Кира Лафф
Мой порочный писатель
Между нами не было химии, поэтому первый сексуальный опыт получился неловким. Сначала всё шло хорошо. Мы страстно целовались, и я думала, что готова к продолжению. Он сделал мне немного больно от проникновения, но это странным образом еще больше возбудило меня. Как будто я понимала, что наши отношения – фальшивка, а боль добавила им некоторую грубую естественность. Но, к сожалению, всё закончилось, не успев начаться. Не получив удовольствия, я немного разочаровалась и в своём кавалере, и в интимных отношениях в целом.
Мы расстались после выпускного. Я поехала в Москву устраиваться, а он так опечалился моим отъездом, что даже не пришёл проводить меня на вокзал. Я так была рада своей свободе, что отсутствие моего парня в числе провожающих не сильно ударило по самолюбию.
Ещё был один опыт с парнем на втором курсе, когда мы отмечали экватор. Это был старший брат моей одногруппницы – красивый и широкоплечий спортсмен. Я была так пьяна, что даже не особенно запомнила всего того, что между нами произошло, и окончательно пришла к выводу, что случайные связи – это не для меня.
Исходя из своего прошлого опыта, я даже не предполагала, что можно хотеть кого-то так отчаянно, больно и яростно. Когда твоё желание начинает диктовать тебе, как поступать, а страсть настолько застилает пеленой рассудок, что ты уже не можешь отличить хорошее от плохого и даже самые ужасные действия объекта твоего вожделения ты оправдываешь и встаёшь на его сторону.
Кирилл позвонил мне через несколько томительных дней и предложил сходить вместе в ресторан, чтобы он мог более подробно изложить мне суть своего последнего задания.
Я понимала, что слишком сильно захочу оказаться с ним где-нибудь в туалете ресторана, поэтому предложила вместо этого погулять по Старому Арбату. Я не хотела, чтобы наша первая близость случилась в туалете, машине или ещё в каком-то общественном месте, поэтому пыталась обезопасить себя как могла. Меня немного пугали перепады в его настроении, и я не хотела стать безвольной заложницей ситуации, как тогда в театре.
Он прислал мне платье. Опять. Но я не могла отделаться от ощущения собственной продажности, поэтому предпочла надеть собственную одежду. Любой другой мужчина сделал бы комплимент при встрече, одарил восхищённым взглядом, но Кирилл лишь сложил руки на груди, в то время как его брови хмуро сдвинулись к переносице.
– Где платье, которое я тебе прислал? – он недобро осмотрел меня.
– А где «Привет», или «Рад тебя видеть?» – я попыталась улыбнуться и разрядить обстановку.
– Не хочу тебе врать, – он подошёл ко мне вплотную, – больше так не делай, ясно? Мне важно, чтобы ты была послушна, – процедил он сквозь зубы и закрыл глаза, будто я причинила ему боль. – Во всём без исключения, – он требовательно посмотрел на меня. Я не выдержала этого испытания и опустила взгляд.
– Хорошо, я поняла тебя, – тихо ответила я.
– Я рад, – его голос смягчился.
Мы шли по вечернему Арбату, и Кирилл рассказывал мне удивительную лекцию об архитектуре, истории создания многих зданий и о непростых судьбах их владельцев. Мы подошли к какому-то ресторану, и Кирилл предложил зайти. Я в ужасе отказалась.
– Что, девочка, не хочешь оставаться со мной наедине? – он усмехнулся.
– Да, не хочу – я немного покраснела, вспоминая, что произошло в прошлый раз, когда мы остались только вдвоём.
– А я думал, ты уже не боишься меня? – он подошёл ближе, слишком близко ко мне. Я немного попятилась назад, отступая в темноту переулка.
– Я не боюсь тебя, – я с вызовом посмотрела ему в глаза, – я боюсь себя.
– Не боишься меня, значит? – он продолжил наступление.
Я почувствовала его внезапный азарт, будто в моих словах он уловил некий вызов.
– Ты думаешь, что людное место более безопасно для тебя? Что здесь я не смогу до тебя добраться? – при этих его словах я отступила ещё на два шага и упёрлась спиной в стену здания.
