Кен Фоллетт
Ключ к Ребекке
«Это мой город, – подумал Вульф, – пусть кто-нибудь попробует поймать меня здесь».
В городе насчитывалось около дюжины известных пансионов для туристов всех национальностей: швейцарцев, австрийцев, немцев, датчан и французов. Эту возможность Алекс отмел как чересчур очевидную. Наконец он вспомнил о дешевых меблированных комнатах в Булаке, портовом районе. Монахини сдавали их морякам, приплывающим с Нила на паровых судах и фелюгах, груженных хлопком, углем, бумагой и строительным камнем. Вульф мог быть уверен, что здесь он не подхватит какую-нибудь заразу, его не ограбят и не убьют и никому и в голову не придет разыскивать его там.
По мере удаления от района, где находились отели, улицы становились у́же и безлюднее. Реки отсюда видно не было, но иногда между столпившимися как попало зданиями мелькали высокие треугольные паруса фелюг.
Гостиница представляла собой большое разрушающееся здание, которое, вероятно, раньше принадлежало какому-нибудь паше. Теперь над аркой перед входом красовалось бронзовое распятие. Одетая в черное монахиня поливала крошечную клумбу с цветами напротив здания. Вульф разглядел сквозь арку прохладный тихий холл. Сколько миль он проделал сегодня с чемоданами в руках? Ему нужен был отдых.
Из здания вышли два египетских полицейских.
Едва Вульф заметил их короткую военную стрижку и широкие кожаные пояса, у него сердце в пятки ушло. Он повернулся к мужчинам спиной и обратился к монахине в саду по-французски:
– Добрый день, сестра.
Она распрямилась и улыбнулась ему.
– Добрый день. Желаете снять комнату?
– Мне нужна не комната, а ваше благословение.
Двое полицейских приблизились, и Вульф напрягся, готовясь отвечать в том случае, если они вздумают расспрашивать его, и размышляя, в какую сторону бежать, если возникнет такая необходимость, но они прошли мимо, обсуждая лошадиные бега.
– Да хранит вас Господь, – сказала монахиня.
Вульф поблагодарил ее и пошел дальше. Дело обстояло хуже, чем он воображал. Видимо, полиция проверяла везде. Ноги устали от ходьбы, руки болели от тяжести чемоданов. Он был расстроен и отчасти возмущен – все в этом городе делается случайно: можно подумать, они решили провести показательную эффективную операцию специально для него. Приходилось возвращаться обратно в центр. Ему даже начало казаться, что вокруг снова расстилается пустыня, по которой можно до бесконечности шагать, шагать и в результате никуда не прийти.
В отдалении замаячила знакомая фигура: Хусейн Фахми, старый школьный приятель. Вульф на секунду застыл на месте. Хусейн, конечно, приютит его, и, наверное, ему можно доверять; однако у него жена и трое детей, которым будет трудно объяснить, что дядя Ахмед просто приехал погостить, но только это секрет и его имя лучше не упоминать… Да и как, интересно, это объяснить самому Хусейну? Хусейн взглянул в направлении Вульфа, и тот, быстро повернувшись, пересек дорогу и скрылся за трамваем. По противоположной стороне улицы он быстро прошагал до ближайшего поворота не оглядываясь. Нет, у старых приятелей искать убежища бесполезно.
Алекс вышел на другую улицу и обнаружил, что находится недалеко от немецкой школы. Он уж было собрался подойти к ней поближе, чтобы узнать, открыто ли это заведение по-прежнему – ведь много немцев было интернировано, – но, увидев возле здания военный патруль, проверяющий документы, быстро развернулся и пошел обратно.
На улицах становилось опасно.
Он чувствовал себя крысой в лабиринте – куда ни повернешь, везде тупик. Наткнувшись на такси, большой старый «форд», из-под капота которого доносился подозрительный свист, он назвал водителю адрес. Машина рванулась вперед с третьей передачи, по-видимому единственной исправной. По дороге они дважды останавливались, чтобы охладить шипящий радиатор, и Вульф вжимался в заднее сиденье, стараясь спрятать лицо.
Такси доставило его в коптскую часть Каира – старое христианское гетто.
