Катя Саммер
Нырнуть без остатка

Полная версия

Глава 4

Никита

Как только тихий вечер с командой грозится перерасти в грандиозную тусовку, я беру из холодильника закрытую бутылку пива и прокладываю дорогу на выход. Каждый метр меня приветствуют, зовут и даже обнимают, будто мы давно знакомы. Кто все эти люди?

– Ник, ты в поряде? – ловит меня за порогом Романов.

Один из тех, кому правда не все равно. Он смотрит серьезно и трезво – ему завтра эстафету плыть. Похож на меня, только зеленый еще. Я киваю, Валера хлопает по плечу.

Плетусь в сторону пляжа, подальше от всего живого. Сбиваю пробку о забор, который огораживает спуск к морю. Пнув ее, делаю глоток, а потом кривлюсь и выбрасываю пиво в урну. Не мое. Не умею я так расслабляться. Особенно когда отовсюду звучит это бесящее «остынь», «забей, бро», «отпусти ситуацию». Еще больше бесит.

Да плевать мне в самом деле на эти пять километров. Я и поплыл-то, чтобы размяться. Последний раз я тренировался в бассейне, а здесь до старта успел окунуться в море всего на полчаса. Для меня вся суть в дистанции на десятку – та идет в зачет отбора на Олимпиаду. Но факт грязной игры бесит жутко.

Парней не виню, что с них взять? Амбиции выше крыши. Они готовы на многое, чтобы пролезть вперед. Каждый сам для себя устанавливает рамки дозволенного. Вот только я же знаю, что нарушение зафиксировали! Знаю и ничего не могу сделать. Не моя война.

Бесит, что прошлое решает за меня. Отец многим жизнь подпортил в свое время, сколько раз я расхлебывал за ним. Он ведь тоже был пловцом. Многообещающим. Пока случайная авария не поставила крест на карьере.

Почему отец выбрал меня, а не Севу – моего старшего брата, и одержимо бился со мной за каждую золотую медаль, никто не понимает. Даже я. Это ведь Всеволод у нас идеальный сын, образчик Горских – успешный бизнесмен и будущий преемник семейного бизнеса. Но участь исполнить несбывшуюся мечту Игоря Владимировича – завоевать победу на Играх – досталась отчего-то мне. И он меня ей заразил. Эта мечта проросла в сердце и затмила все другие цели, но теперь и для меня может остаться только мечтой. Я ведь решил: эта попытка – последняя. Если и сейчас не пройду отбор, больше биться не буду. Бывает, что просто не суждено.

Мысли устремляются не туда. Я убираю руки в карманы, бреду, поглядывая на тусклую луну и небо без звезд. Плохо, когда теряешь ориентиры. Раньше помню и с рваной раной от молнии гидрокостюма на шее выигрывал чемпионаты. Бился до последнего, даже если не было надежды, в полубессознательном состоянии финишировал. И видел смысл во всем этом. А сейчас…

– Как он? – слышу сквозь туман в голове.

Я останавливаюсь перед понтоном, чтобы понять откуда звук. Вглядываюсь: место не освещено, толком и не разберешь кто там. Но голос женский.

– Поцелуешь его? Ну пожалуйста!

Подхожу ближе к камням и замечаю темный бесформенный силуэт.

– Иди ты! Я тебе их оторву, а не поцелую!

Чуть вздрагиваю от резкого тона и легко узнаю ту ненормальную.

Когда глаза привыкают, разбираю в потемках черную толстовку, из которой торчат тонкие руки. Девчонка сидит в одиночестве на камнях, она кажется мелкой и хрупкой, но я знаю, что это не так. Обманчивое впечатление. Помню, с какой силой влетела в меня – как шар для сноса зданий.

Я спускаюсь к воде и подхожу к ней со спины. Она до сих пор болтает, рычит на кого-то. Не хочу напугать ее. Слегка касаюсь плеча, чтобы дать о себе знать, но она резко оборачивается и перехватывает запястье.

– Блин! – ругается девчонка, уронив телефон.

Она отпускает меня, высматривая его на песке. Я поднимаю и передаю ей кнопочную трубку – старую такую, как в детстве. Не думал, что они еще существуют.

Она смотрит на черно-белый экран, затем блокирует и убирает телефон в передний карман толстовки, где следом прячет руки.

