Катарина Уайт
Изгнанная в ад

Полная версия

Глава 11

Наступило раннее утро нового дня. Первый луч рассвета окрашивает небо в нежно-розовый цвет, а город только-только начинает просыпаться. Кричали петухи, еще совсем сонные жители выбирались из своих домов на работу. Кто-то занимался животными, кто-то грядками, кто-то торговал продуктами или же обучал детей и мог еще какое-то время посидеть в полной тишине без мелких сорванцов.

Все вокруг начинало приходить в движение. Первый звон колоколов и, по традиции, большинство людей направлялось в церковь. Это не было чем-то обязательным, вовсе нет. Просто у них вошло это в привычку. Кто-то заходил с утра пораньше, кто-то днем, а кто-то же и вовсе вечером. Все зависело от типа работы и свободного времени жителей, что никогда не пренебрегали своими обязанностями и трудились во благо своего города.

Поместье, что величественно расположилось вдали от всей этой суматохи, до сих пор казалось мрачным и тихим местом. Ни Селеста, ни ее служанка не любили вставать в такую рань, да и не видели в этом какого-либо смысла. И когда все люди были уже на ногах, да усердно работали, не покладая рук, когда солнце уже стояло высоко-высоко на горизонте… вот тогда-то и начали выползать оттуда люди.

Горничная, приготовив завтрак и, разбудив свою госпожу, с ее позволения ушла сразу же в церковь. Девушка наслаждалась трапезой в полном одиночестве. Птицы звонко щебетали что-то прямо под ее окнами, с улицы подул сильный ветер и пара белых лепестков вишни залетело на кухню.

«Может, прогуляться?» – не зная, чем же себя сейчас занять, девушка разрывалась между несколькими вариантами. Либо сходить в церковь, либо просто погулять по городу или уйти в лес. Возможно, ей следовало пойти еще со своей горничной, но она просто отпустила ее одну, не желая идти туда только с целью снова поспать в зале, пока священник будет что-то говорить таким монотонным и спокойным голосом, что походил даже в какие-то моменты на пение. Ей ничего за это не было, но подобное поведение все равно в церкви неприемлемо, хотя и мелькать хотя бы иногда там ей необходимо. Что с ней будет, если встретится однажды с кем-то из служителей и те спросят, от чего она ни разу не навещала их? А если почуют что-то неладное?

С подобными мыслями девушка и вышла на улицу, собираясь просто прогуляться и пойти «куда глаза глядят», но остановилась, когда услышала ржание лошади и довольно громкий человеческий смех. И как только она, пойдя на звуки, увидела своего убийцу на лугу с мужчиной, что пытался просто поухаживать за свой лошадью, девушка замерла на месте, просто боясь и шевельнуться лишний раз, когда вороная смерть остановилась и медленно начала отступать назад.

– Что случилось, дружище? – удивленно спросил Виктор, чуть погладив своего друга по морде в успокаивающем жесте, когда только обратил внимание на девушку, по вине которой его лошадь так перепугалась. – О, доброе утро, миледи! – навеселе поздоровался он с ней с самой беззаботной улыбкой, хотя действительно удивился тому, как на нее отреагировал его скакун. – Что же ты так далеко? Не желаешь погладить?

– Не думаю, что это хорошая идея! – довольно громко ответила Селеста, стараясь держать дистанцию и говорить так, чтобы ее было слышно. По крайней мере, одной лишь реакции монстра было достаточно, чтобы понять, что ей и правда было лучше к ним не подходить.

Вместо того, чтобы и дальше перекрикиваться с ней, Браун сам подошел ближе, напоследок лишь похлопав свою лошадь, что, видно, не забыла тот самый день, когда перепугалась не на шутку и лягнула копытом эту девушку.

– Почему же? Боишься? – с легкой насмешкой поинтересовался Виктор, но заметив на себе ее скептичный взгляд, только тяжело вздохнул, понимая, что, возможно, с этим ему шутить пока не стоит. – Зря, лошадь у меня очень даже добрая. Думаю, вы могли бы подружиться.

– Нет желания. Да и ты ведь сам же видел, как она перепугалась, стоило ей только меня увидеть, – неловко обняв себя руками, только и ответила Селеста, понимая, что это будет большой ошибкой. – Лошади излишне чувствительны. И если им кто-то не нравится, то и будет не нравиться до самого конца.

– Если не задобрить только чем-то вкусным, – скорее даже из вредности он решил поспорить с ней, продолжая настаивать все на своем. – Так что, не хочешь попробовать?

