Сидя в нежно охватывающем все изгибы моего тела эргономичном кресле из современнейшего тефлонопласта за эластотекстолитовым столом, едва вибрирующим под моими локтями, потягивая из субли-вейпоратора совершенно безвредную нуль-стимул-реактивную бездымную смесь с очищающими сапропелитовыми частицами, после чашки витаминизированного кофеин-лютеин-танинового коктейля с ароматом гигантского генетически модифицированного бергамота и экстрактом гавайской тыквы, я никак не мог понять одну немаловажную вещь – почему…
Почему я, претендент хрен знает какого уровня (четырнадцатого, как минимум, для такой-то корпорации) после того, как проснулся, встал со своей 3д-левитационной кровати, прошел через физкультурный тоннель-модуль (по облегченной программе), принял дисперсионный криотермический душ, позавтракал белковым холестерол-плюс-умеренным концентратом (да чего греха таить, я им все время и завтракаю, средней прожарочки, м-м-м-м-м…), почистил зубы (магнитно-резонансно, мать вашу, магнитно-резонансно, третий выводок как-никак), приперся сюда через весь Балаклава-Сити с пересадкой, сначала на туборельсе до Площади Четвертой технологической, а затем на тесла-гондоле в святая святых – «Бурдж-Силикум», и при этом не был подвергнут индивидуальному тесту на поведенческие стереотипы, а также перекрестно-ассоциативному допросу на уровень ЧССС (кто не знает, честности-с-самим-собой)… Вместо всего этого я сейчас сижу и смотрю на чудака средних лет в старомодном вязаном свитере, смотрю на него, но не слушаю, так как уже давным-давно потерял нить хоть какого-нибудь смысла…
Отмахнув от лица рукой дым, которого, собственно, не было (чч-черт, дурацкая привычка, издержка профессии), я довольно-таки беспардонно прервал длинный монолог:
– Я жутко извиняюсь, но когниоисторик-то вам зачем?
Человек посмотрел на меня по-птичьи, несколько раз крупно сморгнув, а затем с деланной интеллигентностью откашлялся и тихо произнес:
– Кстати, знаете, какой у нашей компании девиз, молодой человек?
– Прошу прощения, торопился, не успел, как говориться, ознако…
– Счастье – есть – торжественно возвышенно перебил меня чудак в свитере.
– Не могу не согласиться, – в тон ему ответил я, – его не может не быть.
Уже потом, через несколько месяцев, когда я сжимал черный матовый пластик первого прототипа, я вспоминал этот момент. Вспоминал с неопределенной такой душевной теплотой. Ведь я тогда, хоть и не понимал предстоящих мне испытаний, но, все же, на каком-то уровне подсознания чувствовал, куда это все может меня завести. Именно поэтому я нисколько не сожалел ни о рвущемся тогда наружу самокритичном скепсисе, ни о непроявленном еще легком эпикурейском цинизме…
Эти несколько месяцев – они были наполнены творческими усилиями целого коллектива…
Я повернул тумблер включения питания и с благоговением начал смотреть, как загорается монохромное табло, проходя известные мне не понаслышке стадии инициализации…
Скромность средств выражения – вполне разумная тактика для тех вещей, которых и выразить-то, по большому счету, нельзя.
Короткий звуковой сигнал возвестил о готовности изделия к работе, в правом верхнем углу загорелась еле заметная надпись «READY».
В строгом соответствии с разработанной мною же инструкцией, я сделал три глубоких вдоха и выдоха, закрыл глаза и постарался подумать о том, что волнует меня больше всего. Отогнав назойливую мысль о том, что «ох и вставят же мне завтра пистонов, если с этой коробочкой ничего не выйдет», я извлек из глубин памяти смутный образ Амелии. Затем нажал наощупь кнопку пуска-останова нейромодуля, досчитал до трех и, открыв глаза, вытаращился на небольшой экран.
Там во всю ширь трех с половиной дюймов мерцали буквы… Буквы, которые сложились в слова:
– Все будет заебись!