– А ты сперва догони меня, – я улыбнулась с вызовом, потом резко уклонилась от него в сторону и побежала вперёд по тёмному переулку обратно к людному Арбату. На секунду мне показалось, что я успею добежать до безопасной освещённой улицы, но в этот момент сильная рука схватила меня сзади за талию. Кирилл сгрёб меня в охапку и потащил обратно во тьму, всё дальше и дальше. Когда мы оказались под аркой в узком проходе между домами, он резко поставил меня на землю. Пригвождая лицом к стене, завёл сопротивляющиеся руки за спину.
– Мне кажется, что сегодня наше привычное общение началось с неправильной ноты, – одной рукой Кирилл удерживал мои руки, а другой впился в волосы на затылке, сжал их и впечатал меня щекой в стену. – Ты сегодня слишком дерзкая, девочка. Мне кажется, или ты пытаешься меня провоцировать? – я пыталась вырваться, но он удерживал меня мёртвой хваткой. – Я преподам тебе урок. Всего один раз, но так, чтобы ты навсегда запомнила, что я очень легко поддаюсь на провокации.
– Кирилл, отпусти меня! Что на тебя нашло? Рукам больно! – мне стало реально страшно, когда он прижался ко мне всем телом, и я почувствовала поясницей его возбуждение. О, Боже, что он собирается делать, больной ублюдок?!
– Пожалуйста, не тут, пожалуйста!.. – я громко всхлипнула.
Мои волосы выбились из причёски, слёзы подступили к глазам и теперь скатывались по щекам, размазывая тушь.
– Ты же сама меня заманила сюда. Или маленькая глупышка думала, что центр города не может быть малолюдным? – я ощущаю его хриплое возбуждённое дыхание на своей шее, отчего она покрывается мурашками.
– Сегодня я тебя накажу, потому что ты давно на это напрашиваешься, – он провёл языком по моей шее. Потом поднялся к щекам и слизнул мои слёзы. – Какая ты вкусная. Знаешь, девочка, я не мыл свой палец целый день после того, как трогал тебя там – так вкусно он пах тобой. Я вспоминал во всех подробностях, как ты боялась и стеснялась своего возбуждения, но всё равно ничего не могла с собой поделать и отчаянно кончила по команде как маленькая распутница.
От его грязных слов я начинаю увлажняться, а все мои лепестки набухают и пульсируют. Я пытаюсь сдвинуть ноги, чтобы он не заметил моего возбуждения, но Кирилл резко разводит их своим коленом. Он властно сжимает моё бедро, продолжая удерживать руки в болезненном захвате, поднимается пальцами выше, задирая платье до талии.
– Ах… – я всхлипываю и ещё раз пытаюсь вырваться, когда волны предательского удовольствия разливаются по моему животу.
Кирилл стремительно проникает ко мне в трусики спереди и резко тянет на себя, вжимая в мою попку свой твёрдый орган.
– Не пытайся скрыть, девочка, я давно знаю, как сильно ты увлажняешься в моём присутствии.
– Я умоляю тебя, пожалуйста, – задыхаюсь я.
Он начинает требовательно водить пальцем по моему пульсирующему клитору. Наэлектризованные волны удовольствия остро пронзают всё моё тело. Я начинаю стонать вперемешку с громкими мольбами.
– Кирилл, я не хочу здесь, не делай этого, прошу…
– Ты слишком много болтаешь, – он оттягивает мои трусики, рывком тянет их в сторону, и я слышу звук рвущейся ткани.
Он избавляет меня от белья. Через секунду он нажимает рукой на мою челюсть, заставляя рот непроизвольно открыться, и заталкивает трусики. Моё сердце готово выпрыгнуть из груди. Я задыхаюсь от негодования и пытаюсь кричать даже сквозь кляп.
– Надеюсь, твоя узенькая дырочка готова немного расшириться для меня. Я не могу больше ждать, – я слышу его сумасшедшее сбивчивое дыхание. – Сегодня я возьму тебя в наказание. Для себя. Потерпи, девочка, – я слышу звук расстёгивающейся ширинки и уже ощущаю, как его большая твёрдость упирается мне в попку.
