Катерина Томина
Awakers. Пробудители. Том 3
Ральф хочет поспорить, что «полгруппы слегло» это как раз про них, про Авэйкеров, но спрашивает:
– Келлер позвонил тебе?
– Да. Потом скинул телефон Мэтта, чтобы я сам связался.
– Мэтта?
– Ну, из Panini.
– У тебя в телефоне есть номер Мэттью Андерса? – переспрашивает Ральф слегка осипшим голосом. – И ты позвонил?
Трой разводит руками.
– Позвонил, конечно. Пообщался с автоответчиком. Но он потом сам мне дозвонился и всё рассказал.
– И что? Когда надо дать ответ? – переходит в деловой режим Ральф, но у Троя на лице ясно отображается, что ответ уже выдан.
Ральф уже почти привык быть мебелью в группе, но сейчас чувствует себя диваном, который несут на свалку.
– Трой, такие решения в одиночку не принимаются.
– А ты бы отказался?
– Нет конечно, – тут же отзывается Ральф. Потому что, как ни крути, когда Мэттью Андерс из Panini перезванивает с предложением, сначала говоришь «да», а потом выслушиваешь.
– Ну вот, – подтверждает Трой. – Это же Андерс! Если такой что-то предлагает, сначала соглашаешься, потом разгребаешь, на что подписался.
Ральф удивлённо поднимает бровь и кивает.
∞ ∞ ∞
Ральф внимает про то, что фест в Гонконге едва не перенесли на зиму из-за аномальной жары, и плохо представляет, что сейчас где-то может быть жарко. На самом деле хочется натянуть ещё одну куртку поверх куртки. Он до самого носа наматывает широченный шарф и накидывает капюшон. Том смотрится очень органично в ушастой шапке а-ля «я котэ», которая раньше принадлежала Трою. Саймон в чёрной парке греет руки стаканчиком с кофе.
– Почему ты смеёшься? – допрашивает Трой трясущегося от хохота гитариста.
– О-о-о, ты бы знал.
– Опять надо мной ржёшь, да?
– Ты реально медвежонок, – беспощадно раскалывается Майк. – Паддингтонский.
– Что? – Он бросает взгляд на именитого плюшевого зверя в витрине, ловит своё отражение в точно таком же синем пальто на пуговицах, браво расправляет плечи. – Сочту за честь значит. Медведь офигенный. Достояние английской нации, между прочим.
– Откуда ты знаешь? Кино насмотрелся?
– Пф-ф, кино, – не согласен Трой. – Книга лучше.
– Просто встань на фоне и дай тебя сфотать, достояние английской нации, – продолжает командовать Майк окрепшим голосом, хотя сам ещё бледненький и пальцы дрожат немного. – Ещё бирку повесить коронную: «Пожалуйста, позаботьтесь об этом мишке».
Ральф уже предвидит это фото в официальном аккаунте группы.
Пальто когда-то принадлежало Ральфу на самом деле. Но у Троя эта дурная привычка – терять и раздавать вещи. Потом он припрыгивает на месте, выдыхая облачка пара в холодную ночь, и оправдывается: «А что мне было делать? Девчонка совсем синяя стояла. Мы же не можем позволить себе терять фанатов, а?» У Троя эта дурная привычка – бегать и прятаться, а потом от всей это беготни и пряток по осенним закоулкам он вечно замёрзший и голодный, а Ральф же не каменный. «Да необязательно», – отнекивается Трой, когда он с рыцарским достоинством снимает с себя любимое пальто и накидывает ему на плечи; но тут же запахивается плотнее, ласково трётся щекой о воротник и удовлетворённо выдыхает.
Ральф понимает, что обратно своё пальто он не получит никогда.
Трой морщит нос, но с Майком не спорит. Вид у него такой же бледный и подтаявший, как у коллеги по несчастью, но если Майк идёт на поправку, Гордон, похоже, готов пуститься во второй раунд битвы с затянувшейся простудой. Он так и стоит у витрины, позируя для спонтанной фотосессии; перехватывает долгий взгляд Ральфа и улыбается так солнечно, что жара в Гонконге представляется чуть лучше.
