Ник Картер
Привидение в доме умалишенных

– Хорошо, хорошо, продолжайте, – успокаивал его директор.

– Так вот лет двадцать тому назад был здесь в тюрьме один арестант, по имени Рулоф. Он сидел здесь не за какую-нибудь мелочь, а за убийство целой семьи. По профессии он был слесарь и механик, и если правда хоть половина того, о чем рассказывают, то и тогда он должен был быть гениально-ловким специалистом. В тюрьме он сидел уже лет десять-одиннадцать, как вдруг в одно прекрасное утро камера его оказалась пустой, а сам он исчез бесследно. Все попытки найти его оказались тщетными; он пропал, точно его проглотила сама земля.

– Ага! Он, вероятно, содержался в камере 79? – спросил Картер, чрезвычайно заинтересованный.

– Вы угадали. Он сидел в этой камере и под такими же точно засовами и замками, как и все остальные заключенные.

– Неужели в камере не было никаких следов, которые как-нибудь объясняли это таинственное исчезновение?

– Никаких решительно, мистер Картер. Эта камера считается самой надежной в целой тюрьме и была совершенно нетронута, такая, как вот сейчас. Старик Гаммонд уверял, что целые недели он все обшаривал ее, твердо убежденный в том, что Рулоф выкопал себе там дыру или что-нибудь подобное. Но он не нашел ничего, ни даже мышиной норки. Рулоф так и исчез, точно за ним явился сам черт.

– Сколько лет было тогда Рулофу?

– Да лет 35. Он поступил в тюрьму еще совсем молодым, 24 лет, и, как говорят, выглядел совсем молокососом. Но в рассказах старика Гаммонда примечательно еще одно обстоятельство.

– Ну, ну, говорите, – ободрял его Картер.

– Гаммонд утверждает, что Рулоф принадлежал к числу механиков, работавших при постройке того флигеля тюрьмы, в котором находится камера 79. Поэтому-то старик Гаммонд и клянется всем, что у него есть святого, что существует тайный подземный ход, который из камеры 79 ведет куда-нибудь за пределы тюрьмы. Он не раз докладывал об этом начальству и все просил совершенно снести эту часть здания, чтобы найти этот тайный ход. Но об этом и слышать никто не хотел: ни господин директор, ни его предшественники. Напротив, над стариком Гаммондом только смеялись и говорили, что он просто выжил из ума.

– Вы так защищаете этого старика, что можно подумать, что вы с ним в родстве, – с улыбкой заметил Ник Картер.

– Да это так и есть: он мой тесть!

– Вот как. Я ничего не знал об этом! – с удивлением заметил директор.

– Я так часто слышал от тестя всю эту историю, – продолжал Прейс, – что теперь, когда так называемый демон начинает удостаивать нас своими посещениями и, по-видимому, каждый раз исчезает в камере 79, я начинаю верить, что во всем этом есть некоторая доля правды.

– Да, это во всяком случае крайне серьезное сообщение, – задумчиво сказал сыщик. – Но все-таки это не объясняет, каким образом женщина, одетая в трико, может подвергаться выстрелам из револьвера калибра 38 и оставаться совершенно невредимой.

– Да, я и об этом говорил с Гаммондом, – возразил сторож. – Он и для этого находит объяснение; если угодно, я могу его сообщить.

– Разумеется, разумеется, рассказывайте.

– Г-м, – опять заговорил Прейс со свойственной ему добродушной медлительностью, – вы, господин Картер, вероятно, еще помните сумасшедшего немецкого портного – его звали, кажется, Дове, из Маннгейма?

– Да, его имя мне известно, – с какой-то странной улыбкой ответил сыщик. – Человек этот был вовсе не такой уж сумасшедший, он изобрел непроницаемый для пуль панцирь или, вернее, рубашку, под которой человек оставался совершенно неуязвимым. Изобретение это наделало в то время довольно много шума, и Дове даже вступил в переговоры с нашим военным министерством. Но сделанные потом опыты доказали, что панцирь защищал человека только в том случае, когда пуля попадала в него по косой линии, по прямой же линии она пробивала панцирь насквозь.