Я инстинктивно изгибаюсь ему навстречу. Страх, беспомощность и боль яростным кнутом подстёгивают моё запредельное возбуждение. Ещё чуть-чуть, и он возьмёт меня прямо здесь, в переулке, как какую-то грязную шлюшку. Последняя мысль ярким всполохом пронзает моё сознание, возвращая к реальности, я кричу и брыкаюсь изо всех сил… Как вдруг мы оба слышим шум мужских голосов, раздающихся откуда-то со стороны улицы:
– Эй, Санёк, смотри, там кто-то есть!.. Эй, вы что тут делаете? – я слышу сбивчивую пьяную речь.
– Я же тебе говорил, что там кто-то кричал. Эй, девушка, вам нужна помощь?! – слышу, как шаги мужчин сначала замедляются, а потом приближаются к нам.
Я чувствую, как Кирилл ослабляет хватку и одёргивает мою юбку. Я, немного пошатываясь и оступаясь, отхожу от стены. С ужасом представляю, как, должно быть, жалко выгляжу сейчас: заплаканная, с всклокоченными волосами, тушь размазана по лицу. Пытаюсь трясущимися руками вытереть лицо, когда чувствую руку Кирилла на своей спине. Он, как ни в чём не бывало, застёгивает ширинку и разворачивается лицом к компании парней:
– Всё в порядке, ребята, – он говорит сухо и сдержано, – мы – молодожёны, страсть взяла верх, с кем не бывает?
– Что-то не верится, чувак? Покажи, где кольцо, – парень настроен воинственно.
– Ты что тут удумал, козёл? Девушка, вы в порядке? – заглядывает другой через плечо Кирилла.
Я с ужасом понимаю, что вся трясусь и не могу вымолвить ни слова.
– Она в порядке, – твёрдо произносит Кирилл, а я вижу, как его ладони сжимаются в кулаки.
– Слышь, Санёк, да он весь в татухах. Сидел что ли? – парни начинают наступать на нас.
– А что, если да? – слышу злобное веселье в голосе Кирилла.
– Да терпеть не могу вас, зеков, зачем вас вообще выпускают? Гнили бы себе там на нарах, нечего вас к нормальным людям подпускать, – слышатся одобрительные смешки его дружков. – Пошли с нами, малышка, мы тебя не обидим, – парень подходит совсем близко к Кириллу, а я прячусь за его широкой спиной.
Я в панике, ведь этих парней трое, а нас двое – хотя, меня можно и не считать, наверное.
– Ребята, со мной всё в порядке, правда, – я стараюсь, чтобы мой лепет звучал уверенно.
– А что тогда кричала, будто тебя насилуют, – с издёвкой говорит один из троицы.
– Я… я.. мне просто нравятся острые ощущения… – я задыхаюсь от волнения. – Нет, правда, спасибо за помощь, но я сама хотела, так что всё по согласию, – говорю я, отчаянно надеясь, что эти заверения их усмирят.
– Ладно, Санёк, пошли отсюда, вроде нормально всё, – двое друзей пытаются оттащить своего более пьяного соратника назад.
– Ладно, хрен с ней, – он разворачивается и, пошатываясь, направляется к друзьям, и тихо произносит. – Шалава, видимо, сама напросилась. Поделом ей!
Глава 15
Кира
Дальше всё происходит как в замедленной съёмке. Кирилл резко бросается вперёд, разворачивает парня и ударяет ему лбом в нос, слышится хруст костей. Пьяный хватается за нос одной рукой, а другую заносит для ответного удара, когда Кирилл одним точным выпадом бьёт его в солнечное сплетение. Парень беззвучно открывает и закрывает рот и падает на землю.
Слегка опешившие друзья бросаются на помощь товарищу, и я успеваю только ахнуть, когда они вдвоём нападают на Кирилла, я инстинктивно зажмуриваюсь и слышу звуки борьбы. Когда открываю глаза, то вижу, как ещё один парень согнулся и держится за разбитую губу, а третий закрывается от яростных ударов Кирилла, который двигается точно и уверенно. На его лице я вижу ужасающую гримасу злорадного веселья.