∞ ∞ ∞
Ральф помнит тот странный день, когда Трой вернулся в город. Время за полночь, никто больше не в курсе. Ральф тихонько затворяет дверь, чтобы не разбудить маму.
Они сидят на детской площадке под поредевшим светом из окошек и распивают дорогущее вино из бумажных стаканчиков, которое притащил Трой из путешествия с жалобой, что у него было слишком трезвое лето. Осень резкая и сырая, на Ральфе самая дурацкая олимпийка на свете в стиле «дай закурить», а Трой, похоже, не сверился с календарём и щеголяет загаром в футболке с Дональдом Даком, но не мёрзнет.
Они ничего друг другу не рассказывают, но несколько часов взахлёб болтают о чём-то важном и отвлечённом, смеются над новыми мемами, как в первые недели знакомства, и уходят в ностальгию.
– Помнишь, как ты расстроился из-за нового альбома Muse? – припоминает он Ральфу. – С неделю ходил букой, но потом официально заявил, что всё равно любишь группу и будешь любить до конца, потому что это те же ребята, что сделали «Showbiz», это нельзя просто оторвать и выбросить.
– Было дело.
– Ты до сих пор их любишь?
– Конечно.
– До самого конца?
– Это же Muse. – Он расплывается в улыбке на названии.
– Ох, Ральф. Вот это любовь, – заключает Трой. – Это любовная, любовная любовь!
Трой обнимает его, будто он самая ценная вещь во Вселенной, взбудораженный, летний и тёплый; бормочет в ухо, что безумно скучал, а Ральф смеётся и говорит, что он медвежонок сентиментальный. Но объятья сжимает крепче.
Вторая бутылка вина до смешного дешёвая, по акционной цене из супермаркета, прямо из горла. Ральф глупо сознаётся, что не видит разницы, но как пить дать завтра будет хорош на собеседовании, что, конечно, совсем непрофессионально.
– Поступи профессионально, – легко предлагает Трой. – Позвони и скажи, что у тебя есть группа, а у группы скоро тур, так что некогда по собеседованиям расхаживать.
– В самом деле тур?
– Конечно, – безапелляционно заявляет Трой, и Ральф понимает, что сам не знал, к чему приведёт «творческий отпуск», но он официально подошёл к концу. – Сейчас покажу.
Трой говорит, что хочет новые песни в туре, вытряхивает демки и акустику из телефона на суд Ральфа. Трой ещё не знает, где будет жить, и так взволнован, что от восторга дрожит голос, а Ральф не совсем уверен, что делать со своей жизнью, но вот эти три песни точно впишутся как есть, вон те на доработку, и знакомыми треками всё равно надо разбавить. Это идиотское амбициозное занятие посреди второй бутылки, но Трой отправляет серьёзное голосовое Робби, а тот перезванивает почти сразу и говорит, что ждал этого звонка много месяцев, но «поговорим, когда все протрезвеют».
Рассвет они встречают мороженым; всё меньше говорят по делу, и всё больше откровенной ерунды, пробуждая раскатами смеха сонных собаковладельцев на прогулке. Трой всегда светит. Но чаще горит как прожектор, а сегодня теплится мягким светом, как окошко дома, где тебя ждут.
– Что с тобой происходит? – срывается наконец вопрос, который Ральф держал за зубами с самого начала.
Трой прижимает ладонь чуть ниже груди, краснеет и улыбается:
– Не знаю. А что происходит?
Что бы то ни было, Ральф думает, что готов поехать в тур только ради того, чтобы досмотреть до конца.