– В детдоме такой реакции научилась? – спокойно спрашиваю и опираюсь на камни.

Вопрос ее не смущает. Она держит лицо, не хмурит брови – вообще не проявляет эмоций, только пожимает плечами и кивает.

– Иначе можно было проснуться в зеленке. В лучшем случае, – отвечает бесстрастно, только сильнее подтягивает ноги к груди.

Несмотря на жаркий день, ближе к ночи на улице по-осеннему холодно.

– Ты пришел сказать спасибо? – вопрос застает меня врасплох.

Требуется время понять, что имеет ввиду.

– Нет, – отвечаю, усмехнувшись. – Я все еще считаю, что ты влезла не в свое дело.

Да, в теории та выходка могла стоить мне главного заплыва. Но я бы не полез, если бы не был уверен в том, что справлюсь. Этот Марфин, судья, – трус. Только за спиной подлянки делает, очную ставку он бы не выдержал.

– Пф-ф, до свидания, – выдает она и в один миг поднимается.

Карабкается по камням вверх – забавно, но так уверенно. Пока на полпути у мартышки не соскальзывает нога. Девчонка теряет равновесие и рискует расквасить себе нос, но я успеваю схватить ее под мышки и стащить вниз.

Опустив на землю, я все еще сдавливаю ее в руках. Если бы не теплая кофта, мои пальцы бы сомкнулись – такая тонкая у нее талия.

– Рада, – произношу ровно, – твоя фамилия не «Несчастный случай»?

Наверное, это попытка пошутить. У той вместо глаз – два темных колодца. А днем они казались ярко-голубыми.

Сначала девчонка немного напрягается, я чувствую, как пальцы вдавливаются в мои плечи. Но уже скоро опускает руки и все с тем же равнодушным лицом Рада отступает на шаг.

– Галл. Моя фамилия. А ты данные собираешь на меня?

– Рада Галл, – пробую я на вкус, – это из Стругацких¹?

Она щурится и склоняет голову на бок.

– Кто-то умеет читать?

Я с вызовом задираю бровь.

– Вот ты какого мнения обо мне.

– Нет у меня о тебе никакого мнения, – язвит в ответ. – И, кстати, я Галл, а не Гаал. Нянечка, которая дала мне фамилию, видимо, только краткое содержание читала.

– Кроха! Ты тут? – раздается где-то за спиной.

Девчонка замолкает, сдувает челку с лица и быстро обходит меня. Но Ира, жена Кости Пустового, без которого не проходят ни одни соревнования, уже спускается к нам. Веселая и, кажется, хмельная. Она широко улыбается, пока не замечает меня.

– Привет, – здороваюсь я.

Ира теряется, но ненадолго.

– Здра-авствуй, Никита, – тянет она, а затем переводит взгляд на Раду. – Хотела позвать тебя с нами, чтобы не скучала, но тебе тут точно не до скуки.

– Он уже уходит, – говорит девчонка, даже не глядя в мою сторону.

– Все я поняла, – Ира показывает, что закрывает рот на замок, – никому не скажу, что видела вас. Оставайтесь!

Подмигивает, целует девчонку в макушку, машет мне и исчезает так же внезапно, как объявилась.

– Тебе лучше уйти, пока нас не увидел кто-то еще, – произносит, а смотрит по-прежнему в другую сторону. – Ира не скажет, что…

– Не нужно решать за меня.

Могу поклясться, что она выдыхает, когда я обхожу ее и будто бы оставляю одну, но я намеренно сворачиваю на понтон. Возвращаться в номер до полуночи бессмысленно, вечеринка там в самом разгаре. Да и не усну я, точно знаю: здравствуй, тысяча и одна мысль! Еще Лиля будет звонить. Она обычно просыпается после полудня по нью-йоркскому времени.

Я сажусь в конце моста и просто наблюдаю за водой. Здесь тихо и спокойно – то, что нужно сейчас. Тишину нарушает лишь шум моря и… звуки шагов?

Да, девчонка почти крадется, но я все равно ее слышу. Чуть медлит, опускается рядом, свешивает ноги. Когда ее руки упираются в доски, обращаю внимание на пальцы – изящные, без лака на ногтях.

– А если увидят? – передразниваю я.

– Как-нибудь переживу.