– Хватит! – кричу я изо всех сил. – Пожалуйста, прекрати! – я подбегаю и хватаю его за занесённую руку. Он вздрагивает и останавливается. – Давай просто уйдём. Наверное, кто-то вызвал полицию… – я слышу нарастающий гул голосов где-то неподалёку. Я тяну Кирилла изо всех сил, – пошли, скорее!
Он поддаётся на уговоры, и вот мы бежим по ночным улицам Москвы, бежим не оглядываясь. Моё сердце сейчас выпрыгнет из груди, а когда боль в правом боку становится нестерпимой, я останавливаюсь. Кирилл тоже останавливается и тяжело дышит. Я смотрю в его бледное лицо и ужасаюсь синякам и кровоподтёкам. Я подхожу к нему и беру его за руку. Костяшки его пальцев превратились в кровавое месиво.
– Кирилл, тебе нужно в больницу. Мне кажется, тебе потребуется наложить швы, – мой голос дрожит, я в каком-то оцепенении.
– Да, тот здоровяк хорошо меня приложил, – голос Кирилла звучит задорно и весело.
– Зачем? Скажи, зачем ты это сделал? – я с мольбой смотрю в его глаза. Взгляд его серых глаз заостряется и становится суровым:
– Я никому не позволю тебя оскорблять.
Внезапно Кирилл пошатывается, делает насколько шагов назад и прислоняется спиной к стене здания. Он пытается сделать глубокий вздох, но боль пронзает его грудную клетку. Его губы кривятся.
– Кирилл, что с тобой? – подбегаю к нему и пытаюсь определить, где ему больнее всего.
– Ничего страшного, – задыхаясь, произносит он. – Давай просто вызовем такси и поедем ко мне. Нас остановили на самом интересном месте, – он пытается обнять меня, но каждое новое движение отзывается болью.
Я вызываю такси и прошу отвезти нас в ближайшую больницу под недовольное бурчание несогласного Кирилла, который почти отключается от боли у меня на руках.
Когда мы оказываемся в больнице, его сразу уводят на осмотр хирурга. Сонный мужчина пенсионного возраста в кабинете оказывается дежурным врачом приёмного покоя. Он придирчиво осматривает меня с головы до ног и хмыкает:
– Какой бойкий клиент попался, да?
Я готова провалиться сквозь землю. Конечно же, я похожа на проститутку, на кого же ещё. Частично порванное платье, размазанная косметика, волосы торчат в разные стороны. Вид у меня, видимо, весьма потасканный.
– Он никакой не клиент. Он… он мой парень, – я стараюсь сохранить невозмутимый вид.
– Ну да, конечно, – врач с усмешкой смотрит на меня. – Значит, сможете заполнить документы на своего «парня»? – он делает особенное ударение на последнем слове. – Фамилия, имя, отчество и дата рождения?
– Кирилл Миронов, ему 34 года. Или 35, – я нерешительно переминаюсь с ноги на ногу. – Понимаете, мы недавно познакомились…
– А отчество не помните? – врач весело подмигивает. Я отрицательно мотаю головой.
– Ладно, а адрес сможете назвать?
– Какой адрес?
– Ну, адрес, место жительства? – он переходит на шёпот – ну, куда он тебя вызвал?
– Никуда он меня не вызывал! – мои щёки пунцовеют от унижения. – Мы на улице гуляли!
– В час ночи?
– Да, а что, запрещено гулять? Мне неприятны ваши намёки! – я вскакиваю на ноги и поворачиваюсь к выходу. Врач не пытается остановить меня, только бормочет себе под нос: «Какие нежные шлюхи нынче пошли…».
Я ускоряю шаг и в два счёта оказываюсь у двери. Я уже открыла её, как вдруг слышу окрик врача:
– Ты это, телефончик мне оставь. Я тебя тоже хочу на прогулку пригласить, – он противно смеётся своей гнусной шутке.