Алекс расплатился с шофером и направился к входу. Он сунул несколько пиастров старой женщине, которая держала в руках огромный деревянный ключ, и та впустила его на территорию квартала.
Вульф словно попал на остров тишины и темноты в штормящем море Каира. Прислушиваясь к слабому пению, доносящемуся из древних церквей, он шел по узким улочкам мимо школы, синагоги и подвала, куда, согласно легенде, Мария принесла младенца Иисуса. Наконец он пришел в самую маленькую из пяти церквей.
Служба должна была вот-вот начаться. Вульф опустил свои драгоценные чемоданы рядом с церковной скамьей. Он поклонился изображениям святых на стене, затем приблизился к алтарю, встал на колени и поцеловал руку священника. Вернувшись к скамье, он сел.
Хор принялся петь отрывок из Писания на арабском. Алекс устроился поудобнее. Здесь он будет в безопасности, пока не стемнеет. Затем предпримет последнюю попытку.
«Ча-ча» – так назывался огромный ночной клуб возле реки, располагавшийся под открытым небом. Как всегда, народу в нем было под завязку. Вульф стоял в очереди, состоящей из британских офицеров и их подружек, пока обслуга устанавливала дополнительные столы на каждом свободном дюйме пространства. На сцене какой-то комик самозабвенно острил: «Подождите, вот доберется Роммель до «Шепарда» – отсюда так быстро не уйдешь…»
Вульф отыскал свободный столик и получил заказанную бутылку шампанского. Вечер был и без того теплым, а огни рампы делали жару невыносимой. Публика буйствовала – всем хотелось пить, подавали же только шампанское, поэтому посетители быстро пьянели. Они громко выкрикивали имя звезды программы – Сони Эль-Арам.
Однако для начала им пришлось выслушать толстую гречанку, которая выразительно спела «Я увижу тебя во сне» и «Никого у меня не будет». Последние слова, прозвучавшие из ее уст, вызвали у публики взрывы хохота. Затем объявили выступление Сони. Но она еще некоторое время не появлялась. Разгоряченные посетители все громче выражали неудовольствие. И вот, когда обстановка накалилась до такой степени, что недолго было и до беспорядков, грянули барабаны, огни погасли, и установилась тишина. Затем прожектор вновь осветил сцену, и там уже стояла Соня с простертыми к небу руками. На ней были полупрозрачные шаровары и расшитый блестками бюстгальтер, усыпанное белой пудрой тело мерцало. Зазвучала музыка, и танцовщица начала двигаться.
Вульф потягивал шампанское и смотрел на нее улыбаясь. Он так и знал: его старая знакомая по-прежнему лучше всех.
Она медленно поводила бедрами, притопывая ногами. Ее руки затрепетали, пришли в движение плечи, груди затряслись; а затем ее знаменитый живот плавно задвигался по кругу, гипнотизируя зрителей. Ритм ускорялся. Соня закрыла глаза. Казалось, все части ее тела двигаются независимо друг от друга. У Вульфа появилось ощущение, как, впрочем, и у каждого мужчины в зале, что он остался наедине с танцующей женщиной, что она двигается только для него, что это не просто представление, не тщательно просчитанные чары шоу-бизнеса, это нечто большее. Пробегающие по красивому телу чувственные судороги были ей неподвластны. Каждому чудилось, что она просто не может иначе, потому что уже приведена в сексуальное неистовство собственным порочным телом. Вспотевшая публика была напряжена, молчалива, загипнотизирована. Соня двигалась все быстрее и быстрее, словно находясь в другом измерении. Музыка оборвалась. В наступившей тишине Соня издала короткий резкий вскрик, ее ноги подогнулись. Она упала на спину, разведя в сторону колени, и застыла в этом положении, свет погас. Зрители вскочили с мест, раздался гром аплодисментов.
Свет зажегся, чаровница исчезла. Соня никогда не выходила на бис.
Вульф сунул официанту один фунт стерлингов, что составляло трехмесячную зарплату для большинства египтян, и тот провел его за сцену. Официант указал ему дверь в Сонину гримерную и мгновенно исчез.
Вульф постучал.