Ее общество не вызывает у меня отторжения. Хочет сидеть – пусть. Скорее всего, волны с камней согнали. Ветер поднялся, вот и пришла… как там ее Ира звала? Кроха?

Из-за маленького роста, тонких запястий и круглого лица – и еще этой стрижки короткой из пятидесятых – ей может быть и пятнадцать, и тридцать одновременно. Особенно дружба с Ирой карты путает.

Когда море начинает неистово биться под деревянным настилом, девчонка подбирает под себя ноги. А когда брызги летят в нее, крепче цепляется за понтон. Аж костяшки белеют. Боится явно, но ничем другим себя не выдает.

Странная она.

– Это я на тебя страх навожу?

– А?

Киваю на сжатые намертво кисти.

– Я плавать не умею.

– Здесь неглубоко.

– Но есть течение. Волны. Ты.

– Я?

– Мы едва знакомы. И ты выспрашиваешь у меня информацию. Подозрительно.

Не сдерживаю улыбки.

– И как тебя в наши края занесло, а? Девочка Рада.

– Надеюсь, вопрос риторический.

Ухмыльнувшись, я откидываюсь чуть назад и опираюсь на руки. Молчу. Не минуту и даже не десять. Давно я не молчал ни с кем.

Глава 5

Рада

Я достаю зажигалку и выдыхаю клубы дыма. Мы все еще вдвоем, все на том же месте.

– Не против? – произношу первые слова за… сколько мы уже здесь?

Горский смотрит на меня без ответа. Так пристально, что хочется прожевать сигарету и больше никогда не притрагиваться к ней. Но я настырно продолжаю, глядя на него через туманную поволоку, пока тот не отворачивается. Незаметно расплываюсь в улыбке.

Многие скрывают, что выросли в детдоме. Я – никогда. Так на подступах к моей зоне комфорта отсеиваются люди. Большинство. Да почти все. Не знаю, что отталкивает их, но даже те, кто поначалу казался дружелюбным, постепенно сводят общение на нет. А я просто экономлю время – и свое, и других.

Когда я впервые сказала Горскому о детском доме, то полагала, это наш последний разговор. Где он и где малолетка из приюта, какой многие меня считают. Когда я увидела его во второй раз, решила, что он не расслышал или страдает амнезией. А тот с ходу обозначил, что все прекрасно помнит и понимает.

Я не стремилась найти компанию, но на понтоне было суше. Да и Горский не настолько противен, чтобы его избегать.

Тушу и прячу окурок в пустую коробку. Лимит затяжек исчерпан. Две сигареты в неделю – все, что могу себе позволить. В мой скромный бюджет не входит никотиновая зависимость.

– Едва знакомы? – спустя время разрезает тишину голос с хрипотцой.

– То, что я знаю твое имя, не делает тебя более знакомым.

– А что делает?

Его глаза блестят в ночном свете. Сейчас в них ничего не разобрать, но голос у Горского такой же спокойный и плоский.

Если он думает, что я стушуюсь, его ждет разочарование. Я смотрю на закатанные рукава фирменной ветровки. Точнее, ниже.

– Откуда у тебя шрамы?

Мне было интересно утром, и сейчас интерес не угас. А я привыкла удовлетворять любопытство.

Горский даже бровью не ведет: снова безразличный взгляд, снова прямые губы. Он только слегка чешет щеку, покрытую щетиной, прежде чем заговорить.

– Первенство в Египте. Было очень мелко и очень много ракушек. И очень хотелось выиграть. Есть еще шрамы, показать? – похоже на провокацию.

Губы плохо слушаются, но я заставляю себя выдавить глухое «да» и вижу насмешку в заломе бровей. Горский впервые за все время улыбается. Не глазами, но губы и правда красиво складываются в улыбку. Он светит ровными зубами и задирает штанину, хвастаясь тонкими полосками на голени.

– Бутылки в Дону и спор на пять тысяч.

Он тычет выше колена на стянутое пятно.

– А это медуза в Карибском море. Достаточно подробная экскурсия? – спрашивает вроде бы шутливо, а в следующую секунду снова серьезен как никогда. – Ты сказала, что фамилию тебе дали. А родители? Ты хоть что-то о них знаешь?

Я мотаю головой.

– О ком-нибудь из родных?

