Катерина Коротеева
Развод. Дай мне шанс
Глава 1. Карина
– Карин, ты мне носки погладила? – с утра крикнул муж из ванной.
Я закатила глаза и выбралась из постели.
Зачем так орать?
Ребенка же разбудит!
Я, захватив из ящика носки, вышла из спальни.
– Плат, ты можешь на работу собираться тише? – я протянула ему глаженые носки. – Дина всю ночь не спала.
– Если ты думаешь, что я видел цветные сны, то вынужден тебя разочаровать, – рявкнул он. – Я не пойму, почему она до сих пор рыдает по ночам? Ей уже полгода!
– У нас зубы режутся.
– То колики, то зубы, это когда-нибудь закончится? Сил уже нет! – возмутился он, забрал из рук носки и вихрем прошел мимо меня на кухню.
– Вы что с утра опять собачитесь? – на кухню зашла недовольная свекровь.
– Ничего, мам, не лезь, пожалуйста, – сквозь зубы сказал муж, надевая носки.
Что на него нашло?
– Я-то не лезу, сынок, но мне тоже надоело каждое утро слушать вашу ругань.
– Мы не каждое утро ругаемся, – скрестив руки на груди, ответила я.
Из спальни послышался детский плачь.
– Вон, дитя разбудили. Иди, успокаивай, – проворчала на меня Ирина Николаевна.
Ну конечно, у меня же мозгов не хватит догадаться, что мне надо сделать!
Как же всё достало!
Я зашла в спальню и взяла на руки дочь.
– Что ей не спится? – подошел муж.
– Потому что нужно тише себя вести, – прошипела я.
– Я опять виноват? – наиграно негодовал он.
Я покачивала дочь на руках и отвечать не стала.
– Ну естественно, я, как всегда, долбоеб, а ты идеальная. Посмотри, у нее слюни текут в три ручья. Дай ей сиську, она голодная, – презрительно фыркнул муж.
– Мне тоже кажется, что внучка все время голодная, – в дверном проеме появилась свекровь и завела привычную пластинку. – У тебя молоко, наверное, нежирное. Сама вон какая дохлая, жрать больше надо. Сама ходишь голодная и ребенка на голодном пойке держишь.
– Нормальное у меня молоко!
– Каши уже пора давать!
– Я ввела прикорм, что еще нужно?
– Две ложки даешь! Неужели не понятно, что ей нужно больше? Если сама ленишься сварить манную кашу, ты скажи, я сварю. Супчик тоже надо давать, я вчера вон какой шикарный борщ сварила.
– Да, конечно, и картошку с котлетами вприкуску с бочковыми огурцами, – съязвила я.
Свекровь уже месяца два порывается впихнуть Дине бочковой огурец под предлогом, что детям надо что-то мусолить, когда зубы прорезаются. А на самом деле хочет посмотреть, как малышка будет морщиться от кислого, чтобы поржать. А потом подругам на лавке во всех красках рассказывать и хохотать всем двором.
– Зато моя внучка сыта будет, бестолочь! – крикнула свекровь.
– И с убитым желудком! – не выдержала я.
Нервы уже ни к чёрту.
– Я Платошу вырастила, у меня опыта поболе будет, а ты не смей мне тут…
– Тихо, я сказал! – прорычал муж и дочка громко заплакала. – Быстро успокоились! – он окинул нас гневным взглядом и добавил: – Все!
Дочка закатилась в громком плаче.
Да сколько можно?
Вроде взрослые люди, а не понимают, что криками пугают ребенка!
– Выходите отсюда! Оба! – рявкнула я.
Я выпроводила из спальни их обоих и закрылась.
– Тихо, маленькая, всё хорошо, – я качала на руках малышку и услышала, как хлопнула входная дверь.
Муж ушел на работу.
Свекровь гремела на кухне кастрюлями, а потом пошла в зал и негромко включила телевизор. Очередные судебные разбирательства в эфире.
