Катерина Цвик
Лейла. Шанс за шанс
Но смысл в том, что сейчас я будто сама пережила безумный водоворот страсти, который закрутил парня. Любви там никакой не было, но страсть молодого горячего тела… Эх, Ромич, Ромич, разбередил ты что-то во мне.
Любовь… Любить и я могу, но не мальчишек же своего возраста! А вот таких, как Саргайл… Таких нельзя, для них я еще совсем зеленая. Зачем душу травить? Хотя настоящая любовь, наверное, и не спросит. Только какая она – настоящая?!
Мне, если по-Земному, до совершеннолетия еще лет девять. По-местному, намного меньше, но выйти в тринадцать замуж… Да даже в пятнадцать! Нет, не могла я еще обстрагиваться от своих земных убеждений. Хотя в оправдание местных стоит сказать, что количество дней в месяце у них на пять больше. И получается, если посчитать, возраст местных жителей к тринадцати годам больше земного где-то на два с половиной года, а к пятнадцати он соответствует восемнадцати земным. Магия цифр. Честно говоря, я не сразу сообразила пересчитать. И поначалу внутренне сильно возмущалась. А выходит, что все не так страшно, да и в нашем мире девочки, бывает, рано замуж выходят. Но внутренние установки у меня были другие, и рушить их не так просто. Хотя все меняется…
– Лейла? Что случилось? Ты чего такая… – Ромич запнулся, подбирая слова. – Такая взъерошенная?
Все заготовленные слова и бившее через край возмущение, замешанное на волнении, тут же испарились.
– Н-ничего. Я спать. Спокойной ночи.
Обняла себя за плечи в надежде удержать тепло, которое почему-то начало исчезать откуда-то изнутри моего тела, и ушла к себе в комнату.
Сон, как назло, не шел. Откуда ни возьмись, накатила такая удушливая тоска, что хоть вой. Я и выла тихо в подушку. Эта неизменная подруга всех мятущихся душ промокла от слез насквозь, но унять тоску так и не смогла. На меня как-то разом нахлынуло все, что стряслось за последние две недели. Кажется, такой короткий срок, а как круто изменилась моя жизнь и мое мироощущение. Думала, что вот оно – мое место в жизни. Я его нашла! Мне безумно повезло! И как-то разом все покачнулось, толстые и неприступные, как казалось раньше, стены моего мира истончились. Мой оптимизм вдруг дал сбой. В сердце поселилась горечь, почему-то показалось, что все меня бросили.
А потом наступила странная апатия. Она успокоила душу, легла мягким покрывалом на все чувства, но не унесла разум в сон. Я лежала с закрытыми глазами в обнимку с мокрой подушкой и просто слушала спящий дом.
Сон пришел ко мне лишь под утро.
Глава 10
Жарко… Как же жарко… Почему так жарко? Кажется, будто у меня во рту пустыня Сахара… Разве здесь есть Сахара? А где это – здесь?
Чьи-то заботливые руки приподняли мне голову и поднесли к губам воду. Вода… Как же хорошо! Кто же этот благодетель? Нужно открыть глаза, обязательно нужно… Только пустыня затягивает снова, и я бреду по ее раскаленным пескам в тщетной попытке спрятать обожженное под нестерпимым солнцем лицо.
– Бедняжка, ведь столько на нее в последнее время свалилось. Лекарь говорит странная какая-то лихорадка. И где только заболеть успела? – услышала доносившийся как из-под толщи песка женский голос. Мама…
– Заболеть дело нехитрое. Только ведь с самого детства так сильно не болела. Тогда чуть выжила… – пробубнил мужской.
– Ратмир не простит, ежели с ней что случится, – снова всхлипнул женский. – Два дня уже в себя не приходит.
– Так, может, и к лучшему? – вклинился еще один совсем тихий женский голос. – Всевышний знает, что делает…
– Эльмира! – тут же взвился мамин голос. – Вон отсюда!..
Продолжения разговора я не услышала – снова побрела по раскаленной пустыне. Шар солнца над головой и не думал двигаться с места. Снова влага на губах. Кажется, я жила от глотка до глотка, хотя сама сделать этот самый глоток не могла. Но мне помогали.
– Да пропустите вы уже! Я лекаря привел, который ей может помочь! – раздался где-то в пустыне знакомый голос.
