Джордж Роберт Кинг
Сердце полуночи
– Я знаю, почему ты приехал в Скульд, Казимир.
Казимир сделал еще несколько шагов и, отвергнув протянутую руку Люкаса, встал рядом с бардом на скалистой террасе.
– Может быть, расскажешь?
Люкас посмотрел с утеса вниз и вздохнул. Скульд лежал внизу, в глубокой лесистой долине, словно бриллиант на подушке зеленого бархата. Глубоко вздохнув, Люкас сказал:
– Ходят такие слухи, что Казимир, Мейстерзингер Гармонии, – оборотень. И что он изгнан из города.
– Слухи есть всегда, но не всегда они говорят правду, – мрачно пробормотал юноша.
Шагнув к Казимиру, Люкас хлопнул его по плечу.
– Не беспокойся, наемные охотники не найдут тебя здесь. Я позабочусь об этом.
– Довольно слабое утешение.
– Это верно, – едко рассмеявшись, согласился бард. – Год назад я говорил тебе, что на посту Мейстерзингера твои таланты пропадут втуне. Теперь тебя ждут дела еще более великие.
Казимир отошел от края площадки и уселся на валун.
– Да… например, бродяжничество.
– Например, власть! – возразил Люкас, и глаза его заблестели. – В конце концов, я не являюсь Мейстерзингером Скульда, но именно я управляю городом.
На лице Казимира появилась кривая усмешка.
– Но твой дворец – это ночные улицы, верно?
– Прежде чем насмехаться, – сказал Люкас холодно и шагнул к краю каменистой площадки, – взгляни, насколько велика моя власть.
Он указал на укрытые туманом водопады.
– Видишь вон там, выше по реке, водяную мельницу? Все доходы от нее идут в мой карман. Хозяин мельницы – просто моя марионетка. А теперь взгляни ниже по реке. Видишь мост? За проезд по нему взимается плата, и часть ее тоже получаю я. А за излучиной стоит моя лесопилка…
– Еще один источник доходов?
– Да, – кивнул Люкас, продолжая смотреть на город. – А заодно – место, где можно сваливать… останки. Щепа и опилки могут похоронить немало грехов.
Он помолчал, глубоко и ровно дыша.
– Сразу за лесопилкой расположена нижняя пристань. Тамошняя охота нравится мне больше всего. Мне доставляет удовольствие знакомиться с чужеземцами, которые приплывают к нам на лодках, и приглашать их в гостиницу на роскошный пир… – он не договорил, выразительно лязгнув зубами.
Казимир, внимательно разглядывавший лицо барда, заметил глубокие морщины на его лбу.
– Гостиница тоже твоя, верно? – спросил он. Люкас кивнул.
– Там полным полно потайных ходов и дверей-ловушек. К тому же в ней живут мои… коллеги.
Взглянув на город, Казимир заметил на его южной оконечности широкое пространство, на котором высились какие-то древние руины, примыкавшие к городской стене.
– Что это за развалины слева от нас? Люкас вздохнул, и уголок его губ слегка дрогнул.
– Это место называлось Даргахтский замок. Он был выстроен здесь столетия назад, чтобы охранять переправу. Собственно, город строился и рос вокруг него. Замок сгорел и развалился вскоре после того, как я прибыл в Скульд. В скобках замечу, что я почти не причастен к его гибели.
Впервые за прошедшие сутки Казимир рассмеялся:
– Что за ерунда! Да этот замок лежит в руинах наверняка больше чем сто лет. Когда он сгорел, тебя и на свете-то не могло быть!
Бард величественно повернулся к молодому человеку:
– Могло.
Казимиру отчего-то стало неуютно, и он нервно провел пятерней по волосам.
– Ладно. Мне надоело смотреть на город. Я охотно верю, что у тебя есть власть…
– И ты тоже можешь иметь такую же! Этот год в качестве Мейстерзингера Гармонии был всего-навсего прелюдией к твоей истинной власти.
– Конечно… – Казимир помолчал, покачивая головой. – Скажи, Люкас, тебе не приходило в голову, что мы с тобой – чудовища? Я отрицал это всю свою жизнь, но теперь, когда моя тайна раскрыта, я не могу больше обманывать самого себя. Я – убийца. Я – страшное чудовище. Изгнание и забвение, болезнь и смерть – вот чего я достоин.