– Задобрить своего убийцу? Знаешь, что-то не особо хочется. Я, пожалуй, откажусь, – сразу же ответила Акерсон, не собираясь так просто отступать от своих принципов, пока не взглянула на лакомство, которым можно было покормить то опасное животное. – Да она мне руку отгрызет… как вообще можно покормить ее кубиками сахара?

– Лошади не едят людей. Так ты заинтересовалась? – чуть придержав ее за талию свободной рукой, он плавно начал вести ее к своему скакуну. – Главное, делай это медленно. Осторожно…

– Если я умру, то это будет на твоей совести. Я буду мстящим призраком, что придушит тебя ночью или утянет за собой на дно, – не без угрозы шептала она, как проклятье, неуверенными шагами подходя к лошади, и чувствуя такой страх, что больше всего ей сейчас хотелось просто оттолкнуть его, да убежать в обратном направлении.

– Как страшно, – он лишь слабо улыбнулся, с трудом сдерживая смех, когда девушка перешла на такой шепот, что все ее слова и правда казались самой настоящей порчей. – Держи. Вытяни руку. Аккуратно, не спеши… – он накрыл ее ладошку с тыльной стороны и плавно протянул к своей несколько нервной лошади. – Ну вот, а ты еще боялась!

Животное плавно наклонило свою морду к ее раскрытой ладони, совсем аккуратно забирая у нее сладость. И Селеста, что с замиранием сердца наблюдала за столь причудливым созданием, только испуганно отпрянула, когда та было начала подходить к ней.

– Аа… у меня же больше нет! – в спешке и как-то испуганно произнесла она под смех мужчины, что в этой ситуации только раздражал, а девушка, не зная, что этот скакун от нее хочет, только отходила от него, пока тот сам не остановился. – И все?

– Что «и все»? Можешь теперь погладить, – Виктор только тепло улыбнулся, наблюдая за столь странной картиной, когда девушка, что так сильно боялась лошадей, преодолела свой страх, аккуратно касаясь ладошкой мордочки его лошади. Сейчас, смотря на эти блестящие от радости глаза и слабую улыбку, он невольно увидел перед собой не вечно строгую леди, а просто маленькую девочку, что, на самом деле, любила животных, но по какой-то причине не могла к ним даже подойти…

Глава 12

Ее отец, Фредерик Акерсон, был просто помешанным на лошадях человеком. Что ни день, так он всегда был либо в работе, либо занимался лошадьми, о которых мог болтать просто без умолку. Даже за семейным ужином он умудрялся обсудить своих «благородных дев», что выигрывали ему в скачках или же на различных конкурсах в городе, награды за которые просто пылились на фоне остальных, заработанных им еще в далекой молодости. Но любил он их не из-за того, что те приносили ему какой-то доход… совсем нет. Он любил их красоту. Любил ухаживать за ними, любил жеребят и умилялся им настолько, будто то были его собственные дети.

И Селеста была с ним полностью согласна. Лошади были для нее слишком большими, можно сказать, огромными животными, что поражали своей красотой и величием. Девочка боялась подходить к ним слишком близко, смотря за тем, как они едят и взгляд невольно цеплялся за большие зубы, с помощью которых они наверняка могли бы как просто больно укусить, так и навредить человеку. И, тем не менее, несмотря на легкий страх перед столь гордыми созданиями, ей они все равно безумно нравились.

Нравилась лошадка, что все время подшучивала над ее отцом и притворялась мертвой. Нравилось, как она хватала из его руки морковку и убегала, как одна лошадь отбирает у другой угощение и те носятся по лугу, словно угорелые. Стук копыт, громкое радостное ржание, густая, можно сказать, шикарная грива…

Возможно, тогда она была такой же помешанной девочкой. Поддерживала отца в его любимой теме, узнавала о породах… он гордился ею и со смехом говорил, что когда умрет, то будет спокоен за своих малышек из-за того, что они будут в надежных руках. Селеста была счастлива, что он настолько доверял ей, но всегда противилась, стоило папе только начать говорить о своей смерти.

«Ты же еще у меня такой молодой, папочка! Тебе рано на тот свет!» – со смехом могла произнести она тогда, и мужчина тепло улыбался, смотря на свою очаровательную кроху, что внешне была так похожа на маму, но всецело было его доброй и милой дочуркой. Не ведьмой, а маленьким человеком, что радовался мелочам и всегда встречал его с радостной улыбкой.