∞ ∞ ∞
Вид у Тома всё ещё аховый, и Ральф в шутку опасается, что вот-вот примчатся соцслужбы и отберут его у группы. Но на репетицию он приходит без опоздания, достаточно устойчиво пребывает в вертикальном положении и без умолку болтает о том, что в Гонконге ведь Диснейлэнд, обязательно надо посмотреть Диснейлэнд в Гонконге. Трой выдыхает с облегчением: аккорды в его руках звучат увереннее, но не всегда ровно, и на сцену не просятся. Впрочем, вопреки ожиданиям в этот раз гитару он не бросает и вместо пробежек с задротским упорством продолжает отрабатывать начатые партии.
Майк на ногах стоит бодро, но командует чаще, чем хотелось бы; страхует вокальные партии на припевах. Трой пропевает не все куплеты, заменяет высокие куски на низкие, матерится беззвучно и снова полощет горло настоем с травами.
– Ты вообще нормально? – осторожно интересуется Эллиот. – Голос не сорвёшь?
Трой набирает полные щёки воды, перед тем как проглотить, и мотает головой, задрав вверх большой палец.
Беда в том, что кроме сцены Гордону категорически желательно быть на всех мероприятиях. Саймон, конечно, отлично выглядит на фоне, Майк красноречив и на всё имеет своё мнение, Ральф может конкретно поведать о том, где они были, где сейчас и что планируют, а Том пользуется правом никуда не ходить и восстанавливать силы. Но Трой – лицо и голос группы, это про него поют Sad Cassette из каждого чайника, это от него ждут остроумных исчерпывающих ответов на однообразные стандартные вопросы; у него нет опции никуда не ходить. Ральф так же знает, что сидеть со скучающим лицом на интервью – самоубийство, но не может винить коллегу, когда тот утыкается лбом в его плечо, прикрыв глаза, и нетерпеливо сопит, пока Майк пытается закончить бесконечную тираду, но водит рассказ по кругу и на финишную прямую выходит фразой: «Я забыл, о чём был вопрос». Впрочем, когда микрофон переходит к Трою, рассказ выходит такой же непродуктивный, но динамичный, потому что начинает он скороговоркой, трижды запинается об название концертной площадки, сдаётся и снова утыкается Ральфу в плечо, беспомощно хихикая.
– Да, нам нравится выступать на небольших площадках, там своя неповторимая атмосфера, – запоздало перехватывает инициативу Ральф, поглаживая его по спине. – Да, Горди?
– Да, – сдавленно выдыхает он. – Да. Выступать нравится.
– Мне кажется, мы не настолько популярны, насколько я устаю, – бурчит Эллиот после. – Вы там двое уснули, что ли, на заднем плане? Почему мы с Троем вечно за всех отдуваемся?
– Потому что, когда ты начинаешь говорить, тебя хрен заткнёшь, – напоминает Саймон. – «Радио Майк», ё-мое.
– Кто-то же должен. Горди вон и так на соплях держится, а вы двое как языки в жопу засунули.
Трой зажмуривается и предсказуемо уходит в очередной приступ хохота, потому что «держится на соплях» – довольно точное описание.
В целом беда в том, что всё последнее время Трой либо поёт, либо отвечает на вопросы, а потом поёт снова, висит на телефоне, подолгу беседует со зрителями (фанатами!?) после концертов и отдыхает только в дороге и с гитарой в руках. По факту с их безумным графиком Гордону совершенно некогда выдохнуть, перезагрузиться и помолчать.
∞ ∞ ∞
На самом деле у Ральфа есть теория, почему зараза ходит по кругу, и всё ждёт, когда его удача закончится. Но, похоже, иммунитет и сила убеждения сильнее удачи.
До выхода на сцену они как всегда стоят дружной гурьбой в обнимку, и никаких обид не существует. Он чувствует барабанные палочки промеж лопаток и запах ментоловых леденцов с мёдом. Каждый раз перед выходом он ловит ощущение, будто забрался на «американские горки», пристегнулся, а потом вспомнил, что до жути боится кататься. Он выныривает, ловит взгляд Троя, а тот улыбается, подмигивает как обычно и кивает в сторону сцены.
