Кира Лафф
Мой порочный писатель
– Надейся, малышка.
Тем не менее он открыл нужную страницу газеты.
– Завтра ожидается сильный дождь. Лучше не выходить из дома без лишней надобности, – нарочито небрежно прочитал он.
Потом он оторвался от газеты и посмотрел на меня, ухмыляясь.
– Вот видишь, даже погода на моей стороне.
От меня не укрылся его быстрый взгляд, скользнувший по холмикам моих сосков. Он отвёл глаза и вздохнул.
– Такая милая попытка. Мне уже интересно, что ты сделаешь дальше, моя маленькая развратная девочка, – его шёпот такой чувственный и страстный, что мои соски предательски затвердели, и теперь уже я попыталась смущённо скрыть предательское возбуждение.
– Я приду к тебе вечером, моя упрямая пленница, – он забрал поднос, подмигнул и нежно щёлкнул меня по носу. – Не вешай нос.
Иногда мне кажется, что у него раздвоение личности. Как в этом человеке могут уживаться такие противоположности? У меня голова идёт кругом от этих эмоциональных качелей.
К вечеру на меня нахлынуло безразличие. Мне уже начало казаться, что я никогда не выйду из этой шикарной спальни и буду вечной пленницей в замке синей бороды. Когда Кирилл пришёл с едой, я притворилась спящей – не хотелось его видеть. Он проявил уважение к моему упадническому настроению, потому что не стал навязывать своего общества. Он просто оставил поднос на тумбочке, укрыл пледом и тихо вышел, прикрыв дверь.
В тот вечер я ещё долго лежала без сна, обдумывая своё положение. Этот внешне притягательный, но внутренне такой тёмный и отталкивающий мужчина просто помешался на мне. Неужели я сама дала ему повод думать, что согласна на подобное обращение? Прокручивая в голове события этого странного лета, я не могла отделаться от ощущения собственной вины. Всё это время, сама того не понимая, я будто танцевала с красной тряпкой перед разъярённым быком. Моя неопытность и непростительная наивность завлекли его, одурманили. Ведь с самой первой встречи я инстинктивно почувствовала в нём опасность. Мой разум посылал мне тревожные сигналы о том, что я должна держаться от него подальше. Но я проигнорировала их. Или это он не дал мне пути к отступлению? Я уже не знала, в чём правда.
Привычный черно-белый мир, в котором было чётко разграничено хорошее и плохое, вдруг окрасился в неопределённую серость. Каждый поступок Кирилла, сначала казавшийся мне ужасным, в итоге принимался мной. Я смирялась под натиском его страсти, его порока. В какой-то момент я так запуталась, что разрешила его тьме поглотить меня. Я поддалась на его провокации и теперь должна была расплачиваться за это. Моя робкая и некогда чистая душа настолько тесно переплелась с его жестокой сущностью, что я уже не могла разграничить, где заканчивается его одержимая похоть, и начинается моя собственная.
Он насильно приучил моё тело беспрекословно подчиняться его изощрённому разврату. Каждая встреча дарила мне боль, но он приправлял её щепоткой удовольствия, от чего вкус блюда становился всё более пикантным. Я всё глубже постигала бездонную пропасть его души. Если, конечно, у этого дьявола была душа.
В тот день мне снились пугающие, тревожно возбуждающие сны, и когда я открыла утром глаза, то почувствовала себя усталой и разбитой.
Вскоре после пробуждения я услышала, как Кирилл разговаривает по телефону в коридоре. Услышав знакомое имя, я навострила уши, и вся обратилась в слух.
– Да, Анатолий Степанович, узнал вас, – Кирилл разговаривал с деканом. – Всё отлично, творческий процесс идёт. Сейчас как раз заканчиваю работу над новым романом. Да, скоро отправлю редактору. Ага… Да, спасибо. Что? Не можете дозвониться до Киры Петровны? Ах, да! – он сделал вид, что внезапно вспомнил о чём-то. – Кира поехала к родственникам домой.
Какого чёрта он плетёт?! Я никуда не уехала! Я тут, лежу в его спальне, прикованная наручниками к спинке кровати!
