bannerbannerbanner
Только правда, только хардкор. Том 1.

Ким Шмонов
Только правда, только хардкор. Том 1.

Полная версия

Глава 4. Майк Нагорный. Контора, которая не только пишет.

Никогда не сожалей о содеянном, ибо, погрязший в неведении своем,

считаешь себя обделенным и обездоленным, а на самом деле,

ты, сука, еще спасибо должен сказать, что живой остался и ноги унес

Первая заповедь разведчика


Я находился в просторном светлом кабинете, заполненной обычной офисной мебелью. Кабинет, как кабинет… Казалось бы, ничего особенного… Но внимательный глаз сразу определит, что с этим кабинетом явно что-то не так… Дверь открывается внутрь – значит войти в этот кабинет проще, чем выйти… Оказывается, эта доля секунды что-то решает. Тот миг, когда ты, потянув за дверную ручку, слегка отстраняешься, чтобы не столкнуться с приближающимся к тебе дверным полотном.

Окна не зарешечены… Выше второго этажа решеток не ставят. Да и смысла их нет ставить на усиленный стеклопакет. Такой даже тяжелым стулом не разбить.

Все стеллажи и шкафы строго за столом. На столе ничего лишнего. Да и все бумаги, имеющие отношение к делу, лежат белыми сторонами вверх. Все, что касается меня лично, подается строго дозированно – листок за листком, из рук в руки. Стол, как баррикада. Я не вижу, что происходит под столом – вполне возможно, что там стоит направленный на меня крупнокалиберный пулемет.

Стулья к полу не прикручены. Но вся остальная мебель прочно зафиксирована. Она определяет структуру пространства, выверенную до миллиметра. Несмотря на кажущуюся просторность, каких-то двух-трех сантиметров не хватает… Здесь невозможно нормально сесть, не упершись куда-нибудь коленками, а уж тем более нет никаких шансов развалиться, подбоченясь, или заложить ногу за ногу. Можно разве что скрестить руки на груди, уподобившись нахохлившемуся, сидящему на жердочке попугаю.

Здесь не принято покидать гостя без внимания, а уж тем более оставлять его в кабинете одного. Даже если надо выйти и сделать два шага по коридору, кабинет запирается на ключ.

Лампой в лицо сейчас никто не светит – это не в тренде. Зато на противоположной стене, слегка сбоку, почти на границе периферического зрения часы с большими стрелками. Минутная время от времени вздрагивает, с легким щелчком в очередной раз сдвигаясь по циферблату.

Говорят, такие часы помогают лучше всякого полиграфа. Все время думаешь о них – и забываешь о том, что надо бы покрасивее соврать. Правда сама так и просится с языка…

Следователь еще не пришел, и я завороженно созерцаю часы, пытаясь предугадать момент, когда дернется стрелка. За спиной у меня роется в бумагах помощник. Здесь, как в саду камней – как ни повернись, все время кто-то оказывается у тебя за спиной.

Через пару минут в кабинете появился и сам следователь. Пожилой, мощный, слегка обрюзгший, как борец классического стиля на пенсии. Виктор Александрович… С какой-то необычной фамилией.

Он уселся передо мной за стол, с шумом швырнул передо мной пухлую папку и, слегка нахмурившись, как бы между делом, произнес:

– Ну, что, мой друг, поздравляю, наша с вами эпопея подходит к логическому концу.

– Вы мне толком сказать можете, что произошло с моим отцом? – нетерпеливо перебил его я.

Виктор Александрович осклабился и неприятно посмотрел на меня:

– Вы в постановлении мне распишитесь, и идите на все четыре стороны… Остальное из прессы узнаете – сейчас там столько всего пишут…

Эпопея эта началась очень давно. Именно тогда, когда я вернулся с деловой поездки и обнаружил, что павильон, для которого я привез товар, сгорел дотла, отец мой пропал без вести, а в квартире трое в штатском перевернули все вверх дном.

Сперва я связал все это с неприятным уродливым типом, с которым у меня перед отъездом вышел конфликт. Я этого решил не оставлять, поднял на уши всю криминальную милицию в городе… И вот тут начали происходить странные вещи.

Началось все с того, что дело об исчезновении моего отца в милиции возбуждать отказались. Отказались, потому что уголовное дело уже было возбуждено, причем было возбуждено именно «комитетчиками».

Затем были достаточно слабые попытки выяснить причину и последствия учиненного в квартире обыска. В результате мне пришлось дать подписки о невыезде, о неразглашении материалов предварительного расследования, а затем и о неразглашении материалов следствия. И тогда я понял, что застрял в этом городе надолго: без денег, с кучей привезенного китайского барахла и без каких-либо перспектив начать дело.