– Ты дурак, Казимир, – сказал Люкас небрежно, отряхивая свой плащ. – С чего ты решил, что мы – какие-то там чудовища?
Казимир недоуменно улыбнулся.
– Наверное с того, что мы превращаемся в волков и убиваем людей.
Люкас отвернулся от него и начал медленно спускаться с горы.
– Да, это так, – подтвердил он. – Но таковы уж мы есть. Все, что мы делаем, – мы делаем не со зла, а только повинуясь нашей природе и нашим инстинктам. Разве можно обвинять нас на основании того, что кому-то наши инстинкты кажутся инстинктами хищных зверей, а наша природа – чудовищной?
– Ты ловко жонглируешь словами, но я не уверен, что ты прав, – отозвался Казимир, спускаясь следом за Люкасом.
– Несмотря ни на что, мы представляем собой большее зло, чем любой из людей.
– Ничуть, – парировал Люкас. – Мы злы и порочны по своей природе, в то время как большинство людей – по выбору. Мы совершаем свои поступки потому, что чувствуем голод, а люди – из обыкновенной жестокости. Поэтому все свои злые дела они совершают своим собственным, весьма специфичным способом. Вместо того чтобы убить женщину на месте, человек сначала женится, а потом вечер за вечером избивает свою жену, пока через несколько лет она не умрет. И любой правитель, вместо того чтобы убить человека сразу, морит его голодом и выжимает из него все соки до тех пор, пока тот не превратится в живой скелет. Вместо того чтобы убить дитя в колыбели, родители и друзья детских игр годами высмеивают его, пока он сам на себя не наложит руки.
– Мне плевать на все твои доводы, все равно ты и я – самые страшные злодеи во всем городе, – с горечью сказал Казимир.
– Следуй за мной, – властно распорядился Люкас, указывая вниз.
– Здесь живет человек более грешный, чем мы с тобою вместе взятые, – сказал Геркон Люкас, указывая на аккуратный небольшой домик, напротив которого они остановились.
Казимир с сомнением разглядывал коттедж. Подоконники, наличники, дверные косяки и ставни – все было тщательно выкрашено в зеленый цвет. Оштукатуренные стены были выбелены, а на крыше не отвалилась ни одна черепица.
– Этот дом не похож на дом чудовища. В ответ Люкас схватил его за подбородок.
– Это лицо тоже не похоже на лицо монстра.
Он выпустил Казимира и, повернувшись, зашагал к ведущей в подвал дверце.
– Идем, Казимир. Его нет дома.
Повозившись с замком, он отпер дверь и начал спускаться по ступенькам в темноту. Казимир остался стоять наверху. Качая головой, он смотрел, как бард исчезает в темноте. Затем, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не идет, он последовал за своим наставником, аккуратно прикрыв за собой дверь.
В подвале оказалось довольно сыро и холодно. Стены здесь были сложены из грубо отесанных камней, а пол был земляной. Вдоль стен тянулись полки и стеллажи, сколоченные из толстых досок, а на полках выстроились полупрозрачные банки и кувшины. Содержимое их невозможно было рассмотреть из-за толстого слоя пыли. Похожие емкости были расставлены на разнокалиберных столах, которые занимали собой значительную часть пространства подвала. На крышках столов не было той пыли, какая покрывала все в подвале, но не были они и абсолютно чистыми. Потемневшие, растрескавшиеся от времени столешницы были залиты не то смолой, не то черным дегтем. Казимир принюхался и безошибочно определил – кровь.
– Чем тут занимается этот твой… приятель? – раздраженно спросил Казимир, рассматривая затканные паутиной столы.
– Ты мог бы и сам догадаться, – отозвался Люкас, широким жестом обводя подвал. – Впрочем, мы всегда можем дождаться его самого, он расскажет об этом гораздо лучше, чем я.
– Столы, судя по всему, использовались для освежевания и последующей разделки, – заметил Казимир, рассмотрев под столами изогнутые крючья и блоки с намотанными на них цепями. Что-то звякнуло у него под башмаком, и он опустил глаза.
– Но что ужасного в том, что мясник работает в подвале, а не на открытом воздухе?
