Катрин Аполлонова
Я смотрю в небо. Мастерство писателя
Драма от Лу
– Поговори со мной, Алиса.
– О чём желаешь узнать побольше?
– О себе.
– Что я могу о тебе узнать?
– Что я хочу?
– Сегодня ты хотел грустную музыку, доставку суши и стендап видео.
– Кажется, мне нехорошо.
– Ты хочешь об этом поговорить?
– Да, с тем, кто умеет слушать.
5. Абстракция
Обожаю эту шутку, и готова повторять её при всякой возможности, когда вижу (читай – читаю) абстрактные явления в тексте.
– Помогите, здесь человеку банально!
– Спокойно. Я постмодернист. Сейчас авангардистски обыграем!
Абстракция прекрасна и нужна. Её единственная роль – украшать этот мир. Но украшать и творить красоту – разные вещи. Украшения прячут под собой истинный смысл. Красота же – готовая картина, которую не нужно понимать. Она создана, чтобы ей наполнялись, восхищаясь.
Украшения – это японская поэзия, например. Она интересна. В неё можно нырнуть и вынырнуть с большим уловом смыслов и чувств.
Красота – это понятный текст с, возможно, припрятанными смыслами, но одним явным, остающимся на поверхности. И подана мысль и её смысл в виде ясного текста, который можно понять без усилий, но соединяясь с ним. Плоские и чёткие тексты (научные работы не в счет), это, скорее, бульварное чтиво, где важнее сюжет, чем повествование. Фастфуд – не питает, не наполняет. Красота же – единственная (как я громко…) живая сила. Проверяем эту мысль. В неё не нужно просто верить. Здесь нужно проверять.
Очень простой вопрос, ответ на который уберёт из текста нелепую абстракцию: что хотел сказать автор? Обычно, когда я задаю его пишущим, то наталкиваюсь или на злость и детскую обиду, порой даже с репликами: «Что ты за редактор такой, что не можешь писателя понять?». В случаях же, когда мамочкин халат меня миновал, и я осталась в своей уютной одежде нежного редактора, я слышу доступное и спокойное объяснение того, что хотел сказать автор. «Вот это и запиши», – говорю я горящим глазам писателя. Это и нужно миру.
Какой же автор не хочет, чтобы его текст был красивым, воспринимался таковым? Из-за чего, собственно, пишущие и вляпываются в абстракцию – гонятся за красотой.
Красивый текст – это практика письма, наполнение Души прекрасным, общение автора на красивые темы с красивым миром. Красота жизни – то, что мы приобретаем с жизнью, а не получаем на входе в неё. Как по мне, новость просто прекрасная. Красота слога – это отражение нашего пути. Как отразим, так и передадим.
Разыграем драму
Третий раз они затевали этот разговор. Заранее напрягаясь орошая глаза ядовитыми слезами. Нелепые слёзы ядовиты, замечали? От них остаются кислотные бороздки на щеках.
– Я не то хотел сказать!
– Я так услышала. Но и я не то хотела услышать!
– Что я хотел сказать? Что ты хотела…
Их голоса звенели сквозь тишину парка, сквозь столики кафе, сквозь железнодорожные пути и станции. Они не могли остановиться. Каждый желал себя выразить. Каждый хотел быть понятым, услышанным. У каждого было мнение на свой счёт. Каждый боялся, что по его желанию не получится.
– Вот здесь стоп, – она наконец действительно услышала голос в трубке. – Если мы движемся из точки страха, мы придём только в страх.
– Но как мне ещё говорить, если я боюсь?
– Никак. Остановись. Отыщи точку правды и покоя. Говори из неё.
У неё получилось. Позиция была озвучена, но это был не конец игры.
После чистоты озвученных позиций приходят параллели событий, по которым собрался сценарий текущего сюжета. Откуда берёт начало эта нить переживаний? Где корень истории? Идём туда. И конкретно…
– Я вижу, чего хочу. Мне жаль, если это не вписывается в наш сценарий жизни, – она говорила своим голосом.
