Полная версия:
Кир Булычев Усни, красавица
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Пока Лидочка размышляла, руки помимо воли совершали нескромные движения – они передвигали коробки и пакеты, даже приоткрывали некоторые из них. В большой потертой коробке из-под индийского чая оказались бумаги – какие-то квитанции и счета. К археологии они явно отношения не имели, так что Лидочка не стала их и разглядывать.
Она услышала движение в соседней комнате. Пошла навстречу Татьяне Иосифовне, которая тяжело вплыла на кухню и опустилась на табуретку.
– Ну, где твой кофе? – спросила она. Глаза у нее были красные, щеки плохо вытерты от слез. – Давай, самое время подкрепиться.
Лидочка разлила кипяток по чашкам. Такое чувство, словно она это уже делала… но это потому, что она недавно готовила кофе у себя на кухне.
– Вот мы и остались одни, – сказала Татьяна. – Даже поссориться не с кем… Ведь ссоримся мы чаще всего с людьми, которые нам небезразличны. С чужими ругаемся, собачимся, деремся, сражаемся… а в ссоре есть нечто интимное.
Лидочке захотелось разглядеть комод, где стояла шкатулка.
Как будто услышав ее мысли, Татьяна попросила ее принести из комнаты сумочку, чтобы достать оттуда платок.
Лидочка прошла в комнату, схватила с дивана сумку и тут же обернулась к комоду. Комод был старинный, красного дерева, полированный, но, конечно, весь в морщинках царапин. Он был невысок, до пояса, чуть изогнут, и три его больших ящика были украшены изысканными позолоченными ручками-петлями, чтобы удобнее выдвигать.
Лейтенант оказался прав. Если чуть склонить голову, то сразу увидишь, что точно по центру комода есть пятно чистого дерева, от него тянутся в стороны две полоски – Лида догадалась: лейтенант провел пальцем, чтобы выяснить, прав ли он. Но почему лейтенанту захотелось присмотреться к комоду? Ведь так, без особой нужды, к нему не подойдешь и не станешь вглядываться, стояло что-то на нем или нет.
И тут Лидочка сообразила, что же подвигнуло лейтенанта на исследование комода – сбоку грудой лежали мелкие вещи, так или иначе связанные с рукоделием – пуговицы, катушки ниток, крючки и так далее. И было очевидно, что некто в спешке вывалил их на комод так, что несколько пуговиц упало на пол – эта неправильность интерьера и привлекла внимание Шустова. Увидев груду мелочей, он предположил, что их вывалили из какой-то коробки и потому внимательно присмотрелся к комоду. И увидел прямоугольник, чистый от пыли. Все просто и понятно. Решив свою задачку, лейтенант занялся иными делами, но Лидочка, в отличие от него, узнав, что на комоде стояла ее шкатулка, оказалась перед совершенно неразрешимой задачей – куда двигаться дальше? Где искать концы?
Она вернулась на кухню и сказала Татьяне:
– Оказывается, шкатулка, о которой мы говорили на даче, и на самом деле была здесь.
– Да? – Татьяне и дела не было до какой-то шкатулки. Она смотрела прямо перед собой остановившимся взглядом.
– А почему же вы ее не видели? Раньше?
– Значит, ее здесь не было.
– Но где она была? – Конечно же, нетактично так допрашивать несчастную женщину. Но, в конце концов, эта несчастная женщина уже отняла у Лидочки полдня, потому что ей так было удобнее.
– Ну покажи мне ее! – раздраженно откликнулась Татьяна. – Покажи, и я все скажу.
– Ее больше нет.
– Как так нет? – вскинулась Татьяна. – Вот именно в ней и могли храниться все Аленкины вещи.
– Нет, – ответила решительно Лидочка. – Они там не хранились, потому что шкатулка была полной.
– Полной? Как так? – Татьяна резко поднялась с табуретки. – Что ты имеешь в виду?
Лидочка показала груду мелочей. Но Татьяну это не удовлетворило.
– Если бы там ничего не было, тогда зачем они утащили шкатулку?
– Этого никто не знает. И даже никто не знает, когда это случилось.
– Что ты хочешь сказать?
– Шкатулку могли опустошить два дня назад.
– Вряд ли Аленка два дня терпела бы такой беспорядок, – резонно заметила Татьяна, хотя и не до конца убедила Лидочку – по всему видно, Аленка не была аккуратисткой.
Татьяна возвращаться на кухню не стала, а заявила, что очень устала, что у нее нервное переутомление. Так что ей хочется побыть одной.
