Карина Родионова
Большая и чистая Любовь
Глава 1
Моя книга – про Любовь. И про Магию. И, конечно, про меня. Потому что я – высшее существо в этом мире. Я – кот. Нет, даже не так. Я – КОТ! А про то, что сказки рассказывать лучше всех умеют именно коты, еще Пушкин писал.
Но для начала я представлюсь. Меня зовут Навь. Ну вообще-то это не полное мое имя, полное имя у меня – Навуходоносор. Но людям с их несовершенным мозгом сложно запомнить полностью такое прекрасное имя, поэтому когда меня подобрали котенком, сразу стали придумывать. как бы мое имя получше сократить. Хозяин (если кто не знает, это такой слуга, который больше всех за тобой ухаживает, кормит, поит, лоток убирает), тот хотел сократить до Вухо. Его брат не согласился и предложил называть Донос. Другой брат вообще предложил вариант Ухогорлоноса, сократив его до ЛОРа. Но в итоге пришли к выводу, что имя Навь мне подходит больше всего.
Кстати, хозяин мой – маг по имени Лютик. У него тоже есть звучное полное имя – Люцифер Аугустуст Громовержец. Но оно ему не очень подходит. Особенно вот это “Громовержец”. С этим у нас не заладилось. Помните песню: “Сделать хотел грозу, а получил козу”? Вот это про моего хозяина как раз. Так что все его зовут просто Лютиком.
Лютик у нас повернут на науке. С практикой у него, как вы уже поняли, не очень задалось, поэтому он занимается в-основном теорией. Хотя кое-какие ритуалы он все же проводить пытается. Вот сейчас он плотно работает над ритуалом по вызову большой и чистой любви.
С любовью у Лютика, как с магией. То есть, не очень. У него уже была любимая девушка, с которой, как он думал, у него отношения. Оказалось, что отношения – это то, что он себе придумал. А девушка просто приходила в гости в их дом, чтобы общаться со старшим братом Лютика. Кстати, теперь она за ним замужем. За братом, конечно, не за Лютиком.
В-общем, решил мой хозяин, что раз обрести любовь обычным способом у него не получается, стоит воспользоваться магией. И вот, подготовил все к ритуалу.
Нарисовав на полу мелом пентаграмму и расставив в ее углах горящие свечи, Лютик начал бормотать какое-то заклинание. Бормотал он его долго и с разными интонациями. Наконец, раздался хлопок и что-то с грохотом упало на пол в центр пентаграммы. Лютик отлетел в угол лаборатории, где он проводил ритуал, пребольно ударившись… плечом, да, конечно, плечом, а не тем, про что вы могли подумать.
Из пентаграммы донеслись какие-то вопли наподобие крика чайки. Мы с хозяином воззрились в центр рисунка.
На полу, в самой середине, окруженная горящими свечами, сидела девушка. Нет, пожалуй, ее и девушкой-то не назвать. Но это существо было явно женского рода. Огромная для женщины, она весила, наверное, килограммов сто пятьдесят. А то и все двести. Одета она была… А не была она одета. Просто вокруг ее тела, на манер тоги было обернуто большое махровое полотенце. Хотя нет, это была махровая простыня, полотенцев такого размера не бывает.
В руке у девушки был какой-то странный веник. На голове также тюрбан из полотенца. Больше ничего на ней не было. Наверное.
– Т-т-ты кто? – спросил, заикаясь, Лютик.
– Люба я. Любовь, – заявила пришелица.
– Большая и чистая? – уточнил маг.
– Ага, чистая, – согласилась Любовь. – Только что в бане парилась с подругами. И тут бах – и вот!
Лютик застонал, осознавая, что он опять влип в неприятности.
Глава 2
Люба сидела на полу и внимательно осматривала лабораторию, в которую она попала.
– Слушай, Гарри Поттер, а как я тут очутилась-то?
– Меня зовут Люцифер Аугустус Громовержец, – исправил ее Лютик.
– Маг? – уточнила Любовь, глазами показывая на нашивку на мантии, которая была надета в данный момент на Лютика.
Тот глянул на место, которое так внимательно разглядывала девушка. На фоне замка и молнии крупными буквами было вышито: “МАГ”.
– А, это… Это расшифровывается, как “Магистр Академии Громовержца”.
– Ух ты! Так ты магистр? И у тебя своя академия?
– Ну не совсем… В смысле не совсем моя, – стушевался Лютик. – Эту академию основал мой прадед, но я в ней действительно магистр!
Он не стал рассказывать Любе о том, как мама вынесла весь мозг владельцу академии, который по совместительству являлся его дедом, чтобы тот взял нерадивого внука на работу хотя бы в свою академию. Больше все равно его никуд ане брали.
Взгляд Любы упал на меня. Он тут же как-то потеплел:
– Киса-киса, ути какая лапочка! – замурлыкала она. – Как его зовут?
– Это Навь, – ответил ей Лютик и девушка вдруг как-то осеклась и перестала тянуть ко мне свои загребущие лапы.
– Слушай, магистр, – сказала она, задумчиво помолчав. – А ты что преподаешь-то? Что-нибудь про “темные силы” или “нечистеведение”?
– Чего? А, нет, я преподают теорию травоведения.
– А почему не практику? – расспрашивало это любопытное существо.
Лютик промолчал. И правильно, не станет же он рассказывать о том, что любая его практика обычно заканчивается катастрофически.
Люба снова посмотрела на меня:
– А красивая у тебя Навь. Пушистая такая!
– Я не она, а он! – возмутился я.
– Он разговаривает! – воскликнула Любовь.