∞ ∞ ∞
– Этот. – Сидни снова тычет пальцем в экран полпесни спустя.
– Саймон.
– Вот это твой фуди?
– Ага.
– Хороший.
– Это я его нашёл.
– Удачно нашёл. Очень хороший.
– Мне тоже нравится.
∞ ∞ ∞
У Саймона с Троем какая-то непонятная игра под названием «Что ты пьёшь?».
Ральф не вникает, в чём весь сыр-бор, потому что несколько лет назад они всей группой прилежно гуляли по барам и трезвели только к выступлениям. Он так же не понимает, что за отношения у этих двоих, где Саймона очень веселит, как Гордон через раз инспектирует его напитки на наличие лишних градусов, а Саймон никогда не попадается. Выглядит это все как постыдная ломаная комедия с разной степенью накала страстей и острот, но в целом нездорово, никому не нравится, но никто не переключает.
У Троя бывают плохие дни, когда он забывает, что сет длиною в час – это марафон, а не стометровка. Когда он бесстрашно лезет обниматься в толпу, штурмует барабанную установку, разбивает коленки об сцену, задирает Майка и никогда, никогда не останавливается. Для таких дней у него в сет-листе чёрным по белому вписано твёрдой рукой Ральфа: «Попей воды и выдохни». Но он никогда не читает, потому что помнит сет-лист наизусть, а потом отлёживается в своём законном углу в гримёрке дольше прежнего, приводит ряд искромётных доводов, почему он остаётся жить здесь, но вставать категорически отказывается.
Саймон садится рядом на корточки тормошит его по рёбрам, заставляя взвизгнуть, что-то говорит тихонько, до тех пор, пока тот не сдаётся.
Ральф не понимает, что за отношения у этих двоих, но в плохой день Саймон единственный, кто способен выгрести Гордона из угла. Потом они медленно бредут в обнимку до самого выхода, а если Трой засыпает по пути на заднем сиденье, Саймон тихо, но убедительно просит ехать медленно и кругами. В эти моменты все ненавидят Саймона, но никто не спорит.
В последние дни в перепалках Трой сдаётся быстрее обычного и расстраивается больше прежнего. Ральф грустно смотрит на склонённую голову, поникшие плечи и не может понять, почему этот мудак с барабанными палочками с таким упоением подначивает друга, которого только что тащил на себе в охапку.
На самом деле Саймон и в половину не так много пьёт, как раньше, особенно в компании. Но Трой почему-то твёрдо убеждён, что он следующий на очереди в рехаб.
Иронично, что лицом в барной стойке при отеле Ральф находит отнюдь не Саймона. В кружке остывают остатки убойного коктейля с «народным средством», а под ухом на все лады жужжит и мигает телефон. В тот день он такой расстроенный и разбитый, что Ральф никому не говорит, тормошит его за плечи, вытряхивая из пьяной дрёмы, провожает до номера и ничего не спрашивает. Зато спрашивает сам Трой.
– Тебе же нравится выступать, правда? – Он подпирает стену плечом, пока Ральф возится с карточкой от двери.
– Нравится конечно, – легко отзывается он.
– Хорошо. А то я со всем этим балаганом в одного не справлюсь.
– Ты и не один, – ворчит Ральф, распахивая перед ним дверь.
Трой, как всегда, лезет обниматься под градусом, отчаянно, безудержно и бесконечно долго; заверяет, что безумно, безумно счастлив это слышать, но счастливым совсем не выглядит. Трой в последнее время похож на барахлящее ламповое радио, которое и поёт немножко, и светит, но то и дело промигивает и затухает. Ральф боится, что если сожмёт объятья крепче, то что-нибудь поломает.
∞ ∞ ∞
– У нас с парнями традиция: после шоу идём в паб и пробуем там местное, – мечтательно вспоминает Сидни. – У вас свои традиции есть?