Она и в самом деле выглядела очень усталой: поездка в Москву, визиты к Лиде, в милицию, сюда – это превышало ее возможности.
Лидочка спросила, не нужна ли помощь, может, вызвать врача или сходить в аптеку, на что Татьяна ответила, что все лекарства у нее с собой, а «неотложку» она вызовет, если станет совсем плохо. Она действительно хотела остаться одна. Что она будет делать: ляжет ли спать или займется поисками драгоценностей дочери – это уже ее дело.
Татьяна не стала провожать Лидочку, сразу же улеглась на тахту.
– Я позвоню тебе, – сказала она Лидочке. Но не поблагодарила – видно, действия Лидочки были для Татьяны естественны. Лидочка вышла на лестничную клетку.
Тут же дверь в соседней квартире открылась, и показалась карлица Роза. Она широко улыбалась.
– Татьяна Иосифовна отдыхать будет? – спросила она.
– Она пока останется здесь.
– Конечно, надо. Мать все-таки. Они хоть и не очень дружные были, все же мать, а вы как думаете?
– Конечно.
Лидочка собралась было спускаться, но вдруг ее посетила неожиданная мысль, и она спросила Розу:
– А позавчера вечером, когда Алена еще жива была, к ней кто-нибудь заходил?
– А тебе зачем знать?
Приходил, поняла Лидочка. Этот самый приходил.
– Он приходил? – спросила Лидочка.
– Он часто приходил, я за людьми следить не умею.
Еще как умеешь, подумала Лидочка. В американском романе сыщик тут же вынимает из кармана десять долларов и покупает информацию у консьержки. Здесь же соседка, наша родная, ей дашь доллар, она тут же в милицию.
– И что-нибудь выносил?
– Ничего не выносил! – Тут же она спохватилась и быстро добавила: – Да откуда мне знать, выносил, не выносил? Я что, под дверью стою, в глазок подглядываю?
Таким образом Роза выдала механику подсматривания. Впрочем, альтернативы у нее и не было. Глазки изобрели не только для тех, кто боится вора, но и для любопытных соседей.
Лидочка поняла, что Осетров, если и вправду посетил Алену вечером, ничего не унес. Шкатулку не спрячешь под пальто и в портфель не положишь.
– Он в семь приходил? – спросила Лидочка настойчиво.
– Нет, он раньше приходил, наверное, в шесть приходил.
– И долго был?
– Нет, недолго был. – Роза смотрела на Лидочку как заколдованная.
– Он был с портфелем?
– С сумкой своей. Как портфель, но мягкая. Небольшая такая сумка.
– Спасибо, Роза, вы мне очень помогли, – сказала Лидочка голосом адвоката Перри Мейсона. Но Роза не знала, что имеет дело с детективом такого класса, ее как бы отпустило, и она сказала горестно:
– И что это я разговорилась?
– А вы и не говорили ничего такого особенного, – успокоила Лидочка Розу.
– Люди же могут подумать, что я за ними подглядываю, – защищалась бывшая дворничиха.
– Люди так не подумают, – заключила Лидочка и побежала вниз по лестнице. Роза осталась стоять на площадке.
Теперь быстрее в издательство – иначе из-за этих уголовных историй она загубит собственную жизнь.
* * *В тот вечер у Лидочки случилась еще одна любопытная встреча – ну прямо из детективного фильма!
Когда она возвращалась к себе часов в семь – уже стемнело, она вдруг испугалась идти по лестнице. Нечто внутри, как короткий звоночек, предупредило ее об опасности.
Но домой все равно надо было возвращаться, а за помощью к коменданту не побежишь – он уже давно ушел домой, а где он живет, никто не знает.
Лидочка пошла сама с собой на компромисс. Она поднялась на лифте на третий этаж, вышла из лифта и некоторое время стояла возле него, затаив дыхание. Она ничего не слышала, хотя ей упорно казалось, что некто стоит возле ее двери этажом ниже и тоже затаил дыхание.
Так продолжалось минут пять.
Затем Лидочка стала спускаться вниз, стараясь сделать это бесшумно.
Она спустилась на пролет и, выглянув из-за шахты лифта, увидела в полутьме своей площадки человеческую фигуру. Фигура сидела на узком подоконнике, сгорбившись и, видно, устав подстерегать Лидочку.