– Нет.

– Пыталась искать?

– Нет, – отвечаю резче.

– Почему?

– Потому что не хочу, – сдерживаюсь, не договаривая сразу, но на выдохе добавляю: – Не хочу разочароваться. Что бы там ни было, я не имею права их осуждать.

Прикусываю язык, потому что выдаю слишком личное. Он тоже замолкает.

– Почему тебе это интересно? – спрашиваю скоро Горского.

Люди спрашивают о многом. Но о том, искала ли я родителей, – никогда.

– Есть вещи, которые тяжело представить.

Разговор дальше не клеится. Мы оба не хотим углубляться в детали, оба не стесняемся задавать прямые вопросы. Каждый ловит волну и плавает в собственных мыслях.

Я чуть вздрагиваю, когда тишину пляжа нарушает заливистый смех. Смотрю в сторону, откуда доносятся голоса, а после и мелодия гитары. Там своя вечеринка, на нас никто не обращает внимания.

Я знаю эту песню – про ночь, стоны и страдания скорпионов², сама не замечаю, как начинаю подпевать. Замираю, только когда на откровенной фразе встречаю взгляд Горского. Холодный, кажется, даже бездушный и при этом пронзительный до дрожи. В его глазах явно запаяны магниты, иначе не могу объяснить то, что происходит.

Музыка стихает, но продолжает играть в голове. Я совсем не моргаю, глаза печет. Не моргаю, потому что боюсь. Боюсь закрыть их и даже на миг представить то, о чем думаю сейчас. Нельзя. Глупые мысли.

Я слишком долго не дышу и давлюсь воздухом. Из легких вырывается странный хрип, который портит магию. Я возвращаюсь на землю откуда-то из космоса. Мысли восстанавливаются в логические цепочки и приводят к одному-единственному выводу: мне здесь не место.

Не успеваю я открыть рот и даже пошевелиться или встать, Горский резким движением скидывает верх вместе с майкой. Я пытаюсь подобрать слова, но чертовски теряюсь.

– Поплывешь со мной? – прорезает ночь его голос.

– Нет.

– Тогда приятно было познакомиться, девочка Рада.

Он стягивает штаны и ныряет с понтона вперед. Я долго вглядываюсь в пустоту, чувствую, как в ожидании замедляются удары сердца.

Когда Горский выплывает, я уже едва могу его различить. Небольшая точка вдали по имени Никита.

– И мне, – шепчу в пустоту. – Наверное.

Глава 6

Рада

Я всегда чутко сплю. Ночью не ощущаю себя в безопасности. Наверное, это из детства. И нет, ничего страшного со мной не приключалось, но детский дом после заката представляет собой мало приятного. Не в интересах ночных воспитательниц с их зарплатой заниматься педагогикой. Особенно со взрослыми парнями, которые чувствуют себя хозяевами положения.

В общем, просыпаюсь я обычно с рассветом или от любого шороха. Но не сегодня. Сегодня сплю до победного. Ире даже приходится будить меня настырным стуком, потому что телефон, как всегда, на беззвучном. Почти на ходу умываюсь и чищу зубы. Не представляю, что могло мне сниться и так крепко держать за гранью реального: едва открыла глаза, образы ускользнули.

День эстафетных соревнований пролетает незаметно. Сегодня все организованнее, живее. Людей больше, работа слаженнее. Правда, при этом и жарче намного – солнце явно спутало осень с летом. Я устаю сильнее, чем раньше, и сбегаю при первой возможности. Ближе к вечеру, когда народ рассеивается, быстро окунаюсь в море у берега и перекусываю с Ирой в столовой. От продолжения банкета отказываюсь. На этот раз Пустовая не настаивает, кивает и хитро улыбается. Представляю, что у нее на уме – она о Горском не умолкала. И ладно. Если так я спасусь от ее гениальных идей свести меня с кем-нибудь, пусть думает, что хочет.

Сворачиваю с оживленной дорожки на пустырь за летними домиками и делаю контрольный звонок – только душу травлю – и в разбитых чувствах плетусь отдыхать. Не выходит у меня беззаботно радоваться жизни вдали от него. Кажется, что я его предаю.

Перед сном, как ни сопротивляюсь, в голове все же мелькает мысль, что ни разу за день не увидела Горского, но я намеренно ее игнорирую. Не нужно.

