Катажина Бонда
Девушка полночи
Духновский не испугался угрозы.
– Садись, – приказал он Мартину, а Булю рявкнул: – У себя можешь делать что хочешь, а здесь моя территория. Вали отсюда.
– Слушай, этот гном тебе тут приказывает, – рассмеялся напарник.
Буль взбесился, под носом проступила капля пота.
– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Это пацан Слона.
– Иди отсюда, я сказал, – Духновский прищурился, – да хоть самого Господа Бога. Скажи спасибо, что я не записываю этот разговор.
– Считай, что больше не работаешь в конторе, – пригрозил Блавицкий, после чего повернулся к напарнику, который потянулся к кобуре: – Майами, берем его!
Из полицейской машины вылез второй, скучавший до сих пор патрульный, который услужливо извинился перед Булем и его напарником.
– Мы все решим. Я главный в этой патрульной бригаде. – Он откашлялся и продолжил: – Ребята, вы нас тоже поймите. Мы торчим здесь из-за пацана уже больше двух часов, был сигнал в центральную базу. Нам нужна отмазка, что не ходили в это время по бабам.
Он театрально рассмеялся.
– Сколько? – бросил Буль.
Начальник патруля отошел немного в сторону, потянув за собой Духновского. Двое в черном слышали, как он уговаривал подчиненного не нарываться и немедленно отпустить пацана.
– Не о чем спорить, Конрад. Я напишу рапорт начальнику, – упирался Духновский.
– Делай, как считаешь нужным, – спокойно ответил начальник патруля. – Но знай, что рискуешь своей задницей, это во-первых. А во-вторых, вся эта бумажная канитель займет немало времени. Если тебе захотелось в герои – то давай-ка сам, без меня. Мечтаешь стать сторожем – иди, если примут еще. Или все-таки хоть одна извилина осталась в твоей башке? Предлагаю по два лимона[4] на брата. Устроит?
– Отвали. – Духновский повернулся спиной к товарищу, но ясно было, что он дал себя уговорить.
Повеселевший Буль закурил, оперся о капот полицейской машины и записал в блокнот ее номер, после чего дал знак водителю БМВ. Из машины вышел Вальдемар. Несмотря на дрянную погоду, на нем был голубой костюм в тонкую полоску и кашемировое пальто. Он двинулся к своей машине, посмотрел на сидящую внутри девушку. Моника удивленно взглянула на него и слегка отодвинулась.
– Привет, принцесса! – Он занял водительское место. Потом повернулся и с издевкой улыбнулся Староню.
Тут до Мартина дошло, что все это подстава. Куда бы он ни поехал, его все равно бы взяли. Роль полиции была в том, чтобы найти подброшенные наркотики и тем самым впутать Мартина в серьезные неприятности. То, что он выехал за город, только ухудшило ситуацию. Однако его явно хотели спасти от этих самых серьезных неприятностей. Может, они устроили это все без разрешения Слона? Мартин был уверен, что дядюшка не даст его в обиду. В его венах текла кровь Поплавских, его кровь. Все просто: сейчас ему помогут, и он будет должен им до конца жизни. Потом начнут помыкать им, как собакой. Придется плясать под их дудку. Он порылся в карманах, где-то точно еще были доллары, которые дал ему дядюшка. План созрел в одну секунду. Мартин вышел из машины, подошел к препирающимся стражам порядка и молча протянул им свернутые рулоном деньги. Те остолбенели от удивления. Даже Буль с компаньоном не решались открыть рот.
– Это все, что есть, – сказал он уже без тени страха. – Достаточно?
Начальник патруля схватил наличные и сунул в карман, не считая. Подошел к Булю, вернул документы.
– Забирайте тачку. Всего хорошего, капитан Блавицкий. – Отдал честь, снял с Мартина наручники. Сунул ему в руку ученические билеты, его и Моники. Бумажку с записями порвал и сунул в карман.
– Правильное решение, коллега. – Буль угостил его сигаретой. Полицейский взял одну, но не прикурил. Но когда напарник Буля протянул ему зажженную зажигалку, он показательно затянулся пару раз, а потом просто держал недокуренную сигарету в руке. – А как, собственно, ваша фамилия? – спросил Блавицкий с полуулыбкой на губах. Казалось, ситуация его забавляла. – Я не расслышал.
