Кассандра Тарасова
Чёрная Гронья
Чёрная Гронья встала, подошла к окну. Луна скрылась за тучами. Ведьма села на подоконник опустевшего поместья и стала что-то бормотать под нос.
– Тётушка, – ведьма услышала над ухом голос Эгиля и струны лиры сами потянулись к её пальцам. – Тётушка?
– Да, мой мальчик? – отозвалась ведьма.
– Осталась только Ида, дочь барона.
– Та девка, которая ушла и не слушала меня? Я её толком не видела. Она что, ещё жива? – в недоумении спросила Гронья.
– Тётушка, она носит дитя под сердцем. Я не могу, мы не можем… – голос Эгиля звучал виновато.
Ведьма закусила язык и приказала Эгилю вести её к дочери барона.
Девушка-убийца мирно спала на своей кровати, околдованная мелодией, вокруг неё витали духи троих бардов, не смея приблизиться. Как только в комнату вошла Гронья, призраки повернулись к ней. Одноногий старик, девушка и мужчина средних лет ждали приказа.
Погладив кинжал, висящий на поясе, Гронья подошла к кровати и всмотрелась в лицо Иде. Потом откинула полог, присела рядом с ней, наклонилась над ухом девушки.
– Да будь ты проклята, убийца. Чтоб жизнь оборвалась твоя твоими же руками, и как твою зловещую утробу покинет малое невинное дитя, так слово твёрдое моё и сбудется тотчас… Что такое?
Ида изменилась в лице, зажмурилась, часто задышала, но не проснулась.
– Проклятье, – ведьма поняла, в чём дело и откинула одеяло на пол. – Так и есть, проклятье!
Ведьма задрала сорочку девушки, уложила её на спину, положила рядом кинжал, и стала шептать под крючковатый нос заговоры. Уже давно Чёрная Гронья не принимала роды.
Non inultus premor[1]
Граф де Корбу стоял на коленях перед образами, вцепившись дрожащими пальцами в священное писание на книжной подставке. Что делать? Что делать?
Он молился уже три часа, но ответа так и не пришло. Бог молчит.
– Прости мою душу, Господи, прости меня, – граф с трудом поднялся на ноги с молельного места. По каменному полу застучала крепкая трость, передвигая больные ноги, граф побрёл к выходу из молельни.
Если небеса молчат, то он найдёт другой способ узнать правду. Он замолит грехи потом, ведь он сделает это во благо – если правда не откроется, то одна юная душа может безвинно попасть прямиком в ад. Подобное чуть не случилось двадцать лет назад.
* * *
Франция, 1332 г.
…Он встретил её поздним мартом, когда снег ещё не сошёл полностью и остатки зимы белели в проталинах. Она вышла из-за широкого дуба, в чёрном плаще до пят. Не говоря ни слова, она приблизилась к нему и откинула капюшон с головы. Чёрные длинные и чуть спутавшиеся волосы рассыпались по её плечам, юный граф Амадей увидел её глаза. Его сердце забилось быстрее – как будто он был под прицелом когтей голодной вороны, жаждущей падали. Он спешился, привязал коня к ветке дуба и продолжил смотреть на незнакомку. Её вороные волосы продолжал трепать свежий ветер – и девушка скинула с себя плащ.
Кровь прилила к лицу молодого Амадея – разумом он понимал, что нужно немедля уезжать отсюда, но сердце настойчиво шептало ему другое. В голове затухли воспоминания о недавних невзгодах, которые, как град камней обрушились на его голову – смерть любимых родителей, потеря новорожденной дочери, болезнь сына. Всё померкло в разуме, когда обнажённая черноволосая незнакомка провела его в свою землянку. Хоть на один день он забыл о своих тревогах и печалях. Когда под вечер он вернулся в своё фамильное имение, в его памяти всё ещё были свежи те слова, что сказала ему юная соблазнительница.