– Совершенно верно, – подтвердил Прейс, – и изобретение таким образом с треском провалилось.

– Не совсем, – остановил его сыщик, – я знаю одного человека, и притом единственного сына моего отца, который носит такую рубашку и даже усовершенствовал ее настолько, что она сделалась действительно вполне надежной защитой от пуль, но, – прибавил он, желая предупредить всякие вопросы со стороны своих удивленных слушателей, – это только между прочим и, пожалуйста, пусть останется между нами, потому что, если бы я громогласно сообщил о своем изобретении, то все преступники вскоре ходили бы в панцирях и задача моя, и без того уже нелегкая, сделалась бы еще труднее.

– Ну вот, – продолжал свой рассказ Прейс, – если верить моему тестю, то и Рулоф хвастался тем, что сделал такое же изобретение.

– Это весьма интересная новость, – сказал Ник Картер, – не понимаю только одного: какое отношение имеет этот Рулоф, уже почти 20 лет тому назад улизнувший из тюрьмы, к тому привидению, которое здесь появляется.

– Гаммонд думает, что Рулоф после своего бегства никогда не покидал окрестностей тюрьмы и живет себе до сих пор где-нибудь поблизости от нее. Даже больше, Гаммонд совершенно серьезно утверждает, что Рулоф посещает тюрьму по одному ему известному потайному ходу и таким образом, со времени своего бегства играет по отношению к заключенным роль своего рода ангела-хранителя.

– Вздор! – со злостью вскричал директор. – Ведь это просто нелепость!

Вместо ответа Прейс только пожал плечами.

Ник Картер ничего не сказал на это и только через несколько минут снова возобновил разговор:

– Я верю, что человек в течение долгого времени, при настойчивости и терпении, может сделать многое, хотя бы, например, прорыть подземные ходы, существование которых кажется почти немыслимым. В истории тюрем можно найти тому немало примеров.

– Послушайте, Прейс, – обратился директор к надзирателю, – уж не утверждает ли ваш тесть, что Рулоф сам играет роль таинственного демона?

– Нет, он и не думает утверждать этого, и только полагает, что Рулоф дает ему возможность разыгрывать эту комедию.

– Но ведь все совершенная нелепость! – сердился директор. – Если Рулоф здесь живет по соседству и, как вы говорите, имеет свободный доступ в тюрьму таким образом, что не только может входить и выходить из нее, когда ему будет угодно, но и в состоянии оказывать заключенным всякого рода содействие в этих фокусах, то почему же, скажите на милость, Кварц и Занони остаются здесь в тюрьме, а не сбегут просто с помощью Рулофа? Кто мог бы им помешать исчезнуть так же внезапно и непонятно, как в свое время исчез Рулоф?

Сыщик кивнул головой, так как сам уже готовился задать этот вопрос.

– Гаммонд думает, что Рулоф пока не желает их выпускать, – возразил Прейс.

– Но как же он может помешать им, если сам показал им тайный ход?

– Вот в том-то и дело, что пройти его, вероятно, не так уж просто, и без содействия Рулофа это им не удастся.

– Прейс, – перебил его сыщик, видимо, занятый какой-то мыслью, – не знает ли ваш тесть, где можно найти этого самого Рулофа?

– Я думаю, что знает, мистер Картер.

– Не согласится ли он сказать, где именно?

– Почему же нет, он всегда будет рад помочь своему бывшему тюремному начальству.

– Господин директор, нельзя ли будет дать Прейсу на несколько дней отпуск? – обратился сыщик к начальнику тюрьмы.

– Разумеется, если вы этого желаете.

– Прекрасно! Так отправляйтесь, Прейс, сейчас же к вашему тестю, переговорите с ним еще раз и постарайтесь узнать, где можно найти этого Рулофа. По дороге пошлите эту телеграмму, – продолжал Ник Картер, набросав на бумаге несколько слов, – я пишу своему старшему помощнику Дику, чтобы он немедленно явился сюда. – А вы, как только узнаете что-нибудь более или менее определенное, немедленно дайте знать об этом вашему начальнику или мне.