– Конрад Валигура.
– Я буду наблюдать за вами, прапорщик Валигура. Мало кто мечтает провести всю свою жизнь, патрулируя окрестности. До встречи.
Буль потянул Мартина за собой и, когда они проходили мимо оранжевой «ламборгини», сильно сдавил ему плечо, не позволяя повернуться в ту сторону. Буль ослабил хватку, только когда они приблизились к черной БМВ.
– Если бы не я, то твоя сытая жизнь закончилась бы уже сегодня, Старонь. Надеюсь, ты понимаешь, насколько ты должен быть мне благодарен?
Мартин не ответил. Он смотрел на полицейских. Тот, что взял взятку, уже садился в машину. Духновский по-прежнему стоял прямо и следил за удаляющимся взглядом правителя, только что объявившего войну. Первая битва проиграна, но все еще может измениться. Мартин чувствовал, что с ним еще будут проблемы. Этот человек не забывает обид.
Тем не менее сейчас его заботило совсем другое. Его девушка сидит в машине с бандитом, а он ничего не может сделать, чтобы защитить ее. Он видел, как оранжевая «ламборгини» буксует в грязи и трогается. Моника испуганно смотрела на него. До сих пор, видимо, она верила, что Мартин как-то все решит, спасет ее, но надежда испарилась. Буль сунул его в машину, наклоняя ему голову, как преступнику. Рядом сидел Вой тек. На голове его были наушники от плеера, он переключал портативную радиостанцию на полицейский канал. Вскоре они услышали сообщение о том, что патруль вернулся на базу.
– Вуйтик, не сбегаешь за хлебом? Полбуханки. – Они услышали искаженный голос Валигуры. – Есть охота.
Буль рассмеялся:
– Честно заработали, пусть теперь отдохнут. Чувствую, на поллитре дело не закончится. Ты, Старонь, перестарался. Одной купюры бы хватило. – Он указал на близнеца: – Поблагодари брательника. Если бы не он, обязательно остался бы след в бумагах и вытащить тебя было бы сложно. Я приехал в последнюю секунду.
Войтек поднял руку, давая понять, что не нужно ничего говорить, они с Мартином сами рассчитаются.
– Вот же немой, святые угодники, – взорвался смехом Буль. – За все время сказал слова три, не больше.
Войтек раскраснелся, как будто услышал комплимент.
– А она? – выдавил Мартин.
– Вальдемар займется твоей цыпой, – успокоил его Буль. – Ни один волосок не упадет с ее головы. Будем надеяться, во всяком случае. Главное, что тачка цела и вернулась к хозяину.
Они тронулись. Мартин смотрел на удаляющийся спортивный автомобиль. Не похоже было, чтобы он разворачивался в сторону шоссе. Вскоре он превратился в оранжевое пятнышко на фоне зелени леса.
– Скажи спасибо, что девка ему понравилась. Это его немного задобрит. Он уже собирался сделать из твоей задницы осень Средневековья. Подфартило тебе, фраер. В рубашке родился. – Он повернулся и бросил Мартину на колени пакетик с белым порошком. Тот самый, который ему подбросили. – Супертовар, только появился на рынке. Слон расплачется от радости, когда узнает, какой ты герой. Конечно, я промолчу о некоторых подробностях.
Войтек схватил пакетик первым и сунул его в карман.
– Сначала деньги, потом товар, – буркнул он.
Буль взглянул на братьев и тяжело вздохнул.
– О, смотрите-ка, голос есть, оказывается! Блин, за что мне это? Нашли няньку! – После чего он потерял интерес к братьям и обратился к напарнику: – Слушай, Майами, я был вчера в прокуратуре и заодно посмотрел на противопаводковый вал в порту. Там открылся вдруг старый канал, не обозначенный ни на одной карте. Земля провалилась, и вода из Мотлавы пошла в этот канал, а вышла на верхушке вала в Теплеве, знаешь, там, где дачный поселок. Ну и на одном участке пол-огорода накрылось медным тазом. Прибежала хозяйка, когда мы это все там огораживали, и спрашивает, много ли земли пропало. А кто-то из наших сказал: «Будете платить половину налога за недвижимость».
