслями поднялась на свой этаж и замерла, уставившись на торчавший в двери сложенный листок бумаги. Это кто тут мне любовные письма таким оригинальным способом шлёт? И не вытащили, поди ж ты. Выдернула, развернула, прочитала. «Ты следующая, тварь!» Оп-па. Открыв дверь, вошла в тёмный коридор, включила свет, снова и снова пробегая глазами одну строчку, отпечатанную на принтере. Страха не было, вместо него появился нездоровый азарт: я поднесла листок к носу и втянула воздух, словно надеясь что-то унюхать. Пальцы легко пробежались по надписи, и… подушечки кольнуло странное ощущение. Перед глазами замелькали образы, почему-то Федькина ухмыляющаяся рожа. Потом словно кто-то на паузу нажал, память услужливо подбросила картинку пару раз виденного мной бати умершего ублюдка. Тучного краснолицего мужчины в дорогом костюме, пиджак которого не сходился на внушительном пузе. Ага-а-а… Пальцам стало тепло, и я откуда-то поняла, что вычислила автора записки. Папочка Федьки, значит, считавший меня виноватой в смерти его сына.
Улыбнулась, опустила руку с листком и чуть ли не облизнулась.
– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать, – мурлыкнула в пустоте квартиры, и собственный хриплый голос показался чужим, странным.
У меня теперь есть цель, и ради неё не пожалею ни сил, ни средств. На автомате прошла в свою комнату, бросила рюкзак на диван, скинула ботинки. Поняла, что хочу в душ. Смыть всё и очиститься. Начать с нуля. Переродиться, если угодно. А под тугими, горячими струями воды меня снова прорвало. Скорчившись на дне ванной, я заревела, даже нет, завыла в голос, выплёскивая всю боль, ужас, отчаяние и одиночество. Сжавшись в комочек, избавлялась от накопившегося за последние дни напряжения, и как ни странно, чувствовала облегчение. Словно кто-то нажал сливной бачок, и всё дерьмо смыло в канализацию. А вместе с ним и усталую, обиженную на весь мир восемнадцатилетнюю девчонку, внезапно оставшуюся одну. Именно в ту ночь началась моя новая жизнь.
Проревевшись и помывшись, я завалилась спать, пока ещё не имея никаких чётких планов, но твёрдо намеренная найти всех, из-за кого моя жизнь полетела к чертям. И я дала себе слово больше не плакать. Никогда. Как бы хреново ни было, что бы ни происходило. Я все слёзы выплакала в больнице и тогда, в ту ночь. Я одна, и надеяться ни на кого, кроме себя, не стоит.
На похоронах не проронила ни слезинки, глядя на два одинаковых гроба. Мама, папа, я знаю, кто вас убил. И он заплатит за это. Клянусь. На ваших могилах клянусь.
* * *
Учёбу я не забросила, в деканате, не вдаваясь в подробности, скупо объяснила своё недельное отсутствие семейными проблемами и показала справку. И плотно засела в интернете в поисках информации об экстрасенсах и их способностях. Кроме как наличием у меня этих самых способностей, по-другому смерть Федьки я объяснить себе не могла. Кроме того, я начала ходить в тир, хотела научиться стрелять. Возможно, позже и подумаю о разрешении на ношение и покупке оружия. Идею с квартирой рассказала дяде Мише, он согласился помочь, и через месяц я решила вопрос, переехав в однушку на Петроградке – дядя по своим каналам нашёл хороший вариант. Остатки денег положила на счёт под проценты. Но о мести не забывала.
Нарыла нужные сведения об экстрасенсорике, пробовала делать кое-какие упражнения – на удивление, у меня что-то стало получаться. Признаться, где-то глубине души всё равно сидели сомнения, что я умею. Однако медитация мне давалась легко, и когда поняла, что могу легко определить, что у соседки, с которой столкнулась на лестнице, зверски болит голова с похмелья, осознала – мои способности действительно существуют. И я тренировалась… Как умела. К концу октября у меня сложился простой план, как отомстить для начала тем дружкам Феди, которые участвовали в сомнительном развлечении летом. Угрозу его отца я тоже помнила, и в сумочке всегда лежал баллончик с газом. Поскольку переехала я тихо и никому кроме дяди новый адрес не сообщала, на старом месте жительства не появлялась, выиграла для себя ещё время.