Я легла с дочкой на кровать. У меня снова разболелась спина, будто прострелило между лопатками. Дала дочке грудь, она немного поела, и мы уснули.
Бессонная ночь давала о себе знать.
Сил ни на что не осталось.
Равномерный шорох швабры по полу под дверью вырвал меня из дрёмы.
Взглянула на часы, время двенадцать.
Дочка зевнула и тоже заворочалась. Я вздохнула.
Пора вставать.
Сегодня у меня две клиентки записаны на ресницы. Одна придет к трем, а вторая записана к пяти.
Я вышла с ребенком из спальни и почувствовала резкий запах.
– Фу! Что это? – я зажала нос.
– Не фукай, это уксус. Чтобы не разводить всякую гадость, полы с уксусом надо мыть, – проворчала свекровь.
– Ты нас отравить решила? Этим дышать невозможно! – рявкнула я и снова закрыла дверь, пока запах не просочился в спальню.
Это просто издевательство какое-то!
– Опять ей не так! – кипела под дверью она. – Спит до обеда, а дите голодное! Бессовестная!
– Она не голодная! – ответила я и начала одеваться.
Надо срочно выйти на улицу. Не могу, меня тошнит от запаха уксуса в концентрированном виде.
Прям плохо становится.
А мне еще работать! Через три часа придет первая клиентка.
Как такое вообще могло прийти в голову?
Кто в наше время моет полы с уксусом?
Я оделась, взяла ребенка, быстро сбегала с дочкой в ванную, подмыла ее, надела подгузник, одела и вышла из спальни.
Вонь ужасная.
Ирина Николаевна, конечно, неплохая женщина. Она приняла меня, помогает с ребенком, и я ей за это очень благодарна. Но иногда она бывает слишком резка в выражениях. В порыве эмоций может такого наговорить, что волосы на затылке дыбом становятся. После этого мы можем неделю не разговаривать, но сегодня не тот случай.
Не хотелось лишний раз ругаться.
Я зашла в зал и спокойно сказала свекрови:
– Мы гулять, пойдем с Диной подышим, а вы, пожалуйста, проветрите квартиру. Мне плохо от этого запаха, а к трем ко мне придет клиентка.
– Хорошо, – так же спокойно кивнула она и развела руками. – Вроде бы, борщ ешь, я туда тоже уксус добавляю, а тут плохо ей.
– Уксуса сейчас слишком много. У меня голова от него разболелась.
Я положила дочку в коляску и вышла на улицу.
Сейчас конец февраля, всюду сугробы, минус одиннадцать. Я наматывала круги с коляской вокруг дома и дышала прохладным чистым воздухом.
Мне стало лучше.
Через сорок минут позвонила свекровь и сказала, что всё проветрилось.
Я вернулась, запаха больше не было.
Ирина Николаевна разогрела свой фирменный борщ, забрала Дину и посадила меня за стол. Я с удовольствием проглотила всё содержимое тарелки, помыла посуду и подогрела дочке овощное пюре с мясом.
Я покормила ребенка и отдала бабушке. Ко мне пришла первая клиентка.
К семи вечера я полностью освободилась, а через полчаса домой вернулся муж.
На нем лица не было.
Бледный, взъерошенный и задумчивый.
– Привет, – я подошла к нему и поцеловала, – у тебя всё хорошо?
– Привет, – устало выдохнул он. – Помнишь Витю? Моего друга из института.
– Помню, конечно.
– Он вчера умер. Внезапная смерть. Остановилось сердце.
– Какой кошмар! – я в ужасе прикрыла рот ладонью, – он же совсем молодой, твой ровесник.
– Да, ему было двадцать восемь. Я сам в шоке, но от этого никто не застрахован, Карин, – вздохнул он, разулся, разделся и прошел на кухню, а я за ним, – мне сегодня Наташа позвонила и сказала, что завтра похороны.
– Наташа – это его жена?
– Да, – кивнул он и задумчиво посмотрел на меня, будто решал, говорить или нет.