Не оборачиваюсь и выхожу в коридор, громко хлопнув дверью. О, Боже, какой позор! С Кириллом моя спокойная жизнь превращается в снежную лавину, которая уносит меня своим бурным потоком.
Я провожу в обшарпанном коридоре приёмного покоя два томительных, невозможно долгих часа. Уже заламываю руки от неизвестности и предполагаю худшее, когда вижу красивую молодую женщину в форме хирурга, которая выходит из палаты, в которую отвели Кирилла. Я бегу ей навстречу.
– Скажите, вы – лечащий врач Кирилла? – во мне столько страха. Я не могу сдержать мольбу в голосе. – Скажите, что с ним всё в порядке!
Доктор осматривает меня оценивающим взглядом и с холодной улыбкой произносит:
– А вы кто такая? Вы – родственник?
– Нет, извините, – я вспыхиваю, понимая, что она, должно быть, тоже приняла меня за жрицу любви.
– Я его знакомая. Мы просто нарвались на компанию пьяных, и была драка и … – я растеряно развожу руками. – Мне просто нужно знать, что с ним всё в порядке!
– У него смещены два ребра, – её взгляд немного смягчается. – Понимаете, у него уже было два перелома рёбер справа, и ему совершенно нельзя участвовать в драках. Но он никогда не слушает никого, кроме себя.
– Да, конечно… – я выдыхаю от облегчения.
Значит он жив, всё обошлось. Но что-то в её тоне заставляет меня насторожиться, и я решаюсь спросить:
– Извините, мне показалось, или вы говорите так, будто знаете Кирилла давно?
– А он вам не рассказывал? Я думала, он специально приехал именно в эту больницу… – её холодный образ снежной королевы начинает рассеиваться.
– Нет, мы просто были поблизости. Поехали в ближайшую. Меня, кстати, Кира зовут, – я протягиваю руку моей новой знакомой.
– А я – Вера. Бывшая жена Кирилла, – женщина протягивает руку и жмёт мою. – Приятно познакомиться. А вы откуда знаете Кирилла?
– Я… эээ… мы просто работаем вместе. В университете, – я постаралась взять себя в руки, чтобы не доставить этой женщине удовольствие застигнуть меня врасплох.
– Работаете? Интересно. Кирилл, которого я знаю, никогда не мог просто работать с кем-то, – она с какой-то непонятной жалостью смотрит на меня.
В этот момент дверь палаты с грохотом распахивается, и я вижу Кирилла, поспешно натягивающего майку на забинтованную грудную клетку.
– Пошли, – он мрачнее тучи. Бесцеремонно хватает меня за запястье и волочёт к выходу.
Вера так и осталась стоять в коридоре, провожая нас грустным взглядом, и я услышала, как она тихо сказала:
– И я рада была повидаться, – потом она развернулась и, не оглядываясь, зашагала в противоположном направлении.
Кирилл вытащил меня на улицу. Прохладный ночной воздух спокоен, и лишь редкие машины, проезжающие вдалеке, нарушают тишину.
– Я отвезу тебя домой.
Я не сопротивлялась. Мной вообще овладела полная апатия ко всему внешнему миру. Это, наверное, была защитная реакция организма на стресс. Мы сели в машину. Кирилл долго молча изучал моё лицо в темноте салона, а я невидящим взглядом уставилась на пролетавшие мимо нас дорожные фонари.
– Я её не люблю, – его хрипловатый голос болезненно тих.
– Я тебя ни о чём и не спрашиваю, – шепчу я. Мне и правда сейчас почти всё равно.
Кирилл берёт меня за руку, поглаживает ладонь. Он очень медленно приближается к моему лицу и нежно, бережно, почти невесомо целует в щёку. Потом шепчет одними губами мне в ухо, отчего всё моё тело покрывают мурашки:
– Напиши рассказ о моменте твоей жизни, который сделал тебя такой, какая ты есть. Сделай это, и я отпущу тебя на волю, моя смелая птичка.
Глава 16
Кирилл
Как увидеть космос в случайных событиях жизни? Каким образом сцепления атомов, энергетические волны способны колебаться так, что вся ваша жизнь превращается в череду препятствий?