– Не знаю, я просто лежу в углу гримёрки после шоу.
– Конечно, лежишь, – посмеивается он.
– Потом меня выносят как с поля боя.
– Конечно, выносят. Вы милейшая банда. Братья по оружию.
– Братья мечты, – смеётся Трой. – И по оружию.
– Как у Джеффа Бакли?
– Как у Placebo.
– Конечно, как у Placebo, – понимающе кивает Сидни. – Мог бы и сам догадаться.
Он задумчиво вздыхает в монитор, потирая щёку; Трой ловит момент для ответного вопроса:
– Что вы теперь с парнями будете делать, если не «пробовать местное»?
– Ох, кот, если бы я знал. Очевидно, что-нибудь будем. Плохая примета – нарушать традиции.
∞ ∞ ∞
Ральф ничего никому не рассказывает, но осторожно делится соображениями с Майком. У Майка, разумеется, на всё есть своё мнение.
– Помнишь, когда мы ещё с Солнышком первый фест играли? Когда нас поставили на второй день, а на первом дне Гордон сорвал голос в толпе, потому что знал все песни и запивал всё коктейлями, а потом припёрся к выступлению еле трезвый в футболке наизнанку и получил от тебя нагоняй.
– Помню, – кивает Ральф.
– Он тогда всё равно лучше всех был, – угорает Майк. – Это все тот же Гордон. Просто фест побольше. Если он сказал, что сделает, значит сделает.
– Он много чего говорит, – замечает Ральф.
– Так он и делает дохера. Когда он тебя подводил?
Ральф понимает в принципе, что им всем охота на большой клёвый фест, потому что они пропустили целое лето с фестивалями по его, ральфовой, между прочим, вине, но не совсем понимает, почему никто не разделяет его опасений.
– Помнишь те ебанутые счастливые джинсы, «буду носить их до конца тура»? – припоминает Саймон. – Когда он так запрыгался, что они с него свалились, он запутался и упал?
– В первый раз слышу.
– А, тебя тогда не было. Мы так ржали, что не могли играть.
– Так и что?
– Ничего. Это же Гордон. Даже если он облажается, всё равно будет весело, и мы все поржём.
– Как когда он со сцены летал, пока меня не было?
– Ну это другое. Он тогда неделями протрезветь не мог, насколько я помню. – Саймон озадаченно морщит лоб. – Хотя я тоже помню не очень. Но тур мы всё равно до конца доиграли.
Ральфу кажется, что он не совсем в полной мере доносит мысль до коллег. Парадокс в том, что в результате изнурительных внутренних боёв организм их неуёмного солиста наконец сдаётся: по ночам Трой спит без задних ног, и где-то там от отбоя до звонка будильника потихоньку восстанавливаются опустевшие в ноль резервы, потому что поспать – это его панацея и всё делает лучше. Но лучше – всё равно недостаточно.
Том выслушивает его, увлечённо разглядывая разноцветные шнурки на ботинках, пожимает плечами, укутанными в пончо.
– Не знаю. Помнишь, когда мы записывали альбом, ты так укурился, что часами не мог закончить собственные партии?
– И что? – хмурится Ральф, краснея до ушей.
– Он тогда тебе ни слова не сказал.
– Да он и не заметил.
– Все заметили. Знаешь, как он бесился. Наорал на меня, когда я предложил подменить, потому что «это Ральф придумал, он сам сделает, дайте ему время».
– Это был не очень хороший день, – невнятно оправдывается он.
– Это было много не очень хороших дней, – бесстрастно замечает Том. – Но ты справился, и альбом мы записали.
∞ ∞ ∞
Ральфу кажется, что единственный здравомыслящий человек в их группе – это, собственно, сам Трой, и если бы речь шла о ком-то из коллег, он бы всецело его поддержал. Но поскольку речь как раз о его персоне, Ральф не может представить, как подойти к Трою Гордону и сказать прямо в лоб: «Извини, дружище, ты не вывозишь». Однако, будучи ответственным и упёртым, он всё-таки подходит, когда удаётся урвать момент в сумбурной гонке, потому что, чем ближе они к дому, тем больше их хотят везде. Но Троя, конечно же, хотят немножко больше.