Майами взорвался смехом. Пока они веселились, Войтек нагнулся к брату:
– Ты должен мне двести пятьдесят баксов. Дядюшка половину дал мне, а ты, как всегда, неудачно вложился. Плюс проценты, братишка.
Елка была живая и пушистая, доставала до потолка. На ней висели в основном пряники и бумажные игрушки, сделанные в течение последних лет всеми их детьми: Пшемеком, Моникой, Ариком, Анетой, Ивоной, Олей и Лилей. В доме пахло свежей хвоей, жареным карпом и варениками с капустой. Эльжбета Мазуркевич заканчивала накрывать на стол, который занимал всю гостиную. Дочери помогали ей готовить. Болтали, хихикали. Эльжбета рассказывала, как когда-то отмечали Рождество. Она была родом из Контов Рыбацких. Ее предки жили ловлей морской рыбы. Сейчас они ездили туда, к родственникам, на второй день праздников. Сочельник и Рождество отмечали вместе. Не было более дружной семьи, чем Мазуркевичи.
На столе было шесть, а не двенадцать блюд, как полагалось. Но все равно после праздников останется еще много еды. Эльжбета нарядилась в свой лучший сиреневый жакет. Только в него она и помещалась. После третьего ребенка – Арика – она сильно поправилась, а каждый из последующих детей прибавлял ей дополнительные килограммы. Она уже перестала обращать внимание на свой вес и надеяться на то, что когда-либо вернется к прежней фигуре. Тем более что это не имело никакого значения. У нее были дети. Муж любил ее такой, какая она есть. Она была в этом уверена.
Эльжбета протяжно зевнула. В семь утра она вернулась с ночной смены в доме престарелых, где работала санитаркой, помощницей медсестры и уборщицей одновременно, за минимальную зарплату и прибавку за сверхурочные. Денег было не много, но обязанности свои она выполняла очень хорошо. Ее семья из поколения в поколение жила ручным трудом, и Эльжбета гордилась этим. Она никогда не думала о получении образования. Ее мечты ограничивались счастливым домом и дружной семьей. Все это она получила, и больше ничего ей не было нужно.
Сегодняшняя ночь выдалась тяжелой. У одной из пациенток случился приступ, а врача не было. Когда Эльжбета уходила с работы, женщина находилась в коме. Но стоило многодетной матери вернуться домой и увидеть всех своих девочек, надевших фартучки и готовых к кухонным подвигам, она наполнилась новой энергией. Дочери, пока ее не было, занялись праздничными приготовлениями. Заставили мужчин раздвинуть большой стол, а потом отправили их за елкой и мелкими покупками.
Эльжбету усадили на стул. Самая младшая, Лилька, сняла ей туфли. Моника, словно генерал, командовала женской армией.
– Ты, мама, будешь сидеть сейчас, как королева, и не вздумай пошевелить хотя бы пальцем. Только отдавай команды, что нужно сделать. – Старшая дочь улыбнулась. – Потом ты пойдешь отдохнуть, вздремнуть, а когда встанешь – все будет готово.
Так и было. Эльжбете осталось только расставить фарфоровый сервиз из своего приданого. Под скатерть она положила немного сена, в центре – облатки и металлические салфетницы. Из комнаты девочек доносился радостный писк. Там наряжались для семейной фотографии. Каждый год в сочельник Мазуркевичи фотографировались все вместе. Фотографии Эльжбета помещала в специальный альбом. Потом, рассматривая иногда снимки в этом альбоме, многодетная мать растроганно плакала от счастья.