– Ты выбрал удивительно правильные слова, когда говорил о свежевании и разделке, – сухо заметил Люкас. – Однако, как мне кажется, ты не сумел сделать правильные выводы из того, что увидел. Ну что же, может быть, это тебе поможет.
Бард снял с одной из полок большой коричневый саквояж из полированной кожи. Под руками Люкаса защелка легко открылась, и на стол посыпались самые разные металлические инструменты. Казимир придвинулся поближе и стал разглядывать причудливо изогнутые ножи, крючки, иглы, зубастые зажимы и заскорузлые от крови тряпки.
– Что все это значит? – со вздохом спросил Казимир.
– Ты еще не понял? – вопросом на вопрос ответил Люкас с непроницаемым лицом. – Этот человек принадлежит к новому поколению так называемых ученых. Он верит в исцеление при посредстве скальпеля и иглы, отрицая лечение при помощи снадобий и покоя. В этих банках – плоды его исследований.
Казимир посмотрел на полки новым взглядом.
– Но почему это грех? – поинтересовался он. – Если он разрезает людей или животных для того, чтобы вылечить их…
– Не вылечить… во всяком случае теперь, – небрежно объяснил Люкас, снова сгребая в саквояж блестящие инструменты. – Он начинал на кроликах и енотах, кромсая их маленькие тела в поисках ответа на свои вопросы о человеческих болезнях. Но здоровье – это капризная любовница. Она не прячет своих секретов в телах мертвых животных. Мой друг так ничего и не узнал. Он жаждал знания, чтобы спасать человеческие жизни, но знание бежало от него.
Тогда я показал ему один трюк, который знал еще мальчишкой. Я научил его, как при помощи маленькой проволочки повредить мозг кролика так, чтобы можно было разрезать его еще живым. С тех пор как этот мастер препарировал живьем своего первого кролика, он узнал гораздо больше. Мой друг изучил, как бьется сердце, как работают легкие, узнал о боли, которая живет в стеклянных глазах парализованного животного. За те восемь часов, пока кролик оставался живым, он узнал и увидел целую кучу всего.
Но из всего, что он узнал, одно пришлось ему больше всего по вкусу. Он узнал, что такое полная и безграничная власть. Он мог разрезать живое существо, он мог трогать пальцами его внутренности, он мог в любой момент прекратить работу любого органа, любой железы. В тот день он покончил со своей врачебной практикой и начал изобретать все новые и новые пытки. Постепенно он набирался опыта и научился повреждать мозг высших живых существ таким образом, чтобы поддерживать в них жизнь днями и неделями. Между прочим, я уверен, что вот за этими дверями находится его последний…
Послышался гулкий щелчок замка, и слова застряли в горле Люкаса. Казимир бросил на него испуганный взгляд, и бард сделал ему знак оставаться на месте и молчать. Полуденное солнце хлынуло в подпол, и на лестнице появились чьи-то ноги в желтовато-коричневых брюках. Несмотря на влажность, со ступеней поднялись целые облака пыли, ясно видимой в солнечных лучах.
Спускающийся в подпол мужчина был среднего возраста и довольно мускулист. Кожа его напоминала свежевыскобленный пергамент. Заметив незваных гостей, он остановился, и его лишенные всякого выражения глаза остановились на Люкасе и его ученике. Медленно-медленно его лягушачий рот растянулся в некое подобие улыбки.
– Я всегда рад гостям, – проговорил он. – Хотя я никак не разгляжу, кто вы такие…
– Это я, уважаемый фон Даакнау, Геркон Люкас. Со мной – мой друг…
– Должно быть, это тот самый Казимир, о котором вы мне рассказывали, – перебил мужчина.
Спустившись с лестницы, он зашаркал к ним через комнату. Руки он вытянул перед собой, дабы ненароком не налететь на какое-нибудь препятствие. Через несколько мгновений он был уже рядом с Казимиром, и его загорелая ладонь легла на предплечье молодого человека.
– Этой самой рукой Эйрен проделал великое множество хирургических операций, – сказал Люкас. – Не так ли, фон Даакнау?