Я привык всё держать под контролем. Каждый день содержит толику непредсказуемого безумства, но я всегда старался сводить непредсказуемое к минимуму, а безумство, наоборот, взращивал. Такое контролируемое сумасшествие получалось. Безумие – это хаос, а хаос – то, из чего посредством творчества рождается порядок. В моём случае писательство всегда было способом познания мира. Оно лёгкой поступью новорожденной Афродиты выходило из бушующих волн моей жизни. Я бережно брал её за белоснежную руку и направлял на сухой песок, где солёные волны хаоса уже не могли лизать нежные ступни.
Порой мне было нелегко постоянно усмирять темноту, поглощающую меня изнутри. Тем более сложной становилась моя жизнь, когда волны прошлого догоняли меня и накрывали с головой.
Внезапная встреча с человеком из прошлого воскресила в памяти, казалось бы, давно забытые воспоминания. Я вспомнил нашу первую встречу с Верой четыре года назад. Я тогда только выпустил свою первую успешную работу, которая наделала много шума и быстро стала бестселлером. До этого моя жизнь представляла собой бесконтрольный хаос, который пытался схватить меня и перемолоть в своих жерновах. Я отчаянно сопротивлялся и цеплялся за последнюю константу моей жизни – талант писателя. В первом серьёзном романе, «Злость», я приоткрывал читателю завесу, отделяющую его уютное и неспешное существование от моей бьющей через край бешеной скачки.
Я с детства чувствовал себя чужим в понятном и предсказуемом мире простых обывателей. Я был трудным ребёнком. Моя мама умерла, когда мне было пять лет. Кто был моим отцом, я точно не знал, и мать мне так и не успела сказать. Она работала корректором в издательстве и имела дело со многими известными авторами. Иногда она мечтательно намекала на то, что в будущем я просто обязан стать выдающимся писателем, потому что это у меня в крови. Я помню, как мы с ней подолгу придумывали сказки и рассматривали книги с иллюстрациями. С матерью я был счастлив, по-настоящему счастлив, как единственный и любимый сын. Мы были с ней вдвоём против всего мира. Я помню, что она очень молодо выглядела. Когда её не стало, ей было всего двадцать пять лет.
Я был нежеланным ребёнком в семье моей матери, причиной всех её бед, как считала моя бабка – суровая и хмурая женщина, к которой я попал после смерти матери. Тогда как раз началась перестройка в стране, и мы выживали лишь на пенсию бабки. Она не упускала возможности попрекать меня каждым куском. Я предпочитал встречаться с ней пореже и проводил весь день на улице. Возвращался домой затемно, когда голод в желудке становился настолько невыносимым, что я ощущал лёгкое головокружение от быстрого подъёма по лестнице. Мои уличные друзья заменили мне семью. Хотя даже среди сверстников я чувствовал себя белой вороной. Дворовые компании считали меня слишком высокомерным и странным из-за моего одержимого увлечения литературой. Одноклассникам я, наоборот, казался опасным и нестабильным парнем. Я часто влипал в неприятные истории, чем ещё сильнее подкреплял неприязнь учителей, сверстников и собственной бабки.
В зимнее время весь день я проводил в подвале дома с кипами старых книг, которые перевёз от матери. Я читал жадно и утолял свой физический голод литературной пищей.
В четырнадцать лет я стал публиковать свои заметки в местной газете. Тогда мне было всё равно, о чём писать: политика, светские сплетни или юмористическая страница. Я занимался своего рода литературной проституцией. Писал то, за что больше платили.
Утром перед школой я бежал в газету со свежими статьями и заметками, там получал деньги, а потом действовал по настроению – чаще всего пропускал школу и пропивал с друзьями заработанные гроши.
В школе я считался ребёнком из неблагополучной семьи. Меня часто вызывали к директору, промывали мозги о необходимости прилежно учиться, если я желаю получить счастливый билет в будущее. Но я упорно игнорировал все наставления. Экзамены сдавал легко, поэтому, несмотря на постоянные прогулы, чисто технически меня не получалось исключить из школы.