Когда за надзирателем закрылась дверь, директор встал и, качая головой, подошел к Картеру.

– Скажите, мистер Картер, неужели вы верите во всю эту чепуху? – спросил он.

– Разумеется, верю, – задумчиво ответил сыщик, и когда директор, видимо, возмущенный, хотел отвернуться, Картер удержал его его за рукав и сказал:

– В качестве криминалиста я привык не брезговать решительно ничем, что так или иначе касается разбираемого мной дела. В девяти случаев из десяти я попадаю от этого на ложный путь. Но я готов ошибиться девять раз, если только на десятый выберусь на настоящую дорогу.

– Ну, на сей раз это не будет указанным десятым случаем, – иронизировал директор.

– Почем знать, я вот, например, совершенно уверен в существовании этого непроницаемого для пуль панциря, – невозмутимо продолжал Ник Картер.

– А мне, напротив, это именно кажется самым слабым местом во всей истории, – засмеялся директор.

– Я совершенно другого мнения. Я думаю, напротив, что это и есть тот пункт, с которого нам надо начать, и притом меня навело на это одно замечание, которое сделал Муллен.

– А какое же именно, интересно будет знать? – проворчал директор, со вздохом усаживаясь снова в кресло.

– Слышали ли вы, что Муллену показалось, будто явившееся тогда в образе девушки привидение тихо застонало, когда пуля, по-видимому, попала в цель?

– Слышал, ну и что же?

– И вы, и я исходим из того предположения, что за таинственным духом скрывается настоящее живое существо. Мы знаем, что пуля такого калибра, какой стрелял Муллен, должна насквозь пробить человеческое тело, если оно не будет прикрыто панцирем.

– Совершенно верно, но…

– Хорошо, – продолжал сыщик, – если бы означенное лицо носило панцирь стальной, то удар такой пули мог бы, правда, заставить его потерять равновесие, но никак не мог бы произвести такого сильного действия, чтобы вырвать у пострадавшего стон. Другое дело, если панцирь сделан из непроницаемой для пуль мягкой материи; в этом случае пуля может действительно так чувствительно ударить, что всякий человек невольно застонет.

– Может быть, – заметил директор, с трудом скрывая зевоту. – Я во всяком случае не совсем постигаю всей этой мудрости. Ну-с, а теперь вы, вероятно, хотите допросить Стетсона? – прибавил он, вставая.

– Нет, благодарю вас, – равнодушно возразил сыщик. – Не будем отрывать его от работы.

– Но этот надзиратель тоже утверждает, что видел духа и тоже стрелял в него.

– Знаю, но вы говорили мне также, что он только всего несколько месяцев состоит на службе в Даннеморе; поэтому я не только не буду его допрашивать, но даже прошу не говорить ему о моем пребывании здесь.

– Но отчего же, мистер Картер? – с удивлением спросил директор.

– Очень просто, – пояснил сыщик. – У этого доктора Кварца есть целый ряд приверженцев. Представьте себе, что кому-либо из этих последних удалось как-нибудь попасть в здешние тюремные сторожа. Я не хочу сказать этим, что Стетсон непременно сообщник Кварца. Но во всяком случае я его не знаю и не желаю рисковать.

– Как хотите! Но в таком случае, что прикажете делать дальше?

– Пришлите мне, пожалуйста, этого Кона, о котором вы говорили. Мне надо с ним переговорить, а потом я собираюсь занять его место в камере рядом с доктором Кварцем.

* * *

– Тебя, кажется, зовут Кон? – обратился Ник Картер к заключенному, когда его привели в кабинет.

– Возможно, но меня так давно уже не звали по имени, что я даже и забыл, как меня зовут, – ответил арестант хриплым голосом.