Я завертела головой. «Сольгер? Мой беловолосый шпион? Что он здесь делает?» Никого не увидела и расстроилась.
– Да пошел ты со своей заботой! Думаешь, я не видел, как она с тобой на улице виделась? Только плакала она потом так, что сердце разрывалось. Что ты ей такого сказал, а? – послышался возмущённый голос Ромича.
«А я думала, моя маленькая истерика прошла незамеченной. Наивная…»
– Постой, Ромич, господин офицер привел доктора. Пусть он посмотрит. Мы сейчас никак не можем помочь Лейле, может, хоть у него получится.
«Кирим. Старый верный Кирим. Почему же я вас всех не вижу? Только песок, только пустыня…»
– Сегодняшняя ночь решающая. Если ей не станет лучше, то в течение нескольких дней она умрет.
– Что же делать? – всхлипнула мама. – Почему? Что это за болезнь такая?
– Простите, ханан, вы знаете, что у вашей дочери есть дар, то есть некие способности? – задал вопрос тот же голос, что предрекал мне скорую смерть.
– Д-дар? – мамин голос был растерян.
– Да, мы знали, – отозвался уверенный голос Кирима.
Как, наверное, удивилась этой уверенности мама. Я мысленно улыбнулась. У нас в семье о моих особенностях догадывались все, но точно знали только папа, профессор и… выходит, Кирим. Ромич, наверное, тоже в курсе. А вот с мамой мы на эту тему не говорили, не сговариваясь, обходили стороной. Она и сама знала, что ее дочь чем-то таким обладает, даже сама говорила, что это благословение Всевышнего, а когда все ее смутные догадки и предположения облекли в вот такую вот простую форму, растерялась.
– Сейчас этот самый дар сжигает ее изнутри.
– Но почему? – спросил Сольгер.
– Потому что какой-то сильный эмоциональный стресс или толчок спровоцировал преждевременную инициацию. Некоторые всю жизнь ходят неинициированные, некоторые идут на инициацию осознанно, а некоторые подпадают под нее спонтанно. Только вот у детей до двенадцати лет этот процесс чаще всего оканчивается смертью. Да и саму инициацию в любом возрасте нужно проходить под наблюдением наставника.
– Но почему они умирают?
– Есть две теории на этот счет: первая – не хватает жизненной энергии тела, вторая – энергии души. Видите ли, чтобы пройти инициацию, телу и душе нужно накопить силы, чтобы принять в себя способность целиком, это если упростить и не вдаваться в научные подробности. Иначе энергия, выделяемая при этом процессе, сжигает носителя изнутри. И чем мощнее дар, тем больше энергии высвобождается. Что мы сейчас и видим… – тоном лектора на кафедре поведал лекарь.
– Так что же делать? – севшим голосом спросил профессор. «И он здесь…» – Мы же не можем просто стоять и смотреть, как она сгорает изнутри!
– Нужно больше поить, можно обтирать теплой водой, только такой, чтобы разница температур не была слишком большой. Но сразу говорю, это мало поможет. Единственное, чем мы действительно можем помочь этой девочке – только ждать.
– Что? И ради того, чтобы сказать, что моя дочь обречена, вы пришли и строите тут из себя важного господина? – разозлилась мама. – Вон! Вон из моего дома! – Послышались толчки и звуки потасовки. – И хлыща этого с собой заберите! Ну! Чего стоите? Вон из моего дома! Ай, Кирим, пусти!
– Я прошу прощения, – послышался голос профессора, – но вам и правда лучше уйти. И не обижайтесь на Малику-ханан, она просто очень расстроена.
– Да, конечно, простите…
Раздались удалявшиеся шаги и рыдания.
Даа, неприглядная вырисовывается картина. Хотя, что ей вырисовываться, вон, вокруг: пустыня, нескончаемый песок, безжалостное солнце и жара, дикая и выжигающая, кажется, самою суть.
Кто-то обнял меня, положил голову на живот и шептал:
– Лейма! Лейма! Ты только не умияй, слысыс? Я тебе свое деевянного солдатика отдам! Тойко не умияй! Мамук тозе сегодня пьякал, только сказал, чтобы я никому об этом. Но тебе мозно. Ты зе наса, Лейма.
