Кати Беяз
Мемуары Ведьмы 2
Введение
Отчётливо понимая, что не могу говорить, я просто одобрительно кивнула. Набравшись смелости и вновь оттолкнувшись от сосны, я полетела в сторону дома. Этот полёт теперь был абсолютно таким же, как если бы я плыла в воде. Наконец-то окончательно поняв, как летать, моё тело, а точнее, дух стал практически невесомым, хотя какой-то вес я всё же имела. С небольшим усилием раздвигая воздушные массы и отталкиваясь от них, я вполне могла набирать скорость, а потом свободно лететь по инерции вперёд.
Так я добралась до дома, аккуратно спустилась и прошла сквозь входную дверь. За столом по-прежнему сидели мои старики.
– Это только моя вина, она ещё такая молодая, – бабушка насухо вытерла щеки, что уже в следующее мгновение снова были влажными от слез.
– Не надо, перестань. Сейчас все люди этим болеют, и никто не знает, отчего именно эта болезнь. Причину не нашли…
– Ровно как и лекарство, – перебила ведунья. – Я бы всё отдала, чтобы уйти вместо неё, – обречённо произнесла она и закрыла лицо руками.
– И я бы отдал, – обняв её, успокаивал дедушка. – И мы отдадим, когда нас позовут.
Я прошла к своей кровати, поняв, что они меня не видят и не чувствуют. Склонившись над ней, я увидела себя. Моё лицо было невыразимо бледным, щеки впали, глаза утонули в черных кругах. Лоб покрывал валик из мокрого полотенца, а рот с бледными губами был приоткрыт. Несмотря на весь жалкий вид, у меня почему-то не возникло никаких чувств, даже намёка на тоску по своему бренному телу. Я понимала: то, что лежало на кровати – моя оболочка, и эта девочка, она не имеет ничего общего с тем, кем я на самом деле являюсь.
Колдовская любовь
Глава 1
Поднявшись по высокой лестнице на веранду соседского дома, я еле заметно вздрогнула, увидев вновь дядю Володю. На мгновение мне показалось, что мы опять отправляемся в скрытое место. Я задержала дыхание, ведь при одной мысли о нём мне становилось нехорошо физически.
– Куда собираешься, дорогой сосед? – послышался бодрый голос бабушки.
– На базар за новым колесом, соседушка, – отозвался Владимир.
Он явно находился в приподнятом настроении, полон надежд больше никогда не видеть колдовское кладбище, ровно как и я. Всё было позади, и этим утром они болтали так, словно, обрели какие-то новые особо тёплые приятельские чувства друг к другу. Или, скорее, даже такую дружбу, что объединяет людей общими тайнами и событиями, в реальность которых, кроме них самих, никто никогда не поверит.
– А предыдущее где купил? – улыбчиво вопросила она.
– На том же базаре и купил.
– Тогда нам с тобой по пути.
– Как скажешь, – кивнул Владимир.
Наш сосед не был болтлив, суетлив и обосо эмоционален. Он практически не обладал чувством юмора и находился всю свою жизнь в каком-то размеренно-нейтральном состоянии. Я никогда не видела его злым или утопающим в веселье. Поникшим или чрезмерно возбужденным. Но это был человек слова и дисциплины, и если он брался за дело, то непременно доводил его до конца. Мой дедушка очень уважал Владимира и часто ставил его детей мне в пример, которые, словно маленькие папины копии, помогали по хозяйству и отцу в работе.
Воскресный базар находился близ города в паре километров от деревни. Мы сели на мотоцикл с коляской, которым наш сосед пользовался для подобных нужд, и уже довольно скоро оказались на огромном рынке.
Там было всё: от живности и продовольствия до самодельной мебели и запчастей. Сюда съезжались жители трех сёл, чтобы продать урожай, домашнюю выпечку, утварь ручной работы и даже животных. Именно туда лежал наш путь – сквозь ряды овощей и огородной зелени, уточек и курочек, домашних яиц и парного молока. Запах свежеиспечённого хлеба напомнил мне о точно таком же дне, когда я беззаботно прогуливались с бабушкой за руку. Когда я ещё ничего не знала о заколдованных местах, демонах и чёрных ведьмах. Я просто смотрела на солнце сквозь растопыренные пальцы и откусывала наивкуснейший хрустящий хлеб.
Всё, что происходило со мной до этого лета, сейчас казалось нереальным и увиденным где-то в кино. Я очень изменилась. Теперь я, как никогда прежде, стала чувствовать разницу между человеком, забывшим магию, и человеком помнящим.