Теперь надо было бежать обратно к лифту, потому что мимо фигуры не пробежишь – она очнется и схватит. Но идти к лифту – значит повернуться к фигуре спиной… Лампочка на площадке, конечно же, не горела. «Господи, ну за что все это валится на меня!»
Лидочка, пятясь, стала отступать, нащупывая ступеньки каблуками сапог и на третьей или четвертой ступеньке она чуть-чуть ошиблась и ударила каблуком о ступеньку – почти неслышно, но все же.
Фигура распрямилась.
Лидочка ожидала увидеть того восточного парня в джинсовой куртке.
Куртка была джинсовая, похожая, и брюки были похожими, но надеты они были на Лариску с шестого этажа, жертву вчерашнего нападения.
Лариса стояла, напряженно прислушиваясь, и, видно, сама боялась.
Лидочка, чуть успокоившись, спросила:
– Лариса, вы меня ждете?
– Ой, – откликнулась Лариса. – А вы почему сверху идете?
– А я тебя испугалась, – ответила Лидочка, сообразив окончательно, что Лариса не представляет для нее опасности.
– А я к вам, – сказала Лариса, опомнившись. – Мне на минутку.
– Тогда заходи.
– Нет, мне два слова только, я могу и здесь.
– Заходи, заходи, я не хочу с тобой разговаривать на лестнице.
– Это правильно, – согласилась Лариса.
Лидочка открыла дверь и пропустила Ларису внутрь. Она зажгла свет.
В домашних условиях, без макияжа, Лариса казалась не такой эффектной, зато была милой простушкой, и в этом было свое очарование – она казалась похожей на германскую молочницу с какой-то старой открытки, ей к лицу была бы широкая яркая юбка до земли, белый передник, пышные рукава, открывающие руки выше локтей. И, конечно, золотые по плечам локоны. На самом деле локоны были туго стянуты резинкой и лежали на спине. Хорошие волосы, еще не испорченные перекрасками и химией. Но это скоро пройдет.
– Заходи в комнату.
– Не буду. Я тут скажу.
– Как твой друг?
– Алик? Петрик? Он из больницы сегодня сбежит. Уже все готово. Вы не настучите?
– Нет. Не настучу. Ему там угрожает опасность?
– Еще какая. Они на него не случайно наехали, вы ж понимаете?
– Наверное, если такую стрельбу подняли. Хорошо еще, что в тебя не попали.
– Я тогда об этом не думала.
– А ты откуда этого Алика знаешь? – Они стояли в коридоре. Лариса не говорила, ради чего пришла, а Лидочка задавала пустые вопросы.
– А Петрика я давно знаю. Он же наш, пресненский. Из нашей школы. Он раньше кончал. А меня он помнил, я рано расцвела.
– Ты себя высоко ценишь.
– А то кто же оценит? Это я так, шучу, вы не обращайте внимания. Я к вам пришла, потому что Алик просил. Ему-то к вам нельзя, мы не знаем, кто здесь наводит.
Лидочка чуть было не сказала, что уверена в гнусных деяниях коменданта, но осеклась – даже если Лариса решит, что это шутка, у кого-то другого может не оказаться чувства юмора.
– Алик просил у вас выяснить: вас милиция допрашивала?
– А зачем ему знать?
– Ему ничего от вас не нужно. Но он не хочет впутываться. Честное слово, он нормальный, не рвань какая-нибудь. Он бизнесом занимается, а на него наехали.
– Со мной говорили в милиции.
– Вы сказали, что видели?
– Я сказала, что запомнила номер машины.
– Но люди?
– А Алику хочется, чтобы я их опознала?
– Нет, что вы! Наоборот! Иначе они вас уберут, точно! Надо их знать, поэтому и в милиции скажите, что никого не узнали. Петрику это до лампочки, потому что он их всех все равно знает, а кого не знает, те по найму работают. И в милиции твердо скажите – не помню. Никому это сейчас не нужно. А Алика могут пришить.
– Но я в самом деле никого не видела.
– Вот и умничка, – сказала Лариса и неожиданно поцеловала Лидочку в щеку.
Лидочка замерла от такой фамильярности, а Лариса уже открыла дверь и скрылась в полутьме лестничной площадки.
Застучали ее каблучки.
Лидочка закрыла дверь. Никому не нужна твоя наблюдательность. Все понимают, что ничего, кроме опасности, она не принесет. Удивительно: все – и милиция, и жертва – просят ее не видеть, не слышать и не замечать. И даже примкнувший к ним комендант.
«Какое счастье, что я и на самом деле ничего не знаю, не замечаю и не вижу».