«Кто собрался умирать? Я? Нет, что ты, маленький… – хотелось сказать мне. – Я обязательно вырвусь из этой пустыни. Только выход найду. Найду… Как же жарко… как жарко…»
– Лейла! – снова шепот. – Не оставляй меня, Лейла! Ты ведь все для меня, слышишь? – и снова кто-то уткнулся мне в живот, обнимая, только уже более жестко, как будто пытался удержать меня в этом мире.
Ромич… Я пытаюсь обнять его в ответ, но у меня ничего не выходит. Почему же я их всех слышу?
– Лейла! Лейла! – снова тихий мужской шепот врывается в мою пустыню, а широкая шершавая ладонь гладит по голове. – Я помогу, слышишь! Этот лекаришка не сказал, но помочь можно. Вернее, помочь может такой же одаренный. Я могу забрать часть жара себе. Есть опасность сгореть вдвоем, если твоих сил осталось совсем мало, но ведь мы попытаемся? Я-то знаю, какая ты сильная. Просто тебе нужно немножко помочь…
– Да-а, а здесь настоящее пекло! – послышалось прямо за спиной через некоторое время.
Я резко обернулась и увидела стоявшего на песке Сольгера в белой рубашке, заправленной в брюки интересного покроя, он демонстративно обмахивался ладонью.
– Ты?! Но… как?!
– Это одна из техник, которым обучают в университете Тализии таких одаренных, как мы. Думаешь, как тамошние учителя помогают в прохождении инициации? Вот так и помогают. Но, блин, как же тут у тебя жарко!
Мне показалось, жара совсем чуть-чуть, но спала.
– Ты одаренный? Какой у тебя дар?
– Фух! – выдохнул он, оглядываясь. – И ни конца, ни края это пустыне не видно. Давай, присядем, что ли. – Он непонятно откуда извлек широкополую шляпу и водрузил на голову. – Вот так намного лучше. Что смотришь? Доставай себе такую, – улыбнулся, присаживаясь на небольшую скамеечку, которая появилось прямо позади него.
– Как? – спросила, округлив от удивления глаза.
– Ну это же на самом деле твоя пустыня, значит ты можешь всем этим управлять. Не полностью пока, но кое-как облегчить свое пребывание здесь можешь уже сейчас. Просто представь, чего бы тебе сейчас хотелось. Думаю, воображение у тебя хорошее.
Я недоверчиво на него посмотрела, но послушалась и представила у себя в руках точно такую же шляпу, как у него, и лавочку, а потом подумала и добавила стакан воды.
– Молодец! – похвалил парень. – Честно говоря, я даже не надеялся, что у тебя все так быстро получится.
– Что это за пустыня? Почему я могу делать здесь это?
– Это твой дар, который нужно обуздать.
– Что, вся пустыня?
– Да, представь себе, – хмыкнул он. – Вся эта пустыня – это проявление твоего дара.
– Но почему я не могу вырваться отсюда?
– Потому что не хватает сил справиться с даром.
– И ты мне поможешь?
– Помогу. Но времени мало.
– Знаю. Я слышала. А как ты вообще попал ко мне? Я имею в виду свою комнату. Мама ведь тебя сегодня выгнала.
– Выгнала… – невесело улыбнулся он. – Значит, ты слышала… А твой ухажер еще и побить хотел.
– Ромич, что ли? Тоже мне, нашел ухажера. Он мне как брат, вот и переживает. – Сольгер на это лишь фыркнул, но вслух ничего не сказал. – Так как?
– При помощи своего дара… Кирим помог, разогнал всех из твоей комнаты спать… – вдруг пояснил – Вот у тебя дар мысли читать, прошлое видеть, даже передавать то, что увидела, другим, так ведь?
– Ну не совсем, но как-то так.
– А у меня дар маскировки.
– Именно так ты сбежал из гарнизона?
– Да. Я называю свой дар чудом, поэтому считаю, что сбежал тогда чудом. Впрочем, как и всегда. Сама понимаешь, работа у меня такая.
– Да, понимаю… – поникла я, вспомнив, для чего он тогда шпионил.
– Тогда должна понять и то, что Шалем все равно захватили бы, со мной или без меня. Слишком много ресурсов было задействовано для этого. Я лишь помог сократить количество жертв.
– И каким же образом? – зло спросила я.
– Все просто: больше солдат – больше жертв с обеих сторон. Меньше солдат и наименее ожидаемое время атаки – меньше жертв среди мирного населения и все тех же солдат с обеих сторон.
– Так, может, мы отбились бы?