– Никакую женщину кроме жены своей ты больше не полюбишь – это спасёт род твой. Не зови меня жить к себе – не проживёт дикая ворона даже в золотой клетке. Когда родится дочь твоя, что я теперь ношу под сердцем, ты не заберёшь её в свою клетку, но будешь ждать, когда она сама выпорхнет из гнезда и прилетит к тебе. Дай слово тогда признать её – кровь гуще воды. Возьми с собой сок лесных трав, дремавших под снегом, – тогда сын твой сможет расправить крылья и в будущем стать вожаком стаи.
Фляга с зельем тряслась в его поясной сумке, Амадей приближался к имению – всё произошедшее за день показалось ему мимолётным сном. Молодой граф Амадей де Корбу внял совету незнакомки и с тех пор прослыл в народе Амадеем Честным…
– Господи, прости меня, – граф закрыл лицо ладонями. Трость упала на пол. – Я не сдержал своей страсти. Она просто вышла из-за деревьев и скинула свой плащ. Я был молод и глуп! Господи, прости меня!
* * *
Корина давно почуяла – надвигалось что-то нехорошее. В жаровне громко трещали угли и стреляли в дно котелка, струны лиры стонали, предчувствуя беду. Гронья спала на своей лежанке. Девушка отложила в сторону ступку с толчеными орехами и разбудила мать.
– Мама, к нам едут. Они нашли её, – Корина смахнула с волос матери сухие листья.
– Всё ровно, как ты и говорила, девочка моя. Подай мне обувь.
– Поешь, мама, – девушка протянула ей миску с постной кашей и лесными ягодами.
– После, девочка моя. Подай мне плащ.
– Держи, мама.
– Присмотри за ребёнком, – Гронья указала на мирно сопящий свёрток в корзине.
– Поняла. Присмотреть за Эгилем, – Корина хитро улыбнулась, делая вид, что не поняла просьбы матери.
В ответ ведьма шутливо пригрозила дочери пальцем.
– Пареньку нужно подышать лесным воздухом, – ласково прошептала ведьма и погладила струны лиры, ещё пахнущие кровью. – Эгиль, ну, давай выйдем погулять.
– Хорошо, тётушка, – прошептал голос мёртвого барда.
Накинув ещё не успевший высохнуть плащ, Гронья направилась к дороге, ведущей через лес. Её пыльные щиколотки щекотал подорожник, пальцы продолжали держать лиру, глаза внимательно всматривались вдаль. Ведьма чуяла – к ней приближается всадник – не один, а трое. Надвинув капюшон на голову, женщина нахмурилась. Дух Эгиля, витавший рядом, дотронулся до её плеча.
– Тётя, это кто? Зачем они сюда едут?
– Дурные вести везут с собой незваные гости. Дурные вести, на дурное дело меня хотят звать, – бормотала она под нос. – Я разберусь, слышишь?
– Ладно, тётя. Я буду молчать.
– Вот и молчи, соловушка мой. Живым с тобой не о чем говорить – они всё равно тебя не услышат.
Эгиль хотел было возразить, но понял, что не может подобрать слов. Это было правдой – он не мог заговорить с Кориной, и она его не видела – до тех пор, пока тётушка не разрешила ему. Дух юноши покосился на лиру.
Эгиль даже в страшном сне не мог представить, что когда-нибудь он сам станет частью музыкального инструмента.
* * *
Животные избегали Чёрную Гронью. Медведи, волки и прочее зверьё обходили стороной её жилище. Не боялись ведьму лишь вороны и те звери, шерсть или перья которых были черны как ночь. Рядом с ней, твари становились тихими и покладистыми – даже если в предыдущую секунду были готовы кому-то выклевать глаза и разодрать живот. Поэтому вороная лошадь, единственная из трёх прибывших, осмелилась подойти к ведьме.
– Ладный зверь, ладный. Тише, тише, волков нет близко, – ласково шептала Гронья, поглаживая вороную лошадь по носу. Та довольно фырчала и нервно дёргала спиной. Ей хотелось побыстрее сбросить с себя перепуганного всадника.