Бабка умерла, когда я учился в выпускном классе. Последние два года перед смертью она совсем выжила из ума и перестала пускать меня на ночь домой, поэтому мне часто приходилось ночевать в подъезде, или всю ночь слоняться по городу. Я любил ночную Москву. Фары проезжающих машин, свет фонарей, отражённый в лужах. По ночам почти все люди исчезали с улиц, и я фантазировал о том, что нахожусь один в городе. Иногда я заглядывал в окна чужих домов и пытался представить, каково это – иметь любящую, надёжную семью? Жизни этих людей, собирающихся по вечерам вместе перед телевизором в тёплом свете ламп, казались мне сказочно прекрасными и абсолютно недостижимыми.
Иногда меня приглашал в гости редактор газеты, в которой я продолжал трудиться. Я называл его просто по имени, Виктор, так как с детства терпеть не мог формальности. Он был пожилым одиноким мужчиной, немногословным и немного угрюмым. Я был очень благодарен ему за гостеприимство. Именно он взял надо мной шефство после смерти бабки, пытаясь урезонивать мою буйную голову.
Виктор прививал мне литературный вкус, редактировал мои писательские работы, порой заставляя до поздней ночи переписывать очередную статью. Он показал мне искусство в изнурительном труде писателя. Если до этого я писал чисто механически, подбирая остроумные слова для удовольствия всеядной аудитории газетных читателей, то благодаря моему новому другу начал чувствовать настоящую красоту и глубину слога. Перед выпуском из школы редактор похлопотал и устроил меня в МГУ на филологический факультет. Он считал, что мой талант должен пройти огранку классическим образованием.
Именно во время учёбы в старших классах я начал особенно остро чувствовать всю свою непохожесть на сверстников. Я был по-настоящему тёмной личностью и ощущал сильную разобщённость с одноклассниками. Их интересы казались мне мелкими и детскими. Наверное, тогда я начал становиться мизантропом. Одноклассницы стали проявлять к моей персоне повышенный интерес, когда слава о моих литературных успехах достигла школы. Внезапно из хмурого и нелюдимого хулигана я превратился в красивого, загадочного и подающего надежды молодого писателя.
Девчонкам не давала покоя моя таинственная персона, однако ни одна из них не могла увлечь меня по-настоящему. Их глупый и наивный флирт раздражал, а откровенные попытки соблазнить вызывали отвращение.
Я брал то, что давали, и легко расставался с очередной подружкой. Чем отвратительнее я вёл себя с ними, тем больше новых жертв слеталось на мой огонь. Для девушек я был своего рода вызовом. Каждая новая, уверенная в своей женской неотразимости, с настойчивостью глупой овцы пыталась добиться внимания волка. Эта странная популярность немного вскружила мне голову, и именно тогда начало формироваться моё тотальное потребительское отношение к женскому полу, которое с годами приобретало всё более и более извращённую форму.
Со временем предсказуемость этой игры начала меня утомлять. Один и тот же сценарий повторялся из раза в раз: выжидаешь жертву, заманиваешь, она сопротивляется для приличия, ты наступаешь, ловишь и наслаждаешься добычей. В итоге я начал преследовать всё более изощрённые цели в своих играх, которые не всегда заканчивались привычной для большинства людей разрядкой. Именно процесс сопротивления и заманивания стал интересовать меня больше всего. Даже секс перестал быть самоцелью.
Моё воспалённое писательское воображение, требующее всё большей эмоциональной подпитки, не давало мне построить хоть насколько-то прочные отношения. В итоге я всегда оставался один, чувствуя очередное разочарование, отвращение к себе и к партнёрше, с которой я танцевал это странное, пугающее и завораживающее танго. Именно одиночество, непонятность и непринятие другими людьми ввергли меня в пучину беспробудного одержимого алкогольно-наркотического безумства, которое, как мне казалось, позволяло мне творить мои мрачные, горькие и лирические истории.