Мой план мести был прост: проделать с остальными то же, что и с Федькой. Меньше подозрений вызовет такая смерть. К тому времени анатомический атлас стал чуть ли не моей настольной книгой, расположение внутренних и жизненно важных органов я знала наизусть. И в один из октябрьских ненастных деньков из Техноложки поехала не домой, а туда, где прошли мои школьные годы и закончилась счастливая жизнь. Мне повезло, они сидели во дворе – двое оставшихся приятелей и какие-то девицы потрёпанного вида с ними. Сдержала торжествующую ухмылку и смело направилась к ним, не скрываясь. Теперь я их не боялась, знала: они мне ничего не смогут сделать. Такие, как они, трусы и при свете дня только и могут, что задирать на словах.
– О, киса, куда ты пропала? – оскалился в улыбке один из них, заметив меня. Костик, кажется. – Мы скучали. Тебе же понравилось тогда, правда? – он подмигнул с похабной ухмылочкой.
– Понравилось, – я кивнула, не став спорить и остановившись рядом со скамейкой, засунула руки в карманы, ожидая их дальнейших действий.
Для осуществления моего плана требовался физический контакт, об этом я тоже вычитала в уроках по экстрасенсорике. Компания – там ещё были какие-то придурки, которых я не знала, трое человек не считая девиц, – заржала, явно в курсе, о чём он говорил, и Костик встал со скамейки, вплотную подойдя ко мне. Я внутренне подобралась.
– Ну, я знал, что ты для виду ломалась, – он положил свою лапу на мою талию, а мне только того и требовалось.
Глядя ему в глаза, представила, где его сердце, и… Ощущения нахлынули неожиданно, я вдруг увидела вокруг Коляна странное свечение, грязно-белое с лиловыми разводами. И пульсирующий ярко-синий комок как раз с левой стороны груди. Как в атласе рисовали.
– Спокойной ночи, Костик, – нежно проговорила я и представила, как сжимаю этот комок крепко-крепко.
Он захрипел, схватился за грудь и завалился на скамейку. Я не отпускала комок, пока Костян не затих. Остальные резко замолчали, не понимая, что происходит, и почему их приятель вдруг свалился без движения на скамейку, хохот прекратился. Я стиснула в кармане баллончик с газом, чувствуя нездоровый азарт, и полностью уверенная, что хозяйка положения – я.
– Что ты с ним сделала, девка?.. – растерянно прошипел его приятель, как раз тот, третий, кто веселился со мной на выпускном.
Мои губы разъехались в весёлой ухмылке.
– Убила, Толик, – спокойно ответила я. – И ты следующий, ублюдок.
– Как убила?! Больная, что ли?! – заорал он и рванул ко мне.
Я выкинула вперёд руку с баллончиком и зарядила ему струёй перцового газа в глаза. Он завыл, закрыл ладонями лицо и споткнулся, а я второй рукой ухватила его за запястье, повторив трюк с сердцем. В этот раз вообще всё практически на автомате произошло, и Толя лёг рядом с приятелем. Остальные застыли соляными столбами, в их взглядах плескалось ошарашенное выражение, и я вдруг очень чётко ощутила их эмоции: страх, паника, растерянность и слабые проблески ненависти. Обвела глазами компашку и произнесла, чётко выговаривая каждое слово:
– Вы. Ничего. Не видели.
Их глаза остекленели, они заторможенно, и что удивительно, одновременно кивнули. Я молча развернулась и быстрым шагом покинула двор, испытывая удовлетворение. Врут те, кто говорит, что месть не приносит удовольствия. Я была рада. Даже нет, я была счастлива. То, что только что убила двух людей, не вызвало ничего кроме чувства глубокого удовлетворения. Они того заслуживали, оба, как и покойный Федя тоже. Как и его отец, который стоял следующим в моём списке. Я не сомневалась, джип и авария на трассе – его грязных рук дело, и записка только подтверждала, что папочка насильника каким-то образом узнал, что я причастна к смерти его сына, и решил меня уничтожить. Не на ту напал. У меня тоже есть когти и зубы, несмотря на то, что мне всего восемнадцать с половиной. И плевать, что он какой-то там авторитет и связан с криминалом. Вспоминая себя в то время, до сих пор улыбаюсь и поражаюсь, какой везучей оказалась. Наивная была тогда, ужас просто.