– Лейла, ты ведь даже не представляешь, о чем говоришь. Через тоннель шла целая армия, которая лишь частично вошла в Шалем. Если бы внезапная атака не удалась, на вас бы обрушилась вся мощь, и от города мало что осталось. Уж поверь.
– Так, может, ты еще и благодетелем себя считаешь? – не в силах унять вспыхнувшие злость и обиду, спросила я.
– Да Всевышний упаси, Лейла! Я лишь хочу донести в твою маленькую красивую головку, что не нужно жалеть о том, что когда-то меня спасла! – неожиданно зло закончил он. Встал со своей лавки и отошел на десять шагов прочь, упер руки в бока и запрокинул голову к моему беспощадному солнцу.
Мне стало стыдно и нестерпимо захотелось к нему подойти, обнять за талию и прижаться щекой к его напряженной спине. Разумеется, я бы никогда так не сделала, поэтому покрепче зажмурилась, прогоняя это желание, и поняла, что прижимаюсь к мужской спине, а мои руки обвиты вокруг его талии.
– Ой! – вмиг опомнившись, я отскочила от Сольгера и залилась краской.
Вернее, попыталась отскочить – он быстро повернулся и придержал меня за талию.
– Это твой мир, Лейла, мир твоего дара, если точнее. И он очень тонко реагирует на твои самые сильные желания, когда твой разум немного очищается от знойного отупения, в которое погружает тебя солнце необузданных способностей – в этом тебе помогает мой дар. Ведь раньше у тебя не получалось, верно? И… Ты слишком добрая, Лейла, так нельзя.
Я на это лишь грустно хмыкнула:
– И без меня хватает циничных, черствых и равнодушных людей, я всегда успею присоединиться к их лагерю.
Ненадолго повисла пауза, во время которой мы просто стояли и смотрели друг другу в глаза.
– А ты знаешь, что здесь, в мире твоего дара, ты выглядишь старше? – вдруг задал он совершенно неожиданный вопрос. У меня в удивлении взметнулись вверх брови.
– Старше? И насколько?
Сольгер еще раз пристально заглянул мне в глаза и, расцепив объятия и спрятав руки за спину, проговорил:
– Достаточно.
– Достаточно для чего?
– Для всего, – наконец, ответил, и посмотрел так, как на меня уже очень и очень давно никто не смотрел.
Я смутилась и отступила на несколько шагов, а потом вернулась на свой стульчик и присела. Странно… Как все это странно и… забыто, а еще волнительно и… несвоевременно. Он тоже вернулся на скамеечку и как ни в чем не бывало продолжил свой рассказ, будто и не было этого неприятного, но нужного разговора о его спасении и захвате города, о доброте и возрасте.
– Я могу становиться невидимым для других на какое-то время, недолгое. И, предупреждая твой следующий вопрос скажу: нет, я не исчезаю, я просто искажаю вокруг себя пространство. Но это очень энергозатратно. А вот если изменять вокруг себя пространство так, чтобы люди видели, к примеру, другие черты лица, то держать эту личину можно долго, но без амулета все равно не больше трех часов.
– Амулета?
– Да, есть в Тализии такой умелец, тоже, кстати, одаренный, который может засунуть в какую-нибудь вещицу часть твоего дара… даже не так… сложно объяснить… Он может направить часть твоего дара в амулет и запечатать его так, чтобы он зациклился, и им могла пользоваться не только ты, но любой одаренный, подпитывая своим собственным даром. И чем сильнее одаренный, тем дольше будет работать амулет. У тебя в руках он, судя по всему, смог бы работать круглые сутки. Только редко какой одарённый идет на то, чтобы сделать амулет для другого. В основном всегда для себя, иначе может возникнуть слишком много проблем. Ну и для короны иногда. Дорогой, правда, выходит амулетик… Очень дорогой. И не всегда приходится платить деньгами, но оно того стоит.
– А как его подпитывать?
– Да никак. Как смогли за все это время понять ученые, вокруг любого одаренного всегда есть так называемое поле силы, нечто вроде второй кожи. И, соприкасаясь с этим полем, амулет и работает.
– А как работает твой? В смысле, как он меняет черты лица?
– Ну, тут все просто и сложно одновременно. В моем амулете заложено изменение трех параметров, он активируется, когда касается тела, тогда и нужно четко представить желаемые изменения. Если их будет больше или меньше, то ничего не выйдет: амулет будет просто тянуть энергию.