Но вся соль, естественно, была не в этом…

Вся соль была в том, что, подписав все необходимые бумаги, я, как единственный близкий родственник, начал знакомиться с материалами дела, из которых узнал, что…

Узнал, что отец мой был внештатным сотрудником «конторы»… «Конторы», которая не только, и не столько пишет, сколько занимается обеспечением государственной безопасности…

И что пропал он как раз во время одной из спецопераций.

И что всю его одежду и оружие выловили через два дня в соседней речушке, что привело к версиям об утоплении по причине несчастного случая либо самоубийства.

И что тело обнаружено не было, как и иных свидетельств вышеуказанных версий, первой или второй…

Виктор Александрович протянул мне несколько бланков.

– Что это? – спросил я.

– Вы расписывайтесь-расписывайтесь… Вот постановление о закрытии уголовного дела. В связи со сроком давности. Вот решение об изменении статуса информации. – следователь подавал мне листочки один за другим.

– Какой это информации?

– Выражаясь фигурально, сняли гриф секретности с проекта «Немезида», в котором участвовал ваш отец… Вот постановление о снятии с вас всех мер пресечения. Теперь вы абсолютно свободны… Можете ехать куда угодно. Ну не прямо сейчас – следователь посмотрел через плечо на часы – но завтра-послезавтра… Базы в погранкомитете обновятся, и тогда – в любую точку мира, пожалуйста…

– Мемуары пишите, интервью, все, что угодно… – продолжал Виктор Александрович – Никакой секретности. Вот кстати…

Он порылся в ящике стола и достал оттуда сложенную вчетверо газету.

– Вот полюбопытствуйте… Чем мы занимались – он протянул мне газету. – Дарю. Почитаете на досуге.

Я взял из рук следователя газету, успев прочесть заголовок.

КАК МЫ НАВОДИЛИ ПОРЯДОК НА ДОРОГАХ

– Даже сам… – Виктор Александрович устремил взгляд на портрет, висевший над дверями – Высоко оценил нашу работу.

– Далее – продолжил он – Возвращаю вещи вашего отца, изъятые при обыске.

В руках у меня оказалась пухлая папка с бумагами, серый, побитый молью плащ и ржавый сапожный молоток.

– Распишитесь здесь… И здесь… Получил, претензий не имею, законный представитель, дата, фамилия, инициалы… Вот решение суда о признании умершим.

– Зачем же? – вспылил я – Вдруг он еще жив?

– Да, да, может быть, жив – согласился Виктор Александрович – но вам-то проще будет – с квартирой там, да и со всем остальным.

– Я даже больше вам скажу – я точно знаю, что он жив… – продолжил он – Вот посмотрите-ка… Из отдела аналитики мне передали.

Виктор Александрович достал из тоненькой папочки, лежавшей у него на столе, листок – распечатку новостной ленты одного из Интернет-сайтов. На нем красным маркером был обведен заголовок

ЗАГАДОЧНЫЙ БОМЖ ЖЕСТОКО ПРОУЧИЛ ХУЛИГАНОВ

– Что это?! – удивился я.

– Ваш отец – ответил Виктор Александрович. – Город Уссурийск. Я на сто процентов уверен, что это он. Это его почерк… Я все-таки очень долго с ним проработал.

И он посмотрел на меня добрыми глазами, почти ласково. Следователь… Виктор Александрович. В моей памяти сразу всплыла его необычная фамилия – Карнаухов.

Глава 5. Макс Питерсон. Двухкомпонентная хрень.

Я даже не буду задаваться вопросом – оправдывает ли цель средства.

Это все бесполезная философия. Я переформулирую вопрос по-другому:

Оправдывает ли она хотя бы побочные эффекты?

В кулуарах Генеральной Ассамблеи ООН


– Ну, допустим, я вас не выдам. А дальше-то что? – спросил я.

– И во-вторых… – не обращая внимания на мой вопрос, продолжал доктор.

– Что во-вторых? – спросил я.

– Во-вторых, времени у нас нет совсем. На кону целая Вселенная, знаете ли.

– Великолепно… – произнес я, стараясь скрыть иронию – А я-то зачем вам нужен?

– Дело вот в чем… Вам скоро предложат один очень секретный проект. Нам хотелось бы, что бы вы действительно приняли в нем участие.

– Но почему?! – все мои надежды на спокойную жизнь окончательно рухнули.