Пауза была недолгой, а потом Платон решительно заявил:
– У Вити осталась жена и годовалый сын. Я не могу их оставить.
– Что значит, ты не можешь их оставить? – нахмурилась я.
Странная формулировка.
– Я буду помогать Наташе и Лёве. Деньгами. Ежемесячно.
– Какими деньгами, Платон? – мои брови от удивления взлетели вверх. – Мы сами с копейки на копейку перебиваемся! У нас висит огромный кредит, я в декрете, и у нас тоже есть маленькая дочь!
– Сказал же! Я не могу бросить их в беде! – ударив кулаком по столу, рыкнул он. – Теперь я буду переводить большую часть своей зарплаты Наташе. Ей тяжело, она осталась одна с ребенком на руках. А ты, – он гневно указал на меня, – набирай больше клиенток и научись жить по средствам!
Глава 2. Карина
Я застыла, глядя на мужа, и не понимающе хлопала ресницами.
Он сейчас серьезно?
Уверенность и холод в его глазах откровенно пугали.
Платон явно был не в себе.
Я таким никогда его не видела!
– А я живу не по средствам? – склонив голову на бок, тихо спросила я.
Мой голос сорвался на шёпот, потому что кричать я просто не могла. Боль сдавила горло.
Претензия мужа занозой засела в сердце.
Сложилось ощущение, что я направо и налево сорю деньгами.
Да я берегу каждую копейку и себе во многом отказываю!
Я не хожу по салонам красоты, не устраиваю шопинги, хотя мне давно пора прикупить себе что-то из одежды, но я всё трачу на ребенка! Ни рубля на себя не потратила!
Неужели он этого не видит?
И почему он больше переживает о годовалом сыне друга?
– Ты забыл, что у нас полугодовалая дочь? – уязвлено спросила я. – А я, сидя в декрете, взяла подработку, чтобы хватало, – я начала загибать пальцы, – на подгузники, продукты, бытовую химию, на элементарные вещи, Платон! Чтобы нам хватало на всё!
– Ну так работай больше, – отрезал он, и я почувствовала, как внутри меня что-то рухнуло.
Я вдруг увидела, как сильно он от меня отдалился. Это был не тот Платон, которого я любила.
– Больше? – повторила я и почувствовала, как голос задрожал. – Ты думаешь, я не хочу? Думаешь, мне нравится просить твою мать помочь с ребенком? Думаешь, я не понимаю, что нам сложно? Но я тоже человек, Платон. У меня тоже есть предел.
– Хватит истерик, Карин, – он потер виски. – Тебе легко говорить. Тебя никто не заставляет искать миллионы, чтобы мы вылезли из долгов.
Эти слова оказались последней каплей.
– Да, меня никто не заставляет. Меня только унижают. Указывают, как жить, как быть хорошей матерью, как зарабатывать больше. Тебя это устраивает, да?
Он молчал.
– Платон, ты даже не слышишь, что говоришь! Ты хочешь переводить Наташе деньги. Большую часть зарплаты. А мы? Мы – твоя семья! – моя грудь резко вздымалась от эмоций.
– Они остались без Вити. Ты не понимаешь, каково это – оказаться в таком положении.
– Но ты понимаешь, каково это мне, да? – в глазах запекли слезы. – Оставаться дома с ребенком, слышать постоянные упреки, чувствовать себя ненужной? Ты же сам сказал, что хочешь вытащить нас из этой ямы. А теперь ты готов забить на нас ради нее.
Он долго смотрел на меня, потом прикрыл глаза и шумно выдохнул.
– Прости. Я сорвался, – мягче сказал он и посмотрел на меня. – Карин, у меня сегодня очень плохой день. Нервный. Я не хотел тебя обидеть. Правда не хотел.
– Я не могу брать больше клиенток, понимаешь? – мой голос предательски дрогнул. – Твоя мама не резиновая, она не сможет больше четырех часов сидеть с маленьким ребенком. А у меня два часа уходит на одного человека, – хотелось рыдать от обиды, но я держалась. – Мы не можем себе позволить няню, я просто буду отдавать ей за работу половину денег! Какой в этом смысл?