– Не знаю на сколько дней – какие-то семейные сложности, – невозмутимо продолжил он. – Может, на неделю, или на две… Да, я тоже думаю, что это безответственно, но что поделаешь – молодые такие ветреные, – он вздохнул и добавил. – Она просила передать, что, как только она найдёт решение проблемы, сразу сможет вернуться.
Вот негодяй! Теперь меня никто не будет искать! Я уже тысячу раз пожалела, что не придумала ничего лучше, чем представить его своим родственником. Что он там говорил? Меня не будет неделю или две? Но я не могу так долго быть его пленницей! Я должна через десять дней выставить на защиту свою диссертацию. О, Боже! Надо срочно что-то предпринять. Я судорожно начала соображать.
Вдруг на меня находит какая-то отстранённая решимость. Другого выхода нет. Я сделаю, что он хочет. И плевать на мои чувства, плевать на последствия. Я доверю эту тайну ему. Пусть узнает эту сторону меня.
Пока я размышляла, ручка двери повернулась, и зашел Кирилл:
– Звонил твой начальник, – он скривил тонкие губы в усмешке. – Твой другой начальник. Я ему сказал, что ты пока недоступна.
Сейчас я ненавидела в нём всё. Я позволяла ему слишком многое: издеваться надо мной, доставлять мне боль и наслаждение, но не могла позволить ему копаться в самых глубинных своих чувствах. Он никогда не спрашивал разрешения проникнуть мне под кожу – просто вытворял со мной все, что хотел. Я чувствовала себя любимой игрушкой пятилетнего мальчика, безвольной куклой, с чьими чувствами никто не считается.
Кирилл тем временем подошёл ко мне ближе:
– Мне нравится, как ты сопротивляешься мне. От этого вкус победы только слаще, – он облизнул губы. В его глазах зажёгся какой-то маниакальный огонь желания.
– Малышка, почему ты так боишься подпустить меня близко? Почему ты не хочешь мне открыться? – он берёт меня за подбородок и фиксирует его большим и указательным пальцами.
Слегка тянет его вниз, и мои губы приоткрываются.
– Откройся мне, девочка, – тихо шепчет мне в рот и облизывает мои губы. Сначала верхнюю, потом – нижнюю.
Я прикрываю глаза от удовольствия. Он снова пользуется своим запретным оружием. Ненавижу своего мучителя и страстно желаю его. Какой позор! Я немного отстраняюсь от него и опускаю глаза в пол, так как не могу сейчас видеть его воспламенённый взор.
– Кирилл, я боюсь этих чувств, понимаешь? Я боюсь этой боли. Мне кажется, если я достану её из своей памяти, распробую её, то она меня поглотит, – я краснею. Мне страшно.
– Девочка моя, – он ласково проводит рукой по волосам. – Ты должна принять эту боль, чтобы преодолеть. Мой урок тебя ничему не научил? Боль – часть нашей сущности. Не борись с ней, не избегай. Чтобы взять её под контроль, нужно её вкусить.
Я поднимаю на него взгляд. Я слишком хорошо усвоила его урок. Больше я не могу ему доверять. Но, возможно, не нужно доверять человеку, чтобы прислушаться к его словам. Откуда он столько знает о боли? Я припоминаю его лекцию в университете: «Творчество – это боль. Слова – боль». Вот, что он пытается мне доказать. Я зажмуриваюсь на секунду, надеясь, что, когда открою глаза, окажется, что мне всё это приснилось. Когда нахожу в себе силы, открываю глаза и пристально смотрю на него:
– Давай ноутбук. Я готова. Я сделаю это ради тебя.
Глава 20
Рассказ Киры
В детстве я любила наблюдать за насекомыми. Могла подолгу сидеть в траве в поисках божьей коровки или кузнечика. Мне нравилось их маленькое царство – такое хрупкое и недолговечное, но полное жизни. Не верилось, что вся жизнь этих маленьких существ умещается в короткие месяцы лета. Они успевают родиться, вырасти, полюбить, построить жилище, родить потомство и умереть всего за пару месяцев. В свои двенадцать лет я чувствовала себя старым мудрецом по сравнению с этими букашками. Любила выходить на улицу, чтобы посмотреть, как поживают мои питомцы: я строила для них домики и приносила лакомства.