Она выглянула в окно. Небо по-прежнему было затянуто тучами. Снега – кот наплакал. Хозяйка дома решила, что минут через пятнадцать можно садиться за стол. Муж еще упаковывал мешок с подарками и готовил костюм Деда Мороза. Она гладила его пару дней назад, штопала расползающиеся от времени швы, опять надставила костюм на боках лоскутами флага, потому что по формам они с мужем приближались друг к другу. Вшитых вставок было уже по четыре с каждой стороны. Первоисточник помнил еще рождение их первенца, Пшемека, их гордости и надежды. Никто не ожидал, но сын поступил в престижную мореходную школу. Мать мечтала о том, что он станет инженером. Первым мужчиной с высшим образованием в их семье. Костюм Деда Мороза она сшила из старой шторы, опушку сделала из ваты. Шапку обшила своим песцом, который когда-то был в моде. Старшие дети уже знали, кто на самом деле покупает им рождественские подарки, но Эдвард все равно устраивал представление для маленьких и после торжественного ужина тихонько выходил на лестничную площадку, возле лифта переодевался в свой костюм, и потом поочередно каждый из детей доказывал, что заслужил подарок хорошей учебой, послушанием и прилежанием. Он изображал грозного Деда Мороза, пугал ремнем. Всегда было очень смешно. Эльжбета ценила любовь мужа к традициям. Может быть, благодаря им они так хорошо жили все эти годы.
– Эдвард! – Она трижды постучала перед тем, как нажать на ручку двери. Ему бы не понравилось, если кто-то из детей испортил им сюрприз. Все они жили на семидесяти квадратных метрах в самом длинном зигзагообразном доме на улице Защитников Побережья, 6а. В таких условиях непросто было сохранить что-либо в секрете. Им повезло, что они получили такую большую квартиру, хотя, по совести, требовалась в два раза большая. Их заявление лежало в управе уже много лет. Сначала им говорили, что они одни из первых на очереди, потом же, в результате многих политических событий и пертурбаций, очередность изменилась. Эдвард был одним из немногих работников верфи, отказавшихся записаться в «Солидарность». К политике у него было стойкое отвращение. Сейчас, правда, он немного сожалел об этом, потому что на получение новой квартиры не было больше никаких шансов. Деятели КОСа[5] и «Солидарности» передвинулись на первые места в очереди на жилье. Фамилия Мазуркевичей же опустилась в самый низ списка. Тогда Эдвард в знак протеста уволился с верфи и стал дальнобойщиком в частной фирме. Ездил в основном за границу, это лучше оплачивалось.
– Открыто! – крикнул он, громко сопя.
Эльжбета вошла и тут же покраснела от восторга. Несмотря на то что ее муж постарел и поправился почти так же, как и она, все равно он был для нее тем самым красавцем, с которым она познакомилась на пляже в Стогах. Сейчас на нем были новый пуловер в ромбы и новая рубашка в клетку. По его мнению, выходной наряд. Он обнял ее.
– Что такое, Элюня? – Эдвард чмокнул ее в начесанные волосы. Когда она подняла голову, он увидел ее слезящиеся глаза. – Опять плачешь?
– Бог был так милостив к нам. Я очень боюсь, как бы чего не случилось.
– А что может случиться? – Он махнул рукой и вынул из шкафа мешок с подарками. – Лучше помоги мне сложить все это.
Рождественский ужин был таким, как всегда. Скромный, торжественный. Все в очередной раз сфотографировались вместе, а потом «пришел» Дед Мороз. Младшие хихикали, как Крот из известного чешского мультика. Подарки были недорогими, но каждый из детей получил то, что хотел. Под конец вечера все дружно затянули рождественские песни, подпевая телевизору. Эдвард вытащил из бара мебельной стенки вишневую настойку и налил по рюмочке себе и Пшемеку. Сын был уже взрослый, имел право выпить с отцом. Эльжбета отказалась. Алкоголь она пробовала всего несколько раз в жизни. Могла опьянеть от одной рюмки яичного ликера.
– Я горжусь вами. Учитесь и уважайте родителей. Вас так много, что, даже когда нас не станет, вы не будете одиноки, – поднял тост захмелевший отец.
Малыши поглощали сладости. Моника, не утратив серьезности, обменялась взглядами с Пшемеком. Младшая, Лилька, прижалась к ней, засыпая. Все хорошо знали этот тост. Отец повторял его каждый год.