– Тише! Будь спокоен! – строго произнесла она.
Конь побил копытом и учтиво склонил голову перед ведьмой. Один из всадников спешился и достал из седельной сумки свернутый пергамент.
– Госпожа Чёрная Гронья, ведьма из леса Вен-Либре, – чуть дрожащим голосом произнёс он. – Наш милорд, хозяин этих земель, граф Амадей де Корбу прислал за вами.
Ведьма молча кивнула.
– Он приказал передать вам это.
Ведьма посмотрела на пергамент и не взяла его.
– Прошу вас, господин, прочесть его для меня, – ровным голосом попросила она.
– Я не смею! – покраснел посланник. – Его Светлость просил передать вам его! Это индульгенция от церкви! Для вас и вашей дочери!
Гронья взяла пергамент и не глядя, положила его в рукав.
– Зачем же ведьма понадобилась хозяину этих земель? – поинтересовалась ведьма.
* * *
По бокам чёрной лошади хлопали кожаные сумки. Внутри них гремели склянки и коробки с порошками и зельями, шуршали мешочки с когтями летучих мышей и клыками змей. Гронья, как чёрная ворона, рассекала весенний воздух, ловко правя лошадью.
Посыльный, что прискакал на чёрном коне, теперь ютился позади седла другого всадника.
– Не сяду я на одну лошадь с ведьмой! Не заставите! – верещал он. – Она меня в лягушку превратит!
В ответ на эту фразу, Гронья хохотнула.
* * *
Поль, младший сын графа де Корбу, внимательно следил за дорогой, ведущей к поместью. Притаившись за окном, он нервно царапал пальцами каменный подоконник.
– Ида мертва, – прошептал он и закусил губу. – Ида мертва…
Они нашли её сегодня утром, во время прогулки по лесу.
«Ида мертва…»
Они нашли её во время прогулки. Он нашёл её во время прогулки. Первой мыслью Поля было как можно быстрее спрятать тело, скрыть его от глаз младших сестёр. И главное – от взгляда отца.
«Ида мертва…»
Что он почувствовал в тот момент? Поль попытался вспомнить. Страх? Трепет? Разочарование? С ужасом Поль осознавал, что, увидев бездыханное тело дочери барона, качающееся на верёвке, он почувствовал радость. Ему показалось, что тяжёлая ноша упала с его плеч.
«Ида мертва».
Он успел рассмотреть её тело – живота не было. Она лгала в письмах, она лгала! Она не носила его ребёнка, она не понесла его после той ночи. Поль поморщился, ему казалось, что он снова почувствовал запах пряного вина, что попробовал тогда на празднике урожая. Ночь была такой пьянящей, такой душной – он не мог вспомнить, как рядом с ним оказалась Ида, споро надевающая простое крестьянское платье и вытирающая соломой капли крови с босых ног. Тогда-то Поль и осознал, что он натворил.
«Ида мертва!»
Хорошо, что она мертва! Хорошо! После той ночи его отец получил несколько посланий от барона, в которых тот писал о том, что его дочь носит ребёнка Поля с требованием обручить его и Иду. Если бы его отец просто отобрал у барона власть и земли! Так бы поступил любой другой аристократ, будь у него столько власти! Но Амадей де Корбу был не таков – и ответил он совсем по-другому.
«Если ваша дочь и правда носит под сердцем дитя моего сына, то, как только ребёнок появится на свет, я с радостью приму его в свой дом. Но лишь его – и своего решения я не поменяю», – лишь тогда Поль осознал, как сильно подвёл своего отца. Он так боялся рождения этого ребёнка, того, что отец по доброте душевной смягчится и благословит их с Идой на брак, но теперь…
«Ида. Мертва».
Это была ложь. Она не носила ребёнка. Теперь она мертва. Грешно радоваться чужой смерти, но, как Поль вспоминал, что она творила – да и не только сейчас. На его лбу до сих пор шрам от брошенного ей камня. Кажется, ему было восемь лет? Да, восемь, тогда он отверг её на смотринах. Больше она не будет его задирать.