Окружившая суета виделась приятным весёлым сном, в то время как события прошлой ночи представлялись реальной жизнью без прикрас. Шокированный мозг мог легко обмануть, но мои внутренние ощущения говорили об обратном: всё пережитое в скрытом месте имело намного больший смысл для жизни каждого из нас, чем эти каждодневные будни.
В своих размышлениях я не заметила, как бабушка подошла к продавцу деревянных изделий. В надежде услышать разговор, я протиснулась между тучной женщиной и бабушкой.
– Где вы взяли колесо для телеги, что покупал вот этот человек, Василий? – закричала бабушка, демонстрируя продавцу нашего соседа.
– Я сам всё делаю своими руками, – отмахнулся смуглый мужчина.
– А материал где берёте? – сквозь гомон продолжала кричать бабуля.
– Какой еще материал, – недоумевал он.
– Доски, доски! – принялась жестикулировать ведунья.
– Да в разных местах покупаю. Бывает собираю. Смотрю, чтобы дерево хорошее было и цена по карману не била, – радуясь неожиданной рифмовке, отозвался продавец.
Бабушка пронзительно глянула на него и, не уступая профессиональному сыщику, продолжила допрос:
– Подбирал где заброшенные доски в местах, которые люди стороной обходят?
Смугляк зашелся смехом:
– Во-первых, для меня все места одинаковые! А во-вторых, если доски хорошие, из добротного дерева и не прогнили, то чего ж им без дела валяться-то? А что там небылицы рассказывают, так, по-ихнему, нигде не ходи и ничего не трогай!
– И много набрали в том месте?
– Я не считал, но на колесо ваше я доски у лесника забрал. Свежий молодняк он мне продал, а эти старые отдал даром в придачу. Из тех, что были получше, я смастерил кровать, а из остатков – колесо.
– Кровать? – ведунья схватилась за голову. – А лесничий где старые доски взял?
– Ну да, правда что – где ж лесничий доски-то взял? – паясничал продавец. – Он же в лесу живёт, откуда там доскам из сосны-то взяться!
Он раздражился череде вопросов, которые не имели к его сегодняшним продажам совершенно никакого отношения, и перестал реагировать на бабушку.
– Какое село? Откуда лесник?
Мужчина делал вид, что не слышит нас.
– Эй, сынок… Где лесничего найти? – замахала руками бабушка.
Я принялась оглядываться, мы начинали привлекать слишком много внимания. Это поразительно, но мне порой казалось, мою бабушку совершенно не волновало, как мы выглядим со стороны. Ей было плевать, что о ней подумают, как её слова слышатся и какую реакцию вызовут. Она всегда и везде преследовала свои личные цели, свой собственный интерес. Я же, наоборот, входила в пору зависимости от общественного мнения. Меня особо волновало, как я смотрюсь со стороны, как мои слова звучат и какие мысли вызывают. Этим моя жизнь неимоверно усложнялась, ведь я старалась быть идеальной, выглядеть безупречно. Но когда я достигала этой безупречности, напасти не заканчивались, и после мне становилось стыдно за поведение моих близких. Я тщетно тянула бабушку домой, дабы о ней потом не говорили сразу в трёх селах как о грубой, бестактной и глупой женщине.
– Слушаю вас, бабуля, – наконец откликнулся смугляк, – давайте уже либо корыто, грабли покупайте, либо вон за овощами отовариваться.
– Мне бы действительно хотелось купить сейчас грабли, чтобы… – конечно она хотела сказать «чтобы огреть тебя ими», но вовремя сдержалась. – Кому продал кровать хотя бы скажи!
– Парочка приходила. Им и продал!
– А где живут, как звать?
– Визиток не оставили, – огрызнулся он.
Я хотела уйти, я очень сильно хотела уйти. Люди вокруг начинали шептаться. Потянув бабушку за руку, я снова почувствовала сопротивление. Она не была намерена оставлять несговорчивого продавца в покое, пока не получит от него нужную информацию. Я пристально взглянула на него. Он торговался со стариком, не уступая в цене. Сосредоточившись на его затылке, я мысленно произнесла:
«Повернись и расскажи, что знаешь!»
В то же мгновение мужчина повернулся и произнес:
– Живут где-то недалеко от рынка в своём двухэтажном доме. Угостили меня мешком слив. Сказали, что девать некуда, весь сад ими усеян. Больше я, видит Бог, ничего не знаю, – он приложил ладонь к груди, а после снова отвернулся к старику.
