Лев Кассиль
Одна беседа
– Да у меня, друг, твой чай вот уже где, – взмолился Болотов.
– А вы пояс растужите. Ещё стакан войдёт. Я налью?
– Мне много чаю пить доктор запретил.
– Это он, наверное, сырой не велел. А у нас чай сроду кипячёный.
– Ну, пойми, друг, не чай пить я к вам за тысячу километров приехал. Мне надо написать о твоём отце Никите Величко. Понимаешь? В газету. Газета ждёт, это важное дело. А мы тут с тобой чаи распиваем. Вот ты бы пока рассказал мне, как это у вас тут получилось.
– А чего получилось?
– Ну, пожар-то был, знаешь?
– Это у Шубиных-то?
– Ну, я не знаю, где у вас там горело.
– А-а, – сказал мальчик. – Это у Шубиных горело. Рассказать?
– Расскажи.
– Ну, значит, так… А чего рассказывать?
– Ну, расскажи, – терпеливо разъяснил Болотов, – расскажи, как твой отец геройски спас из огня…
– А папаня тогда вовсе в городе был. Он к валяльщику за чёсанками ездил.
– Ну к какому ещё валяльщику? У меня в телеграмме ясно сказано: Никита Величко, спасший от пожара… Может быть, у вас ещё пожар был?
– Нет, пожар-то у нас один был, – усмехнулся мальчик. – А вот Никит у нас целых два. Первый номер, значит, – папаня мой. А другой номер, который пожегся было, – это и есть я, самый-рассамый Никита Величко. Мы с папаней – тёзки.
Болотов тихо ахнул и откинулся на скамье к стене.
– Так это ты?… Фу ты, история! Это, следовательно, писать-то мне про тебя надо?
– А чего про меня писать?
– Как – чего! Ах ты герой, шут тебя возьми! Ну быстренько, по порядку выкладывай.
– Ну ещё, герой! – сконфузился Никита.
– Ладно, хватит тебе крутить. – Болотов нетерпеливо похлопал ладонью по столу. – Говори толком, как было?
– Это так вышло. Невзначай. У нас ещё колхозники на работу ушли. Картошку копать. А у Шубиных дедушка Моисеич больной, безногий, и ребят двое. Совсем малята – Ленька и Макарка. А у Шубиных как раз по-за домом амбар. А я это бежу в школу: порешенные задачки дома позабыл, воротиться пришлось… Бежу, тороплюсь это… Вдруг гляжу, чего это у Шубиных по двору туман ходит? Вроде из-под крыши натягивает. Я стал, гляжу: а оттуда как вдруг полыхнёт! Прямо на меня жаром да огнём. Сразу занялось… А в избе, слышу, криком кричат. И нет никого народу в селе. Пока сбегаешь, дозовешься, сгорят живьём. Ну, я порешенные задачи положил подальше, чтобы не спалились. А то жалко: ведь даром я их решал, что ли?… Пиджаком голову обмотал да и нырнул в самый жар. А в избе дыма полно. Уже под-лавка горит. А Ленька с Макаркой на карачках ползают, ревут, хрипят уж и за дедушку безногого цепляются. А дедушка Шубин свалился у сеней и не может дальше. Я их, малят, еле отодрал от дедушки. Макарке даже это… наподдал. Ну, не идёт раз… Вы про это не пишите. Не надо. А то ещё скажут… Ну, значит, выволок я их на волю. А на воле хорошо. Главное, дышать свободно. И до того дышать охота!… А ведь надо ещё за дедушкой. Сгорит ведь! А второй раз ещё боязней идти. Закрылся я пиджаком весь – и опять туда. Дымище там. Трещит все. А дедушка Шубин, как увидел меня опять, руками замахал. «Куды ты, – хрипит, – малый, спасайся вон отсюда скорее! Сдалось тебе чужого деда из огня вызволять! Сгоришь! Брось меня! Иди, Никитка, иди…» Я уже правда было бежать, да как он сказал «чужого», так стоп на месте. Я дедушке Шубину говорю: «Какой ты, говорю, чужой, раз мы тут все друг-дружкины». И стал его тащить. Он ходить сам неспособный. У него одна нога, и та задом наперёд ходит. А у меня уже дух кончается. Дым потому что – не продохнуть. Искры зыркают… Боязно. А я всё-таки говорю: «Ничего, дедушка, давай как-нибудь шагать на трёх ногах». Ну и это… вытащил всё-таки. Упал немножко на воле. Но пока из меня дым вышел, не дождался, а сразу бегом за народом! У нас в кузне работали. А пиджак прожёг весь наскрозь. Ну и все. И писать неинтересно.