– Мне трудно принять твою позицию. Но я её понимаю. Мне хочется остаться на своей. Хотя я уже вижу, что она ложная и, скорее, привычная, чем моя истинная.
– Я пока не знаю, что делать. Я устала.
– Значит, нужно отдохнуть.
Чтобы читатель не уставал, погружаясь в наш текст, мы не должны уставать, записывая его.
Драма от Лу
– Он укусил меня! – вынимаю палец изо рта младенца, – четыре зуба, а какой хват! У меня аж в глазах потемнело!
Дом подруги звучит и движется волнами, но не ритмично. Я уже позабыла интенсивность волн молодой жизни. У взращённой и зрелой накаты и откаты подольше.
Я оказалась в двух мирах одновременно. Тело и руки мгновенно включаются в младенческую реальность. Звучу распевнее, руки отодвигают острые предметы от края стола к центру, мозг тоже немного плывет. Куда ему торопиться? У него всё время жизни в распоряжении.
Другая часть мозга, которая без автопилота, слышит другой ритм. Связь взрослых женщин случается на нескольких уровнях сразу, даже если мы молчим. В присутствии сопоставимой женской силы удается соприкоснуться со своей.
Почувствовать размеренный ритм сердца, которому по силам жизнь.
«От меня пахнет детьми», – пишу ей, вернувшись домой.
«И хорошо, что сейчас перестанет», – добавляю себе, залезая под душ.
6. Паузы
Паузы не в тексте, но в процессе написания – интересная тема.
Но сначала о паузах в тексте. Они уместны, если текст объёмный. Если это роман, и мы хотим – повёл нас слог, Душа полетела – чуть подробнее рассказать читателям, где происходит действие. Будто бы от этого зависит дальнейшее восприятие картины. Будто бы одних диалогов недостаточно. И это правда.
Описания мест событий важны, когда речь идёт о масштабах или происходит выход за средние колебания эмоций, впечатлений. Читателю нужны подробности, детали. Он сам не бывал в подобном, не проживал. Только сейчас настал момент. Какой он? Как в нём?
Если мы переносимся с героями в необычное пространство – место лишения свободы, в открытый космос, в специфическое учреждение, где читателю побывать не довелось, – нужны подробности и эмоциональные описания. Такие, где будут звуки (скрипучая дверь, тикающие часы, чеканящие каблучки), запахи (прелые фрукты, сырая земля, сгоревшая резина). Где будут цвета и оттенки. Где будут прикосновения. Где будут краткие символы, как крохотная записка на стене: «Если ты это читаешь, значит, я влюблён. Чего и тебе желаю».
Если важно объяснить читателю, насколько яркое положение занял герой, нужны подробности. Насколько он богат: пять этажей вилла. Насколько он несчастен: он бы предпочёл потерять сразу обе руки, чем ещё раз услышать всё, как есть. Насколько он силён, приспособлен к сложнейшим событиям или природным явлениям.
Читатель обожает гиперболы (усиление образа с помощью преувеличений и гигантизма впечатлений) и сравнения ради утрирования. Читатель обожает вылезать за область бумажных страниц и личного опыта. Он хочет, чтобы деньги лились рекой, чтобы поцелуям пропал счёт. Он обожает отождествлять себя с вечностью через подобные текстовые переживания.
Паузы в тексте, то есть в повествовании, в основной мысли допустимы ради подобных описаний, отвлечений. Когда читатель готов уложить всё пережитое им в предыдущих главах, автор погружает его в описания. Пауза. Затишье.
Паузы в тексте допустимы, когда появление «разъяснительной бригады» становится жизненно необходимым: научные сноски, ещё одно напоминание о цепочках событий, связывающих персонажей, а также о связи героев друг с другом.