Мама не разделяла мою любовь к насекомым и не разрешала приносить их в дом. Она всё настойчивее советовала мне найти друзей среди других детей, однако все мои подруги разъехались на время летних каникул: кто в деревню, кто на дачу. Из всей нашей дворовой компании остался лишь Борька. Но мы с ним никогда не были особенно дружны из-за его упорного нежелания принимать участие в мало-мальски захватывающих играх. Ни на гараж не залезешь с ним, ни на дерево. Он всё время ходил на прогулки с бабушкой и бежал к ней, заливаясь слезами по всякому удобному поводу. Плакса. Нет, с Борькой я не собиралась строить совместный шалаш.
Примерно в середине июня маме в голову пришла отличная, как ей показалось, идея – отправить меня в пионерский лагерь. Мама убеждала меня, что там будет свежий воздух и ребята моего возраста, с которыми мы обязательно подружимся. Я лично весьма сомневалась в этой задумке, но меня особенно никто и не спрашивал. Сказано – сделано. И вот я уже еду в автобусе в летний лагерь с другими такими же, как и я, бедолагами. Я чувствовала себя преступником, которого перевозят в специальном автобусе под конвоем в место отбывания наказания.
Половину пути я грустно смотрела в окно, но классический пейзаж русской равнины быстро мне наскучил, и я обратила внимание на соседку справа. Это была симпатичная девочка на пару лет старше меня. Я с восхищением разглядывала её мелированные волосы. Несколько прядей даже были выкрашены в синий цвет. Мне бы такое никогда не разрешили.
Я с завистью посмотрела на соседку. Она с закрытыми глазами слушала какую-то музыку на плейере, но, почувствовав мой взгляд, выдернула одни наушник и повернулась ко мне:
– Привет, – сказала она, слегка жмуря накрашенные ресницы от яркого света, – тебя как зовут?
– Кира. А тебя?
– Я – Малина, – она весело улыбнулась.
– Что? – я не поверила, что её и правда так зовут.
– Ну на самом дела, я – Марина, но мне больше нравится так, – она подмигнула. – Знаешь, есть свои плюсы в том, чтобы целый месяц жить с толпой незнакомых людей. Ты можешь быть кем хочешь! – она заговорщически перешла на шёпот. – Ну, а ты кем хочешь быть?
– Я даже не знаю пока что, мне кажется, что я – преступник, которого везут отбывать наказание, – грустно ответила я.
– Понятно. Первый раз в лагерь едешь? – со знанием дела сказала Малина, окончательно выключая плейер.
– Да. И пока мне не нравится. А ты?
– Я уже четвёртый раз. Моя мама с отчимом укатили в отпуск, а меня, как всегда, отправляют сюда.
– Сочувствую, – я представить не могла, чтобы моя мама уехала в отпуск без меня. Мне, наверное, было бы обидно.
– А что в этом плохого? – девочка с вызовом посмотрела на меня. – Мне их рожи и за учебный год надоели. Ещё и летом их терпеть, – она фыркнула. – Знаешь, тебе повезло, что ты со мной познакомилась. Я тебе всё расскажу.
Следующие два часа пути Малина поведала мне во всех подробностях основные правила выживания в детском оздоровительном лагере. Во-первых, курить нужно было обязательно, иначе тебя не примут ни в одну приличную компанию. Во-вторых, на еду в столовой нужно всегда громко жаловаться, иначе прослывёшь непритязательной. В-третьих, обязательно нужно делиться одеждой со всеми подругами, если хочешь сойти за «свою». В-четвёртых, никогда, ни под каким предлогом нельзя целоваться с бывшим своей подруги. На этом пункте она особенно настаивала, от чего у меня закралось подозрение, что у неё есть какой-то личный негативный опыт.