– Мне скоро придётся назначать деловую встречу, чтобы поговорить с тобой. – Ральф опускается за столик с двумя полупустыми кружками, термосом и надкусанным маффином на блюдце. – Привет.
Трой отрывает взгляд от смартфона с яркими кубиками, кивает и утыкается обратно в экран, продолжая собирать пальцем разноцветные звонкие комбо.
– Это не очень весёлый тур, да? – начинает Ральф.
– В каком смысле?
– Помнишь, как мы скупили сырные шарики за полцены в пекарне перед закрытием и играли ими в гольф с крыши отеля?
– Ну кто так делает? – отзывается он рассеянно, не отрываясь от игры.
– Ты и я, получается.
Он бегает стеклянным взглядом по экрану, палец застывает в воздухе.
– Кто победил?
– Я совершенно не помню.
– Немудрено, – вздыхает он и соглашается. – Это очень трезвый тур.
Беда в том, что это действительно очень трезвый тур, где Трой только и делает, что работает, устаёт, грустит и болеет.
– Тебе не очень весело, да? – полагает Ральф.
– Весело.
– Когда?
– На сцене.
– А кроме?
– Сейчас. Мы разговариваем. Мне нравится. – Он снова вздыхает, очевидно, проиграв битву с кубиками, сверяется с зарядом, гасит экран. – Потом ты начнёшь рассказывать, как нам надо отказаться от феста, и будет уже не очень.
– Это слот перед хэлдайнерами и прямая трансляция. Нас увидит много народу. Выходить на такую площадку, когда мы не в лучшей форме – не самая хорошая идея.
– Когда я не в лучшей форме, – поправляет коллега и передразнивает. – «Возьми себя в руки, Трой, это не профессионально».
Он шутит вроде как, но Ральф по тону слышит, что вот этот колышек вошёл по самое сердце, потому что работает Трой сломя голову, и если он халтурщик, то кто тогда все остальные.
– Я говорю, что при таком раскладе, как сейчас, мы в лучшем случае будем звучать средне.
– Я что угодно, кроме среднего. Могу звучать очень-очень плохо, если пожелаешь.
– Трой, ну серьёзно.
– Серьёзно? Как быстро мы дошли до серьёзного, а так хорошо все начиналось…
– Серьёзно, ты уже дохера долго болеешь, – срывается в истину Ральф. – И при таком раскладе не хватит ни сил, ни горла вывезти масштабный фест.
– Ой ли? – живо отзывается он, и Ральф понимает, что вот он себя и закопал, вот и «вызов принят!». Он так же понимает, что спор на повышенных – последнее, что нужно голосовым связкам их упрямого солиста, и уже не помнит, всегда ли была эта глубокая хрипотца в его голосе или им реально пиздец.
Трой откидывается на спинку, скрещивая руки на груди.
– Что ты от меня конкретно хочешь, Ральф? – И это его «Ральф» хуже пощёчины. – Чтобы я позвонил Мэтту за считаные дни до феста и сказал: «Извини, чувак, мы передумали»?
– То же самое случилось с Каретами. У них вон хватило мудрости подстраховаться и свалить.
– Потому что они такие профессионалы?
Ральф закатывает глаза, едва сдерживая рык. Беда в том, что они все устали, и у него с трудом хватает нервов держать оборону.
– Кареты всё время сваливают, – фыркает Трой. – Вот такие профики, что все чисто-гладко, блядь, не дай бог попятнать репутацию одной фальшивой ноточкой. Это грёбаный рок-фест, Ральф, не хор церковных мальчиков, там половина трезвыми на сцену вообще не выходят и лажают, Ральф, все лажают, чем мы хуже или лучше?