– Проект потенциально опасен. Я бы даже сказал, очень опасен. Через вас мы могли бы его контролировать. Если проект передадут кому-либо другому, возможно, нам придется действовать более жестко. Намного более жестко.

– Намного более жестко… Это как?

– У меня для этого есть Луи.

– Луи?

– Луи Хмега… Луи, выгляни…

Приоткрылась дверь и оттуда показался коренастый брюнет с массивной челюстью. Его щеки сплошь покрывала иссиня-черная щетина. Он мне подмигнул и двумя пальцами показал «V». Затем дверь тихо закрылась.

– Эээ… Однако и кадры у вас – произнес я.

– Между прочим, профессионал своего дела… Кстати, помните Кеннеди?

– Так это вы его убили?

– Нет, конечно. Смерть была инсценирована. Он спокойно прожил еще тридцать лет на островах Кирибати. Но, увы, мы ему стерли память.

– А как же Освальд?

– Наш человек. Прикрывал Луи.

– А его-то зачем убили?

– Его смерть также была инсценирована. Нужно же было его как-то спасти от электрического стула.

– Ничего себе – произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Теперь вы понимаете, что намерения у нас серьезные? – спросил доктор.

– Не сомневаюсь – ответил я.

– Но мы – это мягкая сила. За последние лет сто только один раз Луи по-настоящему собирался кого-то убить.

 

– Собирался? И что, убил?

– Нет, только собирался. Но он опоздал.

– Опоздал? Куда?

– Когда Луи прибыл на место, тот человек был уже мертв.

– Ого! Кто же его убил?

– Его не убили. И сказать, что он умер сам, тоже нельзя. Это был русский. В газетах, конечно же, написали, что он умер от пьянства.

– А зачем?! Зачем все это?

– Ооо, это длинная история. Одна из важнейших заповедей мироздания едва не оказалась нарушенной… Масштаб катастрофы был бы так велик, что возможно, потребовалась бы глобальная перезагрузка.

– Глобальная перезагрузка?

– BIG BANG!!!!! – прокричал доктор, громко хлопнул в ладоши и зловеще рассмеялся.

– Но знаете, что больше всего меня волнует в этой истории? – продолжил он.

– Что? – переспросил я, не переставая удивляться.

– Вы только представьте, Луи как угорелый, несется к нему черт знает куда, в эту Россию, чтобы остановить катастрофу. А что же этот русский? Он мог бы получить физическое бессмертие, абсолютную власть… Луи был уже готов сражаться с ним не на жизнь, а на смерть… И что в итоге? Он просто исчез из этого мира, оставив здесь пустую, вегетативно существующую, физическую оболочку. У меня до сих пор такое чувство, будто меня просто одурачили…

Тут резко открывается дверь и в комнату влетает «Бентли».

– Макс, тебя утвердили. – возбужденно произнес он – Срочно надо готовить документы. Тебе допустят к высочайшему уровню секретности. Позвольте, а это кто? Что вы здесь де…

«Бентли», не закончив вопроса, оседает на пол. Краем глаза, я успеваю заметить, как Луи выдергивает шприц из его шеи.

– Вот теперь позвольте, мистер Питерсон, вернуться к сути нашего проекта. – сказал доктор, и стал собирать выпавшие из папки «Бентли» листки.

– Двухкомпонентная хрень? – спросил я, указывая на листки.

– Та самая. Луи, убери отсюда Блэйнти. А мы с мистером Питерсоном пока войдем в курс дела.

Луи, одной рукой закинув ничего не соображающего Блэйнти на плечо, удалился в соседний кабинет.

– Итак! – продолжил доктор, рассеянно перебирая листки – Проект этот называется «Двухкомпонентное химико-бактериологическое оружие массового поражения». Кодовое название проекта – «Янус». Были идеи трех- четырех и более компонентных видов, соответственно кодовые названия были «Мушкетеры», «Битлы», «Пентагон», и так далее… Как вы думаете, Макс, почему международными конвенциями химическое и бактериологическое оружие запрещены к использованию?

– Ну… Это очень опасно, я думаю…

– Да, такие виды оружия опасны. И опасны они прежде всего для атакующей стороны. Вакцины, антидоты, противогазы, – все это не обеспечивает безопасности. А самое главное, смысл победы полностью теряется, если победителю достаются насквозь отравленные земля, вода и воздух. Мысль человеческая постоянно витала вокруг того, чтобы сделать такие виды оружия более контролируемыми. И основное направление в этом – разделение поражающего фактора на несколько компонентов.