– А менять можно только черты лица? – Не на шутку заинтересовалась я интересной вещицей.
– Нет, амулету, как и дару, все равно. Просто люди в основном обращают внимание на лицо, а походку или осанку всегда можно изменить самому.
Класс! Да это же самая настоящая магия! Способности, дар… Да называйте как хотите! Это же… это же…. Даже слов нет!
– А можно на него посмотреть! – В моих глазах плясал такой энтузиазм первооткрывателя, что Сольгер улыбнулся, опустил локти на колени и скрестил пальцы рук под подбородком.
– Если выберемся отсюда… – он выразительно обвел взглядом окружающую нас пустыню, – я тебе его подарю.
– Но ты же сам только что сказал, что одаренные никогда не…
Он оборвал меня фразой, показавшейся поначалу странной и неуместной:
– Знаешь, Лейла, пожалуй, только здесь и сейчас я могу говорить с тобой откровенно… – тяжело вздохнул и продолжил. – Знаешь ли ты, что одаренных людей очень мало? – Я кивнула. – А что отношение к ним изменилось не так давно? – Я снова кивнула. А он в удивлении поднял одну бровь: – Профессор? Хотя мог бы и не спрашивать. Тогда он, наверное, рассказал тебе, что в Тализии есть университет, где учат одаренных? Хотя, если точнее сказать, сейчас образовался целый факультет. Рассказывал ли тебе профессор, что там могут учиться только мальчики? – Я снова кивнула. – А знаешь, что происходит с одаренными девочками в Тализии и Фаргоции? В Эльмирантии, думаю, дела обстоят не лучше, просто еще более засекречены.
Вот тут я забуксовала. А ведь и правда – проф не рассказывал, а я как-то и не спрашивала. Знала, что этот университет мне не светит, поэтому и интересовалась этой темой больше в качестве развития кругозора и про девочек не задумывалась. Мне казалось само собой разумеющимся, что они просто продолжают жить в семье. Но оказалось все не так радужно, как представлялось наивной мне:
– По достижении девочками возраста, когда они могут рожать, государство изымает их у родителей и, если говорить без уверток и украшательств, приправленных патриотическими бреднями – просто продают вельможам, тем, кто больше заплатит. Это не касается дворянок – там свои правила. Но их продают на срок до рождения ребенка, который остается у отца – от женщины с даром почти всегда рождаются такие же одаренные дети. А потом их снова продают, и снова… до тех пор, пока она в состоянии родить. Если женщина каким-то чудом остается жива после бесконечных родов, корона обеспечивает ей проживание в закрытом храме в горах. Только жить после всего, что им приходится пережить, стремятся не многие, поэтому среди таких женщин очень велика смертность, да и мало их. Очень мало… Некоторым, правда, везет… – После небольшой паузы он продолжил с каким-то остервенением, выплевывая слова: – И какой-нибудь очень богатый вельможа выкупает их у государства за бешеные деньги и селит там, где ему удобно пользоваться услугами содержанки и… ну, скажем, бесконечно рожающей ему одаренных детей свинома… ммм… женщины. Ты знаешь, кто такая содержанка? Да? Вот и хорошо. Да, забыл упомянуть: с такими вельможами сразу же заключается контракт, по которому он должать отдать государству на воспитание второго одаренного ребенка и забыть о его существовании. Есть при королевской канцелярии Фаргоции такой небольшой детский корпус, в котором растят будущую опору королевства и свежий пласт аристократии, преданной только королю. Но, вернемся к их матерям. Чтобы они не смогли воспользоваться собственным даром и каким-либо образом сбежать или изменить свою участь, на них надевают блокирующий дар амулет-ошейник. Снять его можно только специальным инструментом, который сделан из того же сверхпрочного сплава, что и ошейник, и достать подобный инструмент невозможно, как и сплав – они находится под строжайшим секретом и контролем. Вот так…
На некоторое время между нами повисло молчание, во время которого я пыталась осознать все сказанное и протолкнуть подкативший к горлу ком тошноты. Сольгер же как-то страшно улыбнулся и почти весело сказал:
– …А знаешь, почему на таких, как мы, отменили гонения? Проф не рассказал? – он снова усмехнулся. – Да потому что изобрели этот чертов блокирующий сплав – способ контроля одаренных! Не шали, мол, а то видишь вот этот дивный амулет? Он всегда тебя ждет на отдельной полочке и даже с бирочкой с твоим именем!