Глава 5
Что в шкатулке?
Позиция полного нейтралитета дала трещину уже следующим утром.
Движимая совестью, которая жестоко казнила ее за трехдневное безделье, Лидочка заработалась допоздна. В результате проснулась в десять от телефонного звонка, но подниматься не стала, дала телефону отзвонить. Снова задремала – и тут опять телефон! Она понимала, что попала в осаду. Однако терпела, сопротивлялась, но и не могла больше спать.
Она лежала на спине, глядела в потолок и размышляла о том, есть ли какая-нибудь надежда разузнать что-то о содержимом шкатулки. И не требовалось долгих размышлений, чтобы сообразить: она себя вела совершенно неправильно. Она могла выяснить куда больше о судьбе шкатулки, если бы задавала правильные вопросы нужным людям. Раз шкатулка стоит в доме Алены, а ее мать Татьяна утверждает, что никогда этой шкатулки не видела, то не следует ли из этого, что существует еще по крайней мере одно семейное гнездо Флотских или какой-то укромный уголок, в котором могут храниться их ценности? Долгие годы Алена жила с бабушкой, с Маргошкой. Маргошка ее и воспитала. А где жила Маргошка последние годы? Почему Лидочка решила, что в той же самой квартире? Наверняка нет. А это означает, что где-то в Москве… Впрочем, а почему именно в Москве – Россия велика. Как рабочая гипотеза эта картинка годилась. Следовало ее проверить. Надо только позвонить Соне или хотя бы Татьяне – вряд ли Татьяна уехала обратно на дачу. Ведь на днях будут хоронить Алену – зачем старухе снова приезжать, на похороны? Кстати, о похоронах тоже надо спросить Шустова.
Ведь похороны связаны с патологоанатомическими делами. Они должны отпустить тело Алены на свободу. А потом уж профком института может заняться своим прямым делом.
Итак, надо вставать и звонить. Сначала Татьяне о ее маме Маргошке, затем Соне – о родственниках Алены, хотя второй звонок может и не понадобиться. Потом надо позвонить милиционеру Шустову и узнать о похоронах – вроде она теперь не чужая для этого странного семейства. Надо ли говорить Шустову о визите Ларисы и ее просьбе молчать? Пожалуй, пока не надо. Он ведь и не требует, чтобы Лидочка все говорила. Забвение и в его интересах – скорее можно будет закрыть дело. Мало ли теперь в Москве бандитов, которые друг на дружку наезжают?
Особой спешки не было – тем более что Лидочка чувствовала себя разбитой, усталой, вообще состояние было такое, как будто день уже клонился к закату, и Лида весь этот день грузила кирпичи.
Телефон зазвонил снова, когда Лидочка была в душе. Еще раз он позвонил, когда она вытиралась, но не успела до него добежать.
Лидочка поставила чайник, засыпала в кастрюльку «Геркулес» и сама позвонила Татьяне.
Никто не подошел.
Странно, она была убеждена, что Татьяна еще дома. Но, с другой стороны, не исключено, что той стало страшно ночевать в квартире, где только что умерла ее дочь, и она бежала оттуда к себе на дачу. Лидочке стало жалко старуху – лучше бы уж ко мне пришла.
Тогда Лидочка позвонила Соне. Соня обрадовалась звонку и сразу принялась рассказывать, как она пришла в институт, и как она все организовала, и как все теперь смотрят на этого Осетрова. Как на прокаженного!
Соня еще не знала, когда похороны, она сама собиралась позвонить Шустову или следователю, с которым, оказывается, вчера встречалась, и он произвел на нее весьма благоприятное впечатление. Он склонен закрыть это дело и ограничиться моральным осуждением. Хотя она, Соня, привлекла бы Осетрова. За доведение до смерти хорошего человека!
– Соня, скажи, пожалуйста, – попросила Лидочка, когда рассказ Сони выдохся. – Шкатулка, о которой ты рассказывала и которая пропала из квартиры Алены – откуда она у нее появилась?
– Я же тебе сказала: от бабушки Маргариты, – уверенно ответила Соня, подтвердив Лидочкины мысли. – Из хибары.
– Это еще что такое?
– А это прошлое дружного семейства Флотских, – ответила Соня. – Когда наша Аленка подросла и ее мамаша Татьяна добыла квартиру только для себя, то Маргарита вообще уехала из Москвы. И последние годы бывала здесь только наездами. У нее была идея, что Аленке не светит замужество, если она будет существовать в однокомнатной квартире с древней бабусей.