Паузы в тексте допустимы, когда автор почувствовал, что ему хочется рассказать ещё о чём-то. Например, вышел новый персонаж на сцену, а у него интереснейшая биография. Или, наоборот, несколько персонажей ушли из кадра, но между ними постоянно идёт диалог: мы отвлечёмся от основной картины, мы послушаем их.
Это интересно. Это важно. Это действительно так, если автор чувствует, что это так.
Если ритм сердца сбился незаметно. Если дыхание подстроилось. Если смена композиторов в одном концерте не заставила меняться композицию вечера.
Разыграем драму
Разговор затянулся. Им обоим нужен был результат, но они не знали, что именно станет решением. У обоих опыт и зрелость. Оба не желают доказать свою позицию. Оба не хотят причинить боль или давить на собеседника. Два здравых человека не могут прийти к общему знаменателю.
– Знаешь, – продолжила она. – Я не готова это всё завершить. Но…
– Я тоже не готов, – он на всякий случай подчёркивал своё согласие.
Профессия обязывала. Одно не вставленное вовремя слово могло привести к трагедии. Он находил промежутки между буквами в речи собеседника и звучал между ними. Её это страшно раздражало, но она не хотела ничего с этим делать. Чувствовала, как рябью идёт кожа, как напрягаются мысли и мышцы, но создавать себе комфорт ценой требований или даже просьб – не её метод.
Она повторяла себе: «Это просто не до конца мой человек. Всё впереди», – и продолжала путь с тем, кто был рядом.
Он же чувствовал себя… никак. Ведь он даже не понимал, что она раздражается от его быстрых вставок в диалог.
– Я не хочу. Так будет правильнее. У меня нет сил поставить точку или многоточие в наших отношениях. Я не хочу ставить вообще никакой знак, – она вскинула голову, чтобы он не посмел перебивать. Этот жест он воспринимал правильно. – Я хочу, чтобы была пустота. Когда знак придёт, я его почувствую и скажу тебе. А если к тебе придёт знак…
– Да, звучит двусмысленно. Если ко мне придёт знак, я тебе скажу, – продолжил за неё он. – А пока я просто рад, что мы иногда видимся.
Он сделал несколько шагов рядом с ней. Они молчали. Она улыбалась.
– Но, если ты всё-таки захочешь сказать, что именно тебе не подходит, чего тебе не хватает… – говорил он, – ты дай знать. Пожалуйста. Если…
– Я поняла. Есть такое. Но объяснить я тебе это не смогу. Это как если бы я сказала, что мне не хватает, чтобы у тебя был хвост павлина. Это же странно. Вот так же ты отнесёшься. Давай не сегодня?
– Давай не сегодня.
Каждый день приближал их к закату. И когда они осознавали, что у них нет сил на тот или иной разговор и позволяли себе вовремя остановиться, каждый из них был на мгновение счастлив. Можно остановиться. Остановились – как хорошо.
Иногда автор устаёт и отходит от творчества. Перестаёт писать. Паузы в писательской практике возможны. Но они сильно не на пользу. Во-первых, мышца мышления всё-таки ослабевает. Хоть у мозга нет мускулов, но речь о навыках. Они утрачиваются. Хорошая новость: это не может произойти «в ноль». Что-то всё равно остаётся.
А во-вторых, после паузы, даже краткой, страшно возвращаться к письму. Героями, преодолевшими страх, быть приятно. Даже силы новые появляются. Но не всегда хватает удали, чтобы сделать это быстро. Поэтому главная опасность пауз в самих паузах – они могут затянуться.
Драма от Лу
Женщина думает, когда делает. Узнаёт, когда общается, осознаёт, когда делится и соображает, когда останавливается.
Женщине нужен объём впечатлений, чтобы проявиться и проявить.
Тело подсказывает женщине, когда начать и как продолжить, но часто она не слышит, что пора остановиться. Мозг зависим от новых знаний, он гонит женщину в действие, требуя новых доз впечатлений. Мозг это успокаивает, а женщину тревожит. Она теряет ощущение самодостаточности, приобретает раздражение.