Сольгер вскочил на ноги и начал расхаживать взад и вперед. – Ведь понимают прекрасно, что без одаренных им не удержать страну в том виде, в каком она сейчас. Скрывается и всячески вымарывается из летописей, что раньше королями были ТОЛЬКО одаренные, как, впрочем, и аристократией. Именно благодаря их дару существуют такие большие страны, как Тализия, Эльмирантия и Фаргоция! И остается только удивляться, как наши предки без дара умудрялись и до сих пор умудряются сдерживать эти страны от распада на бесчисленное множество мелких княжеств. Видимо, с большим трудом, – хмыкнул он зло. – Раз решились-таки признать одаренных людьми и вернуть в общество.
Да-а, наболело у Саргайла… И сильно, раз он сейчас вот так, без купюр, рассказывал мне об этом. Я, конечно, понимала, что людям с даром здесь непросто живется, а женщинам и подавно, но чтобы настолько… Это же кошмар какой-то! Приснится ночью – п о том не один раз обольешься! И ведь даже защиты искать негде! И что же мне прикажете теперь делать? Как из всего этого выпутываться?
– Н-да, немного не это и не так хотел я тебе рассказать. – голос Сольгера вырвал меня из размышлений.
А меня озарила дикая и невозможная догадка:
– Ты ведь и есть такой ребенок, второй, да?
Он остановился, как вкопанный и, резко вскинув голову, остро глянул на меня и холодно ответил:
– В сообразительности тебе не откажешь.
А я снова смутилась. И чего, спрашивается, полезла со своими вопросами? Ведь видно, что его это до сих пор задевает.
– Прости.
Он на это лишь фыркнул:
– За что? – потом снова присел и резко потер лицо руками. – Я ведь ее видел. Не так давно… Еще года два назад по своим канал узнал, что она до сих пор жива и находится в монастыре, а тут случайно выпало через этот монастырь ехать, ну и весточку попросили кое-кому там передать. И знаешь, я исхитрился и нашел ее в маленьком садике при монастыре. Она была уже совсем седой и старенькой, сидела на лавочке, смотрела ничего не видящими безумными глазами и баюкала в руках сверток, который считала своим ребенком, и улыбалась… Не поверишь, так светло и радостно улыбалась, что у меня ком в горле встал, да такой, что ни вдохнуть, ни выдохнуть! – он с таким остервенением мне исповедовался, а ведь ничем, кроме исповеди, этот его рассказ назвать было невозможно, что вены на его руках, что он силой стискивал, вздулись. – Хотел подойти. Но… не смог. Побоялся испугать. Вдруг подумает, что я пришел и этого ребенка у нее забрать. Так и уехал, лишь бы больше никогда не видеть ни этого места, ни этой улыбки.
Я сидела, словно пригвожденная к месту его рассказом, и плакала. Как наяву видела перед собой и эту несчастную женщину и ее сына, видевшего то безумие, в котором она пряталась от несправедливости и ужасов мира, в котором ей довелось жить, и… себя, если не смогу избежать подобной участи. Некоторое время мы просто сидели, я пыталась все это осмыслить и взять себя в руки.
– Лейла, времени почти не осталось. Нужно выбираться.
Я и сама это видела – краски пустыни постепенно начали будто выцветать, и нетрудно было понять, что скоро все превратится в сплошное белое пятно небытия.
– А нужно ли, Сольгер?
Снова молчание.
– Нужно, Лейла, – наконец, ответил он. – Нужно. Потому что ты достаточно сильна и умна, чтобы избежать подобной участи. И я тебе в этом помогу.
– Амулет?
– Ближайшие несколько лет тебе ничего не будет угрожать, к тебе даже приставят охранника, но я найду способ помочь. Поверь. А амулет… – он ненадолго задумался. – Пусть у тебя на всякий случай всегда будет выбор и… чудо.
Я прослезилась от благодарности к этому парню.
– Спасибо!
– Ладно. – Сказал, как будто встряхнулся, Сольгер. – Пора выбираться.
– Но как?
– Ты должна справиться со своим даром, научиться им управлять, чувствовать его.
– Но как?
– Управляй им. Ты же пожелала шляпу – и вот она!