– Больше ничего не знает… – задумчиво произнесла бабушка. – Так, пойдем отсюда, – она принялась выводить меня из толпы.
Сосед купил недостающее колесо, правда уже у другого мастера, и взгромоздил его в небольшой прицеп позади своего транспортного средства.
– Володь, надо разыскать эту парочку с кроватью, – найдя его на стоянке, оповестила ведунья.
– Валь, на кой тебе та кровать? – кажется, даже у дяди Володи заканчивалось терпение.
– Послушала бы я тебя, если бы посчастливилось тебе поспать на том «чёртовом колесе», – с ухмылкой ответила она, похлопала соседа по плечу и забиралась на мотоцикл.
– Тут с тобой не поспоришь, – вздохнул он и завел мотор. – Но сначала надобно заскочить домой, – махнул он на прицеп, – а то ездить мне на телеге и на поле, и по делам.
Мотоцикл накренился, зарычал и, выдерживая немалый груз, медленно покатился. Владимир подбросил нас до дома, и мы погрузились в свой обычный день. Бабушка что-то пекла, я занялась уборкой, а дедушка стучал молотком на веранде. В перерывах между мытьем окон я то и дело подбегала к своему блокноту и делала пометки, стараясь записывать всё: любую мелочь, каждую эмоцию, даже самую неприятную мне. Бабушка хвалила меня за такое отношение к делу, но в то же время посмеивалась над моей щепетильностью.
– Поверь, никому не интересно, какой именно травой окуривают помещение, а какую не стоит жечь в стенах дома…
– Почему? —удивилась я.
– Люди привыкли к потребительству. Покупая лекарство, они в спешке пьют его, даже не думая прочесть состав. Помощь должна быть быстрой и результативной полагают они. Именно поэтому на смену фитотерапии пришла фармацевтика. Кстати, ты стыдилась меня на базаре. Почему? – огорошила она вопросом.
– Нет, я не стыдилась… – соврала я.
– Разве тебе стыдно, что твоя бабушка свободна от мнения людей?
– Свободна? —вздёрнула я брови. Формулировка явно загоняла в тупик.
Мне было стыдно не за её свободу, а за её бестактность.
– Я свободна от страха быть неправильно понятой. И это вовсе не оттого, что мне нравится докучать людям. Это лишь потому, что я преследую другие цели. Есть вещи поважнее, чем нравиться всем, понимаешь? Однажды, попробовав быть свободной от мысли, что ты докучаешь кому-то, ты уже никогда не сможешь быть скованной этой цепью. Страх быть «не такими» связывает нас по рукам и ногам. Как часто мы хотим что-то сказать, но не говорим? Нам надо было бы что-то спросить, но мы не спрашиваем. Нам стоило бы остаться, но мы уходим – во благо кому-то, но во вред себе. Свобода начинается, когда ты делаешь и говоришь, что хочешь. Без страха быть непонятым.
– Но есть же границы приличия! – воспротивилась я.
– Да, есть! И для этого были придуманы слова приличия. Но мы ведь сейчас не о словах, а о действиях, – хитро глянула она. – К сожалению адрес в ритуальной книге не написан, поэтому и приходится докучать одним людям, чтобы спасти других. Запомни раз и навсегда: мнение общества ограничивает свободу.
– И как именно?
– Оно будет призывать тебя вместо дерзкого разговора, выгодного тебе, к вежливому молчанию, выгодному ему. Я не докучаю людям без дела, но если дело того требует, я буду им докучать.
Мои щеки запылали. Мама говорила, что начинается мой переходный возраст, и он всё чаще давал о себе знать. В погоне понравиться всем и не прослыть невеждой я уходила всё дальше от тем действительно важных вещей, требующих концентрации и настойчивости. Даже ценой правды о «чёртовом колесе» и чьего-то благополучия я могла прекратить расспрос этим утром лишь потому, что продавцу не понравилось наше надоедливое поведение. Разумеется, это было трудно назвать свободой. Я не делала того, чего действительно желала, и тем более того, что было по-настоящему важным. Стараясь вести себя так, как желают другие, я не хотела задумываться, какую цену приходится платить за их минутную симпатию к моей персоне.
Бабушка решила меня подбодрить и подошла к блокноту с записями. Прочитав несколько строк из него, она вдруг звонко рассмеялась.
«Ну, что ещё там не так?» – покосилась я.