Я слушал доктора с интересом, Мне показалось, что о чем-то подобном я и сам начал догадываться.

– Первый компонент – медленно распространяющийся, практически безвредный для здоровья. Его тяжело идентифицировать, но в случае обнаружения легко вывести из организма. При помощи него достигается полный контроль над поражающим фактором. Это может быть все что угодно – пищевые добавки, микроэлементы, пестициды, небольшие дозы радиации, генетика. Второй компонент – непосредственно поражающий, абсолютно безвредный в чистом виде, очень быстро распространяющийся, и дающий катастрофические последствия в сочетании с первым компонентом. Компоненты могут иметь как химическую, так и биологическую природу. Могут существовать еще и компоненты с другими функциями – например, ингибитор, блокирующий распространение поражающего фактора, или антидот. Могут быть варианты, когда поражающий эффект получается от сочетания трех или четырех факторов.

Казалось бы, в этом нет ничего опасного. Но это далеко не так. В жизни современного человека появляется много дополнительно действующих химических и иных факторов, которые могут непредсказуемо повлиять на течение процесса. Знаете, когда был проведен первый эксперимент по этому проекту?

– Когда? – спросил я.

– В конце 1970-х годов. И знаете, какой побочный эффект возник тогда в результате этого эксперимента?

– Нет.

– Вирус иммунодефицита человека! А кстати, если хотите знать, я вам скажу, зачем мы отстранили от власти Кеннеди… Он планировал повторение Филадельфийского эксперимента!

Голова у меня пошла кругом, и я потерял сознание.

Глава 6. Доклад сэра Генри Маха-Гранде на Совете Высочайших и Мудрейших. Архиспецифичность.

Кто рожден, тот и смертен

Первое правило мира


Объект столь пристального нашего внимания являлся типичным представителем вида Homo sapiens, вида, который совершенно искренне считал себя единственными носителями разума и конечным звеном пищевой цепочки на этой планете и столь же искренне заблуждался и в том, и в другом утверждениях.

В традициях данного вида временные характеристики бытия любого его представителя, как правило, описывались трехступенчатой шкалой: родился, созрел и умер.

Первая стадия – рождение – представляет собой медленный и достаточно травматичный процесс проникновения в этот мир через гениталии материнской особи. Забавно, что в некоторых конфликтных ситуациях представители данного вида словесно побуждают друг друга проделать сей процесс в обратном порядке, как будто помнят те незапамятные времена, когда такое еще было возможно.

Вторая стадия – зрелость – обозначает наступление способности принятия самостоятельных решений. Иногда, ошибочно, данный этап обозначают наступлением какого-либо конкретного события, как-то: женитьба или замужество, зачатие (то есть подготовка к последующему проникновению в этот мир) детей, окончание всевозможных обучающих и воспитательных заведений, называемых «университеты» и тому подобное. Иногда зрелость наступает постепенно, в течении довольно протяженного промежутка времени, но в большинстве случаев, несмотря на кажущуюся неизбежность данного этапа, на самом деле, она не наступает вовсе.

Третий этап – смерть – прекращение существования в этом мире, как единого целого, наступающее в следствии крайнего изнашивания либо необратимого повреждения самой грубой, физической, то есть материальной оболочки, называемой «тело», которое является обязательным условием сознательного, частично сознательного или неосознанного присутствия в этом мире, называемого «жизнью». Вот на данном-то этапе представители этого вила и реализовывают свое предназначение в виде звена пищевой цепочки, являясь пищей для различного рода сущностей: от микроорганизмов, пожирающих их физическую, телесную оболочку, до всевозможных богов и демонов, питающихся иными, более тонкими, нематериальными оболочками.

С другой, так называемой телеологической точки зрения, существование отдельных индивидов, как правило, оценивается трояко, путем поиска ответов на следующие вопросы.

Во-первых, оставил ли индивид после себя наследников – то есть сумел ли посредством кооперации с другим индивидом противоположного бытийного модуса, называемого «полом», протащить в этот мир других индивидов, при условии, что эти другие смогли пережить его самого?

Во-вторых, какими действиями в процессе своего существования утруждал себя, помимо отправления естественных потребностей, поддержания своей жизнедеятельности и решения вопросов, отраженных в вопросе первом?

И в-третьих, какое наследство или наследие оставил после себя данный индивид – в смысле наличных и безналичных денежных средств, недвижимости, а также различных всевозможных нематериальных ценностей – в виде учений, вклада в развитие существующего фольклора или светлой памяти о себе?