Несмотря на растущую популярность, я понимал, что в моём творчестве чего-то не хватает. Я привык добиваться идеала в образах и словах, но именно это стремление убивало душу текста. Мой добрый товарищ и советчик – бывший начальник и редактор Виктор говорил, что мне нужно подчинить свои тёмные начала, заставить их работать на искусство. Но я не мог тогда сублимировать ту разрушительную энергию, что рвалась наружу, и только глубже опускался на дно богемной жизни.
Я бросил универ на последнем курсе и полностью погрузился в расхлябанную и беззаботную среду, в которой обитают писатели, музыканты и художники, творцы всех мастей и дарований. Через несколько лет я забросил писательство и выпускал только несколько сборников стихов в год – достаточно, чтобы поддерживать разгульный образ жизни. Не знаю, что стало бы со мной, если бы через пять лет после моего ухода из университета я не попал в тюрьму.
Сначала меня привлекли как свидетеля по делу о наркотиках, но из-за моего нежелания сотрудничать со следствием и вызывающего поведения быстро переквалифицировали в соучастника.
Я провёл в следственном изоляторе около трёх месяцев, прежде чем из меня начала уходить вся эта глупая одержимость саморазрушением. Всю жизнь чувствовал себя обиженным судьбой мальчиком, и эта засевшая в глубине заноза отравляла меня ядом самосожаления. Постепенно я научился разграничивать две личности в своём сознании: больного ублюдка, снедаемого страстями, и писателя – наблюдателя и рассказчика. Я смог контролировать первого посредством второго. Давал демону свободу, но ненадолго. Подпитавшись его опытом и переживаниями, я снова запирал ублюдка в клетке книги, не давая ему до конца расправить плечи. Сам я оставался равнодушен к его страстям и находил единственное удовлетворение в процессе творчества. Не смешивать свои и его чувства стало так же просто, как вести машину и одновременно разговаривать по телефону – при должной сноровке и опыте можно делать это параллельно без потери качества.
Таким образом, именно тюрьма помогла мне стать лучшим писателем. Я был готов теперь принести этому освободительному прозрению всю свою жизнь на блюде, потому что знал, что не выдержу больше бесцельного и бессмысленного существования обычного человека. Мне нужен был бог, которому я мог бы поклоняться, и я нашёл его.
После того, как я урезонил своего демона, смог потихоньку взять под контроль и всю свою жизнь с помощью всё того же старшего товарища, который уже, видимо, успел во мне полностью разочароваться, но по какой-то необъяснимой причине всё ещё не поставил на мне крест. Виктор нанял хорошего адвоката, который за месяц сделал то, что полгода не могла или не хотела система государственного правосудия – оправдал меня. Меня выпустили и сняли все обвинения. В моём паспорте нет никаких отметок, поэтому кроме меня, адвоката и моего друга никто не знает об этой главе моей жизни.
После освобождения я работал с маниакальной одержимостью и уже через полгода был готов мой первый серьёзный роман «Злость». Тюрьма дала мне достаточно материала для книги. Множество ужасных и душераздирающих историй, которые я смог превратить в сильный текст. Мой роман никого не оставлял равнодушным, и вскоре его популярность дошла и до Европы с Америкой. Я сам перевёл книгу на английский. С помощью моего американского редактора мы довели текст до совершенства, и он был восторженно встречен западным читателем.
С Верой мы познакомились на пике этой славы. Меня подкупило как раз то, что она понятия не имела, кто я такой и, как мне казалось, полюбила именно меня, без всей этой мишуры. Она зацепила меня своей серьёзностью. Будучи интерном-хирургом, Вера днями и ночами пропадала в больнице, а ко всем прочим видам деятельности относилась свысока. Я скрывал свою настоящую профессию до последнего, поэтому сперва она не знала, что обо мне думать. Терялась в догадках, кто же я такой. Считала, что я связан с криминалом, так как познакомилась со мной именно в больнице, когда мне нужно было наложить швы. Мой другой «я» всегда любил развлечься хорошей дракой.
Помню, как увидел её тогда, сосредоточенную и увлечённую, и понял, что во что бы то ни стало хочу поцеловать эти плотно сжатые пухлые губки.
– Молодой человек, вы можете сидеть спокойно? – недовольно спросила она.