– Почему ты смеёшься? Я просто хочу всё помнить, когда начну писать книгу! – моему терпению приходил конец.
– Нет, я не смеюсь! Ты делаешь поистине большое дело, и я рада, что ты стараешься делать на пределе своих возможностей. Мне просто жаль твоих трудов, ведь никто не поверит в эти истории.
– Вот поэтому, кроме событий, я ещё записываю свои чувства. Наши эмоции живут всего мгновение, детальные воспоминания событий живут один год, но воспоминания, подкреплённые эмоциями, остаются навсегда!
Взгляд бабушки вмиг переменился – с ироничного на полный гордости за своё чадо. Я же с видом профессионального писателя продолжила свои записи. Мгновение спустя она снова заговорила:
– Кто тебе это сказал?
– Ты! – простодушно ответила я.
Мы от души рассмеялись.
– Теперь ты знаешь, почему я всё записываю!
– Почему?
– Потому что ты всё забываешь!
– Иди-ка писать на веранду, – отходя от смеха, произнесла она. – А как закончишь, помой в саду свою обувь от кладбищенской грязи.
Сделав несколько очерков ужасов прошлой ночи, я спустилась в сад и уселась перед своими сапогами так, будто собираюсь поговорить с ними о чём-то очень личном. Если бы можно было вымыть намертво прилипшую глину одной лишь силой мысли, упорно вглядываясь в неё, мои сапоги сейчас блестели бы словно новые. В этом была моя особенность, которая относилась к любому виду деятельности: когда я не хотела что-то делать, то всё мое существо противилось этому. Просидев с минуту, я решила дать подробную зрительную оценку количеству прилипшей грязи ещё и со стороны подошв. Перевернув оба сапога одновременно, я заметила длинную деревянную щепку, застрявшую в глине.
Я испуганно оглянулась – на дворе было пусто. Боясь дотронуться до нее, я вдруг представила, что ради этого куска дерева нам придется возвращаться на кладбище.
«Этому не быть!» – подумала я и одним рывком освободила её.
Отряхнув остатки грязи, я покрутила щепку в руках. Эта была самая обычная деревяшка. Замахнувшись, чтобы выбросить её подальше, я внезапно вспомнила, что колдовские символы проявлялись исключительно ночью. При свете дня знаки были совсем не видны. От одной мысли, что они всё же там есть, в голове начинала стучать кровь. Как же мне было страшно возвращаться на колдовское кладбище из-за ничтожно мелкого куска дерева, но и хранить столь серьёзный артефакт было крайне опасно. Сквозь нарастающий стук сердца я услышала, как к калитке подъехал мотоцикл. Мне было необходимо принять самостоятельное решение относительно данной находки. Здесь и сейчас.
– Я нашёл нужный дом совсем недалеко от базарной площади, – крикнул дядя Володя.
Задрав голову, я увидела в окне бабушку.
– Спросил у хозяина, не он ли в прошлое воскресенье купил на базаре деревянную кровать, – продолжал рассказ сосед.
– Отлично! – раздалось над моей головой.
Она высунулась из окна и вполне могла увидеть меня со щепкой в руке, если бы сильно этого захотела.
– Сейчас же и поедем, пока не стемнело, – сообщила она, кажется не обращая на меня никакого внимания.
Мне ровным счётом ничего не оставалось делать, как засунуть деревяшку в карман и оставить решение вопроса на тёмное время суток.
Уже очень скоро мы проехали опустевший рынок и продолжили свой путь в сторону соседней деревни. Я приводила мысли в порядок, успокаивая себя, что щепка не работает. Уверенная, что вечером не увижу от неё ровно никакого свечения, я рассчитывала просто выкинуть этот мусор подальше от дома.
Солнце перегнуло зенит, и вскоре мы остановились у большого каменного дома, окружённого низкими деревьями. Калитка была открыта, и мы прошли во двор. Трава была усеяна сливами, а садовые деревья пригнулись к земле, не выдерживая обильного урожая.
– Какая хозяйка плодовитая, – сощурилась бабушка.
– Это ты по сливам поняла? – недоумевала я.
– По ним самым…
– И как же?
– Примета есть такая! Сливовое дерево крайне чувствительно к женской энергии. И если таковой в избытке у человека, то и у дерева плодов прибавиться.
– Это правда? —изумилась я.
– Конечно! Есть и обратное действие, в отварах от бесплодия всегда основным компонентом является высушенная и измельченная слива.