– Кто там?
Алекс вошел.
Танцовщица, одетая в шелковый халат, сидела на низком табурете и снимала с лица макияж. Она увидела его отражение в зеркале и резко повернулась.
– Привет, Соня, – сказал Вульф.
Она окинула его долгим взглядом и произнесла:
– Подонок.
Она совсем не изменилась.
Прежняя красота ничуть не увяла: черные длинные волосы все так же блестели; большие, немного навыкате карие глаза были обрамлены густыми ресницами; высокие скулы придавали ее лицу изящную форму, спасая от обычной для южных женщин круглоты; изогнутый нос был грациозно высокомерен; при улыбке пухлые губы обнажали два ровных ряда белых зубов. Все ее тело состояло из мягких соблазнительных закруглений, но благодаря росту выше среднего она не казалась толстушкой.
В ее глазах бушевало пламя гнева.
– Что ты здесь делаешь? Где ты был? Что у тебя с лицом?
Вульф поставил на пол чемоданы и сел на диван, глядя на нее снизу вверх. Соня стояла руки в боки, подбородок дерзко выдвинут вперед, зеленый шелк халата натянулся на груди.
– Как ты красива, – сказал он.
– Убирайся отсюда!
Алекс внимательно изучал ее. Он слишком хорошо знал эту женщину, чтобы испытывать к ней такие банальные чувства, как любовь или нелюбовь: она была частью его прошлого, старым другом, который остается таковым, несмотря на все его промахи, просто потому, что он находился рядом с тобой всегда и кажется, будто это невозможно изменить. Интересно, что произошло с Соней с тех пор, как он уехал из Каира? Может быть, она вышла замуж, купила дом, влюбилась, поменяла менеджера, родила ребенка? Алекс успел о многом поразмыслить, сидя в прохладной полутемной церкви. Он изобрел тысячу способов сблизиться с ней вновь, но так и не принял никакого решения, потому что совершенно не представлял, как она к нему отнесется. Не знал он этого и сейчас. У нее был агрессивный и презрительный вид. Но что за этим стоит? Как ему вести себя? Быть обаятельным и веселым? Или под стать ей агрессивным и напористым? Или беспомощным и умоляющим о снисхождении?
– Мне нужна помощь. – Он решил выразиться неопределенно.
Выражение ее лица не изменилось.
– У меня на хвосте британцы. Они следят за моим домом, во всех отелях есть описание моих примет. Мне негде спать. Я хочу остаться у тебя.
– Иди к черту, – отозвалась она.
– Дай мне объяснить, почему я ушел от тебя тогда.
– Прошло два года. Объяснениями дела не поправишь.
– Дай мне только одну минуту. Я объясню… ради всего, что было между нами!
– Я тебе ничего не должна. – Она смерила его презрительным взглядом и открыла дверь. Вульф подумал, что она хочет вышвырнуть его вон, и беспомощно смотрел ей в глаза, пока Соня держала дверь открытой. Затем она выглянула в коридор и крикнула: – Эй, кто-нибудь! Принесите мне выпить!
Алекс немного расслабился.
Соня закрыла дверь.
– Даю тебе ровно минуту, – сказала она небрежно.
– Ты что, собираешься стоять надо мной, как тюремщик? – Он улыбнулся. – Я не опасен.
– О нет, ты опасен. – Она вновь уселась на табурет и продолжила заниматься лицом.
Вульф пребывал в сомнениях. Существовала еще одна проблема, над которой он раздумывал вечером в коптской церкви. Как объяснить Соне, почему он бросил ее, даже не попрощавшись, и ни разу не пытался с ней связаться? Все, кроме правды, звучало неубедительно. Конечно, ему бы не хотелось делиться с кем-либо своими секретами, но эта женщина была его последней надеждой, следовательно, придется ей все рассказать.
– Помнишь, я ездил в Бейрут в тридцать восьмом году?
– Нет.
– Я привез тебе оттуда браслет из жадеита.
Она встретилась с ним взглядом в зеркале.
– У меня его больше нет.
Он знал, что это ложь, но не стал спорить.