Это был дюжий, довольно интеллигентный на вид мужчина лет пятидесяти, настоящий тип арестанта: приниженный, раболепный, как волк на цепи, который боится плетки и притворяется ручным, даже лижет руку своего сторожа, но втайне только и выжидает случая, чтобы броситься на него и разорвать свои оковы.

– Без сомнения, ты питаешь надежду, что рано или поздно будешь помилован? – спросил сыщик.

– Нет, мистер, я навеки похоронил всякую надежду на помилование.

– Тогда, значит, ты рассчитываешь на какой-нибудь счастливый случай, который даст тебе возможность бежать? – продолжал Ник Картер, в упор глядя в глаза арестанта.

Последний невольно вздрогнул.

От долгого пребывания в тюрьме щеки его стали настолько бледными, что трудно было заметить, побледнел ли он еще больше или нет. Только вокруг губ, прикрывавших некрасивые желтые зубы, что-то задрожало. Зоркий глаз сыщика хорошо подметил эту предательскую дрожь и он понял, что вопрос его задел арестанта за живое.

– Нет, мистер, – однако, ответил тот, как-то неестественно растягивая слова, – об этом я и думать не смел.

– Не ври, братец, я хорошо знаю, что доктор Кварц обещал тебе устроить возможность совместного побега!

Напрасно сыщик не спускал глаз с лица арестанта: оно даже не дрогнуло, только лукавый взор опустился к земле, как бы боясь выдать затаенную мысль.

– Никто не давал мне подобного обещания, – возразил он своим хриплым голосом, своеобразный характер звучания которого сыщик постарался хорошо запомнить.

– Но ведь не мог же он обещать тебе денег за участие в разыгрывании этой чертовой комедии, тебе деньги здесь не нужны, – с иронией заметил сыщик.

– Не знаю, о чем вы говорите! – упрямо ответил арестант.

– Неужели не знаешь? Хорошо, в таком случае будем говорить о чем-нибудь другом, более тебе знакомом. Когда ты в первый раз увидел духа? Ведь это ты сумеешь мне рассказать, а?

– Это было тогда, когда я в первый раз просил аудиенции у директора.

– Ты видел демона накануне, ночью, не правда ли? – быстро спросил сыщик, стараясь поймать его в ловушку.

– Да, накануне, ночью.

– Странно! А директор рассказывал мне, что в первый раз ты говорил, будто сам еще не видел привидения, но получил известия о его появлении от других заключенных. Как ты объяснишь такое противоречие?

– Гм! Не знаю, – упрямо пробормотал попавший в ловушку Кон. – Наш брат, арестант, перестает вести счет времени. С вами было бы то же самое, если бы вы были на моем месте. Кроме того, я так часто видел с тех пор духа, что, право, не помню, видел ли я его уже до аудиенции у директора или только после нее.

Ник Картер чувствовал, что Кон лгал, но во всяком случае настолько ловко, что сыщик решил пока не продолжать разговора на эту тему и спросил неожиданно:

– С доктором Кварцем, своим соседом, ты без сомнения, живешь в большой дружбе?

– Какая же возможна дружба между людьми, которых разделяет сплошная стальная стена в 18 дюймов толщины?

– Сознайся, что эта стена не всегда разъединяет вас?

– Я вас не понимаю, – хладнокровно заявил арестант. – Разве только, что привидение отодвинет когда-нибудь эту стену.

– В этом я нисколько не сомневаюсь, – с иронией заметил на это сыщик. – Вчера ночью дух, разумеется, опять появился?

– Да! Я сам видел его.

– А кто видел его, кроме тебя?

– Некоторые из других заключенных.

– А сторожа видели духа? – продолжал допытываться сыщик.

– Не думаю, – нехотя ответил арестант. – Он избегает встречи с ними:

– Послушай, Кон, почему ты все время говоришь о "нем"? Ведь отлично знаешь, что под таинственным посетителем скрывается женщина.