– Ну не такая уж Маргарита была древняя, – вступилась за нее Лидочка.
– Ты не знаешь – молчи! Она померла в восемьдесят пятом. Значит, ей было восемьдесят семь, клянусь тебе. Но никакого маразма!
– А как же Аленка согласилась, чтобы бабушка уехала? Ведь за таким старым человеком нужен уход.
– Маргарита сама за собой горшки выносила. До самой смерти. Она и умерла, как говорится, в одночасье. Правда, перед смертью в больницу попала. Но, может, это и хорошо, померла в цивилизованных условиях.
– Цинизм тебе не идет.
– Цинизм никому не идет, но без него не проживешь. Ты меня будешь слушать или намерена читать мне нотации?
– Говори, я слушаю.
– Когда Татьяна подкинула Маргарите младенца, Маргарита решила, что Аленке нужен свежий воздух. И записалась в какое-то садовое товарищество. Построила там хибару, это называлось финский домик, не слыхала?
– Слыхала.
– Развела малину, салат и несколько лет пасла там Аленку. Потом Аленке это надоело, а Маргарита привыкла к своей хибаре, пропадала там круглый год, морозоустойчивая бабка была. А когда она померла, хибара перешла к Аленке.
– И там была шкатулка?
– Там все Маргаритины вещи были – как склад. А когда Маргарита умерла, Аленка кое-что перевезла в Москву. Вот и шкатулку перевезла. Только, конечно, всякие бумажки из нее вытряхнула. И все это погибло.
– Почему ты так думаешь?
– Я не думаю – я знаю. Два года назад в хибару какой-то дебил залез, мы зимой редко там бывали – только когда на лыжах собирались. Этот бомж там костер развел – и сгорела наша родная хибара. И все, что в ней было. До самого подвала.
– А потом?
– А почему тебя интересует, что было потом?
– Ты думаешь, что дневники тоже сгорели?
– Никакого сомнения. И Маргаритина библиотека сгорела, и все ее письма.
– А потом?
– А потом суп с котом. А на второе кошка с картошкой, как говорит моя легкомысленная мамаша. Откуда у Аленки деньги новую дачу строить? Так и осталось пепелище.
– Значит, ты думаешь, что там искать нет смысла?
– Я убеждена.
– Жалко. А я надеялась… Прости, а не могут дневники храниться где-нибудь в квартире Алены?
– Не будь тупой! Квартира Алены – восемнадцать жилых метров, высота потолка два восемьдесят. Кухня шесть метров – какого дьявола человек будет хранить там чужие тетрадки?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Оставь надежду всяк сюда входящий. Читала?
– Читала.
– А я не читала. Если по телевизору не показывали – для меня пустое место. Вся мировая литература. Еще вопросы есть?
– К сожалению, нет.
– Тогда я в институт побежала. У нас сегодня должны компенсацию давать. Привет, до встречи…
Теперь оставалось сделать еще один звонок.
Лидочка набрала номер Шустова.
Лейтенанта на месте не было.
Инна Соколовская не могла ответить, когда он вернется.
Лидочка стала решать для себя проблему: то ли сесть работать, то ли пойти по магазинам, раз дома не осталось ничего съестного.
Ее раздумья прервал еще один телефонный звонок. На этот раз она сразу подняла трубку. Это был лейтенант Шустов.
– Ну вот, а я уж волнуюсь – звоню два часа, никто не подходит, хотел патрульную посылать.
– Ничего особенного у меня не случилось. Никто на меня не напал.
– Вы меня радуете, – сказал лейтенант.
– А я вам тоже звонила, но не застала.
– Какие проблемы?
– Мне нужно узнать, когда собираются хоронить Алену. От этого могут измениться мои планы на ближайшие дни.
– Пока что я не могу ответить на этот вопрос.
– Что за трудности? – Лидочка уловила в голосе нечто необычное – следовательское, столь несвойственное лейтенанту, даже когда он старался казаться волком следственной службы.
– Ничего особенного, но тело пока побудет у нас. Кое-что выяснилось.
– Что выяснилось?
– Я же сказал – ничего особенного.
– Если ничего особенного, то зачем вы мне звоните?
– Узнать о самочувствии. В интересах следствия.
– Самочувствие у меня нормальное. Так что же у вас произошло?
– Я не могу сказать.