Вдруг в дверь позвонили. Эльжбета с волнением осмотрела стол. Она забыла поставить традиционную лишнюю тарелку для одинокого странника. Впервые в жизни. «Старею», – подумала она, после чего встала и пошла на кухню за дополнительными столовыми приборами.
– Открой, – сказал отец Монике. Она сидела ближе всех к входной двери.
Девушка встала, поправила волосы. Остальные замерли в ожидании. Через мгновение они услышали лишь «Добрый вечер» и громкий хлопок закрывшейся двери. Моника, вместо того чтобы вернуться к столу, побежала в комнату девочек и закрылась там. Мать выглянула из кухни с тарелкой в руке, вилка вывалилась из ее рук.
– Доченька… – Эльжбета постучала в дверь, за которой спряталась Моника.
– Я сейчас, – ответила та.
Пшемек сорвался с места и выглянул на лестничную клетку.
Перед ним стоял Мартин Старонь, его лучший друг. Они не виделись три недели. Из рюкзака он вынул деревянный пистолет, который был отлично сделан, выглядел как настоящий. Пшемек пару секунд сомневался, но все-таки взял игрушку и быстро сунул ее за ремень брюк, отцовских, свадебных.
– Чё тебе надо?
Мартин протянул ему маленькую коробочку.
– Можешь передать ей это? Я хотел извиниться.
– Иди отсюда, – прошипел Пшемек. – Пока отец тебя не порвал в клочья.
– А что случилось? Я хочу знать.
– Случилось, старичок, – отчеканил друг. – И не приходи сюда никогда больше.
Дверь открылась, из нее выглянул Мазуркевич. Мартин успел быстро спрятаться за углом.
– Пшемек, кто там? – с беспокойством спросил отец.
– Все в порядке, пап. Возвращайся к маме и девчонкам, – успокоил его сын.
Эдвард смерил его настороженным взглядом, потом кивнул и исчез за дверью. Пшемек двинулся за угол. Мартин стоял прижавшись к стене. Губы сжаты, глаза стеклянные. Больше ни один из них ничего не сказал. Оба понимали, что ничего уже не изменить. В конце концов Мартин двинулся к выходу, но, подойдя к лестнице, остановился.
– Если я могу что-то сделать… Если ты хочешь отомстить за нее… – Он пытался говорить, голос его сильно дрожал и ломался. – Это моя вина.
В глазах Пшемека он рассмотрел искорку понимания.
– Завтра около пяти. Там, где обычно, – бросил приятель. – Жди около киосков, пока не приду. И найди какой-нибудь ствол. Настоящий.
– Откуда? – спросил нерешительно Мартин. – Может, заявить в полицию?
– Он пьет с полицейскими, идиот, – прохрипел Пшемек. – Будут ее таскать по допросам, показывать пальцами. Невозможно будет спокойно по городу пройти. Мать сойдет с ума. Никто и никогда не должен ничего узнать. Но он заплатит.
Я все продумал. Принцип бумеранга. Что бы ты ни сделал, все вернется к тебе сторицей. Это не грех. Почитай Старый Завет.
– Я попробую, – пообещал Мартин и протянул подарок для Моники. – Передашь ей?
Пшемек покрутил в руках небольшой предмет. Упаковочная разноцветная бумага, бантик.
– Что это?
Мартин повел плечами:
– Кассета. Там есть песня, которая ей нравилась.
Вальдемар считал, что море в Польше красивее всего зимой. Перехлестывает даже через волнорез. Ночью оно густое, как кисель, трупно-синее. Днем на несколько тонов светлее. Бирюзовое, когда светит солнце. Только в это время года горизонт иногда совсем пропадает. Вода сливается окраской с небом, как будто вокруг тебя бурлящая пучина, а дальше только тьма над бездной. Все, что было, есть и будет, – все в этой грязной синеве с оторочкой из белой пены, когда стихия впадает в гнев. Олицетворение времени, которое только здесь и сейчас способно остановиться. Летний, открыточный вариант, которым все восторгаются и к которому стекаются во время летних каникул, чтобы толкаться как сардины в банке, совершенно не производил на Вальдемара никакого впечатления. Он воспитывался в Теремисках, деревеньке, затерянной в Беловежской Пуще. Зеленый был его любимым цветом: земля, надежда, стабильная жизнь. Зубры, прогуливающиеся по шоссе Хайнувка – Белая Вежа, были для него обычным зрелищем, так же как и дикие кабаны, выкапывающие посаженную отцом картошку. Ничего другого земля в тени леса родить не желала.