– И что мне нужно пожелать? – в растерянности оглянулась я.
– Ну, как минимум благоприятные для тебя условия. Тебе же не нравится пустыня? Или я ошибаюсь?
– Не нравится.
– Так подумай о том, что нравится.
– И у меня получится?
– Я помогу. – Подойдя совсем близко, взял мою ладонь в свою. – Ну же, не трусь.
И я послушно представила, как пустыня зарастает травой, потом на ней появляются цветы, бабочки, птицы… Немного в отдалении зеленеет лес и блестит кромка озера, а прямо передо мной стоит небольшой, но уютный деревянный домик, в котором уже накрыт стол к чаю. Я представила, как мне во всем этом хорошо и комфортно, и даже вздохнула с облегчением, когда почувствовала, как зной перестал давить на плечи и туманить голову, а нос вдохнул ароматы цветущего луга и выпечки, что стояла прямо за раскрытым окном придуманного мною домика.
– Честно говоря, я думал, ты представишь морской пейзаж.
А я неосознанно представила пейзаж своей земной родины. И поняла, как скучала именно по такому вот лесу, озеру, лугу. Когда-то в том моем детстве мы с бабушкой каждое лето ездили на дачу, где все было очень похоже на созданный мной мирок.
– И дом странный. Больше похож на наши постройки.
– Я и сама странная. Разве ты до сих пор не понял? – улыбнулась, заходя в дом. – Чай будешь?
Он задумчиво огляделся:
– Времени у нас мало, но на чай, думаю, хватит. Тем более у тебя наверняка еще есть кое-какие вопросы. Имей в виду, после инициации ты еще дней пять будешь обессиленной и даром пользоваться не сможешь, будешь только есть и спать, а мне уже завтра будет нужно покинуть город. Поэтому спрашивай сейчас.
Мы уселись за стол, и я налила нам ароматный мятный напиток:
– Эх, поправлюсь, сделаю вареники с вишней. Она уже совсем скоро поспеть должна. Еще ни разу своих таким не баловала. Ты, кстати, тоже приглашен, если успеешь приехать до того, как вишня отойдет.
Он отсалютовал мне в знак согласия кружкой, а я, наконец, определилась с вопросами, которые еще хотела задать:
– Я смогу сюда возвращаться?
Он кивнул.
– Во время медитаций и специальных техник – всему этому учат в университете.
– А ты?
– А я научить не смогу. Не потому что не хочу, просто скоро к тебе приставят охранника, и ни о каких уроках речи идти уже не будет, если мы, конечно, хотим хотя бы изредка видеться и думать о… о том, как избежать участи…
– Страшнее, чем смерть, – закончила я за него фразу.
Он невесело ухмыльнулся:
– Как-то так.
– Сольгер, я ведь теперь буду инициированной, мне не оденут этот жуткий амулет-ошейник?
– Не должны, – ответил он. Стало понятно, что он тоже об этом думал. – Понимаешь, считается, что одаренным нельзя надевать блокирующие дар амулеты до вступления в детородный возраст, иначе дар может пропасть. Как поведет себя уже инициированный дар – тоже неизвестно, поэтому, думаю, никто не будет рисковать такой сильной и перспективной одаренной.
– А…
Внезапно, краски начали очень быстро выцветать. Этот процесс начался так резко и неожиданно, что на секунду мы просто застыли, а потом Сольгер быстро заговорил:
– Быстро. Попытайся как бы свернуть этот мир в небольшой комок, как будто платок комкаешь, аккуратно складывать времени уже нет, я не рассчитал. И клади мысленно этот ком в район своего солнечного сплетения. – Я вытаращилась на него в недоумении: мир в ком? А он почти закричал, оглядываясь: – Не знаю, как точнее объяснить. У каждого свой способ ужать дар! Сама попробуй! Давай! Давай же!
Мир вокруг уже почти совсем поблек, я зажмурилась и представила, будто смотрю на созданный мною пейзаж с высоты птичьего полета, потом представила его в виде маленькой круглой планеты, примерно такой, какой запомнила на картинках нашу Землю. Взяла свой мир в руки и поднесла его к солнечному сплетению, где почему-то видела искры. А потом моя маленькая планета-дар заняла свое место среди искр, и я услышала облегченное:
– Получилось.
Я улыбнулась и уплыла в сон. Самый обычный, оздоравливающе душу и тело сон.