«Ида мертва!»
Метущиеся чувства в душе младшего сына графа де Корбу этим утром, прервал пронзительный визг его младших сестёр, подъехавших к старой груше, на ветке которой болталось тело Иды.
Поль зажмурился и замотал головой, пытаясь отогнать неприятные воспоминания… Как же они испугались! Но, открыв глаза сейчас, юноша увидел, как во двор фамильного имения въезжает группа всадников. Их возглавляла фигура в чёрном плаще с копной чёрных лохматых волос, развевающихся за спиной. Поль узнал всадницу.
– Ведьма! Отец привёл ведьму! – закричал Поль и побежал прочь от окна.
* * *
Гронья еле сдержала улыбку и вздохнула.
– Покойника чую, – заявила она и спрыгнула с коня. – Моё чутьё никогда не ошибалось!
А вот и он. Граф де Корбу изменился со временем – давно же она его не видела.
– Граф стал мудрым вороном, – усмехнулась ведьма себе под нос.
Его золотистые волосы на висках уже подёрнула седина. Как давно он так хромает? Надо бы дать ему зелье и припарки от боли. Он теперь всегда ходит с этой тростью? Сколько он ещё будет носить чёрные одежды? Он всё ещё в трауре по своей жене?
«Глупыш, хоть вас и выдали друг за друга по расчёту, ты всё ещё любишь только её», – Гронья спрыгнула с лошади и учтиво поклонилась графу. – Ведьма из Вен-Либре прибыла по вашему зову, ваша Светлость.
«Если бы у меня был выбор – позвал бы я её? Не знаю, что я должен чувствовать, глядя на неё? Она – мой воплощённый грех. Женщина, которая дала мне надежду и чуть не забрала мою душу в ад!» – пятидесятилетний граф Амадей де Корбу ждал ведьму на крыльце своего фамильного имения, сжимая пальцами набалдашник трости. – «Но всё же не забрала…»
Граф склонил голову и взмахнул рукой.
– Принести сумки гостьи! Вот так! Поставьте их у входа!
Ведьма молчала и смотрела, как граф отдавал распоряжения снующим слугам.
«Сразу видно, что он – хороший хозяин. Я рада, что он внял моему совету», – Гронья поднялась по каменным ступеням и вошла в поместье.
О да, вороны любят блестящие вещички. Подобный грех она замечала и за собой. Роскошь и золото – бесполезные дорогие вещи занимали собой всё пространство. А на втором этаже – графские дочери выглядывают. Молоденькие ещё совсем – любопытные и пугливые. Ничего, перерастут.
«Они всё ещё с ним, хоть и замуж пора. Славно, славно, что он послушал совет нашей дочери».
Ведьма громко щёлкнула зубами, девушки вскрикнули и разбежались по комнатам.
– Чёрная Гронья? – голос графа заставил её обернуться.
Женщина довольно улыбнулась.
– Я слушаю вас, ваша Светлость, – ведьма поклонилась и приподняла юбку. – Всегда приятно повидать старого знакомого. Как вижу, ноги вас беспокоят? Стойте поменьше на коленях, вот мой совет. И пожалуй… – я вам оставлю припарки… с рецептом, разумеется.
Граф поспешил отвести взгляд в сторону – он заметил, что ведьма прибыла в платье, которое он ей подарил в начале этого года. Гронья заметила реакцию графа и чуть оскалилась.
– Кстати, должна вам сказать – спасибо за то, что платите церкви индульгенцию. Ради их же блага, они не ходят в мой лес, – она подошла ещё ближе и прошептала ему на ухо. – Мне всё ещё жаль, что ваша супруга вас покинула.
Граф молчал.
– Меня позвали по этому поводу? – кивнула ведьма. Голос её стал мягче, она еле сдержала себя, чтобы не дотронуться до руки графа. – Вы хотите в последний раз с ней поговорить?