– Этой самой рукой, заостренной проволокой и специальным порошком, – без тени улыбки сказал человек, все еще сжимая предплечье Казимира. – Пусть вас не вводит в заблуждение, что я разговариваю с вами так откровенно, – обычно я более скрытен с посторонними. Просто господин Люкас много о вас рассказывал.
С тех самых пор, как маленькие, слегка косящие глаза фон Даакнау нащупали Казимира в полумраке подвала, они ни на мгновение не отвернулись, прожигая юношу насквозь безжалостным взглядом. Казимиру стало настолько неуютно, что он вздрогнул и вырвался.
– Не хотите ли подняться наверх? Могу предложить вам чаю.
– Нет, старина, спасибо, – с необычайной сердечностью поблагодарил его Люкас. – Нам еще нужно многое сделать.
Казимир потер предплечье – у него было такое ощущение, что после прикосновения этого хирурга-живодера плоть его заледенела.
– Вы действительно используете все эти инструменты, для того чтобы…
– Да, – безмятежно откликнулся фон Даакнау.
– Я слышал о штуке с проволокой, но для чего вам порошок?
– Большинство из моих… пациентов вовсе не хотят лечиться, – легко отозвался Даакнау. – Порошок помогает мне усыпить их.
– Почему вы это делаете? – выпалил Казимир, к которому неожиданно вернулось мужество.
Бывший врач пожал плечами и впервые за все время отвернулся. На его лице промелькнуло задумчивое выражение – это было первое выражение, которое до сих пор вообще появлялось на его лице.
– Я уверен, что вам знаком сладостный аромат чужого страха, молодой человек. Боль – это вино, а страх – то, что придает вину изысканный вкус. И то и другое доставляет мне наслаждение, однако больше всего мне нравится звук.
– Звук? – эхом отозвался Казимир, неловко переступая с ноги на ногу. Под ногами его снова что-то захрустело.
– О, звуки бывают совершенно разными, – Эйрен слегка облизал свои широкие губы. Голос его оставался противоестественно спокойным – Готов поклясться, вы не знали, что человеческая кость может издавать совершенно разные звуки…
– Довольно! – воскликнул Казимир, чувствуя, как живот его сводит судорога. – Это Люкас вас надоумил, не так ли?
Припухшее лицо фон Даакнау расплылось в сияющей улыбке. Он снял со стены столярный молоток и взмахнул им.
– Позвольте, я представлю вам Анну, – просто сказал врач.
Казимир развернулся и пошел к заплесневелым ступеням.
– Я ухожу, – объявил он. Поднимаясь по лестнице он слышал извинения Люкаса:
– Не обижайся на парня, Эйр. Ему предстоит еще многому научиться. И не беспокойся – твоя тайна в полной безопасности.
– Ты придешь посмотреть? – отозвался хозяин страшного подвала, кивнув в сторону железной дверцы в дальней стене, многозначительно постукивая головкой молотка по ладони.
– Как-нибудь в другой раз, – вполне светским тоном ответил Люкас, и Казимир выбрался на воздух.
ГЛАВА 16
Казимир выбрался из зеленых дверей, ведущих в подвал дома фон Даакнау и оказался на оживленной улице. Он посмотрел сначала налево, потом направо, оглядывая яркие и приветливые лавки и домики, которые выстроились вдоль вымощенной булыжником дороги.
– Как мне пройти к гостинице? – вслух подумал он.
Казимир не помнил, мимо каких вывесок и каких домов шли они с Люкасом, он помнил только бывшего врача и его подвал, переоборудованный не то в подсобное помещение мясной лавки, не то в камеру пыток.
– Надо поскорее выбраться отсюда, – сказал он самому себе и решительно повернул налево, слившись с запрудившей улицы толпой.
Через несколько мгновений быстро шагающего Казимира нагнал Геркон Люкас. Идя рядом с ним широким, величественным шагом, он спросил:
– Ты все еще считаешь, что никто из людей не способен превзойти нас во зле?
– Твой фон Даакнау – урод, – резко сказал Казимир, даже не повернувшись к барду.
– Да, он урод, – согласился Люкас. – Но он – сосредоточение того зла, что есть в каждом человеке.
Казимир резко остановился прямо посреди улицы. Ткнув пальцем в грудь Люкаса, он прошипел:
– Не будь идиотом! Какой человек, находясь в здравом уме, станет заманивать меня в подвал, поить своим зельем и потрошить как свинью? Назови хоть одного.