– Я понимаю. Я всё решу. Иди сюда, – он пододвинулся ближе и крепко меня обнял. – Я сказал это на эмоциях. Прости меня. Я просто знаю, что окажись ты на месте Наташи, Витя тоже тебя не бросил бы.
Он тихо говорил и гладил меня по волосам.
– Знаю, он был хорошим человеком, – согласилась я.
А у самой сердце сжалось, как только представила, если бы вдруг не стало Платона.
Я крепче прижала его.
Не представляю, что бы со мной было. Я бы, наверное, с ума сошла.
Я так сильно его люблю.
– Я люблю тебя и нашу дочь, – на ухо прошептал он, будто прочитал мои мысли. – Сейчас у нас сложный период, давай не будем ругаться по пустякам? Мне и так тяжело.
Я отпрянула и посмотрела в родные карие глаза. Там больше не было ни льда, ни холода, а только беспросветная усталость и печаль.
– Платон, я как раз понимаю, что нам сейчас сложно, – спокойно ответила я. – Три месяца назад, когда ты объявил, что хочешь залезть в стройку и для этого возьмешь десять миллионов в кредит, я предложила подождать хотя бы полтора года, но ты не послушал.
– Потому что такой шанс редко выпадает, Карин. Паше срочно нужен был партер с деньгами, у него много проектов, в которые нужно инвестировать. Ты думаешь он стал бы меня ждать полтора года?
Муж вопросительно смотрел на меня, а я понимала, что никто не стал бы ждать.
Павел нашел бы другого партнера по бизнесу.
– Это был мой шанс выйти на новый уровень, и я не мог его упустить, – добавил он и выдержал паузу, а потом сказал: – Малыш, я же много раз тебе говорил, что не просто так я взял деньги в банке. Надо подождать полгода и всё у нас будет хорошо. Мы переедем в свое жилье и денег будет больше. Я активно сейчас работаю над этим. Мне всего лишь нужно время.
Всего лишь…
– Как же всё невовремя, – устало выдохнула я.
– Да, форс-мажор нельзя исключать, теперь я это знаю. Я сам виноват, что не рассчитал. Прости, что я сорвался. На самом деле я злюсь на себя.
Он обхватил ладонями мое лицо, притянул к себе и накрыл мои губы нежным поцелуем.
– Забудь, что я сказал, ладно? – он прошептал мне в губы.
– То есть, как это? – не поняла я.
Сомневаюсь, что он откажется от помощи Наташе, учитывая все обстоятельства.
Платон отстранился и посмотрел на меня.
– Мне нужно подумать, как поступить. Ты, главное, не переживай, я найду выход.
– Но деньгами ты будешь ей помогать? – не унималась я.
Меня сильно смущала ежемесячная помощь.
Я понимаю один раз помочь, но чтобы содержать…
– Буду, но не в ущерб нашей семье, – твердо заявил он, посмотрел в глаза и положил свою руку на мою. – Давай закроем тему? У меня правда нет сил продолжать этот разговор.
Понимаю, что сейчас не самое лучшее время, чтобы устраивать допрос с пристрастием. Ему сейчас плохо. Я это вижу. Платон потерял друга, и я должна его поддержать.
– Хорошо, – кивнула я. – У нас на ужин есть борщ и плов с овощным салатом, что ты будешь?
– Давай борщ, я голоден, как кобель.
– Поэтому и злой, – усмехнулась я.
– Возможно, – его губы дрогнули в грустной улыбке и на кухню зашла свекровь с Диной на руках.
Только сейчас я поняла, что она дала нам возможность поговорить.
– Привет, сынок, – сказала она, – я всё слышала. Передай мои соболезнования Наташе.
И сказала это так, будто хорошо ее знала.