Напоследок меня ждало ещё несколько наставлений: на дискотеку надо ходить каждый вечер, краситься обязательно, и вообще, начинать присматривать себе парня нужно с самого начала смены, иначе всех хороших разберут. Моя новая подруга была очень дерзкая и очень опытная. За прошлую смену она встречалась с тремя парнями, и я с восторгом слушала рассказы, как легко она играла их сердцами. Я до недавнего времени играла только в куклы и была безумно рада, что в последний момент решила не брать с собой своего любимого плюшевого мишку.
Когда мы приехали в лагерь, Малина настояла на том, чтобы мы записались в один отряд. Там были только старшие ребята, но её уверенность придала мне решимости, и вот через несколько часов мы уже были соседками по комнате. Оказалось, что Малина действительно всех знала. Она уверенно махала всем знакомым в знак приветствия, попутно вставляя шёпотом забавные и колкие комментарии по поводу их внешности или характера.
Благодаря моей подруге я быстро вписалась в компанию ребят постарше. Всем вокруг меня было от четырнадцати до шестнадцати лет. И только Малина знала о моём настоящем возрасте. Она мудро решила, что я не должна говорить никому правду.
– Поверь мне, парней это только отпугнёт, – по-деловому говорила моя новая приятельница, затягиваясь сигареткой.
С её лёгкой подачи я тоже начала курить. Сначала не затягиваясь, а потом, после того, как Малина подняла меня на смех в общей компании за неумелость, я стала затягиваться. Приятное головокружение и оцепенение овладевало мной от каждой сигареты. А одобрение окружающих только подпитывало мою новую зависимость.
Меня немного смущала одержимость моей новой знакомой противоположным полом. Она знала по именам всех симпатичных игроков в футбол, членов команды по плаванию, молодых охранников и тренеров. Она флиртовала с ними так легко, будто её в школе научили этому искусству. Я завидовала той лёгкой непринуждённости, с которой она заводила знакомства, в тайне желая стать хоть немного похожей на неё.
В нашем лагере было множество интересных парней, многие из которых к середине смены уже были заняты. Но был один молодой человек, по которому сохли абсолютно все девушки нашего лагеря – это был вожатый нашего отряда Владимир Дмитриевич. Или как мы его называли «за глаза» – «Вова Чума». Тем летом как раз была популярна песня с таким названием, и каждый раз, когда вожатый проходил мимо нас, мы дружно начинали её петь, глупо хихикая.
Не знаю, зачем этот парень вообще решил быть вожатым в лагере. Он не проявлял ни малейшего интереса к воспитательному процессу. Поначалу он ещё пытался гонять курящих около забора и за туалетами подростков, но через пару недель забил на это, и сам стал курить и пить с нами пиво.
В то время мне, двенадцатилетней девочке, он представлялся воплощением красоты и мужественности. Он был широкоплечим и спортивным, умел играть на гитаре. Когда он начинал петь, я утопала в его звучном низком голосе. Конечно, я считала его недосягаемым и очень взрослым, хотя ему самому на тот момент было лет восемнадцать-девятнадцать. Наверное, он решил подзаработать и отдохнуть перед поступлением в вуз.
Примерно за десять дней до окончания смены в лагере мы с Малиной начали замечать некоторые странности в поведении предмета нашего обожания. Неподалёку от лагеря располагалась деревня. Как-то раз мы заметили, как Вова, прошмыгнув в дырку в заборе, исчез часа на три. Мы обнаружили, что он исчезал так каждый день, и нам стало очень любопытно. Нужно было за ним проследить. Было решено во чтобы то ни стало разведать, куда он уходит на эти часы, так как моя подруга твёрдо решила добиться его внимания.
И вот, как-то раз нам выдался такой шанс. Это был вечер, время дискотеки, и все вожатые должны были присматривать за нами. Малину пригласили на медленный танец, а я стояла в сторонке, ища глазами Вову. Когда я нашла его в толпе, то увидела, что он пробирается между танцующими парами в сторону выхода.
Малина была занята своим кавалером, поэтому я решила сама проследить за ним. Я старалась двигаться бесшумно и шла следом на небольшом расстоянии. Мы выбрались за территорию. Я следовала за ним невидимой тенью. Так мы двигались вдоль лесной опушки минут двадцать, пока не оказались в поле, усеянном аккуратно собранными стогами сена. Вова прибавил шаг, и я поспешила за ним.