Мы дошли до веранды и бабушка постучала. Дверь открыл высокий мужчина с белыми кучерявыми волосами и голубыми, как летнее небо, глазами. Бабушка улыбнулась и представилась ему. Она вкратце, впрочем, как могла, рассказала о «чёртовом колесе» и о возможной опасности от их новой кровати. По её рассказу было понятно, что если у хозяина дома начали происходить странности, то он быстро смекнёт, зачем мы пришли. Если же проблем никаких нет, то бабушка ему покажется просто навязчивой старушкой с бурным воображением.
Молодой человек выслушал нас и вышел на крыльцо, осторожно закрыв за собой дверь. Он предложил прогуляться вдоль леса, никак не решаясь начать разговор. Разминая тонкие пальцы, он уводил нас всё дальше от дома, с опаской поглядывая на окна.
– Дело в том, – наконец, начал он, – что жена моя сильно изменилась за эту неделю.
– Да, и как же? – подначивала она.
– В первую ночь после покупки кровати мы легли в неё вместе, как подобает молодожёнам. После полуночи я проснулся от истошных криков Лизы. Мне удалось её успокоить, однако пришлось перейти спать в другую комнату. С тех пор она меня больше к себе не подпускает. Спустя пару дней жена совсем охладела ко мне. Мне стало всё чаще казаться, что я раздражаю её и она просто терпит моё присутствие рядом, – тяжело вздохнул он.
– Хм, – задумалась бабушка. Она явно ожидала услышать совсем другой рассказ.
– В то же время перед сном она выбирает лучшее платье, вызывающе красится и укладывает свои волосы так, словно идёт на свадьбу. Надевает туфли на высоком каблуке и так, вообразите, ложится спать! Всю ночь я хожу и проверяю, не ушла ли она куда. Но она беспробудно спит до самого утра! Ко всему прочему, добудиться её просто невозможно. Утром жена встаёт в приподнятом настроении, напевает песни, не замечая меня, своего мужа. Ведёт себя так, будто меня здесь нет, словно она живёт одна.
– Путешествует по ночам? – обронила бабушка.
– Но куда? – тут же подхватил молодой человек.
Ведунья хорошо понимала, что путешествовать на этой кровати она может только в скрытое место, а значит исключительно на колдовское кладбище. Но это, пожалуй, было последним местом, куда хотелось одеть своё лучшее платье.
– Кровать сделана из колдовских досок, и куда это колдовство её отправляет нам ещё предстоит узнать, – уходила от прямого ответа ведунья.
– Значит, жена просто под колдовскими чарами? Она не разлюбила меня?! – воспрял духом собеседник.
Бабушка никогда не поддерживала идей и теорий, в которых не была уверена. Она не стеснялась говорить, что не знает. Но предположение мужчины было вполне разумным.
– Дорогой Леонид, – бабушка остановилась и повернулась к спутнику лицом, – я хочу вам дать ответственное задание! Вам предстоит проверить кровать на наличие светящихся в темноте знаков.
Бабушка опустила момент, что если они действительно там есть, то ему придётся вывозить кровать на тайное кладбище. И, судя по настрою жены, это не будет самым простым предприятием.
Бабушка рассказала, где нас найти, и горделиво добавила, что её дело – предупредить. Дальше всё будет зависеть только от них самих. Молодой человек заметно воодушевился, получив надежду. Он заторопился пригласить нас в сад, попросил подождать пару минут и заскочил в дом.
Я прогуливалась вокруг, дядя Володя протирал от дорожной пыли свой мотоцикл, а бабушка рассматривала местность. Дом был сделан из деревянных брёвен красивой ровной кладкой. Крыша выглядела довольно размашистой с большим скатом, по обе стороны которого находились окна второго этажа. С торцов красовались широкие балконы – судя по всему, это были балконы спальни, занавешенные белыми прозрачными занавесками.
Это не был сельский дом, эта была усадьба и выглядела она шикарно. Вдруг мой взгляд привлекло шевеление занавески в окне второго этажа. Её аккуратно кто-то отодвинул, и я увидела бледное лицо в обрамлении тёмных кучерявых волос. Чёрные, словно угольки, глаза осмотрели двор и остановились на бабушке. Лицо хозяйки дома не блистало гостеприимством, а ярко-красные узкие губы отодвинулись вбок в недовольной ухмылке.
Дверь отворилась и на крыльце появился Леонид. В руках он держал огромный пакет со сливами.