Хотя, если Платон с первого курса дружил с Витей и Наташей, тогда чему я удивляюсь? Они же все вместе учились и шесть лет назад закончили институт.
Это я появилась в его жизни намного позже.
Я накормила мужа, потом искупала и уложила Дину спать, всё это время они тихо разговаривали на кухне и пили чай с мятой. Платону нужно было выговориться, а его мама хороший слушатель. Я всегда поражалась их отношениям, а иногда ревновала, потому что мне казалось, что маме он рассказывал больше, чем мне.
Но сегодня я спокойна.
Платон переживает горе, а когда выговорится, ему и нам станет легче.
***
Когда дочка уснула, я не стала выходить из спальни, и муж не заставил себя долго ждать. Он пожелал маме спокойной ночи и пришел ко мне.
В комнате было темно.
Он залез под одеяло, обнял меня сзади и придвинул к себе.
– Спишь? – проворковал он на ухо и поцеловал в шею.
– Еще нет, – тихо ответила я и развернулась к нему.
Он взял меня за подбородок и впился в губы страстным поцелуем, от которого по телу прокатилась внезапная волна возбуждения. Затем его поцелуй стал настойчивее, и я поняла, что ему нужно.
Я зарылась пальцами в его волосах, и непроизвольно простонала, когда он положил горячую ладонь на мою грудь. Затем Платон стянул с меня ночную сорочку, следом трусики и снова поцеловал в губы.
Он тискал и ласкал мою грудь, целовал в шею, гладил живот, рукой спускался к лону и подушечкой пальца аккуратно рисовал круги на чувственной горошинке.
Боже, как хорошо!
Я так скучала по нашей близости.
Последний раз у нас это было месяц назад.
Мы стали редко совпадать в желании. То он, то я сильно уставали.
Сегодня тоже был трудный день, но сейчас мы оба горели от желания обладать друг другом. Хотелось обнимать его крепкое тело, чувствовать его, дышать им.
Ловить момент и наслаждаться.
Наше дыхание слилось в одно, языки сплетались в диком танце. Он навис надо мной, осторожно развел мои ноги шире, посмотрел в глаза с затуманенным от возбуждения взглядом и медленно вошел. Он поцеловал еще глубже, поглощая мои стоны и начал аккуратно двигаться, затем принялся толкаться еще быстрее и сильнее.
Я потерялась в ощущениях. Платон прижимал меня к себе, и всё остальное перестало существовать. Но сквозь вихрь эмоций до меня долетел едва слышный скрип кровати под нами.
Дина заворочалась в своей кроватке, и ее сонное хныканье прорвалось через наш барьер страсти.
Я хотела остановиться, но Платон, словно чувствуя мое замешательство, еще сильнее притянул меня к себе.
И тут дверь в спальню с грохотом распахнулась.
– Что же вы делаете?! – свекровь буквально вплыла в комнату, как штормовая волна. Ее глаза горели яростью, а голос звенел от негодования.
Я замерла, чувствуя, как горячая волна стыда заливала меня с головы до ног.
– При ребенке постеснялись бы! – прошипела она, не опуская палец, которым указывала на нас, словно мы были осуждены на месте.
Платон резко сел, но его лицо оставалось холодным, будто он изо всех сил сдерживал гнев.
– Мам, это не твое дело! – его голос был низким, почти рычащим.
– Не мое? – ее брови взлетели вверх. – Ты называешь это семьей? Стыд да позор!
Она резко подхватила Дину из кроватки, ее движения были грубыми, будто она хотела показать свое превосходство.
– Тоже мне, мать! – презрительно бросила она, обжигая меня взглядом. – Стыдобища!
Каждое слово, как пощечина, больно хлестало меня по лицу.
– Мама, выйди, – рявкнул Платон, но она даже не обернулась.
– Не командуй! – ее голос дрожал от злости. – Ребенка хоть в порядок приведу, раз уж вы не способны думать, кроме как о своих низменных желаниях!
Она вышла из нашей спальни, громко хлопнув дверью, так что стены задрожали.