Он впервые увидел море, когда ему было двадцать шесть лет, то есть три года назад. Никому не говорил об этом. Собственно, он даже и не смог бы этого сделать. В течение двух месяцев он забыл о своих корнях, настоящей фамилии, поверил в новую биографию. Дама, преподающая этикет, научила его правильно есть, одеваться. Пожилая актриса истребила его восточный акцент. Раньше он был никем, кое-как закончил техникум в Пиле – так называли полицейскую школу ее выпускники. Потом поступил в Щитно в высшую школу полиции, но уже через год бросил учебу. Зарабатывание денег было важнее.
Отец сначала страшно пил, тем более что в сарае у него было налажено массовое производство самогона. Белорусского виски. Продавал он его не только местным. В конце концов папаша помер, оставив мать без средств к существованию, с заложенной пасекой и выводком детей. Вальдемар с тринадцати лет был главным кормильцем семьи. Ему пришлось смириться с тем, что мечты о подвигах и защите отечества от преступников воплотятся в ком-то другом, а не в нем. В ком-то богаче, успешнее, чем он. В ком-то с менее сложным прошлым и настоящим. Он проводил время в патрульных машинах и коллекционировал банкноты. Превысивших скорость бедолаг он отпускал за небольшое вознаграждение. Штраф выписывал каждому пятому. В его отделении все так подрабатывали на жизнь.
Ему повезло. Коллеги брали ночные дежурства на частных парковках или пристраивались вышибалами в стриптиз-клубах. В один прекрасный день новый начальник потребовал проверки отделений, обслуживающих радары контроля за скоростью. Дело имело почти политический резонанс. Комендант страстно желал продемонстрировать быстро растущие столбики на графиках. Их отдел подозревался в коррупции, за всеми велось наблюдение. Завербовали нескольких информаторов. Выяснилось, что Вальдемар и его напарник были наиболее коррумпированными из всех патрульных тандемов. С помощью подставного лица их обвинили в принятии взяток на сумму несколько миллиардов злотых. Ему грозило увольнение и строгий выговор. Таких же, как он, взяточников выявили около тридцати человек. Большинство не признавались, упирались, твердили, что не виноваты. Некоторые до сих пор занимают свои должности, многие продвинулись по служебной лестнице. Кое-кто перешел на темную сторону. Преступные группировки охотно принимали следователей со связями.
Он изображал героя. Сказал комиссии правду. Да, он брал по пятьсот злотых за превышение скорости, но предпочел бы заниматься чем-нибудь совершенно иным. Рисковать жизнью, гоняться за преступниками, а не торчать у дороги с камерой. Какой в этом всем смысл? Злостные нарушители все равно заплатят кому надо и избегут наказания. Люди, дающие ему взятки, – обычные обыватели, были только благодарны ему. И, несмотря на то что он всегда считал себя невезучим, на этот раз кто-то наверху был милостив к нему. А может, он оказался нужным? Высокопоставленный полицейский чиновник оценил его наивный идеализм. На ситуацию повлияло также и то, что выглядел он тогда как философ сельского разлива, хотя сам был уверен, что походит не менее чем на Рембо. Всего сто семьдесят три сантиметра роста плюс шея каменотеса. В итоге он был уволен по статье, с выговором и приговором суда.