Крепкий сон вторые сутки подряд идет мне на пользу: на следующее утро встаю до будильника, к приходу Иры уже в полной боевой готовности. Дома с дежурствами и буйными соседями так, конечно, не выспишься.

– Хорошо выглядишь, кроха, – смущает меня Пустовая.

Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Разве что нервничаю больше, мне это не нравится. И ее комплименты лишь сильнее выбивают из колеи.

– А кому-то вчера весело было, – замечаю по ней.

Под глазами круги залегли, за голову держится.

– И не говори. Было круто! Я ногу подвернула, когда танцевала на столе.

Невольно улыбаюсь. Они такие разные с мужем. Как только уживаются?

– Ну ты же знаешь закон: если было хорошо, потом всегда плохо.

– Эй! – Ира грозно машет пальцем перед моим лицом. – Отставить пессимистичный настрой! Замечу хмурой, будет хуже, поняла?

– Так точно, – сквозь смех отвечаю я.

– Расскажешь, что у тебя с Никитой, а?

– Ничего. И не делай такие глаза! – отрезаю, не желая продолжать разговор.

Но от Пустовой просто так не отделаешься. Она достает меня всю дорогу и не отлипает, пока собираем спортсменов. Только когда подходим к нашей палатке, Ира замолкает резко. Даже подозрительно. Поднимаю голову и смотрю в ту сторону.

– Вот же! – ругается она. – Проныра!

Это она про Аллочку, которая с маркером танцует вокруг Горского, как ведьма на шабаше. Ей бы еще бубен в руки – вылитая будет.

Что-то неприятно колит в груди. Злюсь сама на себя за разочарование, которое предательски жжет внутри. Ненавижу это чувство. Поэтому так живу, поэтому ничего не жду. Не хочу ждать! Но подлая человеческая натура все равно лезет. Делает слабой, навязывает какие-то ожидания.

Я глушу чувства одним точным ударом.

В палатку мы заглядываем, когда представление кончается. Спасибо Ире, она больше не лезет. Намеренно опускаю взгляд в песок – да, как страус, и что? Быстрее и громче обычного зову ребят к себе. А внутри скребет, скребет. Размечталась, да?

Нет.

Пока пловцам проводят брифинг перед заплывом, рассказывают, как проходить поворотные буи и плот кормления, я все пытаюсь отделаться от назойливого внимания взрослого мужчины, которого подослала Пустовая. Да что там взрослого – старого! Тот нашептывает мне о грядущих переменах в Федерации Плавания, а я только и вижу его противные тонкие усики над верхней губой. Не слушаю, не вникаю…

– Девочка Рада.

В два счета нахожу «источник» звука. Сейчас я почти счастлива его видеть, хватаюсь за соломинку. Поворачиваюсь, скрещиваю руки на груди, незаметно вытираю об майку вспотевшие ладошки.

Горский стоит метрах в пяти. Волосы спрятаны под желтую шапочку, тело обтянуто костюмом. От щетины не осталось и следа, но странным образом он не кажется младше. Наверное, из-за обжигающе ледяного взгляда, который делает загорелое лицо с крупным носом серьезнее.

Той ночью он выглядел как-то иначе. Безмятежнее, что ли.

Не вспоминать.

– Может, если выиграю, поплывешь со мной?

Ну зачем вспоминаю?

– Ни за что на свете.

Я тараторю, как скороговорку произношу. Он ловит меня на этом, а я ловлю его ухмылку – всего одно движение уголков губ, но ловлю.

– Смотри не утони, – неуклюже бросаю я вслед, когда Горский делает шаг.

И хочу прикусить язык. Что за бред я несу?

Очень надеюсь, что он не услышал – уши-то спрятаны под шапкой. Но быстро убеждаюсь в обратном.

– Хоть не прокляла, пожелав хорошего заплыва.

Никита распихивает какие-то пакетики в ноги, прямо под костюм, я отхожу дальше, но все еще наблюдаю.

– Что это? – спрашиваю у Иры.

– Кормежка. Гели энергетические всякие. Десять километров плыть – это не шутки.

А для меня – так вообще из области фантастики.

Спустя четыре круга сумасшедшей гонки я все еще не могу поверить, что люди на такое способны – плыть два часа кряду. Я-то вообще с трудом на воде держусь.