Женщина боится остановиться. Боится, что бездействие затянет её так же, как действие. Боится, что произойдёт непоправимое. Когда женщина действует, такого страха нет.
Понимания происходящего тоже нет. Чтобы понять, что происходит, и сообразить, как лучше действовать дальше, требуется остановка.
– Женщина! Женщина, постойте!
– Что? Вы мне?
– Да, вам. Остановитесь, пожалуйста.
– Стою. Что вам нужно?
– Это вам!
– А что это?
– Пауза. Пользуйтесь на здоровье!
7. Боль
Как писать о боли так, чтобы её смысл и глубину прочувствовал и читатель, чтобы разделил, но не испачкался, чтобы понял, для чего автор раскрывает тему боли.
Для чего, кстати, автор делится болью?
Если для того, чтобы изгваздать чумазыми руками того, кто с чистыми намерениями взялся за наше творчество, то это не сюда. В этой комнате делятся чистотой и творчеством. Чумазики в лужице в соседнем дворе. Запах там не очень приятный, но они там не одни, есть своя аудитория.
Из чистоты творения автор делится болью как опытом, как личной или подслушанной у сердца историей, на которую можно то ли опереться, то ли побыть рядом с главным героем, проходить с ним испытания, избегая или попадая в ловушки, делать неверные выводы, блуждая и, в итоге, выходя на светлую тропу.
Чтобы автор мог поделиться опытом, ему нужно этот опыт прожить. До основания. До прохождения всех стадий, будь то отрицание, гнев, торг и прочее, будь то шок, бред помилования, адаптация и так далее. Любые комнаты с любыми табличками на дверях, но чтобы итоговая была с надписью «Чистота творения». Здесь уже не будет прощения, слёз, благодарности. Не будет здесь и смирения, осознания, глубокого понимания. Боль чистая и делиться ею можно спокойно, когда она уже превратилась в творчество. Когда автор записывает мысли и воспоминания о такой боли, у него возникает ощущение, что он «сам себе не принадлежит». Будто руки сами что-то пишут, а он только читает и тихо вспоминает, как это было. Автор попадает в свободу пустоты. Автор находит себя за творением. И не вмешивается в процесс.
На этом этапе уже нет вопроса: «Как делиться болью?» А если он у кого-то из нас ещё есть – этот вопрос – значит, делиться болью ещё не пора. Один мудрый психолог (современный), отвечая на вопрос «Как понять, пора ли паре разводиться?», сказал: «Если ещё есть вопрос – разводиться или нет, значит, не пора». Когда приходит пора, вопросов нет.
Мы заканчиваемся там, где начинаются вопросы. В той области живёт наше самоисследование, поиск себя. Не рекомендуется увлекаться и погружаться в эту зону надолго (на годы и годы образовательных программ, хождения по курсам и прочее). В какой-то момент благодаря нашим разумным усилиям и намерению изменить то, что готово, и познать то, что открыто, мы собираемся в цельное, и тогда вопросов нет. Пора делиться болью.
Разыграем драму
Слёзы. Много слёз. Она говорила, захлёбываясь всем, что из неё вытекало. Лицо исказилось. От перенапряжения лба болели мышцы всего лица. Морщинки становились глубже и даже зачёсанный в гладкий хвост волосы казались сильно растрёпанными.
– Что ты хочешь? – спрашивал он.
– Я… – и голос испарялся под властью её намерения замолчать.
Она хотела ответить. У неё были наготове претензии. Она точно знала, чего хочет прямо сейчас от себя, от него, от жизни. Но всё это – ей хватало опыта и разума понять – было позицией маленькой девочки внутри неё.
Девочки, которая в очередной раз испугалась и захотела оттолкнуть, разрушить, забыть проживаемую боль. Которая хотела затаиться в тёплых руках, сохраняя покой, принимая заботу, но которую напугали новой трудностью. Она брыкалась и кричала, повторяя внутри взрослого человека: «Убери от меня это! Убери, убери, убери! Не хочу, не буду!».