– Я ездил туда, чтобы встретиться с немецким офицером по имени Хайнц. Он предложил мне работать на Германию в предстоящей войне. И я согласился.
Она повернулась и посмотрела на него, в ее глазах появилось нечто новое. Вульф приободрился.
– Мне велели возвращаться в Каир и ждать вестей. И два года спустя я получил весточку. Меня вызывали в Берлин. Я не мог ослушаться. Там я прошел курс обучения, затем работал на Балканах и в Ливане. Вернулся в Берлин в феврале, чтобы подписать новый контракт. Меня направили сюда…
– Что ты пытаешь втолковать мне? – перебила она с недоверием. – Что ты шпион?
– Да.
– Я тебе не верю.
– Смотри. – Он взял чемодан и открыл его. – Это передатчик, чтобы посылать донесения Роммелю. – Он снова закрыл его и открыл другой. – А это мои финансы.
Соня уставилась на аккуратные пачки банкнот.
– Боже мой! – выдавила она. – Целое состояние!
В дверь постучали. Вульф поспешно захлопнул чемодан. Вошел официант с бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Увидев Вульфа, он спросил:
– Принести еще один бокал?
– Нет, – ответила Соня нетерпеливо. – Уйди.
Официант вышел. Вульф открыл шампанское, наполнил бокал, отдал его Соне, а сам сделал глоток прямо из горлышка.
– Послушай, немецкая армия в пустыне побеждает. Мы в состоянии помочь нашим войскам. Им нужны сведения о британских силах – численность, номера дивизий, имена командиров, качество оружие и оборудования и по возможности планы атак. Здесь, в Каире, все это можно разведать. А потом, когда немцы победят, мы будем героями.
– Мы?
– Ты способна помочь мне. И первое, что ты можешь сделать, – это приютить меня. Ты же ненавидишь англичан, правда? Ты ведь хочешь, чтобы их выкинули отсюда?
– Приютила бы кого угодно, только не тебя. – Она допила шампанское и снова наполнила бокал.
Вульф забрал у нее бокал и отпил немного.
– Соня! Если бы я послал тебе хоть одну открытку из Берлина, англичане посадили бы тебя в тюрьму. Теперь ты все знаешь, не нужно на меня сердиться. – Он понизил голос. – Мы можем вернуть назад старые добрые времена. У нас будут отличная еда и лучшее шампанское, новая одежда, роскошные вечеринки и американская машина. Мы поедем в Берлин, ты же всегда хотела танцевать в Берлине, ты станешь там звездой. Немцы – новая нация, мы будем править миром, а ты… ты превратишься в настоящую принцессу! Мы… – Он замолчал. Все это не производило на нее должного впечатления. Пришло время разыграть последнюю карту. – Кстати, как дела у Фози?
Соня опустила глаза.
– Она ушла. Сука.
Вульф отставил в сторону бокал и положил обе ладони Соне на плечи. Она смотрела на него не двигаясь. Он потянул ее за подбородок, заставляя встать.
– Я найду нам другую Фози, – мягко сказал он и увидел, как ее глаза увлажнились. Его руки заскользили по ее телу, расправляя складки шелкового халата. – Только я знаю, что нужно моей девочке…
Он приблизился к ее лицу, захватил ртом ее нижнюю губу и сжимал между зубов, пока не почувствовал вкус крови.
Соня закрыла глаза.
– Я ненавижу тебя, – простонала она.
Стоял прохладный вечер. Вульф шагал по бечевнику вдоль Нила, направляясь к плавучему домику. С его лица уже исчезли раны и болячки, организм пришел в норму. Алекс облачился в новый белый костюм, в руках он нес две сумки, полные продуктов из бакалейной лавки.
Замалек, островной пригород, отличался от Каира царившими здесь тишиной и спокойствием. Столичный гомон едва доносился сюда через широкое водное пространство. Мутная медленная река покачивала на своих волнах плавучие домики-лодки, расположенные вдоль берега. Всех размеров и форм, ярко раскрашенные и роскошно снаряженные, они красовались в лучах заходящего солнца.