Во второй раз сыщик заметил, как арестант смутился, недоверчиво, искоса посмотрел на него, а затем сейчас же опустил глаза. Это окончательно убедило Картера, что он находится на верном пути, и что Кон знает больше, нежели хочет показать.

Сыщик встал, взял арестанта за руку и подвел его к зеркалу, висевшему в простенке между двумя окнами кабинета. Здесь он повернул Кона таким образом, чтобы лицо его было обращено прямо к свету.

– Постой-ка здесь, братец, – приказал сыщик тоном, не допускающим противоречия, и придвинул столик, на котором стал раскладывать белила, тушь, цветные карандаши – весь реквизит, необходимый для гримировки.

Затем с улыбкой повернувшись к удивленно смотревшего на него директору тюрьмы, сказал:

– Хотите присмотреться к моему искусству? Я готов познакомить вас с одним из моих маленьких секретов. Но, пожалуйста, пообещайте господину Кону посадить его на два дня на хлеб и воду в темный карцер, если он посмеет шевельнутся! Ну вот! А теперь за дело.

С этими словами сыщик разделся до белья. Затем выкрасил себе шею, лицо и руки краской, покрывшей их той болезненной бледностью, которая свойственна всем заключенным, прожившим долгое время в тюрьме.

– У тебя очень большая голова, Кон, но я тебе очень за это благодарен, так как случайно и я могу похвастаться такой же головой и поэтому буду поразительно похож на тебя, – смеялся сыщик, продолжая свою работу, между тем как арестантом начинало овладевать видимое беспокойство.

– Очень приятно, что не надо будет пожертвовать собственными волосами; я могу воспользоваться париком… ну, хотя бы этим.

Сыщик, доставший из бездонных карманов своего сюртука несколько париков, начал сравнивать их с волосами арестанта и наконец остановился на более подходящем.

С ловкостью профессионального парикмахера он принялся стричь волосы парика до тех пор, пока тот не стал совершенно похожим на гладковыбритый череп арестанта. Затем Картер надел парик, быстро натянул уже принесенный сторожем арестантский халат и, подойдя к зеркалу, начал разрисовывать себе лицо разными карандашами.

Когда он, наконец, закончил и повернулся к директору, тот так и ахнул: действительно, установить какое-либо различие между сыщиком и арестантом было почти невозможно.

Каждая черта лица, каждая мелочь были у обоих совершенно тождественны. Мало того, Ник Картер с невероятной правдоподобностью сумел подделать даже не то напуганное, не то упрямое выражение лица арестанта, который стоял теперь, совершенно растерявшийся, не веря своим глазам.

– Ну что, господин директор? Каково сходство? – спросил сыщик, налюбовавшись на изумленные физиономии директора и Кона.

– Вы – волшебник, мистер Картер, – пробормотал директор. – Я думаю, сам Кон не знает теперь, который именно он из вас двух.

– Ну, я ему помогу в этом случае, – пошутил сыщик. – Я был бы вам весьма признателен, господин директор, если бы вы теперь оставили нас одних: я хочу взять у него несколько секретных уроков.

Директор направился к выходу.

Ник Картер подождал, пока дверь за директором закрылась, и затем обратился к арестанту.

– Кон, я думаю, ты догадываешься, с какой целью я устроил этот маскарад?

– Разумеется, – согласился тот. – Сегодня ночью вы хотите запереться в моей камере – вот и все.

– Ты не дурак, – сказал сыщик и сухо засмеялся.

– Скажи-ка, братец, – прибавил он затем, – не думаешь, ли ты, что сегодня ночью мне удастся разузнать добрую долю ваших секретов?

– Может быть, – пробормотал Кон, притворяясь равнодушным, но сыщик видел по беспокойному огоньку в его глазах, что ему это было далеко не так безразлично.

– Ты отлично знаешь, Кон, что тебе придется плохо, если я раскрою ваши хитросплетенные проделки. Тебя не только лишат всех твоих привилегий, но разжалуют в низший разряд арестантов, а карательную машину ты, я полагаю, тоже не особенно любишь, а?