– Ах, бросьте, Андрей! – Лидочка пошла на известную женскую хитрость. Одним ударом она как бы перевела милиционера в разряд своих приятелей. – Бросьте, Андрей. Что-то произошло.
– Вы должны… вы не должны распространять слухи…
– Вы намерены сообщить мне эти слухи?
– А, бог с вами! Завтра об этом все равно все заинтересованные лица будут знать. Я хотел только сказать, что Алена Флотская умерла не от излишней дозы снотворного.
– А от чего же?
– От цианистого калия.
– Как так? Ведь она же травилась снотворным.
– А вот здесь начинается загадка, которую я хотел бы разгадать. То ли она симулировала прием снотворного, желая на самом деле покончить с собой сразу. То ли кто-то подложил ей гранулу цианистого калия. Оба варианта изменяют картину дела.
– Еще бы! Тем более что в первый вариант вы сами не верите – зачем человеку, который и так решил умереть, притворяться, что он умер не так, как было на самом деле.
– Да, сомнительно, но я должен рассмотреть все варианты.
– То есть у вас есть подозрение, что ее убили?
– Да, понадеявшись на то, что мы удовлетворимся вскрытием, понадеявшись на то, что у нас царит разруха и вскрытия производят чуть ли не ветеринары. Но зря понадеялись.
– Это удивительно и даже страшно.
– И теперь мне очень важно узнать, кто последним видел Алену Флотскую.
– Могу дать вам бесплатный совет, – сказала Лидочка.
– Рад получить хоть что-то бесплатно.
– Поговорите с соседкой Алены по лестничной площадке. Ее зовут Роза, она татарка, сидит дома и смотрит в глазок. Знает все – кто к кому приходил и когда уходил.
– Такая карлица? С круглым лицом?
– Точное описание.
– Воспользуюсь.
– Как офицер и джентльмен вы не должны считать, что мы квиты, а рассказать мне, кто убийца.
– Нет, пока следствие не закончено…
– Тогда и я вам не буду помогать.
– Я испуган, – засмеялся Шустов.
* * *Подозреваемый был всего один.
Лидочка это понимала, а скоро это поймет и Шустов, если еще не понял. А Соня уверена в этом с самого начала. Правда, она не подозревала о цианистом калии, но моральную вину Осетрова считала аксиомой.
Когда его видела Роза? В шесть вечера. И он пробыл у Алены час. Она умерла ночью, часа в два. А в шесть у нее был Осетров, и они с Аленой ссорились. Алена угрожала Осетрову самоубийством, и тогда ему пришла в голову светлая мысль: если ты угрожаешь покончить с собой, то кончай. Только на самом деле, без игрушек. Он возвратился к возлюбленной ночью. Может быть, она как раз собиралась начать свое действо, а может быть, безмятежно спала… Как он это сделал – покажет следствие. Но мотив убийства у него был, возможности – замечательные. Даже Соня пребывала далеко, на даче. Почти идеальное убийство. И если бы патологоанатом не стал копаться глубже, чем принято в наши дни, возможно, она бы уже была предана земле или огню…
К Шустову Лидочка пришла в два часа. Шустов объяснил необходимость в новых показаниях тем, что до сегодняшнего дня велось дело о самоубийстве, и при современной занятости милиции никто бы не посетовал, если какие-то формальности не были бы соблюдены. Человек умер, наследственных сложностей не возникает, все чисто. Захотела умереть – умерла. Но как только этот дотошный патологоанатом отыскал в ней цианистый калий и мы получили на руки еще одно нераскрытое убийство, следователь тут же потребовал оперативной работы, которой Шустову совершенно некогда заниматься. И если бы не его отношение к Лидии Кирилловне, он бы взял бюллетень по поводу язвы – сил больше нет. Еще в прошлом году собирался поступать в Академию МВД, все возможности были. А в этом году сказали – жди, голубчик, жди. Может – год, а может – два, пока не разгребешь авгиевы конюшни. А ведь древние сказочники – хитрый народ. Рассказали, как Геркулес чистил эти конюшни, не прилагая к тому никаких особых усилий. Но хоть кто-нибудь задал себе вопрос, а что делали дальше обитатели этой конюшни, когда Геркулес уехал на свои другие подвиги? А они продолжали гадить под себя, пока не заполнили конюшни навозом по уши, да вот только Геркулес снова не приедет. Поняли аналогию, Лидия Кирилловна? Отлично поняла. И во сколько мне к вам прийти, господин сыщик? Если не хотите со мной пообедать… У меня в три поездка в управление. В два часа, вас устроит?