Но это только по документам. Вместо позорного увольнения Вальдемар получил более высокую должность в воеводском управлении. Планировалось, что он будет действовать под прикрытием. Полиция в Белостоке готовилась к ликвидации группировки со Стогов. Незаконная добыча и продажа янтаря, автомобильные махинации, рэкет и, конечно, наркотики. Сейчас на наркорынке появлялись новинки: разные виды ЛСД, амфетамин, таблетки. Спрос значительно превышал предложение. Бандиты открыли рынок неограниченных возможностей. Многие готовы были убить ради таких денег. Следственные органы считались настолько коррумпированными, что оперативные действия, согласно приказу, должен был взять на себя единственный тайный отдел. Решено было, что это будет Белосток, именно там впервые был задержан Слон – тогда еще ничего не значащая пешка. Сдал корешей, быстро вышел на свободу. Но больше ни разу не попался. В то время как раз раскручивалась контрабанда алкоголя и сигарет из республик бывшего СССР. С размахом, но ничего экстраординарного. СМИ редко поднимали эту тему. Они были заняты показательными битвами прушковской и воломинской мафий. На арене были Дед, Першинг, а позже их воспитанники: Малина, Колбаса и молодой Ванька. В прилегающих к Варшаве районах все дрожало от взрывов. Если хотя бы раз в неделю не случались перестрелка, взрыв самодельной бомбы либо просто разборки врукопашную, полиция позевывала от скуки. У всех на устах были мотель «Джордж», ресторан «Гага», нападение на инкассаторов. Журналисты с жаром обсуждали нового босса теневого бизнеса – Рымпалка, хотя на самом деле он был пешкой. Из Никоса сделали топ-гангстера. Абсолютно безосновательно объявили его крестным отцом гданьской группировки. Тот не подтверждал, но и не отрицал этого. Зато любил фотографироваться на террасе сопотского Гранд-отеля в обществе Першинга, городских властей или местных бизнесменов.
О ювелире Слоне никто ничего не писал. Тем временем его маленький бизнес быстро превратился в международный концерн с филиалами от Калининграда до Берлина. Прушковские братки проворонили свой шанс, посчитав контрабанду алкоголя и сигарет недостойной внимания мелочью. У них все было серьезно: машины, наркотики и оружие. А поскольку ставки были высоки, они массово истребляли друг друга. В это время Слон был у истоков торговли надежным товаром. Но вдруг на его товар напала прушковская братва. Когда Поплавский понял, что все становится опаснее, чем хотелось бы, он заключил союз с молодым Ванькой. Общими силами они расправились с Воломином. Остальные попали в руки полиции. Молодая гвардия гангстеров стала работать на Слона, хотя журналисты считали все это заслугами прушковской мафии.
Ювелир-инвалид не имел ничего против такого расклада. Он знал старую русскую пословицу: «Тише едешь – дальше будешь». Поплавский начинал с кражи бензина во время строительства перегонного завода и с нелегальной добычи янтаря в лесах Северного порта, потом переправлял янтарь в Калининград. На него работала вся приморская общественность. В том числе и обычные, так называемые порядочные, люди. Слон знал, где продать свой товар в Германии, потом он менял бабки на машины и с семикратной накруткой переправлял их в Россию. Тогда это были просто невероятные деньги. Каждый новый русский хотел иметь крутую тачку и готов был хорошо заплатить за нее.
Вальдемар быстро сообразил, что Слон хоть и примитивен, но далеко не глуп. Это прирожденный бизнесмен, с фантазией и связями. При этом он еще и псих, который пил до беспамятства, насиловал девок в борделях, а нескольких из них зарыл поглубже. Абсолютно безнаказанно, при поддержке следственных органов. Слон заботился о своих людях, как настоящий крестный отец. Собственно, даже те, кто был уверен в своей чистоте и правильности, как оказалось, тоже работали на Слона.
Однако бандитский кодекс обязывает только до тех пор, пока не замаячит перспектива приговора. Даже пребывание в СИЗО не гарантировало безопасности. Многих, таких как Слива и Гиль, уже нет в живых, например, потому, что Слон был беспощаден к стукачам, а того, что они успели сказать, оказалось достаточно, чтобы начать оперативные действия.
Кто-то наверху решил, что дело возьмет в свои руки Белосток. Было проведено собеседование с сотнями претендентов, во всяком случае, так говорили. В конце концов выбрали молодого, неоперившегося сотрудника, который должен будет проникнуть в ряды мафии Слона.