Я спряталась за кустом недалеко от стога, когда увидела, что Вова подходит к какой-то девушке. Я не могла расслышать, о чём они говорили, зато отлично видела их в ярком свете Луны.
Я видела, как они слились в страстном поцелуе. Потом Вова обхватил девушку за талию и прижал к себе. Она испустила сдавленный стон, и мне показалось, что он делает ей больно. Он так сильно прижимал её хрупкое тело к себе, что они будто стали единым целым. Вова с каким-то животным желанием целовал её шею, грудь, а руками гладил её под платьем. Потом он внезапно остановился, и я вздохнула с облегчением, думая, что всё закончилось, но в следующую минуту девушка уже стояла на четвереньках прямо на земле, а Вова подошёл к ней сзади, расстёгивая ширинку брюк. Моё сердце забилось очень часто, а внутри всё сжалось от непривычных тянущих ощущений внизу живота.
Парень подошёл к девушке, задрал ей юбку до талии и резко проник в неё. Она громко вскрикнула и содрогнулась. Мне показалось, что ей очень больно, так как её лицо исказилось и стало каким-то жалобным. Я хотела побежать ей на помощь, когда он начал свои резкие и грубые движения. Мои ноги будто приросли к земле. Я была уверена, что передо мной совершается насилие, так как никогда раньше не видела, как люди занимаются сексом. В моих смутных представлениях это должно было быть очень нежно и ласково, как некое подобие щекотания, только ниже пояса. Мне почему-то казалось, что люди при этом смеются, а не кричат и не стонут от боли.
Вместе с тянущими ощущениями я почувствовала приступ тошноты. Нет, я не могла поверить, что девушке нравятся эти резкие и грубые толчки, эта униженная поза. Будто животные, подумалось мне. Неужели все мои представления о сексе были неправильными? Неужели удел женщин в подчинении мужчинам? Нет, не может быть! Я содрогалась от отвращения, но не могла отвести взгляд от этой парочки. Вова начал ускорять движения, а девушка всё громче и сильнее стонала, пока вдруг не вскрикнула и не затряслась всем телом. О, Боже, бедная, что он с ней сделал? Может, ей нужна медицинская помощь?
Они повалились на землю и потом долго лежали в обнимку. Я начала всё сильнее переживать за её состояние, даже подумала, что, может быть, он её убил и теперь думает, где бы спрятать труп. Да он просто маньяк! И как только он мне нравился!
Внезапно девушка засмеялась, и её звонкий смех разлился по всему полю. Потом они встали и начали весело собираться. Я не могла поверить своим глазам. Я думала, что девушка должна была бежать без оглядки, а она вместо этого поцеловала Вову в губы. Потом они вместе отправились в сторону лагеря, держась за руки.
Когда парочка поравнялась с кустом, где пряталась я, мне удалось рассмотреть лицо девушки. Это была дочь одного из сотрудников администрации лагеря. Я плохо её знала, так как она была старше и не жила в отряде. Кажется, её звали Анна.
Я подождала, пока они скроются из виду, потом перевела дыхание и стремглав побежала обратно в лагерь.
– Где ты была всю дискотеку? – спросила меня недовольная Малина, когда я зашла в нашу комнату.
– Ох, Малина, я видела только что нечто ужасное!.. – я рассказала подруге обо всём, что увидела на поле. По ходу рассказа, лицо Малины всё больше мрачнело, что, как мне казалось, подтверждало мои худшие опасения.
– Кто, ты говоришь, это был? – Малина с яростью смотрела куда-то в сторону.
– Вова, конечно! Ты не поняла? Ты не слушала что ли? – я задыхалась от негодования. – Я же говорю, он её изнасиловал…
– Да нет, кто эта девушка?
– Кажется, это была Аня, дочь кого-то из бухгалтерии. Сколько ей лет вообще, ты не знаешь?
– Семнадцать. Чертова шлюха! – Марина вскипела от злости.
– Да что ты такое говоришь! – изумилась я. – Поверь, она явно была в ужасе от происходящего. Такое никому не могло понравиться… Просто кошмар! Представляешь, ведь он и тебе нравился… – я с ужасом представила, что на месте Ани могла оказаться моя подруга.