Граф поднял руку, сжал кулак и прижал его ко рту. Затем мотнул головой, громко вздохнул и, наконец, посмотрел ведьме в глаза.
Странно, ему показалось, что он увидел в них сочувствие.
– Чёрная Гронья, ты ведьма, это знают все, – наконец, сказал он, поглаживая ладонью рукоятку трости.
– И вы тоже – но вместе с тем, каждый день проводите в молитвах. Зачем же вам, такому светлому человеку якшаться с лесным вороньём, вроде меня? Вот уж сколько лет я не могу этого понять.
Граф отвёл взгляд в сторону и крепко сжал набалдашник трости.
– Тебя боятся, и все знают, что ты можешь заставить говорить и покойника, – продолжил граф.
– Значит, у нас здесь есть покойник, – кивнула ведьма, её голос снова стал чуть озорным. – Свеженький, я надеюсь?
Граф кивнул и закрыл рот ладонью.
– Вам надо, чтобы труп заговорил. Зачем? Веселья ради?
– Нет! – крикнул граф и тут же одёрнул себя. – Нет, не за этим.
Гронья облизала губы и пожала плечами.
– А вот это уже более интересно. Зачем тогда? Уж не для того ли, чтобы выяснить, почему и зачем ниточка жизни оборвалась?
Граф громко вздохнул.
– Я молился сегодня три часа – и не услышал ответа. Прошу, Гронья. Пройдём со мной.
В ответ ведьма лишь широко улыбнулась – она заметила краем глаза ещё одного наблюдателя на втором этаже, но решила промолчать. Она любила, когда любопытные птенчики сами попадали в воронье гнездо, а потом удивлялись – почему эта чёрная птаха клюёт их мясо.
* * *
Ночная сорочка запачкана землёй, босые ноги изрезаны острой травой – на вид девушке в подвале было лет восемнадцать, не больше.
– А больше ей уже никогда не станет, – проворчала Гронья, походя к бездыханному телу, лежащему на столе.
Ведьма потёрла подбородок и стала осматривать покойницу. Чуть прикусив губу, она гладила её по каштановым волосам и холодной коже, трогала одежду и заглядывала под неё. На тонкой шее виднелся тёмный след от верёвки.
– Хм, повесилась, значит? Да нет, было бы всё так просто – меня бы не побеспокоили.
– Верно, ведьма из Вен-Либре.
Чуть подволакивая хромые ноги, хозяин поместья подошёл ко столу.
– Решили положить её в подвал. Тут прохладнее, – пояснил граф, постукивая пальцами по столу.
– Где вы нашли это милое создание? – Гронья снова погладила волосы покойницы. – Не для того ли, чтобы отдать её мне?
– Нет, не для этого.
Граф грустно посмотрел на покойницу. Вместе с Гроньей они походили на райскую птицу из золотой клетки и дикую ворону, которые осматривали падаль.
– Это Ида, дочь барона Жонкиля, владеющего землями к востоку отсюда. Её нашли в лесу возле поместья, на старой груше, во время прогулки. Мои дети её обнаружили – бедные девочки, как они испугались. Да и на Поле тоже лица не было.
– В лесу нашли? – Гронья откинула назад капюшон. – В петле?
– Да. Мои слуги предложили позвать священника прямо в лес. Самоубийц не гоже хоронить на церковных кладбищах, однако…
– Однако, вы решили привезти её в своё поместье. Почему же?
Граф улыбнулся.
– Чёрная Гронья, потому что я вспомнил твои слова – не всё так просто, как кажется на первый взгляд.
– Сейчас бушует Чёрная смерть. Люди мрут каждый день, да и руки на себя накладывают. Да, она дочь барона, но… Почему вас так беспокоит судьба этой девчушки?
Граф перехватил трость и сжал её. Ведьма увидела, как побелели костяшки его пальцев.
«Он зол. Он не понимает, что происходит. Это же дочь того барона, который пытался его шантажировать. Он так хочет докопаться до правды! Это мне в нём всегда нравилось».