– Но выходить на сцену вполсилы – тоже не дело.
– Вполсилы? – Трой склоняет голову набок и звучит опасно. – Когда это я выходил на сцену вполсилы?
– Я не то имел в виду, – перебивает он резко. – Кареты – топ, это тот уровень, которого от нас ждут!
– Это тот уровень, который ты от меня ждёшь! – поправляет Трой громче, чем следует.
– Я же за тебя переживаю, – обижается Ральф. – Ты больше всех загоняться будешь, если что-то пойдёт не так. Нам не нужен этот фест, тебе надо домой и к врачу.
– Нужен! – не соглашается Трой.
– Это не последний фест в жизни, что ты к нему так прицепился?
– Потому что это весело! Это мой Диснейлэнд, Ральф, ну блядь! Я хочу что-нибудь большое и весёлое!
Ральф понимает, что чего бы он ни говорил, все его веские аргументы разбиваются о железное непосредственное «хочу!», и они всё равно поедут, потому что он уже всё решил, и потому что это всё тот же Трой – инфантильный избалованный эгоист, который годы назад вломился в его группу как к себе домой. И Ральф не может спорить с ним, потому что это всё тот же Трой – бессонный худенький мальчишка с нервной царапиной от кольца на лбу, который предложил поменять название на «что-нибудь на “А”», а Ральф ведь не каменный.
– Awakers, – говорит Трой, показывая лого с бесконечностью на салфетке.
Ральф понимает, что обратно свою группу он не получит никогда.
Ему и не обидно уже, и не завидно, но сказать больше нечего. Какое-то время они просто сидят молча и остывают, как напитки в забытых кружках.
– Зачем мы спорим? Это бессмысленный спор, – беспомощно заключает Ральф в итоге. – Всё равно ты меня не слышишь.
– Я отлично тебя слышу и вижу, но я не согласен – это две большие разницы.
– Ты всегда со мной не согласен.
– Ты тоже. Но потом выясняется, что гольф с сырными шариками – весело, – разводит руками Трой, такой нарочито беспечный, дерзкий и едва искрящийся. Ральф совершенно не понимает, как у него хватает топлива гореть на сцене.
– Весело, – соглашается он.
– Ну вот, – удовлетворённо кивает Трой. – Так тебе нравится выступать или нет?
– Конечно нравится.
– Мне тоже, – соглашается он. – Давай делать то, что нравится, вместе.
∞ ∞ ∞
– А этот парень – сессионщик?
– Это Ральф, – обижается Трой. – Ральф группу собрал, он у нас главный.
– Я думал, ты у вас главный, – удивляется Сидни.
– Я просто в микрофон пою.
Сидни поджимает губы, красноречиво изгибает бровь, но молчит.
– Почему ты спросил про Ральфа? – не унимается Трой.
– Пардон, лоханулся. Случается с лучшими из нас.
Приятель дальше смотрит в экран молча, подперев щёку рукой. Трой напряжённо сопит:
– Но всё равно же спросил.
– Да был у нас такой «ральф» просто. Потом не было, – вздыхает Сидни. – Не бери в голову, это твоя группа, ты лучше знаешь.
– Это не моя группа, – упрямо повторяет он. – Я вообще не силён в планировании и принятии решений, в отличие от Ральфа, и вообще… – Он собирается продолжить, но Сидни строго обрывает:
– Вы все премилые ребята, я понял. Но лидер – это не про планирование и не про здравый смысл, Трой; лидер – это компас, маяк и пушечное мясо. Так что либо прими, что это твоя группа, либо долго вы не протянете.
∞ ∞ ∞
Если бы Ральфа спросили, какая у него скрытая суперспособность, он бы сказал: «Не болеть в туре». Но по внутренним меркам тур подошёл к концу, и он всей душой стремится к дому.
На следующий день Ральф просыпается с насморком, больным горлом и температурой.