Именно тогда и попался им на глаза мелкий патрульный из черного списка. Школа милиции в Пиле окончена с отличием, из академии ушел по собственному желанию. Меткий стрелок, несостоявшийся автогонщик, без семьи, детей, обязанностей. Из леса, а значит, без прошлого, то есть вряд ли его кто-то сможет узнать. Потому что, кроме того, чем он занимался сейчас, ничего значимого он не сделал. Знал русский и немного немецкий. Способный. С актерским талантом к тому же. Он был идеален для этой роли. И просто мечтал рисковать жизнью ради родины.
Тогда он ничего не знал. Ему казалось, что вот оно, счастье. Его заданием было проникнуть в среду Слона, завоевать доверие, помочь в задержании главаря и исчезнуть. Лучше всего так же незаметно, как и появился. Версия, которую знал Слон, гласила, что именно Вальдемар спас его из горящей машины. В следующем взрыве бомбы мафиози мог погибнуть, но пока он был еще нужен армии. Как оказалось, контрразведка часто использовала его как информатора. У Слона были свои люди как в России, так и в Германии. Никому не хотелось, чтобы он «сел» и начал проливать свет на «государственные тайны». Когда его время закончится, будет, например, найден его труп. Самого Слона тоже забавляло все это. Говорили, что он был завербован еще до трансформации милиции в полицию. Это могло бы объяснить тот факт, что такой психопат еще ни разу не попался, причем его даже охраняли, хотя Вальдемар не знал подробностей. Официально он был только водителем преступного авторитета, а то, что изображал дурачка, помогало ему в доступе к информации. Его миссия вскоре должна была закончиться, и ему очень хотелось выйти из этой ситуации целым и невредимым.
Вальдемар считал, что на протяжении всей операции он совершил две ошибки. Первая – наркотики – ему необходимо было торговать ими, для правдоподобия. У Слона был самый лучший товар, и Вальдемар быстро понял, как хорошо он бодрит. Другая ошибка – та малолетка. Вроде и не было у него плохих намерений. Он только хотел помочь, так как она выглядела совсем растерянной. Оказалось, однако, что в связи с этим могут появиться серьезные проблемы. Сначала, когда ее брат начал ходить за ним и слухи дошли до Слона, Вальдемар смеялся. Но сегодня все усложнилось. Настырный пацан почти разоблачил его. Вальдемар принял молниеносное решение и попросил Слона раз и навсегда решить вопрос брата девушки. Он ничего не объяснял, пусть Слон думает что хочет. В конце концов, не одно дело было решено таким способом.
Вальдемар не мыслил ничего плохого. Он хотел жить и знал, что его начальство из полиции ни в коем случае не должно получить информацию об инциденте с девчонкой. Никогда. Следующий рапорт он должен был подать на будущей неделе. Но все шло к тому, что на связь понадобится выйти раньше, возможно даже сегодня. Группировка готовилась к переправке амфетамина, товара нового и очень дорогого. Экспериментальная партия. Огромные бабки. Именно эту новость Вальдемар должен был передать оперативникам в Белостоке. Еще он хотел, чтобы его миссия закончилась раньше. Из-за какого-нибудь форс-мажора, например. Ему нельзя оставлять никаких хвостов, а малолетка и ее брат могут невольно сдать его. Он корил себя, что не остановился на Елене, одной из девок Слона, которая с семи утра пила виски и никогда не грустила. Но, раз уж он начал совершать ошибки, он подвергает опасности весь отдел. В глубине души Вальдемар все еще верил, что находится на правильной стороне. С девчонкой он прокололся нечаянно. В первый и в последний раз.
Вальдемар посмотрел на часы. Хватит размышлений. Застегнул пальто, двинулся к машине. Кроме его машины на стоянке у отеля «Марина» было только несколько машин, припаркованных ближе к входу. Фраера боялись, что бушующее море зальет им двигатели. Через пятнадцать минут ему нужно было появиться в ночном клубе «Роза». Его ждали там люди Слона, а в баре несколько оперативников. Если все пройдет хорошо, то будут аресты и медали. Завтра его ждала новая жизнь. Как бы ему хотелось провести заслуженный отпуск где-нибудь далеко. Перед выходом с пляжа он еще раз обернулся на море. Оно казалось опасным, непредсказуемым, как всегда перед штормом. Таким он любил его больше всего.