– Да уж, могу представить, – усмехнулась она.
Малина не хотела больше продолжать эту тему и повернулась на другой бок, укрывшись одеялом.
На следующий день моя идея об изнасиловании находила всё больше подтверждений. Когда я увидела, как та девушка, Аня, со слезами на глазах выбегает из здания администрации, я всё поняла. Бедняжка! Через что ей пришлось пройти!
Малина куда-то пропала, её не было всё утро, поэтому мне не с кем было поделиться своими опасениями. Но я твёрдо решила, что буду зорко смотреть за Вовой. Если увижу, что он вновь собирается уйти, пойду за ним и помешаю ему сделать это ещё с кем-то.
Через три дня состоялся финальный матч по футболу. Я сидела и болела за нашу команду, а Малина ушла за водой. Внезапно я увидела, как Вова встаёт и направляется к дыре в заборе. Я попыталась найти глазами Малину, но её будто след простыл. Вова тем временем потерялся из виду, и я решила, что не могу медлить. Я быстро встала и пошла вслед за ним. Было уже темно, и мне показалось, что я потеряла его, но потом заметила, что он стоит и курит недалеко в лесу, будто ждёт кого-то. Я незаметно пробралась следом. Он двинулся дальше. Вова держал путь всё к той же поляне, от чего мои подозрения только усиливались.
Внезапно он снова пропал, и я подумала, что он просто пошёл быстрее, поэтому тоже прибавила скорость. Я шла очень быстро, но его нигде не было видно. Я остановилась, смотря из стороны в сторону, как вдруг сзади послышался его голос:
– Так это была ты, Кира? – он спрятался сзади в кустах, используя мой же трюк.
– Ээ… Ты о чём? – мой голос предательски дрожал. – Я просто решила прогуляться… – я попятилась и сделала несколько шагов назад.
– Ты – мелкая дрянь! – его лицо исказилось от ненависти. – Признайся, это ты следила за мной три дня назад? – он приближался ко мне медленно и постепенно.
– Послушай, я не знаю, о чём ты говоришь! – я закричала и повернулась к нему спиной, чтобы убежать, как вдруг ощутила его руку, хватающую меня за талию.
– Ты просто позавидовала? – он провёл пальцами по моим губам. – Поэтому ты донесла на нас матери Ани?
– Что? – я открыла рот от изумления. Кто-то донёс на них? Неужели кто-то ещё знает о его проделках?
– Я никому ничего не говорила про вас! – закричала я.
– Всё ты врёшь! – его лицо исказилось яростью, и меня обдало парами алкоголя. Парень был пьян.
– Я не вру! Честно! – я в ужасе попыталась отпрянуть.
– Да ты понимаешь, что натворила?! Мы с ней теперь не можем встречаться! А мне напишут ужасную рекомендацию в университет! – он орал мне в лицо.
– Раньше надо было думать! – я набралась храбрости и посмотрела на него. – Прежде чем ты её изнасиловал!
– Да что ты несёшь? Тупая мелкая соплячка! – он опешил и от неожиданности ослабил хватку. – Да я влюблён в неё! И она в меня! Мы всю смену встречаемся!
Я не могла поверить его словам. Неужели то ужасное, что между ними было, случилось по обоюдному согласию?
– Знаешь, я думаю, что ты просто ревнуешь. Думаешь, я не видел, как вы с подружками пускали по мне слюни? Но я выбрал другую, и ты решила отомстить? – он прислонился ко мне всем телом, удерживая неподвижно.
– Даже не смей! – я попыталась отодвинуть его.
– Ты знаешь, что Ане пришлось краснеть перед своей мамой за твои россказни? Она до сих пор плачет целыми днями и видеть меня не хочет! – он с болью посмотрел на меня. – Знаешь, что я думаю? Я думаю, что тебя нужно проучить. Чтобы впредь следила за своим поганым языком.