В конюшне снова появились жеребята. Она узнала об этом еще утром, когда отец рассказывал все о том, какие же они красивые, а маленькая девочка, что тогда хотела похвастаться своими достижениями в учебе, лишь натянуто улыбалась, выслушивая гордого родителя.

Девочка не стала расстраиваться из-за того, что папа столько времени уделял своей любви. Она понимала, что он прав, а от того и не хотела спорить с ним. Молча слушала, как он все их расхваливал, будто своих детей, как гордился ими или уходил на очередные выставки.

«Они и правда такие милые?» – вопрос образовался в голове сам собой, когда она стояла напротив конюшни и все думала, стоит ли туда ей заходить или же нет. Открыв дверь, девочка сначала только заглянула туда, но заметив, что все животные были заперты в своих стойлах, облегченно выдохнула и все-таки прошла внутрь. Девочка неуверенно проходила между ними, засматриваясь на лошадей, что еще когда-то стояли с высунутыми мордами, а теперь с громким ржанием отходили назад, словно боясь ее.

– Эй, Принцесса, ну ты чего? – только стоило малышке заглянуть к белоснежной кобыле, которую она ласково звала «Принцессой» из-за ее окраса и светлой гривы, как перепуганная лошадь встала на дыбы, и девочка прикрикнула, живо отбегая назад, когда та с силой долбанула по дереву, будто намереваясь ей навредить.

Из-за одного лишь ее крика лошади словно обезумели. Со всех концов она слышала ржание и как те долбили копытами по шатким дверям, будто пытаясь выбраться наружу. Они были напуганы, а она – еще сильнее, крича все «хватит» или «успокойтесь». Но разве могло подобное им как-нибудь помочь? Звук выбитой двери мгновенно переключает ее внимание на дальнее стойло и в следующую же секунду малышка с воплями удирает на улицу, падая на траву, когда огромный конь буквально чуть не придавил ее копытами, срываясь на волю. За ним сорвались другие. Девочка плакала, в истерике отползая в сторону и видела, как лошади в страхе срывались оттуда наружу, словно бы она могла их всех убить там.

– Селеста, что ты натворила?! – громкий ор послышался со стороны поместья и малышка замирает в ужасе, боясь уже не только лошадей, но и своего родителя, что за сбежавших животных явно волновался больше, чем за родную дочь, которую чуть не растоптали эти звери…

Глава 13

«Вот бы она не умирала», – девочка сидела в полной темноте, на чердаке, куда забиралась каждый раз, когда хотела просто побыть одна. Губы дрожали, от плача уже болела голова, а сама малышка тихо сидела, да все прижимала к себе маленькую куклу, вспоминая, с каким старанием ее делала женщина, чтобы только дочери понравилось. И какой же реакция малышки была на тот момент? Что она ей тогда ответила?

«А в магазин мы больше за игрушкой не пойдем?» – расстроенный голосок сам собой возник в ее голове, когда Селеста вспомнила, с каким пренебрежением тогда рассматривала самую что ни на есть обычную игрушку, а сейчас… сейчас же она понимала, что то была не просто тряпичная кукла. То были чувства ее мамочки, ее усердия и ее труд. И малышка просто сравнила его с ничем, когда не оценила подарок по достоинству.

– Как же я хочу снова обнять тебя, мам, – маленькая ведьма плакала, прижимая к себе заветную игрушку и, по совместительству, единственную вещь, что досталась ей от по-настоящему дорогого человека. – Папа даже говорить о тебе не хочет. Притворяется, что все нормально, делает вид, что ничего не изменилось… почему? – горестно спросила малышка, сжимая куклу своими пальцами и не понимая, от чего же он даже не тоскует по ней. Не злится на людей, не пытается отомстить или сделать хотя бы что-то. – Ему будто интересны только лошади! А на нас ему с самого начала было наплевать! – прокричала маленькая Акерсон, даже толком и не понимая, насколько жестокие вещи озвучивает сейчас вслух. Она жаловалась кукле, думая, что мама сможет ее так как-то услышать. Понимала, что больше никогда не почувствует того тепла, не увидит ее и не сможет обнять, как бы сильно не желала этого. – С высокого дерева было просто наплевать… – повторилась она, шмыгнув носом и вытерла глаза рукавом, чувствуя, как от своих же слов становилось просто тошно.