– Торис, – стальным голосом отозвался Люкас. – Он не только в здравом рассудке, он к тому же твой лучший друг и жрец Милила. Но дай ему шанс, и он зарежет тебя, не моргнув глазом.
Казимир не нашел, что ответить, и мрачно молчал. В голове его медленно поплыли какие-то отвратительные видения, и он подумал о том, что сейчас ему больше всего хочется вернуться в гостиницу и как следует выспаться.
– Ты ошибаешься, – сказал он наконец.
Люкас внимательно посмотрел ему в лицо и сказал:
– Я показал тебе Эйрена только потому, что его злое начало не подлежит сомнению. Но поверь мне, Казимир, все люди – хищники по натуре. Все они ищут возможности властвовать и убивать, и делают это при помощи любого оружия, какое оказывается у них под рукой: при помощи слов, золота, мечей, законов, порой даже при помощи своих слабых зубов и ногтей. Они охотятся друг на друга каждый день и каждую минуту.
Казимир взмахнул рукой перед своим лицом так, словно отгонял назойливую муху.
– Пойдем лучше в гостиницу. Люкас жестом велел Казимиру оставаться на месте.
– Сегодня ночью ты должен научиться очень многому, однако с чего мне начать?
– О чем ты? – простонал Казимир, совершенно измученный усталостью.
– Взгляни, – Люкас заставил его повернуться лицом к солнцу, которое едва перевалило через зенит. – Видишь, как высоко солнце?
– Конечно.
– Оно все еще высоко, но я хочу, чтобы день уже кончился, – небрежно заметил Люкас.
Стоило только ему вымолвить эти слова, как золотые лучи погасли, а мощеная улица неожиданно потемнела. Народ тоже куда-то пропал. По булыжнику и по стенам домов поползли холодные тени, а окна всех лавок закрылись ставнями. В небесах легкое облачко кудрявилось вокруг полной луны.
– Что случилось? – всполошился Казимир. – Где солнце?
Люкас отмахнулся от его вопроса и сказал:
– В лесу нас ждет одно дело.
На глазах изумленного юноши выбеленные дома растаяли, превратившись в стволы толстых деревьев и густой подлесок. Вместо камней мостовой под ногами оказалась пористая, мягкая земля, а звездное небо закрылось дрожащим на ветру кружевным покрывалом темной листвы. Проникая сквозь это покрывало, лучи бледного лунного сияния метались между стволами, словно испуганные призраки.
Казимир невольно попятился и схватился за ближайшее дерево, чтобы не упасть.
– Что ты сделал, Люкас? – ахнул он.
Геркон пристально смотрел на Казимира, и в его глазах мерцал какой-то дикий восторг.
– Ты даже не начал постигать значения сегодняшнего вечера, Казимир, не так ли?
– Но что ты сделал с домами, куда девался день? – воскликнул Казимир, чувствуя, как его охватывает панический страх.
– Для этой ночи я собрал и использовал все свои силы, Казимир, – сказал Люкас, и в его голосе прозвучали гордость и радостное волнение. – Я надеюсь только, что их окажется достаточно.
– Достаточно для чего? – воскликнул в испуге Казимир, хватая Люкаса за лацканы расшитого камзола.
– Сегодняшняя ночь – ночь твоего спасения, – негромко ответил Люкас. – Ты избавишься от своего проклятья.
Казимир недоверчиво посмотрел на высокого барда, выискивая в его лице хоть малейший признак неискренности.
– Как ты собираешься спасать меня? Даже Милил не сумел избавить меня от…
– А видел ли ты когда-нибудь, чтобы Милил гасил свет дня так, как я это только что сделал? Разве он смог бы незаметно перенести тебя из города в лес? – спросил Люкас, осторожно отцепляя судорожно сжатые пальцы юноши от своей одежды. – Если ты пойдешь за мной – я спасу тебя.
Искоса взглянув на Казимира, Люкас зашагал в чащу. Потрясенный, Казимир последовал за ним в совершенном молчании.
В лесу их окружил густой запах хвои. Под ногами шуршали опавшие иглы, а над головами негромко стонал ветер. Некоторое время они шли, не произнося ни слова; в голове Казимира мелькали недоуменные вопросы, однако, прежде чем он сумел задать хотя бы один из них, Люкас заговорил сам.