Сонин домик был меньше остальных, зато богаче обставлен. Мостки соединяли сушу с палубой, открытой всем ветрам, однако тщательно защищенной от солнца бело-зеленым полосатым навесом. Вульф взошел на лодку и спустился по лестнице вниз. Мебели внутри было предостаточно: стулья, диваны, застекленные шкафчики, полные всяких безделушек. На носу судна располагалась крошечная кухонька. Темно-бордовые бархатные шторы, спускавшиеся от потолка до самого пола, делили пространство домика на две части – за ними скрывалась спальня. Позади спальни, на корме, находилась ванная комната.
Соня сидела на диванных подушках и красила ногти на ногах. Просто удивительно, какая она порой неряха, подумал Вульф: скромное платье покрыто сальными пятнами, лицо выглядело помятым, волосы не уложены… Но пройдет всего полчаса, и, уходя в «Ча-ча», эта замарашка будет воплощением мужских мечтаний.
Вульф поставил сумки на стол и принялся распаковывать их.
– Французское шампанское… Английский мармелад… Немецкая колбаса… Перепелиные яйца… Шотландская семга…
Соня подняла голову, изумленная.
– Где ты достал все это?.. Сейчас же война.
Вульф улыбнулся:
– В Кулали есть один грек, который не забывает постоянных покупателей.
– Ему можно доверять?
– Он ничего не знает обо мне… Его магазинчик – единственное место во всей Северной Африке, где можно раздобыть икру.
Соня подошла к столу и заглянула в сумку.
– Икра! – Она сняла крышку с баночки и принялась есть прямо пальцами. – Я не ела икры со времени…
– С тех пор, как я уехал, – закончил ее мысль Вульф, поставив в холодильник бутылку шампанского. – Если ты потерпишь минутку, можно будет запивать икру холодным шампанским.
– Я не в силах ждать.
– Да, ждать ты не умеешь. – Он вынул из другой сумки газету на английском языке и принялся ее просматривать. Это была одна из тех дрянных газетенок, пестрящих официальными сообщениями, где новости о войне проходят еще большую цензуру, чем передачи Би-би-си, которые все равно слушают чаще… Местные репортажи в прессе такого рода были еще хуже: категорически запрещалось печатать речи египетских политиков, находящихся в оппозиции.
– Обо мне по-прежнему ничего не пишут, – сказал Вульф. Он уже успел рассказать Соне о происшествиях в Асьюте.
– Они всегда запаздывают с новостями, – невнятно проговорила Соня с набитым ртом.
– Не в этом дело. Если они пишут об убийстве, им нужно сообщить, каков у преступления мотив, а если они промолчат, люди попытаются угадать сами. Англичанам невыгодно распространение слухов: вдруг кто-нибудь догадается, что у немцев есть свои шпионы в Египте? Картинка получится неприглядная.
Соня ушла в спальню переодеваться и крикнула из-за занавески:
– Значит, тебя больше не ищут?
– Нет. Я видел на рынке Абдуллу. Он говорит, что египетская полиция не проявляет особого интереса к моей персоне, но существует некий майор Вандам, который на нее оказывает давление. – Вульф опустил газету и нахмурился. Хотел бы он знать, уж не этот ли Вандам вломился на виллу «Оливы». Жаль, что не удалось его рассмотреть, лицо офицера было скрыто тенью от фуражки, да и расстояние не позволяло приглядеться как следует.
– А откуда Абдулла знает? – спросила Соня.
– Понятия не имею. – Вульф пожал плечами. – Он вор, а воры все знают.
Алекс подошел к холодильнику и вынул бутылку. Она еще не охладилась, но ему хотелось пить. Он наполнил два бокала.
Соня вышла одетая. Как он и предполагал, она совершенно изменилась, ее прическа была идеальной, лицо искусно накрашено, платье яркого вишневого цвета ей очень шло, туфли подобраны в тон платью.
Через пару минут на трапе послышались шаги, кто-то постучал в люк. Значит, за Соней уже приехало такси. Она осушила свой бокал и ушла. Здороваться и прощаться друг с другом не входило в их привычки.