– А я разве тебе не говорил? – тихий, такой спокойный голос, раздавшийся в темноте, девочка узнала, можно сказать, сразу. – Бедная, несчастная малышка. Никто не пожалеет, никто и не поймет. Даже собственный папуля, верно?

– Снова ты? Отстань, – не без обиды пробурчала девочка, явно надеясь на то, что одно слово сможет остановить ее знакомого, которого она видела только по ночам. И то… как сказать, видела? Скорее слышала.

Он никогда не показывался ей на свету. Приходил, когда Селесте было слишком грустно. Стоило ей впервые расплакаться после смерти мамы, стоило закричать и подумать, что она еще могла бы что-то изменить… тогда-то и явился он. Она точно не знала, что это такое было, но с уверенностью могла сказать, что этот «некто» не был человеком. Его вообще не было. Как бы существует себе в темноте, но как бы папа его даже и не слышал. Он живет у них в доме еще с того времени, когда мамочка была жива, а тот мужчина его даже и не чувствовал. В отличии от дочери, что еще с раннего детства ощущала его присутствие и плакала как не в себя, стоило чудищу однажды объявиться ночью.

– Ну-ну, не отвергай меня так сразу. Это разбивает мне сердечко, – его притворно расстроенный тон только разозлил ее, а когда длинный хвост обвил ее талию, девочка сразу схватилась за него рукой, да сжала так, что монстр зашипел и зарычал от боли, от чего все больше походил на зверя. – Пусти! – пропищал он так визгливо и противно, что девочка скривилась, не понимая, как же эта жуть могла говорить таким красивым голосом.

– Разве у тебя есть сердце? – шепотом спросила Акерсон, когда ослабила хватку и только подумала, что мохнатый хвост ей слишком сильно напоминал обезьяний. Только более длинный, с жесткой шерстью и большим пушком на конце.

– Условно есть, – прохрипел он, плюхаясь напротив рядом с таким шумом, что девочке даже показалось, словно рядом с ней упало что-то по-настоящему огромное.

– А оно бьется? – следующий вопрос вырвался сам собой, но ответом была только тишина. – Тогда мне не страшно разбить то, что даже не живое. Уходи, – скомандовала маленькая ведьма, искренне надеясь на то, что ее уверенность и внешнее спокойствие смогут прогнать злую нечисть, кем бы она там не была.

– Так протяни руку и проверь. Не бойся, я же не кусаюсь, – она не могла сказать этого точно, но чувствовала, что существо улыбалось. Это было понятно по одному лишь веселому тону и тихому смешку, что сам собой вырвался после ее ответа.

– Этого знать я не могу, – из вредности произнесла Селеста, но все же протянула руку, не удержавшись перед неизвестным.

Она водила своей маленькой ладошкой по чему-то шерстяному, больше походящему на короткий мех или же шкуру подстриженной старой собаки. Остановилась и почувствовала бешенное сердцебиение, что, казалось, отразилось даже и на ней самой. Его сердце билось так сильно и настолько быстро, что, казалось, просто рвалось из груди наружу. Оно долбилось с такой мощью, что девочка в страхе убрала свою руку, думая, что еще совсем немного и будет уже слишком поздно для того, чтобы что-то делать…

Глава 14

После казни девочка довольно часто приходила на чердак, чтобы никто не видел того, как она плакала, и не слышал, какие слова она могла нечаянно проронить вслух. Этот мрак, это грязное и такое одинокое место, можно сказать, было для нее укрытием или даже отдельным мирком, в котором она любила закрываться от людей. Селеста не боялась темноты, ведь знала, что за монстр в ней живет. Лохматое, скорее всего безобразное чудовище с длинными рогами, кривыми задними лапами и руками с длинными острыми когтями, от чего она, на самом деле, и не знала, на человека ли он похож больше или на животное. Сейчас самым приближенным вариантом к правде был только разве что старый козел с ужасной шерстью.

– Чудище… эй, чудище. Ты еще здесь? – сегодня она совсем не заметила, как заснула на чердаке из-за пролитых слез после случившегося в конюшне.

– Ну, а где же мне еще быть? – послышался тихий, такой спокойный голос чуть дальше от нее. – Как погляжу, ты успокоилась. Это хорошо.

– Спасибо, – совсем тихо произнесла девочка, сама даже и не зная, стоило ли вообще его благодарить.

– За что же? – она услышала, как он приблизился к ней довольно громкими шагами и наклонился так, от чего девочка и впрямь почувствовала этот вонючий запах козьей шерсти.