– Двадцать лет… На протяжении двадцати лет ты не был ни волком, ни человеком.
– Да, – рассеянно кивнул Казимир.
– Все это время ты пытался изгнать волка, оставив человека, и проиграл. Это произошло потому, что твое настоящее сердце – сердце зверя.
– Нет, это не так, – возразил Казимир, но голос его прозвучал слабо и неуверенно. – Все, что относится к волку – как заразная болезнь, которая живет во мне…
– Человек – вот как называется твоя болезнь! – возразил Люкас, удрученно кивая головой. – Все эти годы ты ошибался, Казимир. Ты не вервольф – человек, проклятье которого состоит в том, чтобы превращаться в волка. Ты вульвер – волк, проклятье которого состоит в том, чтобы превращаться в человека.
– Что?! – изумился Казимир бледнея.
– Все, что в тебе есть от человека – это просто маска, – ровным голосом объяснял Люкас. – Твое истинное обличье – обличье волка. Ты родился маленьким оборотнем-волчонком, способным превращаться в человека, чтобы сбить со следа погоню.
Казимир яростно затряс головой. Слова Люкаса бессмысленно носились у него в голове, которая вдруг стала удивительно легкой и пустой.
– Все это просто игра слов, – сказал он сердито.
Люкас остановился, пропуская Казимира вперед.
– Нет, Казимир. Никакая это не игра. Как и люди, вервольфы обладают душой.
Вульверы, как и волки, ее не имеют. У тебя нет души, Казимир.
– Откуда ты знаешь?! – в смятении воскликнул Казимир.
– Знаю, потому что я сам – вульвер. Юноша задрожал как в лихорадке.
– Может быть, ты, Люкас, и вульвер, но я – вряд ли. Мой отец, Зон Кляус, был обычным оборотнем, вервольфом.
– Знаю, – спокойно ответил ему бард. – Кляус был вервольфом. Но откуда ты знаешь, что он был твоим отцом?
– Что?… – стуча зубами переспросил Казимир. – Кто же еще? Он был женат на моей матери, и он убил ее, когда узнал правду обо мне.
– А теперь послушай меня, – сказал Люкас, пригвоздив юношу к земле своим пронзительным взглядом. – Кляус знал о твоем проклятье с самого рождения. Он даже был рад, что его сын обладает такими же способностями, как и он сам. Он не убил ее, когда узнал, что ты такое. Он убил ее, когда узнал – ты не его сын.
Казимир почувствовал, как ноги его подгибаются.
– А чей же? – спросил он.
– Мой, – ответил бард своим мягким рокочущим баритоном.
– Это невозможно! – прошептал Казимир, со страхом вспоминая, что Люкас был другом его матери.
– Но это правда, – уверил его Геркон. – Когда Кляус стал Мейстерзингером Гармонии, я решил соблазнить его жену, чтобы расширить свое влияние. Она забеременела от меня, и это был ты, Казимир, мой сын. Кляус, разумеется, думал, что это его ребенок, но я дал тебе имя и я всегда стоял за твоей спиной. Кляус нанял меня быть твоим наставником и воспитателем. Я учил тебя полагаться на свою волчью природу, надеясь, что однажды ты убьешь Кляуса и сядешь на его место.
Однако Кляус нашел у своей жены мои любовные письма, подписанные псевдонимом «Сердце Полуночи». В письмах этих говорилось о тебе. Кляус пришел в ярость и попытался убить тебя при помощи серебряного кинжала, однако серебро не причинило тебе никакого вреда, потому что ты не был вервольфом – ты был вульвером. В отчаянии Кляус приказал своим стражникам предать тебя и твою мать огню.
Пока Люкас говорил, Казимир в совершенном молчании изучал черты его лица Постепенно он убеждался, что во многом они были похожи – тот же высокий рост, та же худощавость, те же черные волосы и смуглый цвет лица.
– Боги мои! – прошептал он. – Ты мой отец…
– Да, – тихо откликнулся Люкас.