– Она понимает! – воскликнул я.
– Совсем крышечкой повредилась. Ей уже чудится, что коты разговаривают, – вздохнул Лютик.
– Слушай, Люцифер как-тебя-там Громовержец, а у тебя успокоительного ничего не найдется? Что-то я перенервничала, кажется.
– Зови меня просто Лютик, – снова вздохнул мой хозяин и отправился к сейфу, где у него хранилась успокоительная настойка.
Настойку ту он хранил специально для мамочки, которая время от времени приходила в лабораторию, где она могла заведомо застать своего непутевого сына и устраивала ему истерики. Лютик достал бутылочку из темного стекла, откуда-то извлек почти чистый стакан, протер его рукавом, чтобы он стал еще почти чище и начал капать в него настойку:
– Пять, шесть, семь… – считал он капли.
– Да что ты мелочишься! – воскликнула Люба, отобрала у него настойку и в несколько глотков выхлебала все содержимое.
– Э… Она же концентрированная! – шокировано заявил наш МАГ.
– Нормально, хорошо зашла. А закуски у тебя никакй нет? – это уже Люба.
– Нет. Пойду поищу.
Когда через десять минут он вернулся с бутербродами на тарелке, Люба снова сидела на полу, в центре пентаграммы и горланила песни.
– А хорошая у тебя… ик… настоечка. Расскажешь потом, из чего гнал, – заплетающимся языком пробормотала Люба и попыталась подтянуть меня к себе, чтобы подложить под голову в качестве подушки.
Мне удалось ретироваться, поэтому Любовь в качестве подушки использовала толстенный справочник самых опасных растений нашей планеты и громко захрапела.
– Мне на лекцию пора, – вздохнул Лютик и ушел в Академию.
А я пристроился под теплый бок девушки и тоже задремал.
Глава 3
Когда Люба проснулась, она долго пялилась по сторонам, пытаясь сообразить, где находится и почему лежит на полу, обнимая черного пушистого кота. Я не мешал ей, давая время прийти в себя.
– Я так надеялась, что мне все это приснилось, – с сожалением выдохнула она.
– А чем тебе у нас не нравится? – удивился я.
– Так я ничего еще толком и не видела.
Девушка потянулась и увидела оставленную ей на стуле мантию. Просто это единственное, что нашлось у Лютика из одежды, что налезло бы на нее. Тут же закутавшись в нее, девушка явно почувствовала себя лучше.
– Слушай, как там тебя… Навь, а попить у вас тут есть чего? Сушняк такой, что сил нет. Какой это гадостью вы меня напоили?
– Успокоительной настойкой. Вон, на столе графин с водой стоит.
– То-то я спокойная, как удав.
Люба встала, налила себе воды из графина в стакан, из которого предполагалось пить настойку и выхлебала все одним махом. Налила себе еще стакан. Но пока пить не стала, а рухнула в потрепанное кресло. Не то чтобы оно было слишком старым, просто… Ну должен же я обо что-то когти точить! А за обои меня ругают. Хотя на мой взгляд, это убожество давно пора сменить. На что я и пытался намекать.
– И где твой хозяин? О, бутербродики!
Это Люба нашла принесенные Лютиком бутерброды, которые успели уже слегка подсохнуть.
– Подожди ты с бутербродами! – остановил ее я. – Лучше напой мне песню… Что ты там пела про мышь?
– Какую мышь? – удивилась она.
– Ну как там было… – я напел. – Шумелка мышь…
– А-а-а! – поняла девушка и затянула. – Шумелка мышь, деревья гнулись, а ночка темная-а-а была-а-а. Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра-а-а.
Я вдохновенно подпевал ей.
– Хорошая песня, – сказал я. – Про мышь, про ночь, про кошечек.
– И про мужиков, какие они козлы, – добавила Люба.
Я не совсем понял, где там в песне было про козлов, но уточнять не стал. Просто спросил:
– А другие песни про котов у вас в мире есть?
– Конечно, есть. У нас в мире очень много песен про котиков.
– Хороший мир, раз там признают нашу божественную сущность, – признал я.
А потом мы пели. Про черного кота, который дорогу перейдет, про лунного кота и много еще чего.
Когда мы хором орали “Вместо микрофона хвост берет мурлыка”, нас прервали. От двери донеслось холодное:
– Что тут происходит? Кто вы такая? И что вы делаете с нашим несчастным котом, что он орет, как резаный?
В дверях стояла Амалия, мамаша Лютика. Презрительно поджав губы, она разглядывала Любовь.
– И где мой сын?
Она внимательно разглядывала Любу и вдруг ее глаза расширились и она с ужасом, глядя на обширный животик девушки, произнесла:
– Вы его… Съели?
Люба, которая в это время как раз поднесла ко рту стакан, чтобы смочить горло после того, как мы добрых полчаса вопили песни, подавилась глотком воды.
– Ч-ч-что?
У Амалии началась истерика, она вопила что-то про то, что ее ненаглядный, пусть и непутевый сын, погиб во цвете лет и прочее-прочее…
Люба смотрела на эту вакханалию, не зная, что предпринять. И успокоительное у нас, как назло, закончилось.
– Какой сын погиб? – донеслось от дверей.
– Люцифер! Мой бестолковый младший сыно-о-очек! – выла Амалия.
– И что же с ним случилось? – продолжал голос.
– Его съела эта ужасная женщина!
– Мам, она, конечно, не маленькая, но ты уверена, что я бы в нее вместился?
Мы повернулись к двери. У дверей стоял съеденный Лютик собственной персоной, держа в руках стопку с одеждой для Любы.