– За то, что сидишь со мной каждый раз, когда мне плохо, – тихо ответила малышка и слабо улыбнулась. – Я пойду. Надо извиниться еще перед папой и… предложить ему помощь в поисках лошадей.

– За что же? – в точности продублировал он свой вопрос, от чего девочка напряглась, не зная, что же с ним такое, а голос стал в несколько раз тише обычного и, казалось, был прямо у ее уха. – За то, что ты спаслась и те дикие животные не размазали тебя копытами по земле?

– Они… просто испугались, – расстроенно произнесла маленькая Акерсон, искренне считая их невиноватыми в происшествии, хотя, казалось бы, именно они и начали это безумие, когда она просто хотела посмотреть на жеребят.

– А ты нет? Кто же из вас начал первым? – сладкий шепот был сравним с ядом, медленно растекающимся внутри нее. И чувство обиды, возникшее на почве его слов, теперь просто не давало ей покоя. – Они ненавидят тебя, Селеста. Боятся, потому что ты не человек.

– Но я человек! – возразила сразу же малышка, с силой пытаясь отпихнуть от себя монстра, но тот не сдвинулся и с места. – Хватит, я не хочу тебя больше слушать!

– Наивный ребенок. Кто же еще расскажет тебе правду, если не я? – с презрительным фырком проворчал старый черт, чувствуя, как ее поведение его начинает даже раздражать. – Будь ты только человеком – лошади бы не впали в безумие. Не попытались бы тебя убить. И твой ненаглядный папочка любил бы тебя и слушал, что ты ему говоришь.

– Папа любит меня, – с сомнением в голосе только и ответила малышка.

– Да ну? А по-моему, он любит только лошадей, – невозмутимо ответил ее лохматый знакомый, что растянул улыбку до ушей, стоило только услышать неуверенность в ее словах. – Ты не нужна ему.

– Это неправда! Ты врешь. Хватит настраивать меня против всех! – вспылила девочка, что в панике начала отползать назад, понимая, к чему он ведет. – Папа меня любит. Он любит меня, тебе ясно? Мне просто было очень страшно, я не хотела говорить чего-то такого!

– Тогда почему он и слушать тебя не стал? – встрял он прямо посреди ее слов, когда девочка, видно, пыталась не столько втереть это ему, сколько самой поверить в то, что говорит. – Почему он убежал за ними, а тебя бросил в слезах здесь? Совсем одну… – Селеста замолчала, опустив голову, а черт, что явно наслаждался этим зрелищем, вдруг тише произнес: – Ты ни в чем не виновата. Лошади сошли с ума сами, а не по твоей вине. Разве ты не говорила, что просто испугалась? Тогда имеет ли он право на тебя кричать? – она мотнула головой и плотно поджала губы, пытаясь просто снова не расплакаться.

– Не имеет. Он тоже был не прав. И я не извинюсь до тех пор, пока он не признает это, – сухо произнесла малышка и зажмурилась, стоило только почувствовать, как этот «некто» легонько растрепал ей волосы.

– Верное решение, – тихо только и ответил черт, полностью соглашаясь с малышкой и понимая, что таким образом эти двое никогда не придут к примирению. Ведь, по мнению отца, Селеста, виновница всех его бед, должна была извиниться за свою шалость, из-за которой могли пострадать бедные животные…

Глава 15

За девять лет она с отцом так и не помирилась. Они отстранились друг от друга, и пока Фредерик продолжал возиться со своими лошадьми, девушка все так же сбегала на чердак, да слушала там советы друга, что всегда рассказывал ей все, как оно есть. Рассказывал о магии, о том, что раньше дружил с ее мамой и помнит ее еще с рождения. Селесте было интересно слушать его истории или игру на флейте, он забавно танцевал и в любой момент мог ее рассмешить, даже когда было особенно тяжело.

Отношения с родителем были натяжными. Если они и проводил время, то только за обедом или ужином в строго отведенное время, но даже тогда не обменивались и парой слов. Однажды девушка спросила, как там его лошади, а он, с нехотя, ответил, что все хорошо. И было бы гораздо лучше, если бы она не лезла к его конюшне.