Он расстегнул ремень на штанах. Я с ужасом подумала, что он и меня сейчас изнасилует. Но он вытащил ремень и скрутил меня, поставив на колени. Потом Вова задрал мне платье, оставив трусики на месте, и сказал, еле сдерживая ярость:
– Тебя родители не учили, что нехорошо подглядывать за взрослыми? Сейчас я тебя научу хорошему поведению.
Он занёс ремень и со всей силы ударил по моим извивающимся ягодицам. Я громко вскрикнула от острой, обжигающей боли. Он ударил ещё и ещё. Каждая клеточка моего тела изнывала от саднящей, жалящей боли. Я чувствовала, что на коже появляются полосы, они вспухают и наливаются жаром. Он бил с остервенением, со всей силы взрослого мужчины, а я орала во всё горло, надеясь, что кто-то услышит и придёт мне на помощь. Когда я почувствовала, что сейчас потеряю сознание от боли, он вдруг остановился и прервал свою пытку. Я дрожала всем телом, а он тяжело дышал от физического напряжения.
– Всё, свободна, – он сел рядом со мной и закурил.
Я лежала на траве и не могла пошевелиться. Мне показалось, что я парю над своим телом и вижу себя со стороны. Я не могла поверить в то, что только что произошло. Перед мысленным взором вдруг встало искажённое от боли лицо Ани. «Может, в боли и есть женское наслаждение?», – пришла в голову мне странная мысль.
– Ну, чего лежишь? – как-то глухо спросил он.
Я не могла понять, почему не могу просто встать и убежать. Моё тело будто оцепенело от шока. Чувство отрешённости и опустошение овладели мной. Я буквально не могла пошевелиться.
Не дождавшись моего ответа, парень вдруг спросил.
– Ты куришь?
Я ошалело кивнула. Мне хотелось ощутить приятное головокружение и забытье от сигареты. Он поднял меня и усадил рядом, одёрнул платье и вытер слёзы. Потом прикурил сигарету и дал мне. Я трясущимися пальцами приняла её и затянулась. Мы молча сидели. Я пребывала в состоянии шока и не совсем понимала, сколько времени прошло. Время будто свернулось в кольцо, и мы ходили по нему кругами без возможности вырваться.
По какой-то необъяснимой причине я не могла просто встать и уйти – мне казалось, что моё тело теперь принадлежит не мне, а какой-то другой девушке. Девушке, которая пострадала, которая кричала и вырывалась ещё несколько минут назад. Или часов. А я – бестелесный дух, оцепеневший от увиденного со стороны. Сейчас моё израненное сердце тянулось к единственному живому существу рядом, к моему мучителю. Вова вдруг сказал:
– Пошли, уже поздно.
Но я не шелохнулась. Тогда снова он поднял меня, отряхнул моё платье, распустил волосы и бережно вынул из них листья и палки, потом умело собрал их в хвост.
Он осмотрел моё лицо и ещё раз вытер его от слёз. Я почти не чувствовала его прикосновений и слышала только какой-то шум в ушах. Вова что-то спрашивал у меня, но я не отвечала. Тогда он просто взял меня за руку и повёл обратно в лагерь, а я послушно плелась рядом. Когда мы перелезли через дырку забора, он остановил меня, повернул к себе и сказал:
– Слушай, ты это… ты прости меня. Не знаю, что на меня нашло, – он не мог смотреть мне в глаза.
Я вдруг ощутила какую-то непонятную жалость к нему. Будто чувствовала, что из-за моей неосмотрительности ему теперь мучиться раскаянием. Прошлая «я» казалась мне глупой маленькой девочкой, я будто внезапно повзрослела на несколько лет. Я как-то криво улыбнулась ему. Он, видимо, подумал, что у меня сейчас начнётся истерика, потому что со страхом сжал мою руку.
– Не бери в голову. Я сама виновата, – зачем-то сказала я. Мне почему-то захотелось его приободрить. Бред…
Я развернулась и зашагала в сторону нашего домика.
Малина уже ждала меня в спальне, как всегда недовольная моим отсутствием.
– Ты где была? Я тебя обыскалась! Наша команда проиграла! – она окинула меня взглядом. Я выглядела, наверное, как-то странно, потому что она с беспокойством добавила:
– Эй, с тобой всё в порядке?