Вульф подошел к серванту, где хранился его радиоприемник, достал английский роман и лист бумаги, на котором был записан ключ к шифру, и принялся изучать ключ. Сегодня 28 мая. Значит, ему нужно добавить 42 – год – к 28, чтобы попасть на страницу в романе, по которой он будет шифровать сообщение. Май – пятый месяц в году, следовательно, каждая пятая буква на странице должна быть пропущена.
Алекс решил сообщить: ПРИБЫЛ НА МЕСТО. ПРОВЕРКА СВЯЗИ. ЖДУ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ. Начиная с самого верха семидесятой страницы он принялся отыскивать букву «п». Она оказалась десятой, если не считать все пятые буквы. Значит, в его коде она будет передаваться десятой буквой алфавита – «и». Затем ему нужна «р». В книжке эта буква была третьей после «п», значит, она будет передаваться третьей буквой алфавита – «в». Для редких букв существовали свои варианты.
Подобный вариант кодировки был единственным способом, неуязвимым как на практике, так и в теории. Чтобы расшифровать такое донесение, нужно иметь и книгу, и ключ.
Закодировав сообщение, он взглянул на часы. Сеансы связи устраивались сугубо в полночь. Следовательно, в запасе оставалась пара часов. Алекс наполнил бокал шампанским и решил доесть икру. Найдя ложку, он взялся за баночку, но та была пуста. Соня все съела…
* * *
Взлетно-посадочной полосой громко называлась полоска пустынной земли, очищенная от верблюжьих колючек и крупных камней. Роммель смотрел вниз на стремительно приближающуюся землю. «Шторх», легкомоторный самолет, которым германское командование пользовалось для коротких перелетов над полем боя, спускался вниз, словно уставшая муха, его выпущенные шасси напоминали длинные лапки. Самолет приземлился, и Роммель выпрыгнул наружу.
Сначала его обдало жаром, затем – пылью. Там, в небе, было относительно прохладно; теперь ему показалось, что он попал в преисподнюю. На лбу моментально выступили капельки пота. При каждом вздохе на губах и кончике языка оседал тонкий слой песка. На его крупный нос села муха, пришлось согнать ее движением руки.
По песку ему навстречу, вздымая тучи пыли армейскими сапогами, бежал начальник разведывательного отдела – фон Меллентин. Он выглядел возбужденным.
– Здесь Кессельринг! – выпалил он.
– Auch, das noch, – поморщился Роммель. – Только этого мне не хватало.
Кессельринг, улыбчивый генерал-фельдмаршал, являлся ярким воплощением всего того, что Роммель не любил в немецких вооруженных силах. Он офицер генерального штаба, а Роммель ненавидел генеральный штаб; кроме того, Кессельринг являлся начальником генштаба Люфтваффе, которые так часто подводили Роммеля в боях в пустыне; но что хуже всего – прославленный фельдмаршал был снобом. Некоторые язвительные замечания Кессельринга достигали ушей заинтересованных объектов. Жалуясь на то, что Роммель груб со своими подчиненными, Кессельринг, в частности, сказал: «Можно было бы поговорить с ним об этом, если бы он не был родом из Вюртемберга». Роммель действительно родился в Вюртемберге, немецкой провинции, и замечание подобного толка аккумулировало в себе те предрассудки, с которыми Роммелю приходилось бороться на протяжении всей карьеры.
Он направился к машине командования в сопровождении фон Меллентина.
– Генерал Крювель взят в плен, – сообщил фон Меллентин. – Я был вынужден попросить Кессельринга принять командование. Он разыскивает вас весь день.
– Час от часу не легче, – печально откликнулся Роммель.
Они вошли в кузов крупного фургона. Внутри было относительно прохладно. Кессельринг стоял, склонившись над картой. Одной рукой он отгонял мух, другой водил по карте. Он поднял голову и улыбнулся.
– Дорогой Роммель, слава богу, вы вернулись!
Роммель снял фуражку и буркнул:
– Я был в бою.
– Я так и думал. Что случилось?
Роммель приблизился к карте.
– Вот эль-газальская линия. – Это была вереница укреплений, связанная минными полями, которая протянулась от берега Эль-Газалы на пятьдесят миль на юг, в глубь пустыни. – Мы предприняли глубокий обход в юго-западном направлении, чтобы ударить с тыла.