– Она умерла в моих угодьях, пришла сюда в ночной сорочке. Почему она пришла сюда из родного дома? Зачем? Она искала помощи? Что произошло в землях барона? Наложила ли она сама на себя руки? Если да – то почему? А если нет – то кто её убийца? Она что-то хотела мне рассказать? Я не могу с этим смириться – я чувствую вину за то, что это произошло на моей земле!
Ведьма тихо засмеялась.
– Верно, граф. Вы всегда были очень щепетильны в плане поиска правды, – ведьма приблизилась к графу. – Подумаем. Что может толкнуть девушку на такой страшный шаг? Такая молодая, красивая?
Гронья шутливо взяла подол юбки покойницы. Граф стыдливо отвернулся, ведьма захихикала и заглянула под юбку.
– Она недавно родила ребёнка, – заключила ведьма. – Желаете взглянуть?
– Я верю тебе на слово, ведьма из Вен-Либре, – откашлялся граф и отвёл взгляд. – Тем более, что повитуха подтвердила то же самое.
«Он в смятении. Он понимает, что она действительно носила ребёнка его сына. Может, он хочет, чтобы я подтвердила домыслы? Или опровергла их?»
Ведьма пожевала губы. Не так часто она проделывала подобное – слишком много сил и ингредиентов уходило на ритуал крови и призыв духа из мира мёртвых.
«Что же ты скажешь, милая моя? Почему же ты всё-таки убила Эгиля и других несчастных бардов? Зачем соблазнила отца своего ребёнка? Чего хотела? Ох, как же мне самой всё хочется узнать! Ты мне всё скажешь».
– Ни один мертвец ещё не врал мне, – тихо сказала ведьма.
– Что скажешь, Чёрная Гронья? Можно ли выяснить – сама Ида сделала это или же нет?
– Надо выяснить – сама ли она совершила непоправимое или же нет, – кивнула ведьма, постукивая ногтем по столу. – Я чую, что здесь что-то нечисто. И если девочка сделала это не сама – она мне всё скажет.
«О да, она определённо мне всё расскажет!»
Граф посмотрел в глаза гостьи – недобрый огонёк горел в её зрачках.
– Что ты собираешься делать?
– Ворожить и колдовать, – Гронья достала ритуальный кинжал из ножен на поясе. – Прикажите разжечь жаровню и принести котелок, ваша Светлость. Поставьте у дверей охрану – не стоит простым людям видеть, что я сейчас начну здесь делать. Когда закончу – позову. Ждите. И бегите – если услышите крики.
– Я надеюсь, что ты шутишь, – граф нахмурил брови.
– Разумеется, ваша Светлость, – Гронья слегка поклонилась.
* * *
Створки окна под сводом подвала закрыты наглухо, у стола чадила горячая жаровня. Гронья, разложив из сумок принесённые ингредиенты, приступила к работе.
– Давай, милая, давай, моя хорошая, – уговаривала покойницу ведьма, надрезая её онемевшую шею. – Расскажи тётушке Гронье, что она хочет услышать. Эгиль ничего мне толком не сказал, так скажешь ты.
В чашу потекла густая тёмная кровь. Ведьма увидела, что девушка зажмурилась от боли.
Нет, просто показалось.
Гронья надавила пальцами на её лоб и продолжила собирать кровь из пореза. Набрав три полные чаши, она вылила их содержимое в котелок и перевязала тряпицей шею покойницы.
– Вот молодец, маленькая тварь, – и ведьма погладила девушку по волосам. – Уже почти всё.
Она оторвала по пять волосков у каждого виска девушки, потом срезала кусочек ногтя большого пальца её левой руки.
– Довольно, отдыхай, скоро ты у меня заговоришь, – сухо сказала Гронья и продолжила варить зелье. Из мешков и коробков в мутную кровь посыпались колдовские ингредиенты.