– Да, всё отлично, – я села на кровать и боль обожгла мою воспалённую кожу. Я не смогла подавить судорожный вздох, что, конечно же, не укрылось от взгляда моей подруги.
– Скажи, – я пыталась придать голосу безразличие, – это ты рассказала матери Ани про её связь с вожатым?
Лицо Малины вспыхнуло, она отвела взгляд, но потом с вызовом произнесла:
– Ну и что, если я?
– Да ничего, – я отвернулась к стене. Потом, чётко произнося каждое слово, добавила. – Ты просто редкостная сука, – мой голос был абсолютно бесцветным.
Я легла на кровать прямо в одежде. Я так устала. Ужасно устала. Я закрыла глаза и провалилась в сон.
Глава 21
Кирилл
Я прочитал её исповедь. Прочитал жадно и быстро. Потом перечитал. Один раз. Другой. Третий. Мне казалось, что строчки начали плясать перед глазами – настолько напряжённо я всматривался в них. Да, это было то самое. Она впустила меня. Я буквально видел её душу в этих невесомых электронных строчках. Обнажённый нерв души, до которого я мог мысленно дотронуться, проникнуть, исследовать. Я прикрыл глаза. Мне кажется, это был литературный экстаз.
Ещё со студенческих времён обычный секс наскучил мне своим однообразием и предсказуемостью. Чистая механика без эмоциональной связи уже не приносила былое удовлетворение. Приходилось добавлять к ней всё более изощрённые усовершенствования. Я сейчас говорю не столько о физических извращениях, сколько о психологических. Мне неистово хотелось ощутить с кем-то связь, проникнуть не только в тело, но и в душу. До настоящего момента мне казалось, что я познал практически всё. Но я ошибался.
Проникать в разум моей прекрасной девочки оказалось куда большим наслаждением, чем я мог себе представить. Она бросала мне вызов своей непокорностью и отчаянным сопротивлением. От этого проникновение в её сущность казалось острым, болезненно узким и эротичным. Я с удовольствием смотрел, как прекрасный бутон её души всё больше приоткрывается навстречу моим порывистым толчкам, медленно раскрывая нежные розовые лепестки. И вот наконец-то я был в ней, поселился в ней и теперь полностью контролировал.
В этот момент я почувствовал небывалое единение с ней. Между нами будто пролегли невидимые нерушимые нити. Моя маленькая строптивая девочка сдалась, отдалась на волю победителя. И я сжимал в руке сладостное доказательство победы.
Удивляясь новым ощущениям, я даже не пытался их обуздать. Я будто сошёл с ума. Мне кажется, она понимала это. Наверное, ей нужно было сбежать от меня, когда ещё была возможность. Но, к моему счастью, она уже не сможет это сделать – мы слишком глубоко проникли друг в друга.
Я посмотрел на неё. Она дрожала, будто в ознобе, и не смотрела мне в глаза. Моё сердце пропустило удар, когда я увидел слёзы на её ресницах. Мне захотелось прижать её к себе, утешить, убаюкать. Сказать, что всё будет хорошо. Но, вопреки своим желаниям, я должен был ещё немного раздвинуть грани дозволенного.
Я чувствовал, что моя девочка подошла к рубикону, разделяющему прежнюю её жизнь и новую – со мной. Мне нужно было, чтобы она преодолела эту границу, переступила через себя ещё раз. Я чувствовал, что она уже была натянута как струна, боялся тронуть и прогнуть – вдруг порвётся. Но, как я говорил, женщины порой проявляют чудеса гибкости. Я должен был попробовать. Собравшись с духом, я сказал:
– Тебе не нужно этого стесняться. Твоя душа прекрасна, а это значит, что весь её опыт тоже по-своему прекрасен. Ведь именно он сделал тебя тобой.
Она благодарно посмотрела на меня. Слёзы застыли в её глазах. Это были слёзы освобождения. Когда человек обнажается настолько, что позволяет кому-то другому пролить свет на свою тьму, то тьма прошлого начинает растворяться в этих ярких лучах свободы. Я обещал выпустить мою птичку из клетки. И сделал это.