– Это ты еще марафон не видела! – восклицает Пустовая в ответ на мое искреннее недоумение. – Двадцать пять километров – вот настоящее испытание.

Слушаю ее и наблюдаю, как пловцы сбавляют скорость у понтона, дергают с удочек стаканы и на плаву заливают в себя смеси.

– На двадцати пяти могут и банан съесть.

– Да ладно! – удивляюсь я, а фантазия рисует забавную картинку.

Стараюсь держаться за спинами, не высовываться, пока подсматриваю за Горским. Хотя это даже смешно – ему точно не до меня. Уже двое сошли с дистанции, просто не доплыли. Остальные идут плотно, но Никита уверенно сохраняет позицию в тройке.

К концу седьмого круга меня начинает откровенно трясти.

– Да выиграет твой Никита, не переживай, – неожиданно подобравшись с тыла, говорит Ира.

Я вздрагиваю, резко вдыхаю и задерживаю воздух, но от гонки не отрываюсь.

– Он отстает, – произношу на выдохе, пока Горский завершает круг четвертым по счету. – И мне нет до него никакого дела.

Ира щелкает меня по носу, я возмущенно оборачиваюсь к ней и тру лицо.

– У этого красавца два сердца. Щас перейдет на второе, гляди!

– Куда?

Они далеко от берега. Уже ничего не видно – только точки в воде, похожие на рябь.

Я кусаю костяшки пальцев, а Ира хохочет в полный голос. Из-за нее не слышу комментатора, а он только что тройку лидеров назвал. Не замечаю, как начинаю выкрикивать следом за Пустовой что-то непонятное – вроде «да» и «вперед». Никогда не замечала за собой спортивного интереса, но сейчас заряжаюсь атмосферой.

– Спортсмены проходят последний поворотный буй, – объявляет комментатор.

Не вижу издалека, не разберу кто где, пока пловцы не приближаются к финишной прямой – или к створу, как умничают в толпе. Взгляд цепляется за желтую шапочку, что резво набирает темп, вклинивается между призерами, а затем и вовсе уходит в отрыв.

– О, турборежим включил, – смеется Ира.

– Никита! Это Никита! – только прокричав это, я осознаю, что творю, и закрываю ладонями рот.

Но вокруг всем плевать, а Ира уже бросается обнимать меня.

Я впервые за три дня иду на награждение. Стою в стороне, выглядываю из-за плеча длинноволосого парня, что закрывает мне весь обзор. Тот жестикулирует и дергается постоянно, мешая шпионить за Горским.

Когда победителя наконец объявляют, все громко аплодируют, даже свистят. Припадочный передо мной тоже поднимает руки и подается вперед, а мне не видно!

– Мне ничего не видно, – бормочу я.

– Что? – неведомым образом парень слышит и оборачивается так некстати.

Я чуть заваливаюсь на него. Чтобы не упасть, хватаюсь за плечи и негромко вскрикиваю от неожиданности. Ну как негромко – это мне так кажется. А взгляды зрителей внезапно так направляются в мою сторону.

Я краснею, поджимаю губы, но с достоинством пячусь назад – движения плавные, подбородок задран. Спотыкаюсь, лишь когда встречаю глаза Горского. Магниты в деле, притягивают. Не могу пошевелиться секунду или две, пока он сверлит меня взглядом из-под бровей, а затем не скрываюсь в толпе.

Ира вместе с мужем находят меня позднее, все на том же понтоне. Рассказывают про завтрашнюю вечеринку по поводу закрытия чемпионата и свои грандиозные планы. А ночью я ворочаюсь и не могу уснуть, все думаю о том, что может быть. А может и не быть вовсе.

Утром на сборе перед марафоном в шестнадцать километров я не нахожу Горского. Он не участвует? Надо было заранее списки посмотреть, меньше волновалась бы. И да, он жутко травит мои мысли. И нет, я совсем не расстраиваюсь, даже расслабляюсь слегка.

Не тревожусь, пока краем уха не слышу от других ребят, которые собираются плыть, что Горский еще накануне вечером улетел на сборы перед очередным чемпионатом.

Секунды бегут, люди слоняются рядом, а я замираю.

Чудес не бывает. Все-таки забыла, да?