– Сухая ветка чёрта-базилика, цветы душицы для задушенной девицы, высушенная печень чумной крысы, что поймана была, до того, как свершить успела свои тёмные дела, – напевала Гронья себе под нос, продолжая мешать зелье. Измельчив в ступке клыки лесной гадюки с ногтем покойницы, она засыпала порошок в котелок и стала мешать содержимое лезвием ритуального кинжала.
– Железо острое, железо верное, раскрыть мне тайны помоги! То, что осталось недосказанным, ты мне услышать помоги! Вернётся дух из мира тёмного, раскроет тайны мне свои. И вновь заснёт, найдя покой в тени ночной зари, – ведьма бормотала заклинание сухими губами. Порошки и травы растворились, зелье тёмно-красного цвета было готово.
Гронья утёрла пот со лба и три раза ударила в дверь.
– Готово! Зовите графа и писца! – крикнула она, устало опираясь на стол.
* * *
Несмотря на то, что в комнате было душно, ведьма отказалась открывать окно и потребовала запереть дверь. Вместе с графом зашёл юный писец – поставив склянку чернил на стол, он развернул пергамент дрожащими руками и достал перо.
– Хорошо, что нас трое. Богиня ведьм и ночи любит триаду, – одобрила Гронья и взяла в руки котелок.
– Осторожно. Одна капля попадёт на тебя – ты станешь одержимым, и до конца своей жизни будешь есть одну лишь жгучую крапиву, – припугнула она юного писца.
Тот жалобно пискнул и попытался спрятаться за графа. Граф подтолкнул его обратно ко столу.
– Начинаем, – приказал граф. – Будь готов писать.
Ведьма шагнула к жаровне и вылила на горячие угли содержимое котелка. Раздалось зловещее шипение, заклубился грязный пар, пахнуло мокрым железом и жжёной кровью. Из горячего тумана над жаровней раздался усталый стон. Гронья оскалилась.
– Дух здесь, вот она, – ведьма показала когтистой рукой на полупрозрачный силуэт, парящий над жаровней.
Босой призрак девушки чуть покачивался в душном воздухе комнаты. Казалось, что достаточно лишь малого порыва ветра или сквозняка, как она рассеется или улетит. Длинные волосы призрака падали на лицо, скрывая как его, так и шею со следом от верёвки. Но Гронья видела лицо призрака – оно дрожало от нетерпения.
«Я вижу. Я вижу, что ты хочешь убежать, скрыться. Но я не дам тебе избавления, пока ты не ответишь на мои вопросы».
– Ей больно, страшно и стыдно. Она хочет уйти, – заключила ведьма. – Какой вопрос ей задать?
– Пусть скажет… её убили или она сама лишила себя жизни? – граф сам не узнал свой голос.
– Тебя убили или ты сама лишила себя жизни? Отвечай.
Призрак схватилась за голову, длинные волосы задрожали.
– Сама, – протянул дух Иды замогильным голосом.
– Пиши, – приказал граф писцу.
Перо забегало по пергаменту.
Гронья еле сдержала улыбку.
«Разумеется, сама. И ты видела, как я уносила твоего ребёнка. Я хотела, чтобы ты запомнила это».
– Почему ты это сделала? – спросила ведьма, вглядываясь в призрачный силуэт.
– Ведьма.
На пол полетела чернильница, молодой писец выронил перо, упал на пол и спрятался за мантией графа. Амадей де Корбу изменился в лице – напряжение сменилось ужасом, но лишь на пару секунд. Его взгляд наполнился гневом, руки затряслись от напряжения.
– Ты!
– Я.
– Ты всё знала? – еле выдавил граф из себя.
– Знала, но не всё, – спокойно ответила ему Гронья.
– Это была ты?
Он указал тростью на чёрную полосу на шее мёртвой Иды. Ведьма хищно улыбнулась и кивнула головой.
– Ведьма-а-а… – испуганно завыл молодой писец, подползая в двери. – Она нас всех убьёт!