– Если это все правда, – сказал Казимир, и глаза его налились кровью, – то почему ты оставил меня? Почему ты позволил мне, маленькому, беспомощному, испуганному, скитаться в одиночестве по улицам и долинам? Почему ты предоставил мне быть сиротой все это время?
– Я не оставил тебя, сынок, – ответил Люкас, и его голос дрогнул. – Я искал тебя три года, но не нашел, и решил что ты, должно быть, погиб. Только через девять лет я случайно встретил тебя на маскараде в усадьбе Мейстерзингера и сразу понял, кто ты такой.
– Почему ты ничего не сказал?
– Я хотел испытать твой характер. Я хотел увидеть, что стало с тобой за эти без малого десять лет, осталось ли в тебе что-нибудь от того, чему я тебя когда-то учил.
И ты не обманул моих ожиданий! – Люкас жестко улыбнулся. – И вот я помог тебе принять участие в турнире; я сказал, что ты являешься моим учеником; я послал людей сжечь приют и разбудить в тебе гнев против Кляуса; я убил для тебя Гастона Олайву; я открыл тебе, что Юлианна и жрец собираются бежать; я будил подозрения в Торисе, чтобы заставить его действовать и этим разоблачить его предательство; я сделал так, что у гостиницы «Лонгпайп» тебя дожидалась та женщина; я организовал твое падение в Гармонии, чтобы ты присоединился ко мне здесь; наконец, это я правил фургоном, на котором ты прибыл сюда, в Скульд, навстречу своему спасению.
– Так это ты уничтожил меня?
– Нет, не уничтожил – спас. Обязанности Мейстерзингера медленно, но верно убивали тебя. То же самое делали и твои друзья, – с плохо скрываемым удовольствием сообщил Люкас. – Сколько раз ты пытался покончить с собой, Казимир? Сколько раз ты мысленно казнил себя за преступления, совершить которые тебе было предначертано богами? Я не уничтожил тебя, Казимир, я спас тебя.
С этими словами бард повернулся и продолжил движение в глубь леса.
– Мы почти у самой ритуальной поляны, сынок, – добавил он через плечо.
С лицом, на котором было написано недоумение, Казимир стоял на тропе и смотрел вслед новообретенному родителю. Потрясающие новости, которые он только что услышал, рвали на части его разум и душу. Он не мог думать; он едва мог стоять на ногах. Тем не менее все, что сообщил ему Люкас, было весьма правдоподобно. В одночасье он узнал все тайны своей жизни.
Сжимая на груди свою одежду, он окликнул удаляющегося барда:
– А что за… спасение, о котором ты говорил?
Люкас остановился и повернулся к нему:
– Идем, Казимир. Ты должен раскрыть объятия своей звериной природе. Пойми, тебе не удастся никуда от нее деться. Внутри ты все равно останешься волком.
– Нет, – возразил Казимир. – Я ненавижу этого волка. Я все еще хочу остаться человеком.
– Твоя человечность всего лишь маска, роль, которую ты исполняешь на людях. Останься человеком, и увидишь, как будешь гнить заживо и в конце концов умрешь. Именно это с тобой происходило в последний год. Ты, наверное, уже убедился, что этим путем тебе не спастись.
Казимир вдруг ощутил в груди болезненные толчки. Сердце его билось часто-часто, и кровь шумела в ушах почти так же громко, как водопад у гостиницы. Руки Казимира дрожали.
– Как же я смогу жить, зная что у меня нет души? – жалобно спросил он.
– Ты станешь богом, – просто ответил Люкас.
Повернувшись, он пошел дальше.
Закусив губу, Казимир смотрел, как он уходит. Ему хотелось броситься прочь и затеряться в лесу. Ему хотелось схватить в охапку Юлианну и бежать куда глаза глядят, прочь из Скульда, подальше от Ториса и Люкаса.
– Но они мне не враги, – негромко прошептал он. – Мой главный враг – это я сам.
Внезапно он поймал себя на том, что не слышит больше ударов собственного сердца. Стиснув зубы, он сделал шаг вслед Люкасу. Потом еще один. И еще… Потом он побежал по тропе, торопясь догнать ушедшего вперед барда.
Своего отца…
Нагнав Люкаса, Казимир пошел рядом с ним. Увидев его, Люкас только кивнул. Он шел по лесу неторопливым прогулочным шагом, заложив руки за спину, а его горячее дыхание клубилось в прохладном воздухе облачками пара. Оба молчали, шагая по лесной тропе, огибая могучие старые деревья.