– Отличная идея. И что же пошло не так?
– Нам не хватило бензина и боеприпасов. – Роммель тяжело опустился на стул, неожиданно почувствовав страшную усталость. – В очередной раз, – добавил он.
Кессельринг, как главнокомандующий на юге, был ответствен за снабжение войск Роммеля, но фельдмаршал, казалось, не обратил внимания на прозвучавшие критические нотки.
Им принесли чай. Роммель хлебнул из стакана, на зубах захрустел песок.
Кессельринг продолжал как ни в чем не бывало:
– Я сегодня получил новый опыт – выступил в роли вашего подчиненного.
Роммель проворчал что-то себе под нос. В этом высказывании ему послышалась доля сарказма. Впрочем, особенного желания связываться с Кессельрингом прямо сейчас он не испытывал, следовало подумать о проигранном бое. Однако Кессельринг не умолкал:
– Это оказалось невероятно сложно, мои руки были связаны. Нелегко подчиняться командованию, которое не дает никаких указаний и вообще недоступно.
– Я был в самом сердце битвы, отдавая приказы там, где действительно требовалось.
– И что? Это мешало вам оставаться в переделах досягаемости?
– Дурацкая британская манера, – огрызнулся Роммель. – Генералы находятся в сотнях миль от линии огня… Я побеждаю иначе. И если бы меня снабжали вовремя, я был бы уже в Каире.
– Ваша цель не Каир, – отрезал Кессельринг, – ваша цель – Тобрук. Там вы и будете находиться, пока я не возьму Мальту. Таков приказ фюрера.
– Разумеется. – Роммель не собирался затевать спор заново. Не сейчас. Тобрук был ближайшим объектом. Сразу после взятия этого укрепленного порта прибывающие из Европы люди – сколь бы смехотворно малым ни было их число – смогут попадать прямо на линию огня без изнуряющего путешествия через пустыню, которое к тому же требует слишком много бензина. – Для того чтобы добраться до Тобрука, нужно прорвать эль-газальскую линию.
– Каков будет ваш следующий шаг?
– Я собираюсь отойти назад и перегруппировать войска. – Роммель видел, как взметнулись вверх брови Кессельринга: фельдмаршал знал, насколько Роммель не любит отступать.
– А что в это время будет делать неприятель? – Кессельринг адресовал вопрос к фон Меллентину, который, как офицер разведки, отвечал за детализированный отчет о вражеских позициях.
– Будет преследовать нас, – ответил фон Меллентин, – но не сразу. К счастью, они всегда медлительны на подъем. Хотя рано или поздно они попробуют осуществить прорыв.
– Вопрос только в том, где и когда, – подытожил Роммель.
– Совершенно точно, – согласился фон Меллентин. Казалось, он колеблется, говорить дальше или нет. – Среди сегодняшних сводок есть одна, которая вас заинтересует. На связь вышел наш агент.
– Агент? – Роммель нахмурился. – А, тот! – Он вспомнил. Он летал в оазис Джало, расположенный глубоко в Ливийской пустыне, чтобы проинструктировать этого человека, прежде чем тот начал свой длинный марафон. Вульф, вот как его звали. Роммель был поражен его храбростью, но сомневался насчет его шансов на успех. – Откуда он передает?
– Каир.
– Так, значит, он туда добрался! Ну, уж если ему такое по плечу, то он может все. Возможно, он подскажет нам, когда будет прорыв.
В разговор вмешался Кессельринг:
– О господи, вы же не собираетесь полагаться на шпиона?
– Я ни на кого не полагаюсь! – вспылил Роммель. – Это на меня все полагаются.
– Я рад. – Кессельринг, как всегда, сохранял спокойствие. – От разведки не бывает много пользы, а от шпионов и подавно.
– Согласен, – несколько поостыл Роммель. – Но у меня такое ощущение, что с этим агентом все может получиться иначе.
– Что-то я сомневаюсь, – покачал головой Кессельринг.
4
Елена Фонтана посмотрела на свое отражение в зеркале и подумала: «Мне уже двадцать три… Видимо, я начала дурнеть».