– Стоять! – прорычал граф и ударил концом трости в пол перед писцом. – Никто не выйдет отсюда! Поднимись и не вой!
Слуга подчинился и забился в угол подвала, не прекращая шмыгать носом.
– Ты, ведьма из Вен-Либре, – Амадей прочистил горло, пытаясь взять себя в руки. – Это ты убила Иду?
– Нет. Она сама себя убила.
Граф ударил ладонью по столу.
– Я знал Иду, она бы не сделала так сама! Твоё колдовство? Ты заставила её сделать это? – голос графа звучал всё громче.
В ответ Гронья взяла щепотку толчёных ягод боярышника и бросила в пар над жаровней.
– Если и так, то она вполне заслужила то, что с ней случилось, – ведьма вновь обратилась к призраку. – Расскажи мне всё. Про своё дитя, про своего отца, про отца своего ребёнка, про то, зачем ты убила моего дорогого племянника Эгиля?
Призрак затих, потом заметался по подвалу, пытаясь найти лазейку, чтобы убежать. Графу показалось, что труп на столе зашевелился. С полок подвала полетели горшки и вёдра, рассыпались корзины с травами и сушёными яблоками. Затрещали ставни на закрытом окне, задрожала дверь.
– Прекратить! – закричал Амадей. – Гронья!
Ведьма бросила в огонь высушенные цветки крапивы. Призрак закричал и вернулся обратно к жаровне. Гронья нахмурилась – дух Иды смотрел на неё с отвращением.
– Если бы не ты, – стонал призрак. – Если бы не ты, у меня бы всё получилось…
– Ты всё равно всё расскажешь, но вначале ответь – зачем ты убила Эгиля? Зачем ты оборвала в петле жизнь моего племянника?
– Мне было скучно, – безразлично ответила Ида.
– Скучно, – скривилась Гронья. – Когда будешь лететь в Ад, милочка, не забудь передать тем, кто там сидит, что никто не тронет безнаказанно Чёрную Гронью. Ни её, ни её семью. Думала, что все убийства сойдут тебе с рук, если ты – знать? А теперь, говори остальное – и лишь правду. Соврать мне ты всё равно уже не можешь.
И ведьма торжествующе оскалилась.
* * *
Через десять минут дверь подвала отворилась. Поль не выдержал и ворвался внутрь. Его отец уже всё знал.
Ребёнок Иды действительно был от Поля – барон подговорил Иду и своих людей на празднике урожая прошлой осенью, и они привели пьяного Поля в тот злополучный сарай. Барон действительно хотел породниться, таким образом, с графом де Корбу, презрительно называя его «святошей», а его детей «хорошим товаром, который плохо лежит». А ещё, что Ида лично убивала всех бардов, нанятых её отцом, лишь потому, что ей было скучно.
– Это ты! – как только дверь подвала распахнулась, и на её пороге появился Поль, дух Иды завыл громче ветра и понёсся прямо на сына графа. – Это всё ты! Это ты во всём виноват! Ничтожество! Если бы ты был мужчиной, ты!
Её гневная отповедь оборвалась шипением углей. Гронья залила горящую жаровню, образ Иды начал таять, но всё ещё пытался добраться до остолбеневшего от страха Поля.
– Ненавижу тебя, и этого ребёнка, ненавижу… – дух Иды растаял в воздухе. Ледяные пальцы отпустили камзол Поля, юноша сидел на полу и часто дышал. Потом поднял взгляд, увидел своего отца и ведьму, закричал и побежал прочь из имения.
– Я не хотел. Я правда не хотел, чтобы так всё вышло, – стонал он, прижимаясь лицом к траве.
Он услышал детский крик и поднял голову. По ту сторону ворот стояла уставшая Корина, держа в руках корзину с младенцем.
– Привет, братишка, – ласково сказала дочь ведьмы, доставая ребёнка из корзины и прижимая его в груди. – Я же тебя предупреждала много лет назад. Что же ты меня не послушал?
И малышка на руках девушки громко завизжала.