– Мы – дети тьмы, сынок. Казимир рискнул поднять на своего отца глаза, потом кивнул.
– Мы – братья ангелов, – продолжал Люкас. – Они рождены из чистого добра, а мы – из чистого зла, однако и то и другое случилось по воле богов.
– Именно поэтому ты владеешь волшебством, Люкас… отец? Поэтому ты можешь заставить леса петь и умеешь превращать день в ночь?
– Эта колдовская сила станет и твоей, – негромко сказал Люкас, но Казимиру почудилось, что отец хочет подбодрить его. – Для этого ты должен будешь перестать сопротивляться своей истинной природе, должен будешь слиться с ней воедино, полностью избавившись от человеческого.
Казимир кивнул, хотя почти ничего не понял.
– Что случится, когда мы дойдем до ритуальной поляны?
– Много чего случится, Казимир. Твое сердце будет очищено для зла. Твой голод будет разгораться с новой силой, а все человеческое будет отринуто. Ты сам станешь богом.
– Злым богом, – уточнил Казимир.
– Добро и зло значат для богов совсем не то же самое, что и для людей. Даже добрые боги убивают людей. У богов есть такое право – забрать обратно ту жизнь, которую они даровали.
Казимир посмотрел вверх на черно-синее небо, едва видимое сквозь листву.
– Я не стремлюсь к тому, чтобы стать богом, отец.
– А хочешь ты избавиться от своего проклятья?
– Да.
– Это первый шаг.
Люкас протиснулся в узкий проход между двумя могучими деревьями и оказался на широкой поляне в лесу, расположенной на вершине холма. Казимир последовал за ним. При виде этого места дыхание у него перехватило. Лунный свет лежал на стеблях невысокой густой травы, которая покрывала поляну словно ковром. Выбеленные луной стволы деревьев стояли вокруг поляны словно мраморные колонны. Купол неба был усыпан звездами. Легкий ветерок приветствовал вышедшего из леса Казимира прохладным дуновением.
– Это что-то вроде храма? – спросил он с неожиданным благоговением. – Храма детей ночи?
– Я рад, что ты сам чувствуешь это, Казимир, – искренне ответил Люкас, торжественно шагая к середине поляны. Достигнув ее центра, он остановился и опустил голову, прищурившись так, что глаза его почти совсем исчезли за веками. Трижды он глубоко вдохнул и выдохнул воздух, наполняя воздух терпко-сладкими запахами травы и сосновой смолы.
– С самого твоего рождения, Казимир, я готовил тебя к этой минуте. Я готовил тебя, формировал тебя таким, каким ты должен быть. И вот наконец ты здесь. Подойди ко мне.
Казимир глянул на середину поляны. Его разум, который только что был наполнен какими-то настойчивыми голосами, неожиданно опустел. Молодой человек провел обеими руками по своим иссиня-черным волосам и, задрав голову, посмотрел вверх на звезды. На лице его появилась улыбка. Эти звезды были свидетелями его рождения, они видели, как он восходил к власти, видели его падение и вот-вот увидят, как он войдет во тьму. «Они станут свидетелями и моей смерти, эти прохладные звезды, – подумал Казимир, – и все же останутся такими же спокойными и невозмутимыми, как и столетие назад».
Опустив голову, он пошел вперед.
Безупречные зубы Люкаса сверкнули в лунном свете, словно два ряда отборных жемчужин. Казимир заметил его улыбку и улыбнулся в ответ.
Потом он увидел глаза.
Глаз было великое множество, все они сверкали в просветах между деревьями, отражая серебристый свет луны. Из-за колючего кустарника смотрели глаза пугливого оленя, рядом горели голодные глаза волка, и мерцал тупой взгляд кабана. Звери были совсем рядом и стояли неподвижно: хищники и травоядные, охотники и жертвы, медведи и рыси, змеи и белки, соколы и совы, крысы и барсуки. Все они окружили поляну в абсолютной тишине и стояли, глядя на ее середину. Казимир понюхал воздух и почувствовал их крепкий лесной запах. Это были не призраки, а настоящие звери.