Она прильнула ближе к зеркалу и стала внимательно себя изучать в поисках признаков увядания. Цвет ее лица был идеальным, карие глаза чисты, как горное озеро. Ни о каких морщинах не могло быть и речи. Детское личико с прекрасным овалом, и наивный целомудренный взгляд. Елена вела себя как коллекционер произведений искусства, разглядывающий свой лучший шедевр: она думала о своем лице как о собственности. Стоило ей улыбнуться, и лицо в зеркале улыбалось в ответ – легкой, интимной улыбкой с намеком на озорство. Девушка хорошо знала, что от подобной улыбки мужчин прошибал холодный пот.
Она взяла со стола записку и перечитала ее.
Четверг
Елена, милая!
Боюсь, между нами все кончено. Моя жена обо всем узнала. Мы кое-как уладили это дело, но я пообещал никогда с тобой не встречаться. Ты, конечно, можешь остаться в квартире, однако я больше не смогу за нее платить. Мне очень жаль, что все так получилось… Но я думаю, мы оба знали, что это не может длиться вечно.
Удачи тебе.
Твой Клод
Вот так, подумала она.
Она порвала записку, полную дешевых штампов. Клод, толстый бизнесмен, наполовину француз, наполовину грек, владел тремя ресторанами в Каире и одним в Александрии. Он был образованным, веселым и добрым, но при первых же трудностях потерял к Елене интерес.
За шесть лет это уже третий случай.
Все началось с Чарлза, биржевого брокера. У нее, семнадцатилетней девчонки, не было тогда ни работы, ни денег, ни пристанища, потому что она боялась идти домой. Чарлз снял для нее квартиру и наведывался туда по вторникам, ближе к вечеру. Она бросила его, когда он захотел «угостить» ею своего брата, словно не видя разницы между женщиной и блюдом из конфет и засахаренных фруктов. Затем последовал Джонни, самый милый из троих, он даже собирался развестись и жениться на Елене, но она сама отказалась. Теперь ушел и Клод.
Она с самого начала знала, что у таких отношений нет будущего.
Вина за каждый новый разрыв в одинаковой степени ложилась и на них, и на нее. Официальные причины – брат Чарлза, предложение Джонни, жена Клода – служили только поводом, а может быть, катализатором. Настоящая же причина заключалась в трех простых словах: Елена была несчастлива.
Для нее не составляло труда представить, как сложатся ее отношения со следующим мужчиной: некоторое время она поживет самостоятельно на небольшие сбережения, хранящиеся в банке Баркли в Шари Каср-эль-Ниле, на пополнение которых уходили все свободные средства, остававшиеся от каждого кавалера. Затем, увидев, что запасы истощаются, она устроится танцевать в какой-нибудь клуб и пару дней помашет там ножками и покрутит попкой. А потом… Она смотрела в зеркало и одновременно сквозь него, уже видя перед собой четвертого любовника. Возможно, он окажется итальянцем, с горящими глазами, блестящей шевелюрой и идеально ухоженными руками. Такого несложно повстречать в баре при отеле «Метрополитен», где частенько выпивают иностранные журналисты. Он заговорит с ней, затем предложит выпить. Она улыбнется ему, и бедняга потеряет голову. Они договорятся поужинать вместе на следующий день. Когда она, ослепительно красивая, войдет в ресторан с ним под руку, все мужские взгляды обратятся на нее, а итальянца будет переполнять чувство гордости.
Затем однообразной чередой последуют свидания… Он будет дарить ей подарки. Первая его попытка завлечь ее в постель окажется неудачной, вторая – тоже, на третий раз она уступит… В постели им будет хорошо: ее всегда увлекает этот интимный ритуал с нежными прикосновениями и ласками – она позаботится о том, чтобы он почувствовал себя королем. Оставив ее на рассвете, новоиспеченный любовник непременно вернется обратно тем же вечером. С этого момента они перестанут ходить по ресторанам – «это слишком опасно», объяснит он, – но все больше времени будут проводить в квартире. В конце концов итальянец начнет оплачивать аренду и счета. Тогда у Елены появится все, в чем она нуждается: дом, деньги и страсть. И вот уже почти невозможно вспомнить, почему же она была так несчастна.