Акерсон помнила все. Помнила, как Фредерик ругался на нее, как он вынуждал ее признать вину за случившееся, а она наотрез отказывалась и говорила, что он сам повел себя очень некрасиво. Они не могли прийти к какому-либо компромиссу, не могли решить, кто из них прав, когда оба были виноваты. Одна виновата была в том, что сунулась в конюшню без родителя, а другой виноват в том, что не сам не уследил за маленькой дочерью и наорал на нее вместо того, чтобы просто успокоить. Вместо того, чтобы хотя бы узнать, все ли с ней в порядке…

«Теперь уже слишком поздно», – девушка смотрела на гроб и пропускала все слова священника мимо ушей, думая о том, что им так и не удалось даже просто помириться. День за днем они либо собачились, либо же и вовсе жили, как неродные друг другу люди. Просто… как соседи.

Селеста сама тогда не поняла, от чего именно, но на душе стало мерзко, а в церкви было настолько душно и неспокойно, что больше всего ей хотелось сейчас выскочить на улицу, а то и вовсе запереться дома на чердаке, да провести там остаток всего дня. Но вместо этого она осталась здесь и пыталась сосредоточиться на словах священника, что, вроде как, говорил громко и понятно, но в то же время так расплывчато, от чего все его фразы проходили мимо ушей. Никто не оплакивал ее отца. Пришли его друзья, те, кто разделял его любовь к лошадям, и просто жители, которым он когда-либо помог. Мрачные, холодные… в их глазах Акерсон прямо-таки читала: «Ну и что же я здесь делаю?».

***

Холодный вечер с моросящим дождиком, темно-серое пасмурное небо и сильный ветер… все это, в комбинации вместе с траурными нарядами, создавало просто отвратительное настроение. Девушка все смотрела на свои белые ромашки, что слишком сильно выделялись на фоне роз и тюльпанов, оставленных друзьями ее родителя. Человека, что больше всего на этом свете любил только своих лошадей. Ради них жил, из-за них и умер…

Селеста до сих пор вспоминает день, когда ее отец решил прокатиться на лошади в горах. Как случилась облава и через пару дней его труп нашли у самого подножия, заваленный камнями вместе с лошадью. Более нелепой смерти, наверно, и представить было трудно.

– Фредерик очень любил ее. Эту лошадь, – подошедшая женщина осторожно коснулась плеча своей новой хозяйки, словно пытаясь тем самым поддержать ее. – Добрый был человек, уж мы-то знаем. За конюшней сам ухаживал, друзей и даже своих слуг поддерживал. Но почему ромашки?..

– Одно из любимых лакомств его питомцев. Подумала, что раз им нравятся, то и для него сгодятся, – она чуть дернула плечом, словно призывая служанку отпустить ее, и тяжело вздохнула.

– В-вот оно что… – горничная нервно посмеялась, чуть отходя в сторону. – Вы так много о них знаете, госпожа. Просто удивительно! Не зря ваш отец все время говорил, что будет спокоен за своих малышек, когда его не станет. И за нас, он тоже…

– Я собираюсь продать всех лошадей, Мэри, – ледяной тон и невозмутимое выражение лица в этот момент заставили служанку содрогнуться от ужаса.

Сердце наполнялось гневом с каждой секундой, стоило ей только вспомнить доброго и уважаемого мужчину, у которого была, можно сказать, просто отвратительная судьба. Его любовь всей жизни оказалась ведьмой, а он был просто жертвой ее чар. Пол своей жизни Фредерик страдал по ней, пытаясь все забыть, да воспитывать эту неблагодарную девицу, что только игнорировала и не ценила его доброту. Так, может, иногда могла поговорить с ним за ужином. Но и то пропало, когда Селеста пробралась в конюшню, чтобы избавиться от лошадей, распугав их и выпустив на волю.

– Вы… да как вы смеете такое говорить?! Фредерик из кожи вон лез, чтобы лишь у вас все было! – прокричала женщина, что замахнулась на нее рукой и отвесила звонкую пощечину. – Старался ради вас, каждый день беспокоился, корил все себя, что недостаточно времени уделял любимой дочери! А вы… а вы! – на ее глазах появились слезы, и горничная сама не знала, от чего же ей стало так больно, так… тяжело, словно это она здесь потеряла своего родителя.

– Наверно, уделил бы, если только захотел… – коснувшись своей щеки, прошипела девушка, едва ли сдерживая себя, чтобы сейчас же не схватиться за ее волосы, да не повыдергивать оставшиеся. – Мерзавка, да как у тебя рука только поднялась? Ты уволена! Чтобы сегодня же собрала все свои вещи, и я тебя больше не видела. И остальным можешь передать то же самое. Кто останется – позабочусь, чтобы его вообще ни на какую работу больше здесь не приняли!