Ну, что она могла ответить на его вопрос? «Убери, убери, убери»? Она понимала, что он принял решение, что этот шаг нужен им обоим. Что её решение лежит совсем рядом, в миллиметре, и очень похоже на его. Даже заголовок один: «Этот шаг мне нужен». Они всё ещё смотрели в одном направлении. Они всё ещё думали одинаково. Они всё ещё были в гармонии и двигались по пути уравновешивания, но увеличения страха. Потому что этот путь был неведом.
– Ты плачешь и плачешь! Что ты хочешь? – он не скрывал раздражения.
– Я хочу плакать. И плакать.
И она продолжила плакать.
Писателю его ремесло помогает высвободить боль. Чистой она идёт в мир, если прожита. Мягче и спокойнее она воспринимается читателем, если подана «в виде поэзии», как ягоды, которые в виде варенья (с). Поэты умеют замуровать боль в метафоры, образы, аллюзии, аллитерации. Поэтам можно доверять: они покажут боль, как красоту мира. Они не поранят, не заденут, не обольют грязью (речь о сильных поэтах с высоким слогом). Поэты, когда делятся болью, подсвечивают красоту жизни и то, как прекрасен этот мир, несмотря на боль, несмотря на раскрытые чувства. Поэзия пробуждает чувства. Болевая проза задевает личность и мысли, провоцирует тяжёлые эмоции, потому что пряма, неритмична, слишком открытая, слишком жизненная. Поэзия же украшает боль жизни, раскрывает чувства ещё шире, даёт им быть, повышая уровень восприятия до запредельного. На нём-то и происходит великое принятие всего. На нём-то и рождается новая душевность.
Автор этой главы любит поэзию.
Драма от Лу
– Как ты? – спрашиваю себя. – Нормально.
Значит, что-то не так. Потерян контакт с собой. Значит, я уже сделала что-то обезболивающее, отделяющее меня от переживаний, чтобы мне стало нормально. Нормально – это никак. «Чувства комнатной температуры», – как писал Бекбедер. Люди такой температуры обычно мертвы.
Я уже не помню, что и когда пошло не так. Я уже все сделала, чтобы забыть, но сейчас могу взглянуть в свое «нормально» и разглядеть то, что маячит рядом, боясь выйти на свет.
Там грусть, тревога, злость и тошнота. Им нельзя выступать, когда в целом всё нормально. Нельзя? Так звучит детский язык внутри меня. У него либо хорошо, либо плохо, либо нельзя, чтобы не стало плохо. «Нормально», – как будто что-то из взрослого, но меня уже не проведёшь.
Грустно оттого, что хотелось гулять, но я стала работать. Тревожно оттого, что через силу поработаю плохо и придётся переделывать. Злюсь, что не выбрала прогулку, хотя могла. Тошнит от этого внутреннего конфликта и того, чем выбрала его заглушить.
Грусть не страшная, она медленная. Ускоряясь, я не даю печали сделать свою работу – подсказать мне лучшее решение. Ускоряясь, я избегаю страха – это лучшее решение принять. Часто избегаю, но теперь уже не всегда.
8. Объяснение
Сколько наших полегло на поле объяснений. Пытали, пытались, давили, подбирали слова и примеры, стачивали карандаши до ластика – не объяснили.
На модных маркетах появились футболки с надписью: «Вырос. Не понял…» (для озадаченного читателя: эта надпись – ответ на вечное «Вырастешь – поймёшь»). А почему не понял? Потому что не хотел.
Читатель не хочет понять, он уже понимает.
Автор пытается, давя на читателя, объяснить, донести. Его совесть не чиста, его Эго не на месте: автору нужно любой ценой продавить свою точку зрения, убедиться, что его поняли именно так, как он хотел бы, чтобы его поняли.
Что он делает:
1. Ходит по кругу мысли, повторяя её, подбирая слова.