Весьма иронично, что однозначно ответить на эти три вопроса возможно лишь по прошествии третьей стадии существования индивида – то есть тогда, когда он, по устоявшемуся выражению, уже «отошел в мир иной», и когда сами эти вопросы для этого индивида уже не имеют никакого значения.

Что касается нашего объекта, объекта Ч., то мне следует с самого начала заметить, что он в этом отношении является архиспецифичным, то есть в крайней степени отличающимся от большинства других представителей своего вида.

И в первую очередь это касается того, как он, этот объект, родился. Все дело в том, что он родился… мертвым.

Вот, послушайте…

«Наверное, этот день я не забуду никогда. Под конец моей смены неотложка привезла еще одну женщину. Очень тяжелую…

Она рожала и умирала. Умирала и рожала.

Она билась в страшных судорогах, иногда на несколько минут застывая в кататоническом ступоре. Закатились вверх невидящие глаза, изо рта шла пена. На шее, словно жгуты, вздулись вены, прерывистый хрип…

Рядом бригада токсикологов спорила с нашим анестизиологом.

Наглоталась таблеток… Разных… Одни вызвали преждевременные роды, а другие… Другие медленно, но неудержимо гасили мозговую активность. До нуля… А там – дыхательный и сердечный центры. Так что, времени у нас в обрез…

Спор не пустяковый. Сейчас малейшая ошибка может оказаться фатальной.

Пару раз до моего уха донеслось слово «антидот». Какой, к чертям, антидот? В такой-то мешанине.

Наверное, это суицид… То есть пока только попытка… Пока… Пока мы не сдались…

Попытка свести счеты с жизнью или просто психоз… Кто же сейчас разберет.

На меня надели стерильные перчатки, закрепили маску. За всеми этими приготовлениями я не заметил, что спор утих. Все вопросительно смотрели на меня. Все-таки, сегодня, последнее слово за мной…

– Комаров, общий! – скомандовал я анестезиологу – Мне полная неподвижность нужна. Извлечем плод – и делайте с ней, что хотите. Без этого вам ее все равно не спасти…

А потом, все как во сне. Первый надрез скальпелем… Матка… Лопнувший плодный пузырь… Мальчик… Застрял в родовых путях… С пуповиной, затянутой вокруг шеи…

Ноль… Ноль по шкале Апгар.

Когда ребенка уже увезли в реанимационное, я зашил пациентку и кинул Комарову:

– Все, зови токсикологов. А я… я разбился в лепешку…

И на ватных ногах я вышел из операционной в санбокс, где скинул с себя перчатки, маску, костюм и прямо в вымокшем насквозь халате, лег на кушетку и долго смотрел в потолок немигающим взглядом.

Потом, уже после душевой, после стакана крепкого чая, немного посвежевший, хотя и после шести сверхурочных часов, я пошел в ординаторскую, где планировал вздремнуть пару часов до утра, чтобы первым же автобусом уехать домой.

Проходя мимо реанимационной, я заглянул и нашел кувез с биркой, на которой было написано:

Ильчев Комаров

Да, у нас, если фамилия ребенка неизвестна, пишут фамилии принимавших роды врачей.

Я посмотрел на датчики. Датчик сердцебиения показывал ровную прямую линию…

Да, иногда мы проигрываем… Проигрываем в этой безжалостной схватке.»

Так заканчивается дневник замечательного человека, Врача с большой буквы Ильчева Виталия Сергеевича. Этот дневник позже был издан, и тогда он послужил замечательным учебником жизни для многих молодых медиков. Но тогда, в ту ночь…

Ильчев сел за стол в ординаторской и записал эти воспоминания. Потом он выпил еще кружку чаю и с тяжелым сердцем лег спать на кушетку, заведя себе будильник, чтобы попасть на первый автобус в шесть часов утра.

Спал он беспокойно – возможно, снилось ему, как он все еще борется за жизнь этого мальчика.

На первый автобус доктор Ильчев не попал – он скончался в четыре часа тридцать минут от обширного инфаркта. Его тело обнаружила в ординаторской уборщица в девять часов утра.

Часом ранее, в восемь часов, консилиум врачей посетил реанимационное отделение. Осмотрев новорожденного, на бирке у которого красовались фамилии докторов Ильчева и Комарова, консилиум пришел к выводу, что несмотря на серьезную недоношенность, основные показатели его жизнедеятельности находятся в приемлемых рамках, и жизни его ничего не угрожает.

Рейтинг@Mail.ru