2. Уточняет, расставляет скобки и сноски.
3. Сорит словами, растекается липкими лужами занудных пояснений.
4. Пишет лишние пункты, хотя уже и так всё понятно.
Что происходит по факту:
1. Читатель сказал: «Какой автор молодец», – отложил книгу.
2. Читатель сказал: «Не могу продраться через подробности», – выбросил книгу.
3. Читатель уснул – книга упала.
Что делать, чтобы этого не было:
1. Успокаиваем Эго: читатель возьмёт ровно то, что ему нужно. Мы и сами иногда читатели. Мы так себя ведём.
2. Сам понял – останавливайся: объясняем не читателю, а себе. Перечитали, когда поймали строчку, на которой всё поняли, замерли. Прочее удалили. Достаточно.
3. Слушаем редактора, который просит избавиться от чрезмерных подробностей.
4. Учимся принимать вещи и события в жизни такими, какие они есть. Благодарить судьбу за них. Ведь именно когда мы не можем принять реальность, мы стремимся её улучшить и дополнить. И это вечный процесс. Вернее было бы хотеть лучшего во всём и менять себя под новые прекрасные возможности, – без оценок, без давления, без опоры на недовольство.
5. Осознаём, что нам нравится монотонный голосок повторяющихся сюжетов и мыслеформ, оставляем подробности и не рассчитываем, что у нас будут читатели. Мы написали это для себя, для стола, для того, чтобы написать, а не чтобы прочитать. Ведь написать – это одно, а прочитать – другое. Два разных процесса.
Разыграем драму
Она ходила по комнате, и казалось ей, что она оставляет точки-удары пяткой не только на полу, но и на стенах, на потолке. «Я не умею держать себя в руках, я должна с ним поговорить», – она знала решение проблемы, которую он ей доверил, и хотела, хотела, хотела ему всё объяснить.
– Я сейчас тебе всё объясню! – в комнату она не вошла, но ворвалась.
«Всё не нужно», – ответили его скучающие глаза.
– Дело в том…
Его глаза закрылись.
– В чём дело? – раздражение она не скрывала.
– Дело в том… – процитировал он, – что у меня сложная задача, которую я не могу пока решить. А ты хочешь мне что-то объяснить. А я не пойму. Даже если захочу. Я не готов. У меня пока есть проблема. А не желание решать её.
– Ты откуда знаешь? – спросила она.
– Опыт.
Она замолчала.
«Хорошо, что я не он, а всего-навсего твой внутренний голос», – сказал голос, который до этого звучал, как его, но внутри неё.
Она кивнула. Зажала рот ладонями. Картинка застыла в её голове. Эхо голосов осталось.
Он открыл глаза. Увидел, что она дёрнулась и закрыла губы руками.
– Что с тобой? – спросил он, тот, который не голос, но человек.
– Я хотела тебе всё объяснить.
– А тот я, который живёт внутри тебя, и с которым у тебя диалоги, отказался?
– Отказался, – призналась она.
– Мои поздравления. Ты победила внутреннего червячка. Ты смогла не сделать так, чтобы я чувствовал себя неуютно. Не объясняй. Даже если попрошу – не объясняй. Это давление. Всё равно пока я сам не пойму, я не пойму.
Психологи на сеансах за немалые деньги объясняют клиенту, что с ним происходит. Месяцы и годы уходят на то, чтобы человек что-то понял, принял, начал менять. Он хочет понять, он открыт, но не понимает. Причины разные.
В произведениях, зарисовках автор может что-то объяснять, потому что может, а не потому, что хочет. Если он закрывает свою потребность (хотелку) – он тиран, давит на читателя. Если он рассказывает свою историю (он может) – он творец, создаёт миры.
Всё дело во внутреннем состоянии. Из какого состояния пишем.
Честно. Объясним себе своё состояние… (попались?)
Расскажем себе о своём состоянии.
Обнаружим точку, из которой пишем.
Дадим ей имя.
Примем решение.
